Вчера, сегодня, завтра

— Ты переедешь ко мне, — говорит ему Донён на четвёртое их совместное пробуждение после… после воссоединения, хотя Донёну совершенно не нравится это слово. Нет, «не нравится» — это не то выражение. Это слово, «воссоединение», смущает, вот что. — Потому, что это реально задалбывает — то, что ты бегаешь туда-сюда. Давай жить вместе нормально. Тэён скашивает на него взгляд — о боже, нет, Донён ни за что не признается, что у него до сих пор перехватывает дыхание от одного только вида его личного стихийного бедствия с растрёпанными волосами и чуть припухшими губами, лежащего в его постели после того, как они всю ночь в этой самой постели… лучше узнавали друг друга — и Донён, конечно, ждёт, что ему привычно уже никакого ответа не дадут. Ну или ответят категорическим отказом. В конце концов, он до сих пор ничего не знает о жизни Тэёна там, за стенами его квартиры, даже если они договорились вроде как больше не иметь друг от друга тайн. Может, у Тэёна семья, о которой нужно заботиться (главное чтоб не жена и дети, а то всё совсем некрасиво получится), и вообще… — В выходные, — выдыхает Тэён, и уголки его губ искривляются в едва заметной саркастичной усмешке. — Это тебя устроит, раскомандовавшийся кролик? — Вполне, — бормочет Донён и торопится выбраться из кровати, потому что его щёки вот-вот запылают, а сердце колотится от радости слишком быстро. Нет, конечно, он полный идиот — зачем радоваться тому, что этот человек, раз за разом ломающий на осколки всю его, Ким Донёна, жизнь теперь будет совсем рядом, будет жить с ним, а не просто наведываться «в гости»? — но успокоиться просто так не получается даже после ледяного душа (который, вообще-то, не сильно полезен для здоровья). Он больше не напоминает Тэёну о переезде, и тот, продолжая следовать собственным же правилам, не появляется у него дома два дня подряд (из-за чего Донён всё-таки нервничает: случайно роняет на пол яйцо, готовя омлет, и чуть было не просыпает будильник следующим утром), но в субботу, где-то к обеду, Тэён вваливается в его квартиру с двумя потрёпанными дорожными сумками и одной такой же потрёпанной картонной коробкой. — Как там Юта всё время говорит, приходя куда-нибудь? О, да. Извините за вторжение… а, но я ведь дома, — громко возвещает он, сверкая яркой улыбкой и не менее ярким синяком под правым глазом. Донён, вышедший на шум, недоверчиво хмурится, разглядывая ставшее уже таким знакомым лицо, но Тэён действительно выглядит счастливым, несмотря на увечье, и Донён, в конце концов, сдаётся: подходит вплотную и кладёт ладонь на щёку Тэёна, осторожно поглаживая кончиками пальцев. — Кто сделал это с тобой? — на самом деле, он хочет спросить «тебе больно?», но так слишком сентиментально и глупо. Правда, Тэёну достаточно и этого, чтобы смутиться — он резко отворачивается и так же резко, хоть и не грубо, заявляет: — Это неважно. Ты дашь мне пройти? Донён молча делает шаг в сторону, пропуская его, но всё же какой-то дурацкий червячок беспокойства продолжает шевелиться в нём. Глупое и жалкое ощущение того, что они с Тэёном по-прежнему друг от друга далеки. Но насущные дела важнее, и остаток дня Донён проводит в наблюдении за тем, как Тэён раскладывает свои вещи — в наблюдении не всегда молчаливом, конечно же. У Донёна нет никаких проблем с тем, как именно Тэён раскладывает и развешивает свою одежду в шкафу (разве что, у него не слишком ли её много для такого свободолюбивого человека?) или туалетные принадлежности в ванной, но вот всякие дурацкие мелочи, которыми как раз и набита картонка, вызывают у него протесты, потому как это всё совсем не вписывается в интерьер его уютной квартирки… Но да, теперь это их квартира — напоминает себе Донён, устало вздыхая, когда возмущённый до глубины души Тэён (слишком похожий в этот момент на маленького ребёнка) отворачивается от него с явным нежеланием разговаривать. Они оба не очень-то умеют (не очень-то хотят? Скорее уж, и то, и другое) идти на компромиссы, но, видимо, придётся. Иначе их настоящая совместная жизнь закончится, не успев толком начаться. Чёрт с тобой, думает Донён и жертвует целых две полки книжного шкафа под основательно потрёпанные томики с манхвой и дурацкие фигурки (коллекция семиклассника, ни дать, ни взять). За что его позже «награждают» вкусным ужином и головокружительными поцелуями после, когда Тэён безжалостно вырывает у него из рук пустые тарелки и прижимает к холодильнику всем телом. Право слово, вяло думает Донён, обвивая руками чужую талию, иногда на компромиссы идти даже бывает приятно. Они уже ложатся в постель, когда Донён снова касается щеки Тэёна и упрямо повторяет свой вопрос — кто сделал это с тобой? — потому, что для него это действительно важно. Потому, что они ведь договорились больше не иметь друг от друга тайн. Или это всё были просто слова? — Ну… моему отцу не слишком понравилось, что я… решил больше не жить с ними, — нехотя выдавливает из себя Тэён спустя долгую паузу. Он ловит руку Донёна своей и сжимает, отстраняя, а тот решает больше не задавать вопросов. По крайней мере, пока. Донён больше не хочет давить, он надеется добиться доверия другим путём, пусть даже и не представляет, как именно это может случиться. А может, Донён просто подмечает горечь в чужом голосе и не хочет расстраивать Тэёна лишний раз — он и сам не знает, на самом деле. Отношения между ними всё ещё слишком хрупкие, и он прекрасно понимает, что они чувствуют это оба. Наутро они снова цапаются, потому что «Ли Тэён, мать твою, ты выйдешь из ванной немедленно, или я выломаю дверь!» и «Ты этого не сделаешь, Ким Донён, потому что у тебя силёнок не хватит», но почему-то Донён уже не ощущает какого-то негатива по этому поводу. Даже наоборот — он полон бодрости, когда спускается в метро, и даже не так сильно отчитывает новенького коллегу за неправильно сделанный отчёт, как мог бы. Это похоже на новую жизнь, и Донён говорит себе: я буду наслаждаться ею каждое грёбаное мгновение. Хотя он не представляет, как можно наслаждаться витающим в воздухе запахом сигарет, дурацкими фигурками персонажей Марвел на книжной полке или тем, как сильно Тэён во сне перетягивает на себя одеяло. — Ты всё ещё слишком серьёзен, — фыркает Тэён, тыча его пальцем в щёку. — Я всё понимаю, что у тебя работа такая, но я предпочитаю, чтобы домой каждый вечер возвращался миленький кролик, а не унылая офисная каракатица. — За каракатицу ответишь, — сухо припечатывает Донён и перехватывает руки Тэёна. Чужие запястья по-прежнему горячие и хрупкие — кажется, надави чуть сильней и сломаешь — но это впечатление всё ещё обманчиво. Они некоторое время возятся, пытаясь одолеть друг друга в шутливой борьбе, пока, наконец, не сваливаются с дивана вместе, и Тэён шипит, ударившись затылком о пол, а Донён, приземлившийся сверху, только лишь вредно показывает ему язык. Может, он и правда излишне серьёзен, но Тэёну ли не знать, как легко с Донёна эта серьёзность слетает. И благодаря чему это происходит. Спустя неделю их совместной жизни Донён впервые случайно берёт с полки в ванной чужой гель для душа. Обнаружив ошибку, он, конечно же, сразу же тянется поставить неправильный флакончик на место… но что-то, какое-то непонятное, щекотное внутреннее ощущение заставляет остановиться, открыть крышку и вдохнуть. На вкус Донёна, запах чересчур сладкий — это подходит Тэёну-сладкоежке, Тэёну-вечному-ребёнку, Тэёну, который… Ощущая этот запах, Донёну кажется, будто Тэён сейчас рядом, и этот порыв, конечно, совершенно глупый и ребяческий, но противостоять ему нет ни сил, ни желания. А ещё ему, наверное, даже интересно, заметит ли Тэён. — О, кажется, кое-кто воришка, — конечно же, тот замечает, буквально тем же вечером. Они снова на диване, и телевизор моментально забыт, несмотря на последнюю серию дорамы, где, по сути, должно раскрываться самое интересное. Нет уж, собственная жизнь куда увлекательней. Донён очень старается удержать себя в руках, просто из вредности, но то, как Тэён утыкается лицом ему в шею и глубоко вдыхает, щекоча кожу, не может оставить его равнодушным. По спине разбегаются волнующие мурашки, дыхание сбивается, а губы пересыхают. — Что, так понравился? — И вовсе нет. Сладко до оскомины, — разумеется, Тэёну незачем знать, что Донён в течение дня то и дело подносил к лицу собственную руку и вдыхал-вдыхал-вдыхал. — Просто по ошибке с утра взял, поторопился. Говорил же, ставь на свою полку, а не как попало. Тэён заглядывает ему в лицо, и его глаза блестят так загадочно, словно он на самом деле всё знает. А может, и правда…? — Кролик, который всюду пахнет мной… мне нравится, как это звучит, — зубоскалит Тэён, и Донён только лишь растерянно моргает, слишком погрузившийся во внезапные фантазии. И только потом с запозданием тычет зарвавшемуся любовничку кулаком под рёбра. — Чёртов собственник, — ворчит он, но Тэён запрокидывает ему голову и ведёт языком влажную дорожку вдоль самого горла, и его ладонь проскальзывает под футболку, и спустя пару мгновений Донёну уже всё равно. Ему всё нравится. Хотя теперь ему реально приходится привыкать к тому, что вслепую в этом доме больше нельзя брать ничего. Хорошо, что Тэён хотя бы вещи не разбрасывает, где попало. За это как раз обычно попадает самому Донёну. Они привыкают жить вместе подозрительно быстро, но всё же между ними до сих пор остаётся слишком много недосказанностей, слишком много того, что когда-то чуть было не развело их насовсем. И с одной стороны Донён твёрдо намерен всю эту недосказанность развеять, но с другой… Тэён и так изменился рядом с ним. И так открылся ему. И потерять Тэёна теперь — такого Тэёна, его собственного — ещё невыносимей, ещё больней. Даже если только в мыслях. Донён ненавидит себя за то, что Ли Тэён когда-то успел стать его личным наркотиком и непреодолимой слабостью. Прекрасно об этом знающей и отлично этим пользующейся. Пока что, к счастью, не в ущерб им обоим. — Я терпеть не могу этого кота, — уверенно, абсолютно серьёзно говорит Донён по телефону своей матери, откидываясь назад, в крепкие объятия Тэёна, и совершенно не думает о том, что если Тэён продолжит так покусывать и тереться о него, то они оба останутся без ужина. — Он столько крови у меня выпил… И мне не жалко ни капли её, мама. Кажется, твой сын — идиот, потерявший голову от на все сто процентов раздражающего его человека. Ужин они, к счастью, не сжигают, но чисто благодаря внимательности Тэёна, который вовремя успевает выключить плиту свободной рукой. Доён в тот момент был слишком… отвлечён. Эта бумажка — маленький жёлтый листочек с номером телефона, суммой и датой — висит у Донёна на холодильнике, придавленная старым магнитом в виде лимона, уже больше по привычке — он забыл её выбросить после того, как сохранил номер хозяина квартиры и запомнил числа, по которым должен вносить плату. Он настолько свыкается с тем, что она, бумажка эта, есть, что давно перестаёт вообще обращать на неё внимание. И искренне удивляется, когда накануне очередной квартплаты Тэён неожиданно суёт ему в руки несколько скомканных купюр и сразу же отворачивается, словно вообще не при делах. Нормальное такое поведение Ли Тэёна, который чем-то смущён. — Ну и что это? — скептически интересуется Донён. — Если ты вдруг решил выдать мне на карманные расходы, то, к твоему сведению, я уже не ма… — Это за квартиру, — чуть раздражённо перебивает его Тэён. Засовывает руки в карманы джинс и чуть, вполоборота, поворачивает голову. — Я же говорил, что не собираюсь быть нахлебником. Итак слишком долго жил у тебя за просто так. Донён проверяет — это ровно половина суммы, значащейся на том самом листочке. И где-то внутри он, конечно же, одобряет то, что Тэён такой… ммм, ответственный. Но всё же почему-то брать у него деньги кажется неправильным. — И не переживай, я буду отдавать свою часть каждый месяц, — кажется, Тэён неправильно интерпретирует его молчание. — Я же говорил, что зарабатываю себе на жизнь. И мне очень хочется знать, чем именно, думает Донён, но почему-то сейчас важный вопрос совсем не готов сорваться с его языка. Он просто кивает и запихивает деньги в карман брюк (потому, что ещё не успел переодеться после работы), а до нужного разговора они дозревают через два дня, когда за ужином Донён не выдерживает и спускает пар, выговариваясь по поводу самодурства одного из своих начальников. Тэён его внимательно слушает, прихлёбывая изредка свой неизменный кофе, а потом внезапно припечатывает: — Тогда почему ты не можешь просто взять и высказать ему всё это в лицо? Точно так же, как и мне. Хотя нет… наверное, всё же чуточку более вежливо, конечно. Дать понять, что этот человек неправ. И Донён теряется, потому что не знает, как объяснить — то, что взрослая жизнь, чёрт побери, полна каждодневных унижений, и на одной прямоте далеко не выедешь. — Ну, понимаешь ли… — тянет он и чувствует раздражение, потому что не должен, чёрт побери, он перед Тэёном оправдываться и, уж тем более, чего-то стыдиться.