Сангвинем

POV Элина Я иду по тёмному коридору вдоль глухих и бездушных стен, ожесточающих мои намерения. Мягкие бархатные ковры смягчают звуки каблуков моих синих туфель с закрытым носом и золотой пряжкой, но глухой звук эхом всё равно плетётся рядом. Изо всех сил я пытаюсь сдержать свои слёзы, порой громко всхлипывая. Мои ноги подкашиваются, и я чувствую, что больше идти не могу. Нет, я не пьяна. Мне не разрешили (но я понимаю, что без этого невозможно), ведь сегодня мне предстоит долгий перелёт. Из последних сил я делаю ещё один шаг и больше не могу. Но мне надо туда дойти! Поэтому я решаю присесть на холодный пол, который ковры не греют, и облокотиться на стену. Хрупко надеюсь, что холод, передавшийся мне, отрезвеет мой разум и взор. И вскоре я смогу продолжить свой путь. Вот до меня долетают какие-то голоса: — Что с тобой? Нам позвать кого-нибудь? Голоса, они такие странные. Как будто это говорят не ученики, а какие-нибудь призраки. Звук словно из прошлого, поэтому такой вязкий, тягучий и отдалённый. Перед глазами зависают чьи-то две головы, мальчишеские. Но я не могу понять, кто это. Или просто не хочу. Этого я не знаю. Я что-то невнятно бормочу, а мальчики мне кивают. Интересно, что я им только что сказала? Этого я не знаю. Но ученики прошли дальше, не паникуя. Значит, всё поняли, мой автоответчик всё же настроен хорошо. Я слышу ещё один всхлип, а потом чувствую, что улыбаюсь. Надо же! Моему удивлению нет придела. Я думала, что на сегодня прогноз моей погоды не очень удачный. Одни осадки в виде моих слёз. Но тут неожиданно блеснул лучик солнца, моя улыбка. Вспомнился тот день, когда я пришла на завтрак, это было на следующий день, после того, как я спасла учеников в Зале Двух Стихий. Их отношение ко мне резко изменилось. Все стали дружелюбными, общительными и приветливыми. Каждый подходил ко мне, как к королеве и пытался мне чем-нибудь угодить. Однажды в её комнату робко постучались. Я открыла дверь, а там стояла маленькая девочка лет девяти. Она представилась, как Виолетта и подарила мне три большие ромашки, сорванные в поле. Признаться, я была, мягко говоря, в смятении и трепетно приняла подарок. Я её щедро поблагодарила, на что её упругие, немного пухловатые щёчки залились краской. Я не хотела смущать девочку, но так получилось. Спросила у неё, что она хочет взамен, но та неуверенно запротестовала и добавила, что я спасла Виолетту, поэтому ей ничего не надо. Она крепко обняла меня. От неё шёл благоуханный, немного терпкий запах лилий. Девочка уже собиралась уйти, но я остановила её и поманила к себе. Затем открыла шкатулку «Голубая лагуна» и вытащила оттуда красивые серебряные серьги с узорчатыми завитушками, ветвистой гравировкой и голубым треугольным топазом посерёдке. Виолетта глаз не могла отвести, но возразила, что ей ничего не нужно. Но я-то видела, КАК она на них смотрела, КАК её руки тянулись к украшению, КАК её глаза пожирали это украшение. Тогда я сказала, что очень сильно на неё обижусь. Девочка испуганно распахнула глаза и недоумённо ими похлопала. Я бережно вложила серьги в её маленький кулачок и сказала, что буду очень рада увидеть их на ней. Виолетта ещё раз меня поблагодарила и ушла. Честно говоря, и я тогда поменяла своё отношение к ним. Всё-таки, думаю, что младшие меня никогда не презирали. Но наверняка боялись, ну, а теперь любят. После Виолетты вспомнился Жикин. Тоже хорошее воспоминание, достойное сейчас моего времени. Однажды ко мне подошёл Жора. Глеб был на тренировке, потому я была одна. А тут подходит он и дарит одну белую розу, очень мне знакомую. Это потом уже я поняла, что он срубил её в парке, тогда ещё Поклёп бегал по всему Тибидохсу и искал вора. Я снова улыбнулась. А Жикин подошёл и предложил мне сходить на свидание с ним. Я тогда повеселилась на славу. Это было так предсказуемо с его стороны. Порой я, конечно, сомневалась, ведь все знали, что я девушка Глеба. Но интуиция взяла верх. Я ему сказала, что я уже занята, а он мне так загадочно улыбался, подмигивал. Я еле