Вы не были в Бюро

      «Интеграл». Саркофаг. Меня сегодня вызвали к Князю. Без пяти ещё полночь, как я шагаю по бетонному проспекту, сталкиваясь с гигантами-зданиями. Нажимаю на кнопку лифта, перед этим оглянувшись на пост охранника. Ч-22 на месте. Двадцать два, видимо, потому, что недостаточно хорош.       Я вошёл. W — любимый инструмент загадочного S — улыбнулся. Ядовито, впиваясь в Шерифа необточенной белизной зубов. Его пальцы, подобно лианам, вились под чёрной кожей кресла Князя, мурлычущего странную песню себе под нос. Сородич-страж выстукивал ногой новый Гимн Камарильи, металлически-гордый скрежет припева от его мягкого голоса делался медовым и звучным. Троица стояла вся в золоте — только чёрный, порченый нимб над головой W им не светился. Отдавал яркой болезненной тенью.       Дикий, черноглазый Хранитель облизнул налитые малиновой кровью (Как возможно такое?) губы. Посмотрел исподлобья. Хмуро. Зрачки у него сделались больше поверхности Земли, зашевелились брови. Зубы были слишком близко к шее ЛаКруа. А тот только рад этой страшной близости, когда змея, пригретая на груди, готова вот-вот впиться жаркой злобой в кожу. Однако W лишь смиренно дышал над ухом, благоговейно ждал приказа или поглаживания. Как верный пёс. Без ошейника на зависть коллегам. Нумер двухсотлетнего (Двухсотлетнего ли?) ребёнка похож на злую ухмылку палача; все знают, однако, что имя у него всё-таки есть. Красивое имя, утопающее в серебряных буквах таблички на личном столе. Каждому положено иметь сира, а W сам себе сир.       — Вы не были сегодня в Бюро, — начал Хранитель, лукаво поджав губы, — неужто больны?       — Нет, не болен.       Я даже опешил. Моё «нет» прозвучало слишком тихо для утвердительного ответа.       — Уважаемый! — он вдруг прервался, чтобы сменить тон, так как Князь из-за приторной интонации W заёрзал в кресле. — Уважаемый Д-503. Не подумайте, что Вам положен отпуск. Мы — Я — хотел бы… хотел бы увидеть наконец Ваш конспект. Благодетель? Князь?..       Только ему положено «Я». Только ему, почему-то особенному, работнику месяца, года, столетия, бесконечной кривой, стремящейся к порядку, подавляющей в себе алую от крови и ненависти революцию. Он как меняющий облик Диавол, новичок в Бюро, которому можно всё вопреки устоявшемуся закону. Обратился к Князю, будто старый друг. К Благодетелю! Действительно змей, смертельно бледный, посторонний корень; ошибочно признанный и записанный в графу «ответ».       Благодетель привстал с места, Шериф же не двигался — остался каменным истуканом у занавешенных окон.       — Твоя леность не идёт на пользу делу, — ЛаКруа посерьёзнел как-то театрально, обращаясь ко мне. Его всего обдал треугольно-синий неоновый свет. — Только мы приближаемся к обладанию Саркофагом, как оно от нас отдаляется. Боюсь, в нашем деле, — сородич кивнул на растёкшегося умильной лужицей W, — ты отныне и впредь бесполезен.       — Отныне и впредь, — нарочито подчеркнув последнее слово, лязгнул Хранитель. — Вашу карточку я отправлю-с на пересмотр-с. Бюрократия — зверь покладистый, если за дело берётся эксперт, — W слово «эксперт» сказал как бы с твёрдым знаком на конце. Экспертъ. Проклятая поэзия без цифр. Он использует лишь буквы, варварской симфонией древних мучая мои уши. Почему же никто не видит, что здесь — прямо здесь! — дух, способный сломать наши крепкие стеклянные стены Счастья! Князь?! — Больше мы с Вами не увидимся, дорогой Д-503.       — Как же… как же так? Я ведь…       — Всего лишь шестерня в этом Вашем непобедимом «Интеграле». Шестерни надо смазывать. Иначе они неизменно превратятся в бестолковые Д. Разве в Вас все эти дни не говорила I? Шафраном опаляющая разум. Вы больны Человечностью, Маскарад нарушаете. А это ведь преступление.       Откуда знает он I?! Взглядом я зацепился за кипу бумаг на столе. Личные дела. Двери лифта распахнулись, и оттуда вышел стройный четырёхугольник. I передо мной до конца, вся, необъятная пустота космоса, где по созвездиям танцуют несчастные народы Свободы без Счастья. Милая! Я себя не прощу.       — I? Откуда я знаю I, верно? — издевательский смешок. — Откуда весь город знает её, спросите лучше. S говорил, что видел её с крошкой V. Виви, милая Виви. Знается, простите, с безымянными. Шилом бьёт по глазам, единственное «ты» в груде ржавых безличных местоимений. Доктор с ножницами вместо рта им обеим выписывал бумажки. Жаль Вашу I. И О, разумеется. Очень жаль. Вы всех их называете «милая»?       Больше я ничего не слышал. Всё произошло быстро. На голосовании, когда она сидела с R-13, не замечая меня. Схватили! Никакой буйной зелени, слепящего солнца! Я бы сейчас же вышел навстречу рассвету, сгорел!       Но меня увели. В темноту. Подальше от чистого ночного неба. Белого света звёзд. Не знаю, что будет дальше. Последние строки конспекта.       Теперь ответственен за «Интеграл» W. Острая улыбка расцветающего бунта бюрократичных порядков. Неизвестный, икс с красными от таинственной радости щеками и плоской жёрдочкой вместо морщин на лбу. На смену прыгающей прямой моих бровей.       Сколько ещё ступеней в бесконечную пропасть предстоит пройти Камарилье? Нумер за нумером, конвейер расходного материала.       Славься, пыточное колесо государственного аппарата. Играет туш. Андрей был прав.