— Если я скажу начальнику, что он мудак конченый и может засунуть статистику с ошибками себе в задницу, а не обвинять в этом меня, пусть даже и приличными словами, смысл останется прежним и меня, скорее всего… — Да понимаю я, — фыркает Тэён, и почему-то Донёну не по себе в это мгновение от его пристального взгляда. — Просто, наверное, привык, что ты со мной не стесняешься своё недовольство выражать, мне нравится, что ты такой, и думать, что где-то там ты пресмыкаешься перед каким-то старым хреном… ну, неприятно? В общем, можешь считать, что я пошутил. Мне просто не нравится, что кто-то ещё, помимо меня, может доводить моего кролика. Донён пинает его по лодыжке под столом, но на самом деле чувствует какую-то странную щекотную теплоту в груди. Не от последней фразы, конечно же — именно за неё Тэёну и попадает — а за этот неловкий, толком даже не выраженный комплимент его характеру. За эту неловкую, спрятанную сильнее некуда смысловую фразу «Ты такой придурок, но именно таким я тебя и люблю». Это всё так ванильно, но сердечку Ким Донёна втайне нравится именно такое, чего уж там. — А у тебя на работе таких моментов не случается? — всё же кидает он на пробу, глядя на Тэёна чуть исподлобья, пытаясь хоть что-нибудь понять по его лицу. Но Тэён настолько спокоен и настолько легко отвечает, что Донён на мгновение даже обескуражен: и стоило тогда столько времени скрывать? — Иногда случается. Знаешь, бывают некоторые клиенты, которые свято верят, что знают свой автомобиль лучше, чем кто бы то ни было, или те, кто вечно считает, что им оказано мало почтения, или… В общем, иногда тоже приходится всякое выслушать. Но я уже привык. И не смотри на меня так — я не такой умный, как ты, диплома универа у меня нет, так что я работаю в автомастерской. — Ммм… — задумчиво тянет Донён, сам не осознавая, что барабанит пальцами по ободку кружки. Нет, это определённо лучше, чем он ожидал — с внешностью и манерами Тэёна с него сталось бы работать каким-нибудь танцовщиком в ночном клубе (это объясняло бы его чёткое отсутствие по выходным и нерегулярные ночёвки). — Нравятся автомобили? Тэён небрежно пожимает плечами в ответ. — Не то чтобы, предпочитаю мотоциклы. Но с детства привык со всем таким возиться — у моей семьи автомастерская. Была. Почему-то это вот самое «была» по мнению Донёна звучит с какой-то затаённой болью, поэтому он решается зайти сначала с другой стороны и поделикатнее подобраться к этой теме. — Никогда бы не подумал, что ты работаешь в таком месте, — он старается говорить как можно небрежнее. — В конце концов, от тебя ни разу не пахло машинным маслом или чем-то подобным. Тэён смотрит на него одно до смущающего долгое мгновение, а потом улыбается — сверкает на секунду белозубой улыбкой, точно солнечным зайчиком. — Вообще-то там есть душ. И я переодеваюсь для работы. Но если ты хочешь, чтобы от меня соответствующе пахло, то я могу, конечно… — Не стоит, — припечатывает Донён поспешно, пока его фантазия не успела разыграться. В конце концов, наверное, ему бы действительно хотелось увидеть Тэёна другим, но пока что это лучше отложить. На неопределённый срок. В этом он абсолютно уверен. Улыбка Тэёна становится чуточку саркастической и какой-то явно менее весёлой. — А, значит, всё-таки тебе стрёмно, понятно, — словно бы безразлично тянет он и поднимается, чтобы убрать посуду, но Донён ловит его за запястье, порывисто и сильно сжимая, чтобы гарантированно уж удержать на месте. И говорит глухо, глядя откровенно так снизу вверх, впервые наверное (даже в постели не смотрел так ни разу): — Я тебя не стыжусь, идиот. И тут же становится стыдно — но от самого себя, от собственной откровенности, которая кажется излишней, неподходящей, неправильной. Тем более, что Тэён молчит и даже смотрит куда-то в сторону, потухшим и пустым взглядом, будто бы действительно был задет и слова Донёна последние никак его не утешили. А могли ли они вообще утешить? При условии, что… — Это пока не стыдишься. Но спасибо, конечно. Я тебе верю. Он отворачивается и преувеличенно энергично звенит посудой в мойке, а Донён молчит, чувствуя неприятный привкус вины: почему все разговоры о чём-то, связанном с Тэёном, заканчиваются вот так? Есть ли у них вообще хоть шанс быть более… ну… нормальными? — Боже, да не врал я тебе, — даже по одному только голосу Накамото в трубке Донён может представить, как тот сейчас морщится. Тэён в душе, а значит, самое время для внезапных звонков внезапному адресату. Номер которого в телефонной книге обычно покрыт виртуальной пылью. — Я просто сказал тебе то, что нужно было знать. Для начала. — Но ты знаешь больше, — упрямо давит Донён, сам, по сути, не зная, зачем он это делает. Может, просто нервы успокаивает. Накамото в трубке страдальчески вздыхает, и Донёну кажется, что он слышит где-то там, на периферии, голос Тэна. — Знаю. И прежде, чем ты снова вобьёшь в свою дурацкую заумную голову то, что я ему дороже, чем ты, послушай: он адово тебя потерять боится. Если что-то не так пойдёт с его точки зрения, он снова сбежит скорее, боясь почувствовать, что ты в нём разочаровался. Он понимает, что ты хочешь откровенности, но его страхи сильнее. Я не стану посвящать тебя в какие-то подробности его жизни потому, что слишком уважаю его чувства, уж извини. Вы начали жить вместе, и это для него почти то же самое, как натуралу предложение своей женщине сделать. Не дави на него, Доён-а. Донён недовольно кусает губу, потому что он это уже слышал кучу раз, и потому, что ему неприятно чувствовать себя каким-то ханжой и упрямым, как баран. Он слышит, как скрипит дверь ванной, и поспешно прощается, обрывая вызов. Тэён не заглядывает в гостиную — сразу идёт в спальню, и Донён со вздохом идёт туда, ловит кажущийся спокойным чужой взгляд и всё же решает промолчать. В эту ночь они просто спят, без каких-либо других занятий, но Донён прекрасно чувствует, как сильно Тэён стискивает его руку во сне. Это почти больно, на самом деле. Утром, за завтраком, Донён отрешённо вертит в голове фразу Накамото про «это как натуралу предложение своей женщине сделать», и в какой-то момент ему становится так смешно, что он начинает хихикать вслух. Тэён возле окна чуть сигарету на пол не роняет от неожиданности и смотрит через плечо чуть нахмурившись, явно думая, что, кажется, с Донёном что-то не так. Но молчит, не спрашивая ничего. Интересно, почти всерьёз размышляет Донён по дороге на работу, будет ли считаться, что он сам за «натурала», а Тэён — за «женщину», ведь на совместном проживании настаивал именно он, Донён. Право слово, в голове Накамото Юты не может быть ничего хорошего в принципе (зато куча всякой заразной дряни). И что только Тэн в нём нашёл? Впрочем, размышляет Донён, глядя на Тэёна в идиотской розовой футболке с мишками, с «пальмочкой» на голове, грызущего ногти и истерически хохочущего над тупым детским мультиком по телевизору, кажется, мне стоит задаваться тем же вопросом. Он всё ещё размышляет над недомолвками и странными оговорками Тэёна, но тот виртуозно умеет делать вид, что ничего не случилось, и с одной стороны это, конечно, полезный навык, но с другой даёт намёк на то, что решение проблемы может затянуться на неопределённый срок. Господи, думает Донён кисло, дай мне терпения побольше. На работе оно, кстати, тоже весьма не помешает. — Хён, — Донён вздрагивает и чуть не опрокидывает стаканчик с чаем на стопку уже заверенных ведомостей. Шеф убил бы его, попробуй он реально их испортить. — Доён-хён, ты сильно занят в обеденный перерыв? Ким Чону, тот самый новичок, периодически создающий проблемы, очарователен и, что самое страшное, прекрасно об этом осведомлён. Он свято верит в то, что стоит ему только изящно облокотиться о стол, похлопать своими длинными ресницами и позвать кого-нибудь своим сладким голоском, как за него немедленно всё сделают. И Донёну некомфортно от того, что он сам — один из тех, кто всегда поддаётся, прекрасно осознавая, насколько этот миленький мальчик на самом деле лживый и рассчётливый. Но даже так, Чону почему-то нравится Донёну, и вовсе не потому, насколько откровенно тот с ним заигрывает. В конце концов, все другие сотрудники слишком взрослые для интереса Чону — именно так Донён его настойчивые подлизывания себе и объясняет. — В зависимости от того, что тебе нужно, — Донён ставит стаканчик в безопасное место, снимает очки и трёт пальцем правый глаз. Дурацкий последний отчёт его доконал. — Просто хотел пригласить пообедать вместе, — Чону взмахивает своими длиннющими ресницами преувеличенно невинно, — Тут недалеко открыли очень милое кафе, а идти туда одному слишком грустно… У такого, как ты, всегда найдётся, кому компанию составить, фыркает про себя Донён, но всё же соглашается. Потому, что обедать одному в офисе всё же слишком скучно. — Кстати, хён… — они как раз спускаются на лифте, когда Чону вдруг решает снова с ним заговорить, и по одному только так и сочащемуся мёдом голоску Донён понимает: сейчас случится что-то не особо приятное. — А почему ты не обедаешь со своим бойфрендом? Донён вздыхает и закатывает глаза. Он до сих пор проклинает себя за то, что когда-то сболтнул лишнего и дал настырному новенькому узнать о своей ориентации (и сложившейся личной жизни). Вот теперь и расплачивается время от времени. — Потому, что у нас обед в разное время? — небрежно пожимает плечами он. Причина, на самом деле, первая, что в голову пришла, но она кажется вполне себе разумной и подходящей. Ещё можно было бы сказать «мы работаем слишком далеко друг от друга», но почему-то Донёну не хочется врать — он ведь понятия не имеет, где находится та автомастерская, где работает Тэён. Всплывшее в голове имя — боже, и почему это самое «бойфренд» звучит как-то пошло и смущающе? — заставляет зачем-то на мгновение представить их двоих. Донёна и Тэёна, сидящими за столиком в каком-нибудь кафе, и Донён подавляет усмешку. Мило, конечно, но вряд ли осуществимо в реальности. Они просто живут и спят вместе, предпочитая разграничивать большую часть своего личного времени, и, скорее всего, так будет продолжаться до самого конца. — Вот как… Должно быть, тебе грустно, — непонятно, искренне говорит это Чону или нет, но в любом случае, Донён этот разговор продолжать не намерен. К счастью, с него этого и не требуют. Чону переводит тему на более нейтральные вещи, и они идут до кафе, лениво обсуждая всякие офисные сплетни. Пожалуй, с этим новичком может быть достаточно комфортно, признаёт Донён про себя и едва заметно улыбается. Чону — явно куда более приятная компания, нежели начальник отдела, например. Кафе действительно оказывается милым и не слишком дорогим, а самое главное — не таким уж переполненным. Чону приподнимается на цыпочки, хотя он и без того высокий, и