сдерживалась, чтобы не согнуться пополам со смеху. А Жора мне шепнул: «Я никому не скажу! Обещаю!» Я даже отвернулась от него, чтобы он не видел, как я закусываю губу, чтобы ни один смешок не вырвался. А потом резко повернулась и напрямую, уверенно и чётко произнесла: «А я скажу!» Его лицо так и окаменело. Да-м, без слёз не взглянешь. Сначала мне было жутко смешно, но потом он как-то обидчиво нахмурился, что мне даже стало его жалко. Поэтому над этим смеялась я в одиночестве и больше никому не рассказывала. После этого случая Жикин подходил ещё пару раз, но, к его сожалению, я осталась с Глебом. — Вот! — вытягивает меня голос из воспоминаний. Передо мной снова стоят те двое мальчишек и что-то протягивают мне. Я беру в руки. Приходиться сощуриться, чтобы понять, что это. Я хмурюсь. Всё-таки автоответчик меня подвёл. В моих руках полная, но открытая бутылка красного вина. Ужас! Мне всего шестнадцать, а я уже собираюсь пить вино! «Раз хозяйка алкоголя не даёт, сам попрошу», что ли? Я хочу сказать: не надо, заберите! Но вместо этого вырывается: спасибо. Это просто катастрофа!.. На самом деле, я бы с радостью выпила её до дна (ведь пьяной легче расставаться), но нельзя! Мне сегодня предстоит лететь! Так что нет!.. О-о-о, запах такой соблазнительный. Так и тянет сделать глоточек! Сейчас разревусь! Собравшись с силами, я встаю и продолжаю свой путь, куда собиралась и раньше. А бутылку оставляю на ковре, возле стены. Лучше что-нибудь хорошее вспомнить, мне это больше помогает! Например, тот конкурс. Мы готовились очень долго. В основном, утром и днём, после ужина у ребят драконбольная тренировка. Я до сих пор не могу поверить, что я пела, ставила собственный танцевальный номер, да ещё и второе место мы выиграли. Как только гости уехали (так как наша школа подала заявку последней, то все участники должны были приехать к нам), Тибидохс запускал такие красивые салюты! Я никогда раньше не видела так много и так красиво! Первое место заняла школа, которая даже не приехала к нам. Потом Сарданапал рассказал, что, оказывается, это моя будущая школа. Она очень секретная, поэтому жюри сами съездили к ним. Оценили их и приехали к нам. Всё жутко запутано, но мне обещали всё рассказать завтра, когда я там окажусь. Сегодня за мной приедет моя директриса. Поэтому мне нельзя пить. Ни в коем случае! Ох! Такое ощущение, что я иду уже целую вечность! Словно кто-то нарочно увеличивает расстояние между мной и им, поэтому я никак не могу до него добраться! Да, воспоминания помогают успокоиться, но они скоро кончаться! Я сейчас не выдержу и поверну назад! Но если я не сосредаточусь и не дойду до него, то испорчу ему жизнь. И тем более, вчера я уже всё решила... — Привет — Я захожу в комнату к Тане. Все взоры облепляют меня. С Таней у нас довольно тёплые отношения. Моя мечта сбылась, мы стали подругами. Пипа и Гробыня уважали меня, говорили, что у меня красивые вещи. И последняя довольно часто просила у меня что-нибудь надеть на свои свидания. — Ну, здравствуй, голубушка, здравствуй… Какими судьбами? — лениво спрашивает Склепова. — Мне не спится! А ты же вроде бы куда-то собиралась? — недоумённо спрашиваю я у неё и по пути сажусь на кровать Тани. — А, — отмахивается Гробыня. — Не срослось! Мне остаётся только усмехнуться её расхлябанности. Я ещё раз осматриваю комнату. За эти два месяца я привыкла к ней также, как и к своей. Ведь они довольно часто звали меня к себе в гости. — Я скоро уезжаю… — Когда? — сразу же реагирует Таня. Раньше я им не говорила об этом. Думала, что нет смысла. — После праздника (который состоится завтра), — задумчиво и грустно отвечаю я. — Жаль… Да, действительно жаль. Я так к ним привязалась, хорошо хоть я им больше ничем не помешаю и ничего не испорчу. Ведь они забудут меня. — А как же Глеб? — спрашивает Пипа. Я не вижу её лица, но по голосу видно, что она волнуется. И я тоже волнуюсь. — Он забудет обо мне — тихо шепчу я. — Разве? Он же тебя так любит… — также тихо говорит Таня — Да, он меня любит. Думает, что я идеальна… Что создана для него. — А ты так не думаешь? — резко спрашивает Таня. Эх, правильно говорят, чего страшишься, то и случится. Этот проклятый вопрос! Я всегда обхожу его стороной и никогда не задаю его себе. Я не могу на него ответить. Я боюсь его. И поэтому, как обычно, отвечаю на него так: — Я не могу без него… — шепчу я, и это правда. Но до конца ли? — И давайте закроем эту тему — жёстко и безапелляционно говорю я. Но знаю, что закрыть её до конца не получиться. И уже завтра я вновь вернусь к нему… И вот, наконец, передо мной та самая дверь, к которой я стремилась всю эту вечность, что преследовала меня по коридору. Я чувствую чьё-то громкое сердцебиение со стороны и молниеносно разворачиваюсь. Рядом никого нет, и я понимаю, что это гул моего сердца. В висках бьёт кровь, что в ушах стоит шум. Я тереблю своё платье, мне в нём неудобно, несмотря на всю мою лестность в его адрес буквально пару минут назад. Оно синего цвета с короткими рукавами. Всё декольте покрыто тоненьким золотистым кружевом. Так, что, кажется, на плечах синие атласные ленты, а ключицы, грудь и лопатки покрыты золотой паутиной, сверкающей при свете. Юбка этого платья пышная, фонариком и на две ладони выше колена. На спине золотистая застёжка-молния. Его я надела на сегодняшний праздник в честь моего отъезда и выпускного пятикурсников. Но на самом деле в нём мне предстоит отправиться сегодня в новую школу. После конкурса я встретилась с моей будущей директрисой. Молодая девушка не больше тридцати лет. Выглядела она хорошо. На ней было красное шёлковое длинное платье на лямках. А на голове такого же цвета шляпка с сетчатой вуалью. На груди красовался мак чёрного цвета, красиво переливающийся. Она похвалила меня за мой красивый голос и пообещала помочь вступить в группу певиц в моей новой школе. Затем она представилась, как Луиза Дебюсси. Как я поняла она француженка. Во многих её фразах звучит то или иное слово (Слава Богу, понятное мне). Ради этикета я тоже хотела сказать ей своё имя, а она мне не разрешила, сказав: — Пагдон, мадемуазель, но увегены ли ви, что это ваще настоясчее имя? — Она кокетливо подняла брови и напрочь стёрла мою уверенность. Я хотела разозлиться, ведь «Элина» это, конечно же, на все сто процентов, моё настоящее имя. Но что-то меня всё же выбило из колеи, поэтому я всё же решила, подождать и промолчать. Разговор у нас был длинный. В общем, ничего толкового. Она как бы рассказывала про мою новую школу, но толком ничего не сказала. Причём мадемуазель Дебюсси (как она попросила к ней обращаться) часто повторяла фразу: «Эм тю». Когда же я спросила, что это значит, она посмотрела на меня так, словно я спросила, сколько ей лет. Хотелось непременно провалиться под землю, но мне не представилась такая возможность, поэтому я предпочла просто вжать голову в плечи. В итоге она ответила так: — О — фыркнула мадемуазель Дебюсси — какая же ви анкюльть (как я поняла «некультурная»), это значить: вам понгавиться. Я еле сглотнула, чтобы прочистить своё горло. Было совсем не по себе. Кое-что я всё же узнала и это мне совсем не понравилось. Мадемуазель Дебюсси сказала, что «Левиафан» (так называлась моя будущая школа) очень секретное место, как и сам сангвинем, поэтому никто не должен знать кто они, где они, как они. Она заявила, что ночью, перед нашим полётом воспользуется заклинанием забвения и больше никто обо мне не вспомнит. Сначала я была просто в ярости. Как это не вспомнит? Я что, должна потерять своих новых друзей? Мы, вообще-то, планировали ездить друг другу в гости. Но потом я вспомнила Глеба. Как я скажу ему, что мы должны расстаться? Он же не согласиться. Он любит меня, и своим отъездом я разобью ему сердце, испорчу ему жизнь, отравлю его судьбу. Поэтому я согласилась. Я хотела после праздника быстренько улететь и никому ничего не рассказывать. А утром они обо мне всё равно ничего не вспомнят. Также она разрешила задать мне два вопроса. Сначала я спросила, брать ли с собой одежду, но мадемуазель сказала, что у них обязательная форма. Но на самом деле