находит отличный незанятый столик в самой глубине, возле окна. Так получается, что Донён к нему ближе, так что идёт первым, аккуратно избегая любых препятствий на своём пути… …пока его рассеянно бегающий по сторонам взгляд не впивается сам собой в один очень, очень знакомый затылок. Нет, сразу же пытается успокоить себя Донён, это просто совпадение. Мало ли сейчас парней, которые могут позволить себе выкрасить волосы в красный. Они просто не могут вот просто так взять и пересечься совершенно случайно посреди бела дня в таком месте. Не могут. Это противоречит всем законам логики (кимдонёновской логики, разумеется, но не суть важно). Это просто не… — А потом он пытался утверждать, что той царапины на капоте не было до того, как он оставил нам свою машину, и слушать меня не хотел, и я просто… — доносится до ушей Донёна чей-то низкий, с сильным акцентом голос, слишком громкий для общественного места, и это заставляет его замереть на месте, так, что Чону налетает на него и издаёт удивлённый возглас. — В следующий раз просто зови меня или какого-нибудь другого хёна, — это точно ошибка, галлюцинация, слуховой обман, Донён просто переработался и не выспался. Это не может быть Тэён, даже если его голос Донён сейчас отчётливо слышит. Такой (родной) знакомый голос со знакомыми заботливыми интонациями. — Обычно ты нравишься клиентам, даже если не всегда понимаешь, чего они хотят, но у тебя настолько доверчивое лицо, что некоторые нечистоплотные люди просто не смогут не попробовать тебя облапошить. — Хён? — осторожно интересуется Чону из-за спины. — Доён-хён, что-то случилось? Тэён разворачивается медленно и так же удивлённо. Одет он и правда совсем иначе, не в то, в чём он утром покинул их квартиру: белая футболка, драные джинсы и неизменная кожанка уступили место чёрному комбинезону с крупными карманами, и в этом всём Тэён почему-то выглядит ещё худее, ещё ниже (даже если сидит) и ещё младше. Тощий растрёпанный подросток, которому едва ли дашь больше восемнадцати на вид. Донёну не стыдно, нет, у него и мысли такой не возникает, просто… Наверное, он просто не знает, как ему реагировать, поэтому и молчит. А на лице Тэёна удивление быстро сменяется чем-то нечитаемым, но не плохим, вроде бы. Вроде бы, Донён не уверен. По крайней мере, пока Тэён не улыбается и не произносит неожиданно мягким, чуть смущённым тоном: — Привет. Донёну кажется, что у него в горле всё пересохло настолько, что он просто не сможет выдавить ни слова. Но всё же отвечает: — И тебе привет. Неловкость никуда не исчезает, естественно, и Донёну даже обидно, что Тэён не теряется так же сильно, как он сам. Точнее, он вообще не теряется, чего уж там. — Ты на обеде? Не знал, что ты тоже здесь бываешь, — он снова улыбается и всё-таки поднимается, делая приглашающий жест рукой. Несколько, всё же, неуверенный, невольно отмечает для себя Донён. — Сядешь? Ну, если хочешь, конечно… Наверное, Донён даже хочет — недавняя картинка вновь мелькает в его голове, теперь уже куда смелее и отчётливее — вот только… — Я с коллегой, — произносит он с едва заметной досадой, но Тэён только лишь усмехается. — Я тоже. Так что всё будет честно, я думаю. Если твой коллега, конечно, не возражает. Чону, конечно же, возражать не будет — Донён поворачивается и сразу же замечает, как миленько улыбается Чону и с каким интересом смотрит на Тэёна. Где-то внутри начинает шевелиться неприятный комочек странной ревности, и Донён поспешно пытается задушить её на корню (что, конечно же, у него не выходит). Коллега Тэёна, тем временем, тоже поднимается, и Донён чуть шокированно моргает, потому что этот самый коллега уж слишком колоритен. Высокий (точно выше ста восьмидесяти, может даже, целых сто восемьдесят пять), с осветлёнными волосами, парень этот точно напоминал бы какого-нибудь хулигана, если бы не его широченная дружелюбная улыбка и немножко наивный взгляд. И если на Тэёне комбинезон механика болтается, как на вешалке, то на парне этом всё как раз сидит как надо, даже слишком. Такие не во вкусе Донёна, конечно, но даже он не может не оценить. — Это мой донсен, Вон Юкхэй, — представляет парня Тэён, и судя по его гордой улыбочке и тёплому взгляду, обращённому к парню, они достаточно близки. — А это мой… — Мы др… — почему-то Донён вклинивается как-то даже машинально, он сам не знает почему (правда стыдится, всё-таки? Да не может быть), но Тэён неуклонно продолжает, перебивая теперь уже сам. — Мой бойфренд, Ким Донён. А я Ли Тэён. Приятно познакомиться. Вот так вот легко. Донён чувствует, как его щекам становится тепло, и боится всерьёз покраснеть, но возражать или вообще выказывать как-то своё удивление он даже и не подумает. Вместо этого он представляет Чону, а после, наконец, садится — с краю, потому что Тэён выбирает место у окна. На противоположной стороне, однако, всё с точностью до наоборот — Чону галантно уступают право устроиться у окна, после чего высоченный коллега Тэёна с грохотом плюхается на последний свободный стул и, подперев щёку своей огромной ручищей, разворачивается к проходу спиной. Мда, думает Донён, манерам этого парня явно не особенно-то учили. Подходит официант и они с Чону делают заказ, а потом за столиком воцаряется какое-то неловкое молчание. Донён переводит взгляд с Тэёна, рассеянно ковыряющего ложкой по стенкам уже опустевшей вазочки из-под мороженого (только сладкое вместо нормального обеда, весь желудок же себе испортит) на его коллегу, не сводящего щенячьих глаз с Чону, и Донёну хочется вздохнуть, тяжело так и устало. Потому, что он реально не знает, как вести себя в подобных ситуациях. Попробовать включить болтуна? Или… — Ммм… Юкхэй… ничего, если я буду обращаться так? — внезапно произносит Чону, с мягкой улыбкой обращаясь к высокому парню. Донён сочувствует даже: тот теперь абсолютно обречён. — Ничего! — тот самый Юкхэй аж на стуле от радости подпрыгивает, и от его вновь чересчур громкого голоса на них даже оборачиваются некоторые другие посетители. Юкхэй смущается, бормочет под нос извинения, и чуть приглушает свой сочный бас. — Но мне больше нравится, когда меня зовут Лукас. Тэён рядом едва слышно прыскает, и Донён косится на него удивлённо. Вот, снова оно — то самое счастливое и беззаботное выражение лица, которое у Тэёна бывает с Накамото, Ёнхо и Тэном, но никогда с Ким Донёном. Донён ревнует. Очень сильно, причём. — Лукас, — повторяет Чону эхом и улыбается ещё милее. — Хорошо, я запомню. Он задаёт «Лукасу» пару вежливых, ни к чему не обязывающих расспросов, и тот отвечает на них с чрезмерным энтузиазмом даже. Цель покорена с первого взгляда, думает Донён со смешанным развлечением, даже как-то неинтересно. Он, если честно, не прочь посмотреть на Ким Чону в действии, ибо с самого начала подозревает, как этот нежный цветочек опасен. Но вмешиваться в чужую беседу нет ни малейшего желания, так что Донён всё же поворачивает голову влево… и встречается с Тэёном взглядом. На его лице тоже ясно читается смущение и неловкость, и Донёна это почему-то немножко успокаивает, приободряет как-то даже. Видимо, сколько бы ни было у Тэёна бойфрендов до него (Донён ненавидит эти мысли, серьёзно, они выворачивают его наизнанку как будто), он не спешил знакомить их с коллегами по работе. Думать о том, что и он бы относился к этому числу, не пересекись случайно, Донён просто отказывается. — Я не знал, что ты работаешь где-то поблизости, — произносит Тэён наконец достаточно тихо, но вполне себе отчётливо. Донён очень старается прислушиваться, правда, а не читать всё по чужим потрескавшимся губам, которые так и хочется накрыть своими прямо сейчас. — Ну, ты никогда не спрашивал, — уклончиво отвечает он. — Большое офисное здание через улицу отсюда. Хотя, если честно, ты тоже не упоминал, где именно находится твоя работа. В голос проскальзывает чуть больше обиды, чем хотелось бы, и за это как-то даже стыдно. — Ноль-ноль, — усмехается Тэён, и усмешка эта максимально вредная, раздражающая. Теперь её ещё сильнее хочется стереть с чужого лица хорошим поцелуем. — Квартал в противоположную сторону от твоего офисного здания. Если нужно будет поменять масло или подкачать шину — заходи в любое время. Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет машины, сердито думает Донён. Он ненавидит всякие дурацкие тэёновские комментарии с подтекстом, правда, раньше они проскальзывали у него только во время их посиделок на диване перед телевизором. И ревность внутри снова начинает чуточку шевелиться. Не хочется, чтобы его собственного личного Ли Тэёна видел кто-то другой. Им, наконец, приносят заказ, и Донён принимается за свой обед с умеренным аппетитом, довольный тем, что можно безо всяких проблем отвлечься от происходящего. Но, к несчастью, ненадолго. Обычно Донён старается избегать огурцов, потому что у него на них в некотором роде аллергия, и он всегда выбирает те блюда, где их нет. Но в этот раз, будучи отвлечён совершенно другими вещами, он недостаточно хорошо читает состав блюд, поэтому заказывает, конечно, вкусное, но вот только… — О, ты совсем забыл про огурцы, — Тэён знает, да. Как-то раз, ещё когда он только начал ночевать у Донёна в квартире, Тэён приготовил что-то с огурцами, и Донён так и не смог сказать ему о своей аллергии, решив мужественно съесть всё. Но Тэён заметил, как он кривится и глотает быстрее обычного, и моментально всё выведал. Приступа тогда каким-то чудом удалось избежать, но с тех пор огурцы на их столе больше ни разу не появлялись. — Съесть их за тебя? Донён не успевает ответить. Правда не успевает. Он хочет сказать «нет, я сам, не стоит беспокойства», но Тэён уже забирает у него палочки и принимается аккуратно выуживать из тарелки кусочки огурцов, отправляя их прямиком себе в рот. И это ничего, на самом деле — хоть что-то нормальное пусть съест, а не только сладким желудок портит — вот только двое на противоположном конце стола теперь вовсю на них пялятся. И Донён не знает, откуда ждать большей беды — со стороны с интересом сощурившего взгляд Чону, или же… — О боже, — гремит бас Лукаса на всё кафе, и улыбается он так ярко, что в буквальном смысле сияет, как лампочка. — Да вы реально как настоящая парочка! Донёну стыдно, чёрт возьми. Ему реально очень стыдно. И виноват в этом, как всегда, Ли Тэён. Который с аппетитом дохрустывает последним кусочком злополучного огурца и спокойно совершенно выдаёт: — И что в этом такого? Донёну хочется его задушить. Вот прямо здесь и сейчас. Нет, кажется, он всё же слишком стар для всех этих романтических вещей. Тэну бы вот точно понравилось. Какое счастье, что его здесь сейчас нет. — Для вас, наверное, ничего особенного, но я ещё мало знаю Доён-хёна, поэтому действительно удивился, — вклинивается Чону, так и стреляя в Тэёна своей самой обворожительной улыбкой. Донёну хочется пнуть донсена под столом ногой, чтобы прекратил немедленно. Заигрывать. Хотя болтать всякие глупости — тоже. — Он обычно очень строгий, хотя мне всегда казалось, что ему в жизни просто романтики не хватает. И что он куда очаровательнее, чем пытается показать. — Чону, правильно? — Донён, который пытается запить чаем своё безграничное возмущение наглым поведением младшего, этим самым чаем благополучно давится, потому как он ещё никогда не слышал у Тэёна такого тона. Вроде бы совершенно спокойный, обычный голос, но вместе с тем в нём откровенно угрожающие, низкие интонации, которые говорят о… — Я рад, что у Доёна на работе есть кто-то, с кем он может поболтать о таких вещах и пообедать вместе. Мне всегда казалось, что он там из-за своего стола головы не поднимает. — Предпочитаю, чтобы домой каждый вечер возвращался миленький кролик, а не унылая офисная каракатица, вспоминается Донёну. Он что, действительно волнуется? — А что касается очарования… Думаю, мне известно об этом намного больше. Даже улыбка, которой Тэён награждает по-прежнему выглядящего