это не так. Как я поняла, надо всего лишь, чтобы присутствовал золотой и синий цвет. Цвета Левиафана. К сожалению, у меня есть только это платье, которое сейчас на мне, и комплект юбки и кофты. Мадемуазель сообщила мне, что я должна буду ходить в этом неделю (таков срок шитья одежды). По приезду мне выдадут месячную зарплату, на которую я смогу купить всё, что мне пригодиться. Каждый месяц нам будут выдавать деньги за учёбу и наши старания. Поэтому придётся попотеть. Но я к этому готова. Мой второй вопрос заключался в местоположении школы. Почему некромаги и Таня с друзьями не смогли найти Левиафан? Это же русская школа! — Пгавильно, мадемуазель, она гуская и поэтому ви искали её в Госсии. А наша школа находиться в Испании. — Мадемуазель Дебюсси лукаво подмигнула мне, и я всё поняла. — конспигация, милая. Ого, я буду жить в Испании! Вот наступил этот день. Дискотека, закуски, наряды и всё прочее, разумеется, присутствовали. На сцене повесили плакат в честь моего отъезда и выпускного. Но я одна знала, что они забудут этот выпускной и устроят себе новый. Наряжаться не хотела только Таня, но мы с ней поспорили: если на следующее свидание Гуня самостоятельно додумается подарить Гробыне букет роз, то Гроттер одевает одно из моих платьев. И как и договорились никто не вмешивался, а Гломов всё же сделал Склеповой подарок (на самом деле я уже давно посоветовала Гуне это сделать, а тут ещё такой случай подвернулся, грех было не поспорить). В общем, она была в нём сногсшибательна! Очень жаль, что она забудет об этом. В прочем я придумала, что можно с этим сделать. Когда Таня отдала мне его обратно я подложила платье Ваньке и исправила ему воспоминание, сказала, что он купил его для Гроттер на выпускной. На празднике ко мне подошёл Глеб. Весь вечер он делал мне комплименты, мы вместе танцевали и проводили всё наше время. В конце он уже хотел пожелать счастливого пути и пообещать часто навещать меня (надеялся, что мы будем продолжать быть вместе, я ему ничего не рассказала). И во время, Поклёп начал всех разгонять по комнатам. Моё сердце болезненно сжалось. Оно обливалось кровью. Почему-то мне казалось, что я предаю его, бросаю. Использую и бросаю. Слёзы вот-вот были готовы вывалиться наружу. И я не могла смотреть на него. Поняла, что просто сбежать не удастся. Я должна с ним попрощаться. Я сказала, что приду к нему через два часа. Он видел, как мне плохо. Но видимо думал, что дело в моём переезде и нашем отдалении. Глеб не понимал всего, и я должна ему всё рассказать. Вернувшись в комнату, я хорошо всё обдумала и направилась к нему. Сейчас я стою и не могу сдвинуться с места. Передо мной дверь в его комнату, где меня ждёт Глеб. Рука невольно схватилась за крылья, они согревали мои немеющие руки. После того как моя цепочка испортилась я ношу крылья на жемчужных бусах. Выглядит довольно красиво. И Глебу приятно, что я не забываю о его подарке. Мои губы совсем пересохли, и я провожу по ним кончиком языка. Вспомнился наш первый поцелуй. Мой первый поцелуй в жизни. От того душа болит пуще прежнего. Я глубоко вздыхаю и выдыхаю, не позволяя заплакать, хочу, чтобы наш последний разговор запомнился не моими рыданиями. Да, Глеб всё равно ничего не вспомнит, но я-то буду оберегать эти воспоминания. Наконец, я почти неслышно стучу в дверь. Она открывается. На пороге стоит некромаг. Я медленно, но уверено захожу в комнату и сажусь на его кровать. Он делает то же самое и внимательно смотрит на меня, изучает каждую чёрточку на моём лице, каждую ниточку на платье. Мы сидим так несколько минут, и я больше не могу удерживать молчание, хоть раньше и давалось с подозрительной лёгкостью. Я начинаю разговор первой: — Глеб… ты очень хороший и действительно дорог мне, но… — я осекаюсь и жду, что же сделает Бейбарсов. Но он неподвижен, разрешает мне продолжить — Пойми, я не хочу тебя обидеть, но ты соткан из смерти и тьмы. Каждая твоя клеточка наполнена этим. Я не могла тебя оставить раньше в этой глубокой яме. Я, как губка, впитывала в себя твой