заинтересованным Чону, весьма опасная, и Донён сам не знает почему, но ему от этого очень приятно. Даже если и бесит, что Тэён грёбаный собственник, а Донёну не нравится, когда с ним обращаются, как с вещью. — Не сомневаюсь, — кивает Чону, аккуратно отпивая из чашки свой латте. — А ещё Доён-хён говорил, что вы не обедаете вместе из-за разницы в расписании… — Ну, это действительно так, — Тэён даже не смотрит на Донёна, словно бы ничуть не удивлён. Но тот, опять же как-то интуитивно, ощущает исходящее от человека рядом недовольство и, может даже, некоторую обиду. — Обычно мы с Лукасом обедаем, когда минутка посвободнее выдастся. Чёткого времени для этого у нас нет. — Жаль, — если бы Донён не успел уже изучить Ким Чону, то решил бы, что тот произнёс это искренне. Но он не успевает уличить младшего во лжи, потому что внезапно в его руку под столом решительно вцепляются чужие холодные пальцы. Точнее даже, проскальзывают по тыльной стороне ладони и переплетаются с донёновскими в крепкий замок, разорвать который нет ни возможности, ни желания. Донён косится на Тэёна, но тот по-прежнему смотрит на Чону и улыбается, словно бы ничего не случилось. Всё той же опасной улыбочкой. — Очень жаль, — соглашается он всё тем же тоном, а потом неожиданно спохватывается. — И, кажется, нам уже пора. Мы и без того очень задержались. Лукас… — Да, — тот поднимается с обречённым вздохом, ему явно не хочется уходить. — Был, эээ… был рад знакомству, — ладонь Лукаса на мгновение касается плеча Чону, очень нежно для его габаритов и порывистости, по мнению Донёна, и Чону кивает в ответ, обворожительно взмахнув своими длинными ресницами. Кажется, ему совсем не жаль бедного парня. А потом Донёну уже наплевать на всех остальных, ибо Тэён выпускает его руку, и от этого почему-то в груди колет какой-то непонятной пустотой. Словно бы они не увидятся вновь всего лишь через несколько часов. — Купи молока по дороге домой, — Тэён наклоняется к нему, чтобы шепнуть это, и Донён вздрагивает от скользнувшего по его щеке чужого тёплого дыхания. И вновь накатившего ощущения, что его жизнь превратилась в какую-то слащавую девчачью историю. — А у хёна хороший вкус, — ехидненько замечает Чону, когда они остаются за столиком вдвоём. — Твой Тэён очень красив. Кстати, а как вы познакомились? — У нас общие друзья, — вот теперь-то Донён, к счастью, может выдохнуть и выплеснуть всё своё раздражение на заслужившую это наглую особь. Так что он и не думает сдерживаться. — И называй его более уважительно. В конце концов, он даже меня старше. — О… — Чону едва заметно усмехается, но всё же послушно соглашается свернуть тему. — В любом случае, я завидую тебе, хён. Кажется, тебя любят. Донён только лишь брови поднимает в ответ на это, но решает, что лучше не уточнять. Вечером он с порога пихает открывшему дверь Тэёну в руки пакет с молоком и молчит, пока расшнуровывает ботинки и вешает пальто. Тэён молчит тоже, но не уходит, продолжает стоять и смотреть чуть исподлобья, выжидающе. Этот взгляд Донёна ужасно нервирует. — Ну что тебе нужно? — устало спрашивает он, навалившись на стену. — Если хочешь что-то сказать, говори. — Ты… — Тэён замолкает и облизывает губы, а потом недовольно заканчивает: — Ты не рассказывал, что у тебя такой красивый донсен. — Ты тоже много чего не ра… — Донён очень хочет парировать, но не успевает, потому что Тэён бросает пакет прямо на пол, и прижимает Донёна к стене, и целует, очень ревниво, почти грубо. Тот и не думает сопротивляться, на самом деле, не сейчас, не тогда, когда он весь остаток дня то и дело скатывался мыслями на эти губы, которые сейчас терзают его собственные. Донён зарывается пальцами в чужие волосы на затылке, второй рукой прижимает Тэёна к себе ещё крепче, и целует-целует-целует в ответ, не желая уступать, не имея ни единого намерения сдаться. Где-то на периферии мелькает мысль о том, что ужинать они сегодня вряд ли будут — не когда пальцы Тэёна уже возятся с его ремнём, не когда Донён прячет лицо в чужой шее и жадно дышит самым возбуждающим на свете ароматом. Трахаться в прихожей — самое дурное занятие, и они всё же перебираются в гостиную, по пути вытряхивая Донёна из брюк и запинаясь о скинутую Тэёном футболку. Кажется, Донён только что прокусил чужую губу до крови… а, впрочем, неважно — Тэён улыбается в их поцелуй как сумасшедший и плюхается на диван, шлёпая по своим коленям приглашающе. — Иди сюда, — в его голосе по-прежнему отголоски ревности, задетого собственнического инстинкта, но Донён уже слышит и другие знакомые нотки, те самые, которые когда-то свели его с ума. — Вот ещё, ты слишком костлявый, — ворчит он сквозь сбившееся дыхание, но — идёт. Седлает чужие колени, сразу же чувствуя, как знакомые ладони удерживают его за талию, кладёт руки на плечи Тэёну и смотрит — долгий взгляд глаза в глаза, от чего по всему телу будто разряд тока пробегает. А потом Тэён снова ловит его губы своими, и Донён уже не чувствует усталости, он вообще ничего не чувствует, кроме желания, которое бьётся внутри него то суматошным сердцебиением где-то в висках, то горячей пульсацией внизу. На Донёне так и остаются рубашка и галстук, который он всего лишь ослабляет, а потом помогает Тэёну приспустить его джинсы вместе с бельём. Они первый раз делают это так, и они слишком переполнены, так что выходит быстро и судорожно почти, — кажется, только что внутри были пальцы, и вот он уже сам насаживается на чужой член — но Донёну нравится. Нравится смотреть на Тэёна сверху вниз и быть с ним в этом путешествии на равных, контролируя каждое движение ничуть не меньше его самого. Они кончают, и Донён обсессиленно наваливается на партнёра, чувствуя себя отвратительно липким — мокрая от пота рубашка на нём, собственная сперма на животе Тэёна, к которому он сейчас прижимается — и восхитительно лёгким, словно на месте его удерживают только лишь руки Тэёна, продолжающего его обнимать. Я завидую тебе, хён. — Между прочим… — всё же заявляет Донён, как только удаётся восстановить дыхание. — Твой донсен тоже красавчик. И ты понравился Чону, можешь гордиться этим. Тэён фыркает едва слышно, и его ладони проходятся по пояснице Донёна вверх, вызывая новую волну приятных мурашек. Но лучше бы по голой коже, конечно… — Он не в моём вкусе. И, кажется, нам надо в душ. Ревность, шуршащая глубоко внутри, никуда не делась — но Донён видит её и в глазах напротив. Пожалуй, они оба те ещё собственники. Утром он заставляет себя проснуться раньше, и когда Тэён, зевая и пытаясь размять затёкшую во сне шею, заходит на кухню, то Донён пихает ему прямо в руки уже запакованный контейнер. — И что это? — скептически интересуется Тэён, щуря сонные глаза из-под растрёпанной чёлки. Донён пожимает плечами. — Сделал тебе немного сэндвичей, чтобы перекусил на работе, — поясняет он неохотно и чисто из вредности тычет пальцем в живот Тэёна. — А то тебя сдует ветром скоро. И вообще, у меня задница до сих пор болит после твоих костлявых коленок! Тот ойкает только возмущённо от тычка и ловит Донёна за запястье свободной от контейнера рукой. — Да-да, и тебе понравилось вчера, можешь даже не отпираться, — самодовольно заявляет он, но его улыбка, если честно, заменяет тысячи любых «спасибо», высказанных словами. Терпение, повторяет себе Донён постоянно, постепенно он полностью раскроется для меня. Нужно просто подождать. Он терпеливый, но в итоге они, конечно же, всё равно ссорятся. По мелочи почти каждый день — из-за не на место положенных вещей, например, или из-за того, как нужно правильно готовить (их вдвоём просто нельзя на одну кухню пускать), или из-за того, что смотреть вечером по телевизору. Из-за чего угодно, такие уж у них обоих характеры — слишком упрямые оба и слишком не любят уступать. Иногда бывает достаточно просто разойтись временно по разным комнатам — Донён в такие моменты комфортнее чувствует себя в спальне, с какой-нибудь книгой, а Тэён на кухне, в компании сигарет и вездесущего телефона. Они дают себе передышку, пока не начинают чувствовать нечто похожее на тоску, и тогда, сами собой как будто, вновь оказываются вместе. Но как-то раз Донён спрашивает, что такого он там, в телефоне, делает постоянно, и Тэён бросает неохотно лишь одно слово: «Играю». Таким тоном, словно Донён осмелился полезть не в своё дело. И почему-то именно это обижает Донёна очень сильно. Может, просто он уже на тот момент слишком взвинчен был, поэтому сорвался из-за пустяка, а может, его правда задевает в очередной раз то, насколько двери личного мира Тэёна наглухо для него закрыты. Он прекрасно понимает, что ведёт себя как истеричка, но всё равно шипит, что сегодня кое-кто вместе со своими играми будет спать на диване (что, в итоге, и случается, конечно же). А утром Донён уходит на работу так рано, что приходит в офис самым первым (и это тоже бесит, даже если он впервые успевает переделать все нужные дела без состояния аврала). Где-то ближе к обеду ему пишет Тэиль с вопросом, как дела, и Донён, воспользовавшись случаем, приглашает его выпить кофе вместе. Ему до чёртиков нужно с кем-то поговорить, и не с Чону же, в конце концов. Тэиль взрослый, спокойный и, ну… наверное, как-то должен понимать. Донён ведь знает, что ему нелегко далось решение начать-таки отношения с Ёнхо. — Выглядишь ужасно, — заботливо заявляет ему друг, когда они встречаются возле кофейни. Донён кривится от такой честности, но даже спорить не собирается: нынче от его взгляда даже начальник отдела вздрогнул. — Зато ты цветёшь и пахнешь, как я погляжу, — парирует он вместо ответа и даже не врёт: Мун Тэиль всегда был человеком вне возраста со своим маленьким ростом, хрупким телосложением и милым личиком (Юта до сих пор шутит, что Тэиль-хён вечный ребёнок с глазами старика, и это почти единственный случай, когда Донён с ним согласен), и ему очень идут бежевые брюки и куртка в тон, светло-розовый джемпер и тёмно-малиновый берет. А ведь он старше самого Донёна на два года. — Если намёкнешь на возраст — я тебе соли в кофе насыплю, а ты этого и не заметишь, пока не выпьешь, — спокойно заявляет Тэиль и знаком показывает на дверь кофейни. — И ты сегодня угощаешь. — Да-да, — фыркает Донён и решает всё же не добавлять про то, что «на маленьких всё так красиво смотрится». Ибо рост — это ещё более уязвимое место Мун Тэиля, а злить друга перед тем, как собираешься просить у него совета, странно и неправильно. А так Тэиль выслушивает его внимательно, пусть и с чуть кислым видом, и даже кивает изредка, словно бы соглашаясь на те или иные фразы Донёна, но когда тот замолкает, то слышит вопрос, который, как кажется, совсем к делу не относится: — И давно ли ты пьёшь кофе? Донён так и замирает на месте, переводя непонимающий взгляд с друга на свою опустевшую чашку. Он заказал эспрессо и, кажется, даже выпил его практически машинально, но только теперь осознаёт, что могло так удивить другого человека. — С тех пор, как мы с ним живём вместе. Он приучил меня пить кофе по утрам, после того, как мы… после того, как мы легли слишком поздно. Вроде как волнуется за моё состояние по пути на работу или что-то в этом роде. — М-м-м… — со скучающим интересом тянет Тэиль и делает аккуратный глоток из своей чашки с моккачино. — А когда-то тебя мутило от одного только запаха. Помню, ты отказался есть торт на мой день рождения лишь потому, что тот был с кофейным вкусом. Донён помнит, да — в конце концов, это было ещё совсем недавно. Он до сих пор, пожалуй, не любит кофе, но, кажется, свыкся с ним в достаточной мере, чтобы вполне свободно пить. Потому, что с некоторых пор одно невозможно прекрасное недоразумение с растрёпанными волосами и в растянутой футболке каждое утро заваривает его на плите, а потом разливает по кружкам, и они пьют вместе, практически всегда в тишине, но не чувствуя её тяжести, а даже наоборот… Хотя, может быть, Донён привык к кофе