дар, твоё проклятье, помогала тебе чувствовать себя легче, лучше. Я не могла тебя бросить, ведь я нужна тебе. А сейчас наша последняя встреча. Я уезжаю. Сначала думала, просто уеду, и ты бы меня забыл, но потом я поняла, что не смогу нормально жить, зная, что на другом конце планеты у меня есть парень, который любит меня, пусть и не помнит этого. Поэтому мы должны расстаться. Между нами повисает тишина. Моё напряжение ощутимо в воздухе, что хоть сейчас можно брать в руки ножницы и нарезать его на плотные куски. Глеб молчит, наверное жутко зол на меня или того хуже. — Я люблю тебя, слышишь? — прошептал он. Всё, я не могу себя сдерживать. Из глаз выкатилась первая слеза и прокатилась по щеке. — Я никогда тебя не забуду! ЗАБУДЕШЬ! Я точно знаю! — Мне никто кроме тебя не нужен, поэтому я точно уверен, что мы должны быть вместе! Я готов отпустить тебя в новую школу, только потому, что знаю, что ты моя! И я буду ждать тебя, а пока что просто навещать… Нет-нет-нет! Он неправильно меня понял. Думает, что я хочу расстаться только из-за расстояния, а не из-за моих чувств. Что же мне делать? Оставить так, как есть? Да, так и сделаю, он всё равно ничего не вспомнит. Пока я думала, мои губы впились в его. Я разрешаю целовать себя настойчиво и страстно. Ведь это наш последний поцелуй. И я хочу запомнить его! Я чувствую, как мои губы горят. Я ощущаю, что моя душу парит где-то в мягких и пушистых облаках, а не в моём теле. Чувства обиды и предательства отступают. Я растворяюсь в его объятьях, в его поцелуях. Я понимаю, что я пьяна. Пьяна своими воспоминаниями, эмоциями, мыслями. По телу разливается сладкие и приятные искры. Они вязки, они противны, они болезненны. Ведь это не просто тёплые искры счастья. Это огоньки смерти, тьмы, боли. Это зло. Настоящее зло. Но не большое, страшное и убивающее, как мы привыкли. Это настоящее зло, потому маленькое, сладкое, опьяняющее и отравляющее. И от того оно становиться ещё более противным мне. Зато Глебу хорошо, я в этом уверена. На своих губах я снова чувствую вкус шоколада, но вновь с примесью соли. Когда его поцелуи переходят на мои щёки, нос, лоб, виски, из моих губ вырывается шёпот. Мягкий и кроткий, не нарушающий тишины и наших чувств: — Прости меня, мне жаль, что ты так часто видел мои слёзы… Хоть ты меня и забудешь, я обещаю хранить о тебе память вечно. — ещё тише говорю я, чтобы он не услышал и не начал мне возражать. Его нежные губы приятно ласкают мою шею. Его руки, ещё недавно находившиеся на моей талии, начали медленно спускать замочек на платье. НЕТ! Только не сейчас! Только не с тобой! Я не сопротивляюсь, и платье медленно съезжает с груди. Но я готова произнести заклинание в любой момент. Когда его губы начали спускаться с шеи, я мягко положила свои руки ему на виски и прошептала: — Обливиэйт… Глеб замер. Его глубокие глаза застыли, а я продолжаю вытягивать из него голубой ручеёк, воспоминания, хоть как-то связанный со мной. Я вспомнила наш обратный путь в Тибидохс. Глеб тогда сказал: «Это любовь, а не влюблённость. Я готов любить тебя, несмотря на все твои недостатки». Я судорожно вздрагиваю и понимаю, что сейчас могу ответить на свой вопрос: — Я не готова — горько шепчу я — это не любовь, а лишь влюблённость. Вытащив воспоминание, я прячу в свою колбочку, которую принесла с собой. Я нежно укладываю его и целую в щёку. Надеюсь с ним всё будет хорошо. Пусть он будет счастлив, но без меня. Пусть добьётся всех целей, но без меня. Я надеваю платье вновь и ищу его папку с рисунками. Затем забираю те, что связаны со мной, не рассматривая, мне итак плохо, и ухожу. Через час я и мадемуазель Дебюсси вылетаем на её многоместной качеле. С собой у меня только моя книга с рисунками, юбка с кофточкой, «Голубая лагуна» и чёрные шторы (их мне подарили сегодня на празднике, Гробыня специально для меня заказала, я не смогла отказаться) Я буду скучать по этой школе, но теперь дорога сюда мне навеки закрыта, поэтому я не оглядываюсь и с гордостью и нетерпением готова встретить мою новую семью: Левиафан!