благодаря вечному привкусу на чужих губах, которые так любит целовать. Но вот уж о таком он говорить Тэилю точно не собирается. — В общем, что я хочу сказать… — Тэиль внимательно смотрит ему в лицо, и чужие глаза кажутся похожими на кофейные зёрнышки. — Может быть, ты сам не замечаешь этого, конечно же, но он тебя меняет. Постепенно, по мелочам, но меняет. — И к чему ты это говоришь? — раздражённо интересуется Донён. Он всё ещё не понимает, если честно. Он ненавидит что-то не понимать. Тэиль по-прежнему не отводит от него взгляд, и это уже даже как-то жутковато становится. А потом — снова резко меняет тему. — Ты говорил ему, что любишь его? Донён моргает один раз. Потом второй. А потом всё же интересуется: — Хён, ты в порядке? — В полном, — Тэиль закатывает глаза на мгновение и, наконец, избавляет его от этого испытующего взгляда. — Просто это важно. Ты говоришь, что по-прежнему чувствуешь себя тем, кому не доверяют. Или, по крайней мере, не полностью доверяют. Но когда ты последний раз говорил, что любишь его? Донён неловко поводит плечами, ёрзает на стуле, хотя для него такое поведение совсем нехарактерно. Вопросы Тэиля заводят его в тупик достаточно часто, но вот этот конкретный — больше смущает, потому что слишком личный, а о действительно «личном» Донён крайне редко говорит с кем-либо из своих друзей. Наверное, можно было бы как-то замять, перевести тему, отшутиться, и Донён пожалуй именно так поступить и собирается, вот только… Всё же он совета пришёл просить, и Тэиль говорит, что это важно… — Я не говорил ему этого, — собственный голос щекотный, словно в горло заползло какое-то насекомое. — Ни разу. Как и он мне, впрочем. — М-м-м… — тянет Тэиль задумчиво, и на несколько долгих мгновений между ними воцаряется неловкая тишина. — Знаешь, я очень долго не говорил Ёнхо о своих чувствах к нему. Меня даже раздражало отчасти то, насколько часто он сам упоминал об этом. «Я люблю тебя, Тэиль-хён». «Ты так важен для меня, Тэиль-хён». Всё в этом роде. Это ужасно смущало, а ещё то, с какой лёгкостью Ёнхо всегда говорил такие вещи, упорно наводило на мысли о том, что, возможно, он просто несерьёзен. — Поэтому ты и сопротивлялся столько времени? — всё же спрашивает Донён, потому что в данном контексте ему это кажется уместным. Тэиль кивает. — Да. Потому, что эта несерьёзность была какой-то даже обидной. Только потом я понял, что дело просто в характере Ёнхо. В том, что он никогда не стыдится признавать свои чувства и проявлять их — тоже. Не только по отношению ко мне. Наверное, поэтому он может найти общий язык практически со всеми и рядом с ним все чувствуют себя так уютно. Донён согласно кивает, потому что тут даже и спорить нечего. Тэилю повезло с бойфрендом, даже несмотря на то, что Со Ёнхо — тоже то ещё ходячее стихийное бедствие. — И вот уже после того, как я это понял, я начал внутренне принимать его признания, — кажется, Тэиль смущается, судя по его чуть порозовевшему лицу, и Донён отмечает это с особенным злорадством. Не ему одному страдать. — А потом, как-то раз, сказал впервые сам. Случайно вырвалось, в какой-то бытовой ситуации. Знаешь ведь, какой он бывает. Кажется, я произнёс что-то вроде «И как меня угораздило влюбиться в такого идиота?». На признание совсем не тянет, а? Но Ёнхо в тот момент был настолько счастливым, что меня это даже испугало. Я честно не понял поначалу, что вообще такого сделал-то. Типичный Мун Тэиль, думает Донён и снова кивает. Сказать ему нечего, так что он просто ждёт, когда Тэиль продолжит. — В общем, к чему я это… Вы оба такие скрытные, если честно. Даже от самих себя скрытные. Но вам станет легче, когда вы друг другу откроетесь. И доверять больше начнёте. Особенно когда у вас такие вот признания сами по себе вырываться начнут. Я не могу похвастаться, что хорошо знаю Тэёна, по сравнению с Ёнхо и уж тем более с тобой, но он не плохой парень. Я не думаю, что ему самому доставляет удовольствие отгораживаться от тебя. Но ведь ты и сам не особенно с ним откровенен, Доён. — Потому, что он не спрашивает никогда… — ворчит Донён, пытаясь хоть как-то оправдаться, но Тэиль фыркает только в ответ на это. — Он и не будет. Для него самого, по большей части, расспросы походу не слишком приятны, так что он будет так же считать и в отношении других. Но при этом надеяться, что ты сам захочешь ему рассказать, без вопросов. Я, конечно, не могу стопроцентно утверждать, ибо действительно мало его знаю, но… мне кажется, что всё так. Откровенность за откровенность? Пожалуй, что-то в этом есть, думает Донён рассеянно, и Тэиль молчит тоже, давая ему время подумать. Вскоре они прощаются, и Донён возвращается на работу, всё ещё пребывая в задумчивости. И почему их отношения всегда настолько сложные? Они не просят друг у друга прощения, не мирятся в общепринятом смысле этого слова — в очередной раз просто садятся вместе за один стол, устраиваются рядом перед телевизором, ложатся в одну постель. А утром Донён просыпается уткнувшимся носом в чужую лопатку, обнявшим чужую тощую талию и согревшимся чужим теплом. Тэён ещё спит, и рука его лежит поверх донёновой, слегка сжимая. Покидать кровать в таких условиях — та ещё мука, что уж там. А потом их, конечно же, ждёт новое испытание, потому что жизнь Ким Донёна — это уже не путешествие на автобусе, а настоящая мелодрама. Гейская мелодрама, если такое бывает вообще (наверное, бывает, почему бы и не да). Это суббота, и Донён просыпается достаточно рано, потому что заранее запланировал сходить по магазинам и кое-что купить. Так что он в итоге и уходит, оставляя Тэёна сонно нежиться в постели дальше (даже целует в щёку на прощание, как образцовый бойфренд… исключительно потому, что тот действительно мило выглядит). Но уже через час, когда Донён в задумчивости бродит перед стеллажом с кофемашинами, он слышит вибрацию телефона в кармане. На дисплее — незнакомый номер, и Донён, посомневавшись секунду, всё же отвечает, почти уверенный: кто-то ошибся. — Доён, — голос Тэёна из трубки чуть искажённый, но всё же более чем узнаваемый. И взволнованный очень. Даже нет, не так. Тэён в панике, вот как это звучит. — У нас тут пробл… Эммм… В общем, пришла твоя мама. Мама? Донён таки застывает в ступоре, с трубкой возле уха. Это слишком неожиданность — как и вся ситуация сейчас, собственно — и он понятия не имеет, как на это реагировать. Потом только доходит, что вряд ли Тэён стал бы врать о таких вещах (раз уж даже номер Донёна где-то добыл — знать бы ещё, где и как… в смысле, кого из друзей придушить за это), а значит, прямо сейчас, у него дома, его мать и его бойфренд… Ой. Все кофемашины на свете, разумеется, оказываются моментально забыты. «Жди меня, я скоро буду», — выпаливает Донён в трубку и обрывает вызов, после чего спешит домой на всех парах. Когда он врывается в квартиру, весь взмокший и запыхавшийся, то видит, как его мама спокойно пьёт чай на кухне. Перед ней на столе вазочка с домашними кексами — Донён этот запах откуда угодно узнать может, он знаком ему с самого детства — а Тэён стоит чуть поодаль, возле окна, уцепившись напряжёнными пальцами за подоконник и смотрит с лёгким отчаянием. Он явно смущён, и Донёну очень интересно, о чём мать уже успела порасспрашивать его бойфренда. — Мам, ну ты могла бы хоть предупредить, — укоряюще произносит он, прикрывая за собой кухонную дверь. Ощущение иррациональности по-прежнему не отпускает. — А если бы дома вообще никого не было? — Тогда бы я позвонила тебе, — мать только улыбается в ответ, абсолютно безмятежно, и ставит чашку на стол, поднимаясь, чтобы обнять сына. — Ты сам виноват, что так редко даёшь о себе знать. О, Додо, ты выглядишь лучше, чем я ожидала. — В смысле? — Донён морщится, потому что это дурацкое детское прозвище ему не нравится, а ещё — смущает, что так его называют в присутствии Тэёна. — В прошлый раз, когда ты приезжал навещать нас, то был похудевшим и каким-то грустным, — мать любовно щиплет его за щёку прежде, чем совсем отпустить. — А сейчас прямо красавец. Видимо, жизнь с кем-то пошла тебе на пользу. — О, кстати, — Донён внутренне вздрагивает при одной только мысли о том, что сейчас ему придётся сказать. — Совсем забыл. Мам, это мой… — Да, я уже успела познакомиться с Тэён-ши, — мать перебивает его и поворачивается к окну с самой дружелюбной улыбкой. — Это так здорово, что ты решил жить вместе с другом. Правда, мне кажется, ему тяжеловато спать на этом диване, надеюсь, вы всё же сможете купить себе новый поскорее. Доён кидает на Тэёна быстрый взгляд, тот заводит очи долу и как бы всем своим видом даёт понять: «Я пытался объяснить ей всё максимально нейтрально», и вроде бы всё он правильно сделал, но почему-то остаётся кисловатый привкус разочарования. Может быть, к своему ужасу осознаёт Донён, я на самом деле искал повода признаться, что… — Я привезла тебе немного домашней выпечки и ещё кое-что, всё отдала Тэён-ши, поужинайте как следует, мальчики, — голос матери вновь вырывает его из пугающих мыслей, и Донён вздрагивает, нервно улыбаясь и невпопад кивая. — О, Додо, ты в порядке? Ты слишком бледный, не температура ли у тебя? Она тянется потрогать его лоб, но каким-то неведомым образом Тэён оказывается рядом раньше: хлопает Донёна по плечу вполне себе безобидным дружеским жестом и произносит: — Он просто поздно лёг вчера, госпожа Ким, зачитался, кажется, поэтому и тормозит сегодня. Донён кидает на него недовольный взгляд, но не возражает, потому что Тэён снова приходит к нему на помощь, и Донёну даже стыдно, что он не может так же быстро ориентироваться в сложившейся ситуации. И ещё считал, что может быть невозмутимым практически всегда. Вот же наивный. В итоге они всё же уходят в гостиную — Тэён порывается остаться в кухне, но Донён сам тянет его за собой, не зная почему… может, так он невообразимым образом чувствует себя уверенней, что ли, или думает, что это вызовет меньше подозрений, чем если они будут демонстративно держаться друг от друга по разным углам, — и мать расспрашивает его обо всём на свете, параллельно, немного невпопад, вплетая рассказы о том, что дома творится. Конечно же, она спрашивает и о том, как они двое вообще познакомились («Я не видела тебя на тех фото из университета, которые Додо мне показывал»), и Донён рассказывает, в общем-то, чистую правду: Тэён друг Ёнхо-хёна, мама, тот нас и познакомил, а в итоге у нас оказалось столько общего, что в итоге я предложил Тэёну поселиться у меня, благо, что места хватает. Тэён усмехается одними глазами при словах о «у нас так много общего», но не возражает, конечно же. Зато Донён видит, как он волнуется — снова теребит пальцами всё, что под руку попадётся, и царапает собственные ладони так сильно, будто кожу с них содрать хочет. Дурацкая вредная привычка, а Донёну снова по-дурацки хочется взять его руки в свои и держать, пока Тэён не успокоится. Но нельзя, нельзя… — Я рада, что так вышло, — мать гладит Донёна по плечу и смотрит на Тэёна с тёплой улыбкой. Кажется, он ей нравится, думает Донён, и почему-то ему от этой мысли очень приятно на душе. — Потому, что я всерьёз думала, что Додо превратится в мизантропа. Знаешь, Тэён-ши, ему ведь не нужно было переезжать от нас. Ладно бы он девушку себе завёл, как его брат, но ведь… — Мама, — недовольно кашляет Донён, замечая сразу, как напрягается Тэён при упоминании «девушки». — Я уже говорил тебе, что давно хотел… — Да знаю я, — перебивает его она и улыбается хитро. Донён знает, что улыбки у них совершенно одинаковые. — Понимаю, что ты уже большой мальчик и хочешь свободы. Но дразнить тебя всегда было слишком весело, Додо. Что-то подсказывает мне, что Тэён-ши меня поймёт. И Тэён смеётся, коротко, но очень весело, словно вдруг почувствовал себя свободно и уютно, словно стряхнул с себя всю нависшую неловкость и всё остальное. Донён завидует, конечно же, но картинка, тем временем, всё иррациональней — его парень смеётся над шуткой его мамы. Лучше (или хуже?) и не придумаешь. В итоге они таки уговаривают мать остаться на обед и колдовать на кухню уходят вместе, потому что уступать никто не хочет («Она твоя мама, неужели ты не хочешь спокойно посидеть и поговорить с ней? Я сам всё приготовлю, или ты мне не доверяешь?» — «Доверяю, но это МОЯ мама, поэтому я сам хочу приготовить для неё что-нибудь»). До этого они ещё никогда не пробовали ничего подобного (точнее, нет, пробовали, но разругались на самом начальном этапе и постановили больше не пытаться), поэтому сначала немного теряются и спорят громким шёпотом, пихая друг друга локтями и сверкая глазами (со стороны, должно быть, это выглядит реально забавно). Но потом всё же удаётся прийти к некоторому согласию: окей, я режу овощи, а ты займёшься мясом, кро… кхм, Доён, и дело сразу идёт на лад. Они, конечно, продолжают доставать друг друга замечаниями, но Донён не может, да и не хочет, наверное, отрицать, что ему сейчас максимально уютно — готовить вместе с Тэёном, наблюдать за тем, как он, такой домашний и милый в дурацкой косынке и фартуке с клубникой (новый купить ему, что ли? И себе заодно), методично и аккуратно нарезает всё и бросает изредка на него, Донёна, испытующие взгляды. Почему-то вспоминаются слова Тэиля о том, что настоящие признания обычно сами по себе вырываются, и Донён чувствует, как его щёки теплеют при мысли о том, что не будь тут матери, и, возможно, он признался бы Тэёну прямо сейчас. Обнял бы, прижимаясь губами к виску, и пробормотал что-нибудь вроде: «Я так люблю тебя, идиот». Он и правда любит, получается? Это не симпатия, не сильное взаимное желание, не слепая страсть, а именно любовь? Чёрт возьми, и почему всё так слащаво и совсем не вовремя… Донён опускает взгляд в миску перед собой и изо всех сил концентрируется на готовке. О своих чувствах он подумает когда-нибудь потом. Они всё же чуток увлекаются — пробуют с одной ложки, которую Тэён ещё и облизывает, блин, после Донёна, но тот надеется, что этот эпизод останется незамеченным. В любом случае, они оба приходят к выводу, что получилось вполне себе вкусно, а значит, можно подавать к столу. Сказав Тэёну об этом, Донён разворачивается было к шкафчику с посудой, но в этот самый момент внезапно его ловят за запястье, и хватка чужих холодных пальцев какая-то отчаянная почти. Донён удивлённо замирает и медленно, очень медленно переводит взгляд на лицо Тэёна. Смотрит ему в глаза и видит там что-то, чему даже названия дать не может. Беспокойство, смущение и что-то ещё, что-то такое, что… — Ты чего-то хотел? — собственный шёпот кажется Донёну слишком хриплым, словно он простужен. Но, наверное, дело просто в напряжении, повисшем между ними, точно тяжёлая металлическая нить. — Эммм… а, неважно, — Тэён отпускает его так же неожиданно и тут же отворачивается, преувеличенно увлечённо склоняясь над кастрюлей. Будто бы Донён не видит досадливо закушенную губу и складку между его бровей. Снова чёртово недоверие, которое бесит безмерно, и на которое прямо сейчас нет ни времени, ни сил. — Потом поговорим об этом. — Потом так потом, — Донён только лишь досадливо пожимает плечами. — Но только попробуй не ответить мне, что там было в твоей глупой черепушке. Он украдкой накрывает то самое запястье собственной ладонью, и ему кажется, что он чувствует отпечатавшиеся на коже чужие пальцы. Мать в гостиной, громко разговаривает с кем-то по телефону (судя по интонациям — наверняка с одной из своих подруг), и Донён кашляет, чтобы привлечь её внимание и знаком показать: обед на столе, мы тебя ждём. Она появляется спустя несколько минут после того, как они двое уже усаживаются, и восхищённо всплёскивает руками, оглядывая стол. — Вот уж не думала, мальчики, что вы мне целый пир устроите. — На пир это не тянет, у нас в холодильнике было не так уж много продуктов, — ворчит Донён, который внезапно снова чувствует себя ребёнком, — И мам, ты же прекрасно знаешь, что я умею готовить, так что прекрати удивляться настолько сильно. — А кто сказал, что я удивляюсь по поводу тебя? — улыбка его матери совершенно вредная — пока адресована ему, и снова становится милой, стоит только ей перевести свой взгляд на Тэёна. — Скорей, я просто счастлива, что твой друг, в случае чего, тебя голодным не оставит. Вы очень мило выглядели, пока колдовали над всем этим. Донён захлёбывается глотком воздуха и сразу же замечает, как сильно пальцы Тэёна вонзаются в его колени. За ними наблюдали? Как долго? — Я стараюсь, чтобы Доён правильно питался, госпожа Ким, — кажется, что Тэён выдавливает эту фразу механически, — И буду рад, если вам понравится то, что мы вместе приготовили. Матери нравится. Ей действительно нравится, потому что Донён более чем в состоянии правильно определить её искренние эмоции, и с одной стороны, он рад, конечно, ибо дома его кухонные навыки как-то не спешили оценивать. Но внутри почему-то продолжает возиться червячок страха: мама наблюдала за ними, и пусть они, в общем-то, ничего «недружеского» не делали, но всё равно, что будет, если… За свои двадцать с лишним лет Ким Донён ни разу не задумывался о том, как будет рассказывать своей семье о собственной ориентации. А стоило хотя бы задуматься-то. После обеда мать начинает торопиться — сумбурно объясняет что-то о совместном шоппинге их «клуба домохозяек», Донён, если честно, не вслушивается. Тэён вежливо кланяется ей и просит заглядывать почаще, она смеётся и вновь повторяет, как рада, что у её сына такой воспитанный друг. А потом Донён выходит провожать мать в прихожую, в то время как Тэён остаётся на кухне под предлогом того, что привык мыть посуду сразу же после еды. И вот тогда-то вот… — Знаешь, а мне понравился этот твой кот, — мать говорит вроде бы серьёзно, но в её глазах пляшут смешинки. Донён же чувствует себя так, словно из его квартиры внезапно откачали весь воздух, а он сам внезапно превратился в выброшенную на берег рыбу. — К-какой кот? — он всё же пытается отмазаться, сделать вид, что это всё была шутка, но его мать слишком проницательна, конечно же (разве он не говорил сам всегда, что умом явно не в отца пошёл?). — Понятия не имею, о чём ты. Мать щурится и смотрит на него снизу вверх — Донён снова чувствует себя ребёнком. Провинившимся ребёнком, который попытался сжульничать и теперь должен за это ответить. — Ну, настоящего кота я здесь так и не увидела, значит, ты имел в виду своего… друга, — она небрежно машет рукой в сторону кухни. — Тэён-ши действительно чем-то напоминает это животное. И вы с ним по-настоящему хорошо ладите. Так что, Додо… если ты захочешь о чём-то мне рассказать, то я готова выслушать тебя в любое время. Ты правда готова, мама? Готова услышать от меня: «Прости, но я гей, мне нравятся парни и я, кажется, по уши влюблён в Ли Тэёна, о котором почти ничего не знаю»? — Береги этого мальчика, — говорит ему мать на прощание, а потом дверь за ней закрывается, а Донён остаётся стоять столбом, уставившись прямо перед собой и полностью потерявшись в своих мыслях. Он не знает, сколько времени проходит до того, как на его плечо ложится знакомая ладонь. Наверное, всё же совсем немного. — Ты в порядке? — Тэён заглядывает ему в лицо. — Слишком бледный. Может, и правда у тебя температура? — Вовсе нет, — Донён отмирает, наконец, и отталкивает его руку. Кажется, прямо сейчас ему стоит держаться подальше от бойфренда, если он хочет поскорее привести в порядок свои растрёпанные чувства. — Поговорим позже, окей? Он уже поворачивается было, чтобы скрыться в спальне, когда слышит: — У тебя замечательная мама. — Э? — сказать, что Донён удивлён, значит не сказать ничего. Он косится через плечо и видит, что Тэён навалился на стену и немного нервным жестом взъерошивает себе волосы. Что-то тут не так. — Почему ты так решил? — Ну, она так о тебе заботится, — кажется, Тэён выдавливает из себя каждое слово. И смотрит почему-то в пол. — Приехала проведать даже. И, ммм… я слышал ваш разговор. Донён чувствует, как холодеют кончики его пальцев. Он не хочет сейчас говорить об этом. Он не… — А разве твоя мама о тебе не заботится? — срывается вместо этого с его губ, и Донён видит, сразу же замечает, как Тэён ощутимо вздрагивает. — Эммм… ну, ты можешь не отвечать, конечно, если… — Моя мама очень меня любит и, конечно же, заботится обо мне, — Тэён перебивает его так быстро и так решительно, словно ему жизненно важно сказать это именно сейчас и ни секундой позже. — Просто она… не такая. Как бы объяснить… У неё в жизни других забот много. Я стараюсь не волновать её лишний раз, достаточно и того, что я творил раньше. И снова — эти нервные жесты, этот странный зуд, который выдаёт чужую нервозность, и Донён оказывается рядом раньше, чем осознаёт это: берёт руки Тэёна в свои, останавливает его, бессознательно поглаживает чужие ладони, растирает их пальцами. И тогда Тэён поднимает на него взгляд из-под растрепавшейся чёлки, чуть напряжённый и ищущий. Взгляд человека, который как будто бы чего-то ждёт. — Если честно, я не думал, что когда-нибудь буду знакомить свою мать со своим парнем, — честно признаётся Донён вдруг. — Наверное, это глупо было — так долго избегать этой темы, но как-то… не представлялось случая. Я не встречался с кем-то настолько серьёзно, чтобы… Он замолкает, потому что понимает, как это звучит. И Тэён тоже явно понимает. То, что он сам и их отношения для Донёна, кажется, настолько серьёзны. И Донён решает, что была не была, в этот раз он пойдёт до конца. Откровенность за откровенность. — Я подумывал о том, чтобы сказать ей сегодня, — выпаливает он торопливо, пока не передумал, и смесь эмоций на лице Тэёна — ещё одна вещь из списка того, что не описать словами. Они оба молчат несколько долгих мгновений, не требуя друг с друга объяснений и просто понимая, каждый по отдельности. Донён очень надеется, что Тэён поймёт его правильно. Потому, что если нет — то и дальше ничего не получится. — А она была готова тебя выслушать, уже одно это круто, — Тэён переплетает свои пальцы с его и тянет ближе к себе, вынуждая обнять. — Думаешь, она бы приняла твои отношения со мной? — Не знаю, — честно отвечает Донён. Он смотрит в сторону, потому что говорить о таких смущающих вещах в лицо — стыдобища. — Но, наверное, да. Кажется, ты ей понравился. — Приму за комплимент, — фыркает Тэён уже куда-то ему в шею. — В конце концов, я действительно старался. — Настолько, что на твоём фоне я выглядел невоспитанным ребёнком, — тоже фыркает Донён, но тепло между ними заставляет его против воли расслабляться. — Ничего, я ещё успею рассказать ей о том, что ты вредный, инфантильный, упрямый… Он не договаривает, потому что Тэён перебивает его мягким нежным поцелуем, игнорировать который Донён совершенно не собирается. Не в этой вселенной. Они прижимаются друг к другу, и одна рука Донёна теперь ложится на чужую тощую талию, вторая — запутывается в чужих волосах, а ладони Тэёна скользят по его спине вниз, к бёдрам, оглаживая и дразня. Теперь-то они оба, наконец, могут выпустить наружу своё волнение. И могут дать волю тем странным чувствам, что влекли их друг к другу — теперь-то Донён чувствует, что не он один испытывал нечто подобное. — Кстати, — вспоминает он, шепча прямо в губы Тэёну между поцелуями. — Ты так и не рассказал мне о том, чего на тебя нашло тогда, на кухне. Тэён щурится, смотрит ему прямо в глаза своими тёмными, бездонными, а потом прихватывает зубами за нижнюю губу — не больно, так, для нужной остроты — и толкает, заставляя сделать шаг назад. — Поговорим об этом в спальне, — предлагает он низким, многообещающим тоном, и внутри Донёна немедленно сворачивается в тугой узел петля желания. Правда, он, конечно же, не ожидает того, что Тэён не станет валить его на постель, как обычно, а вместо этого потянет на себя, упав спиной на кровать, и шепнёт едва слышно: «Давай сегодня по-другому? Хочу быть твоим». Не то чтобы Донён не хотел. Хотел и хочет, конечно же — забрать всю инициативу в свои руки, пометить Тэёна всего, снаружи и внутри, заставить выстанывать его имя и… и всё такое прочее. Вот только он помнит тот единственный раз, когда они занимались этим так — тот самый день, когда расстались на полгода. И пусть даже расставание это пошло им обоим на пользу, но Донён всё равно слишком боится. Боится снова ощутить в своих объятиях всего лишь послушную куклу с лицом своего парня, а не того Тэёна, которого он… — Пожалуйста, — просит Тэён, и он сейчас какой-то непривычно мягкий, непривычно нежный, с покрасневшими щеками и полуопущенными ресницами. Он сам стягивает с себя футболку и вытягивается под Донёном, обнимая его ногами и касаясь губами виска. Такой податливый и открытый… Донён просто не может устоять, хоть и не хочет ошибиться. Сомнения по-прежнему внутри, но он хочет быть нежным, и он действительно старается: дарит Тэёну множество поцелуев, в губы и по всему телу, не сдерживаясь и всё же оставляя собственнические засосы на красивой белой коже — не на шее, как любит делать Тэён с ним самим, а возле острых ключиц и на груди, это будет легко спрятать под одеждой. Донён не хочет торопиться — как это обычно у них бывает — поэтому, в конце концов, заводит руки Тэёна ему за голову, удерживая за запястья, чтобы тот не мешал, не пытался как-то поторопить события. Впрочем, даже так у Тэёна по-прежнему остаётся своё секретное оружие — его чувствительность, его голос, снова превратившийся в низкое мяуканье, движения его тела, которое никак не хочет оставаться спокойным, пока Донён обводит влажным кончиком языка его соски или мстительно покусывает за ухо, вжимаясь коленом в чужой пах. Тэён в пассивной позиции в миллион раз чувствительней и громче, чем наоборот. Донён даже думать не хочет, что, возможно, он и сам точно такой же. — Доён-и… — кажется, Тэён называет его так впервые, и по спине Донёна пробегает бархатная волна мурашек. Хочется, чтобы этот голос произносил его имя вечно, серьёзно. Таким вот нежным, полным сдержанных чувств тоном. — Доён-и, пожалуйста… Отказать совершенно невозможно, и Донён ведёт ладонями по чужому худому животу вниз, до пояса домашних брюк, чтобы неторопливо расправиться с завязками и стянуть их. Тэён приподнимается, чтобы помочь ему, и Донён придерживает его под поясницу, позволяя обхватить руками свою шею и щекотать горячим дыханием ухо. Тэён сейчас вообще горячий весь — кажется, будто под его кожей вместо крови бежит лава, не иначе. Донён обжигается — но хочет большего. Сгореть так по-настоящему — до общего пепла. По затуманенным глазам Тэёна он видит, что тот хочет того же самого. Они снова терзают губы друг друга, пока вторая ладонь Донёна продолжает путешествовать, изучать — по внутренней стороне чужого худого бедра вверх, туда, где всё давным-давно уже стало твёрдым. Тэён стонет в поцелуй и выгибается сильнее, откидываясь на его руку, раздвигая ноги навстречу ласкающей ладони, и Донён чувствует, как ему самому уже становится совершенно некомфортно одетым. Кажется, помедленней у них всё-таки не получится, и никакая нежность-плавность это изменить не сможет. — Давай быстрее, — недовольно скулит Тэён, когда его скидывают обратно на постель. Несколько прядей прилипло к его вспотевшему лбу — красное на белом, это всегда красиво, — приоткрытые губы лихорадочно алеют, а взгляд слишком откровенен — воплощённая порочность, у Донёна всерьёз перехватывает дыхание. Пожалуй, ещё никогда ему настолько не хотелось кем-то обладать (и отдаваться, Тэён вызывает желание всего и сразу, ни больше, ни меньше). — Я хочу… — Помолчи, — Донён закрывает ему рот своей ладонью и всё же вредно фыркает. — Не ты ли всегда говоришь мне, что я слишком много болтаю в постели? Тэён улыбается — Донён чувствует это ладонью, Донён видит это по его глазам — а потом послушно откидывается обратно на подушку. Вот только Тэён какой угодно, только не послушный — пока Донён раздевается, он прикасается к себе сам. Точно специально дразнит, специально заводит уже сильнее некуда… хотя, если честно, когда Донён смотрит на такого Тэёна — закрывшего глаза, кусающего губы и водящего ладонями по собственному напряжённо изогнутому телу, то он думает не только о том, как хочется его трахнуть (хотя и об этом тоже). Чёрт возьми, Ли Тэён, почему ты даже сейчас выглядишь, как кто-то потерявшийся, кто отчаянно хочет, чтобы его нашли? — Прекрати, — глухо шепчет Донён, снова укладываясь сверху и ловя чужие руки, сжимая их. — Посмотри на меня. Я здесь, с тобой. И Тэён открывает глаза. Тэён смотрит. И целует в ответ настолько отчаянно, что, может, Донён и не ошибался, на самом деле. А ещё Тэён внутри безумно узкий и ещё более горячий. А ещё он нетерпеливый и, кажется, совсем не против того, если будет немного (или даже много) больно — так сильно насаживается на пальцы, шипит и стонет, не даёт самому себе привыкнуть. Наверное, всё же это у него не в первый раз, но Донён не хочет думать об этом — решает, что лучше сконцентрироваться на настоящем. Кажется, в этом они оба похожи — слишком много думают. — Доён-и, — Тэён весь дрожит, когда Донён добавляет, наконец, третий палец, и успокаивающе целует его в лоб. — Ты… Он не договаривает, давясь очередным стоном, и, наверное, лучше на этом остановиться, иначе он достигнет пика удовольствия куда раньше необходимого. Донён вынимает из него пальцы, глушит поцелуем недовольный всхлип и щедро льёт смазку поверх собственного члена: в данном случае подготовки всё равно не будет хватать, и, если честно, он предпочёл бы другую позу, вот только добровольно отказаться от того, чтобы смотреть в это (нереально) прекрасное лицо он не сможет. А ещё ему кажется, что и сам Тэён хочет именно так. Раз уж он наконец-то доверился Донёну настолько. Тэён — слишком худой, точно набор костей какой-то. Слишком горячий, слишком твёрдый и слишком сводящий с ума. Слишком сумасшедший — снова не даёт привыкнуть ни себе, ни Донёну, снова не даёт даже глотка воздуха лишнего сделать, обнимает всем собой — руками за шею, коленями за бёдра, вцепляется взглядом, держит в плену сорванным хрипловатым голосом, повторяющим только лишь «Доён-и» и «Ещё». Слишком требовательный — такой ритм с самого начала задаёт, что Донён еле поспевает поначалу, пока ещё держится за какие-то свои внутренние ограничения. Но Тэён не терпит полумер и хочет его всего — кусает за основание шеи больно и сдавливает в себе так, что Донён стонет сам, и внутри Донёна словно бы что-то рушится, всё смывает горячей волной, в которой тонут они оба. Нежно, видимо, будет в другой раз, а сегодня Тэён хочет чувствовать всё до последней капли, и Донён даёт ему это, задыхаясь и цепляясь за его тело в своих объятиях так сильно, что наверняка следы останутся. Сумасшествие Тэёна теперь внутри них обоих — и ради одного этого только хочется жить. Донёну хочется верить, что не только ему одному. — Странные какие-то ощущения у нас после прихода твоей мамы, — Тэён едва заметно улыбается, когда говорит это. Они уже отдышались и теперь просто валяются, продолжая цепляться друг за друга. Донён почти уверен, что Тэёну сейчас если не больно, то по меньшей мере некомфортно, но тот не подаёт виду, просто свернувшись клубочком под одеялом и положив руку Донёну на грудь. Рука самого Донёна — на тэёновом плече, таком тёплом и гладком, что поглаживать его просто одно удовольствие. — Но ты был лучше, чем я ожидал, Доён-и. Это не звучит обидно, скорей даже, как комплимент, но Донён фыркает и ёжится уже привычно, мстительно шлёпая Тэёна по заднице под одеялом. — Ты тоже был лучше, чем когда сверху, — подкалывает он следом и усмехается про себя, когда Тэён обиженно хмурится. Кажется, ему в скором времени докажут, что эти слова — неправда. Но сейчас они продолжают вот так же валяться, слишком ленивые даже для того, чтобы заснуть. И Донёну ужасно нравится такой Тэён — мягкий, разморенный, расслабленный, весь его собственный, теперь-то уж точно. — Будет здорово, если твоя мама примет нас, — продолжает Тэён тем временем, и его пальцы рассеянно скользят по груди Донёна. — А что насчёт твоего отца и брата? — Думаю, отцу будет всё равно, в общем-то, — тянет Донён в ответ. — По крайней мере, я так думаю, потому что он уже лет десять как привык, что мы все принимаем самостоятельные решения. Не то, чтобы, конечно, его привела в восторг новость о том, что его сын — гей, но закатывать скандалов он не станет, пока это не причиняет проблем его бизнесу. — Рациональная позиция — это даже хорошо, — улыбается Тэён, чуть поднимая голову, чтобы заглянуть Донёну в глаза. — А мой брат будет рад тому, что я хоть кого-то себе нашёл, — фыркает Донён и недовольно поджимает губы. — С тех пор, как он завёл себе подружку, сразу стал озабочен устройством личной жизни у всех, кто его окружает. — Хахаха, — даже от простого смеха Тэёна по коже бегут мурашки. — Кажется, мне понравится твой брат. — Вот теперь мне даже как-то страшно вас знакомить, — ворчит Донён себе под нос, но на самом деле хорошо себе это представляет. Да уж, эти двое непременно нашли бы общий язык. — А вот мои в восторге точно не будут, и это очень мягко сказано, — Тэён сам начинает этот разговор, и Донён очень старается не напрягаться, чтобы не спугнуть. Но продолжения не следует, так что Донён всё же осторожно произносит: — Тебе же совсем не нужно говорить им об этом. В конце концов, мы же не натуралы, жениться не собираемся. Тэён замирает — наверное, это всё же было лишним, запоздало сожалеет Донён — но, кажется, ничего плохого не происходит. — Иногда мне жаль, что мы не натуралы, потому что тогда было бы в разы проще, — бурчит Тэён куда-то себе под нос и, прежде чем Донён успевает сообразить хоть что-нибудь, сгребает его в собственнические объятия и увлекает в поцелуй, будто им мало было всех тех, что случились до. Видимо, мало, да. Их прерывает немного неприятный, словно бы вгрызающийся в мозг звук вибрации телефона, и Тэён, оторвавшись от губ Донёна, вполголоса ругается, потому что теперь ему придётся свешиваться с кровати и пытаться вышарить в куче брошенных вещей один-единственный мобильник. В конце концов, у него это получается, но вместо того, чтобы посмотреть самому, Тэён пихает трубку в руку Донёна. Тоже знак доверия, разве нет? Донён не спорит, хотя ему очень хочется, и вместо этого просто послушно открывает пришедшее в какаотолк сообщение. — Это от Тэна, — фыркает он наконец, — Ставит нас перед фактом, что завтра мы будем на вечеринке у них дома. — Пошли его к чёрту, — хмуро предлагает Тэён, ёрзая в попытке устроиться поудобнее. В конце концов, он забирает у Донёна свой телефон и кидает его куда-то на тумбочку, заставляя Донёна перевернуться на бок лицом к себе. Теперь они смотрят друг другу прямо в глаза, и у Донёна снова какое-то непонятное, щекотное ощущение внутри. Ощущение, что между ними что-то прорастает, что-то, ещё более глубокое, чем прежде. — Нам нужно в душ, — шепчет Тэён наконец, не разрывая зрительного контакта. В его глазах сейчас пляшут лукавые огоньки — словно те самые, блуждающие, что заманивают путников в трясину. Донён тонет с глубочайшим удовольствием — в этих глазах, в этих губах, в каждой чёрточке этого лица. — К чёрту душ, — решительно заявляет он в ответ, и улыбка Тэёна становится совершенно дьявольской. А ещё его пальцы на бедре Донёна под одеялом, и Донён понятия не имеет, что они вообще будут делать дальше, но пофигу, реально пофигу… — А, явились, — Тэн встречает их на пороге с самым наикислейшим выражением лица, уперев руки в боки. — Отвечать-то не учили, да? Элементарная вежливость, между прочим. — Ну уж извини, ты отвлёк нас в совершенно неподходящий момент, — безмятежно отвечает Тэён и из вредности взъерошивает Тэну волосы. Донён прекрасно знает, что разница в росте между ними — жалких пять сантиметров, но при давнем комплексе кое-кого даже этого оказывается достаточно. — А так ты же знаешь, насколько я чертовски вежлив. — Да, поэтому мог хотя бы утром ответить, — раздаётся голос Юты, а потом подходит и он сам, собственнически обнимая своего Читтапона сзади. — И тебе привет, Доён. Донён кисло кивает в ответ, а потом Тэён разматывает шарф, и Юта удивлённо присвистывает при виде его шеи. А точнее, при виде красивых таких, ярких, налитых фиолетовым пятен на этой самой шее. — Ничего себе! Кажется, вы и правда вчера были крайне заняты. — Вот именно. И лапы прочь, — Тэён шлёпает Юту по протянутой было руке и вообще выглядит настолько довольным, что это уже просто неприлично. Донён обменивается понимающим взглядом с Тэном и только лишь вздыхает про себя. Детский сад, да и только. Что делать, если Тэён вчера очень… просил. — Ладно-ладно, проходите, вы последние, — смеётся Юта и оттягивает своего Тэна с пути, давая им пройти. — А, и Тэён, не советую тебе спаивать своего парня, потому что я знаю, как именно ты смешиваешь коктейли. — Кто бы говорил вообще, Накамото-я-спою-всех-коктейлем-из-виски-и-виски-Юта, — зубоскалит в ответ Тэён, но Донёна гораздо больше волнует то, что рука Тэёна обхватила его собственную. Вроде бы, что в этом такого — все здесь друзья, и все уже давно знают, что они парочка… Но что-то внутри не даёт Донёну расслабиться так же легко, как когда они с Тэёном только вдвоём. И отталкивает чужую руку он совершенно бессознательно. Тэён вскидывает на него взгляд — удивлённый и обиженный одновременно, и тут же в глазах его как будто что-то потухает, тот огонёк, который Донён смог зажечь накануне вечером. И сам же потушил, придурок. Тэён отворачивается и первым ныряет в чужую гостиную, сразу же начиная радостно со всеми здороваться. Донён же поджимает губы, злясь на самого себя (и на Тэёна тоже, чего уж там) и заходит следом. Вечеринки у Юты отличаются от тех, что бывают у Ёнхо. Потому, что музыка громче, потому, что всяких фейспалмовых вещей в разы больше, потому что атмосфера совсем другая, и выпивка крепче. Донён честно выбирает себе что послабее и устраивается поудобнее: его веселит наблюдать за Тэном, который рассекает по квартире как настоящая хозяйка. К слову, выбрали квартирку они действительно неплохую — тоже две комнаты, как и у самого Донёна (у них с Тэёном), но просторные и с хорошим ремонтом. Всё ярко, но достаточно со вкусом — лучше, чем Донён ожидал от тайских пристрастий Тэна и осакского воспитания Накамото, так что, может, он даже сделает им обоим комплимент. Когда-нибудь потом. Тем более, пока что Тэн занят, увлечённо рассказывая что-то странно косящемуся на него Ёнхо, а Юта в очередной раз достаёт Сычена, пытаясь сплавить ему какой-то сомнительный коктейль крайне кислотного оттенка. Донён искренне восхищён умением Сычена игнорировать всё, что ему не по душе (а ещё Донён уверен в том, что позже у Накамото будут проблемы, потому как Тэн только прикидывается равнодушным ко всему). Тэёна рядом нет — он на противоположном конце комнаты, куда сбежал уже давным-давно и с крайне кислым видом. Сейчас, правда, он улыбается вполне себе неплохо, попивая свой коктейль с чем-то очень крепким (Донёну кажется, что он даже со своего места может запах учуять… там точно есть как минимум текила) и болтая с Джехёном. Которому даже руку на плечо положил. В Донёне что-то неприятно покалывает от всего этого. Не то чтобы он всерьёз ревновал к Джехёну, потому что знает, насколько тот увлечён своим Сыченом, но всё же… как-то не слишком приятно смотреть, как твой парень слишком близко общается с кем-то другим. Тем более, с кем-то настолько шикарным, чего уж там. Наверное, он слишком уж пристально смотрит, потому как в какой-то момент Тэён чуть приподнимает голову, и их взгляды встречаются. Донёну некомфортно как-то от этого взгляда, но из чистого упрямства он его не отводит, поэтому чуть было не пропускает тот момент, когда губы Тэёна трогает лёгкая, едва заметная, но так и сочащаяся вредностью улыбочка. Не хватало ещё, недовольно думает Донён, чтобы он решил, будто я его ревную. Проходит ещё пара часов, и за всё это время они так ни разу друг к другу и не подходят. Донён успевает поболтать с Тэилем, сделать-таки Тэну комплимент по поводу новой квартиры (зря, реально зря — эта самодовольная улыбочка теперь будет преследовать Донёна в кошмарах), пообещать Джехёну хоть раз послушать его радиоэфир, поспорить с Ёнхо о какой-то глупости (она сразу же вылетает у Донёна из головы) и договориться с Сыченом сходить на следующей неделе в китайский ресторан (Донёну правда интересно, вкусную ли еду там подают, или это просто Сычен расхваливает своего друга, который там работает — некоего парня с подозрительно японским именем «Кун»). За то же самое время Тэён раз двадцать выдаёт несколько абсолютно несмешных шуточек (над которыми, почему-то смеётся даже Сычен), соревнуется с Ёнхо в армреслинге (и, разумеется, проигрывает) и, при попытке поменять музыку, устраивает минутку каких-то совершенно безумных танцев вместе с Накамото. Ладно, так уж и быть, Донён признаёт, что двигается Тэён абсолютно потрясающе и очень, очень сексуально, но ему вот совершенно не нравится, как Тэён и Юта друг к другу прикасаются во время этих самых танцев. Где-нибудь в ночном клубе их точно приняли бы за пару или, как минимум, за… Кажется, так считает не только Донён, потому что Тэн, в конце концов, присоединяется к этим двоим, бесцеремонно вклинившись между ними (хотя, может, его профессиональная гордость просто не могла вынести, что кто-то «зажигает на танцполе» без него, и дело было в этом, кто ж этого Тэна разберёт вообще). Те, впрочем, ничуть не расстраиваются и охотно обнимают его, Тэён хохочет, Тэн ворчит сквозь улыбку, а Юта шепчет что-то на ухо своему парню с такой улыбкой, что это просто не может быть что-то приличное по определению. Им явно хорошо вместе, а покалывание в груди Донёна только лишь становится сильнее. Правда что, саркастично думает он, зачем вообще ему я, когда рядом другие, более раскованные, более счастливые, более яркие, такие же, как он сам? Взгляд Донёна падает на Джехёна и Сычена, которые с улыбкой наблюдают за сумасшествием возле аудиосистемы. Они просто сидят рядом, со стороны, может, и не подумаешь, что они пара, и почему-то от этого на мгновение становится легче. Что не он один такой, кто не любит выставлять свои чувства напоказ. Но потом Сычен наклоняется, чтобы что-то шепнуть на ухо Джехёну, а тот берёт его за руку. Они оба улыбаются, и вокруг них словно разом разворачивается пузырь личного пространства, доступного только для двоих. Точно такое же пространство есть и у других — и у Ёнхо с Тэилем, и у Юты с Тэном. Настолько осязаемое, что его, кажется, можно потрогать руками. И только у них двоих, как кажется Донёну, нет и не может быть чего-то подобного. Кажется, мрачно думает Донён, мне нужен ещё один коктейль. На столике в углу гостиной остались лишь бутылки с крепкими напитками, но Донён точно знает, что в холодильнике есть ещё сок и соджу. Так что он решительно направляется в кухню, настолько потерявшись в своих мыслях, что не удивляется прикрытой кухонной двери (и это в квартире Юты и Тэна, где никакие двери не закрываются в принципе, потому что этим двоим всегда мало свободы). Зря. Донён ошарашенно моргает, потому что картинка перед ним несколько, по его мнению, иррациональна: Тэиль, совершенно растрёпанный и чуть раскрасневшийся, которого прижимает к стене Ёнхо, чьи ладони где-то у Тэиля под кофтой, и они только что, буквально у него на глазах, разорвали свой поцелуй… — Извините, — механически выдаёт Донён и закрывает дверь обратно, но внутри него всё же вспыхивает очень, очень недовольная мысль: все вокруг что, блять, сговорились убеждать меня в том, что я… Они с Тэёном сталкиваются на входе в гостиную — в прямом смысле сталкиваются, Тэён с трудом уворачивается, чтобы не влепиться в него, и ловит Донёна за талию таким привычным для себя движением, удерживает, останавливает, обнимает, чтоб его. И Донён всё же не выдерживает — с него достаточно того, что его весь вечер избегали и заставляли ревновать. С него достаточно. Он хочет просто… — Пойдём-ка, — он ловит Тэёна за запястье грубее, чем хотел, и тянет за собой, ничего не объясняя. Логичнее было бы, наверное, в спальню, но дверь ванной попадается на глаза первой, и Донён вталкивает туда Тэёна, заходит сам, а потом запирает дверь на шпингалет, который обнаруживается тут каким-то чудом. Тэён смотрит на него снизу вверх, с некоторым любопытством и какой-то дурацкой насмешкой. Его причёска совсем растрепалась, а шея поблёскивает от пота после недавних вытанцовываний. Он выглядит действительно потрясающе со своей чуть смазавшейся в уголке правого глаз подводкой и яркими безо всякой помады губами. Донён чувствует, что его немного уносит, будто бы они не виделись несколько дней как минимум, и это чертовски странно. Чертовски бесит. — И в чём же дело? — спрашивает Тэён наконец, когда понимает, видимо, что на безмолвный вопрос он ответа точно не дождётся. Донён же хмуро смотрит на него, поджимая губы, и не знает, что ответить. Потому, что прямо признавать не хочется, но и отпускать просто так — тоже. — Мне не нравится, когда делают вид, будто меня не существует, — выдаёт он наконец, потому что это наиболее нейтрально и близко к правде. Тэён чуть щурится в ответ, выдерживает паузу, а потом улыбается и чуть приподнимает подбородок, словно в бессознательном желании казаться выше. — Я не делал вид, что тебя не существует. Я просто не мешал тебе своим присутствием, раз уж тебе неприятно выставлять наши отношения напоказ. Донён закусывает губу от досады. Это действительно так, ему, в общем-то, нечем возразить, хотя и очень хочется. — То, что мне не слишком по душе тискаться у кого-то на глазах, не значит, что мне приятно наблюдать, как мой парень лапает других, — шипит он, и вот теперь точно уже превращается в ревнивую истеричку, но пофигу. Потому, что гордость действительно задета, и потому, что внутри так и клокочет желание напомнить, что Тэён действительно его. — Твой парень? — с деланным безразличием повторяет Тэён. — Да. Мой, — Донён сужает глаза и всё же не выдерживает, тянется, касается пальцами оставленных им же следов, которые ничуть не скрывает расстёгнутый воротник рубашки. Касается и сжимает чужую шею, легко, но достаточно ощутимо, чтобы дать понять. И Тэён понимает, а ещё — гад такой, откровенно наслаждается: полуприкрывает глаза и выдыхает настолько чувственно, что Донёну мигом становится жарко. И он зачем-то снова повторяет, шипит сквозь зубы. — Ты мой. А потом он пропускает момент, когда Тэён внезапно активизируется, и Донёну остаётся лишь ошеломлённо охнуть, когда его вжимают в запертую дверь, и Тэён смотрит ему прямо в глаза совершенно одержимым взглядом. — А ты мой, глупый кролик, и мне совсем не по душе видеть, как ты милашничаешь со всеми, кроме меня, — почти рычит он, и Донён усмехается ему в лицо со всем возможным презрением, потому что так и хочется сказать: это тебе за игнор и лапанье с другими, но Тэён не даёт ему на это времени, потому что запрокидывает его голову грубовато и впивается губами в открывшуюся шею. Донён выдыхает сквозь зубы и поднимает руки, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого почему-то притягивает сильнее, и Тэён после целует его в губы, грязно и мокро, кусая за нижнюю и грубо проталкивая язык в рот, и поцелуи эти длятся, как кажется, целую вечность… пока в дверь не начинают стучать. — Эй, вы, голубки, — ворчливо интересуется Тэн. — У вас там всё нормально? Да, хочется ответить Донёну, нет, не знаю, понятия не имею и мне глубоко наплевать. Очень, кхм, глубоко, потому что ладонь Тэёна уже у него на пояснице под кофтой, и они вжимаются друг в друга бёдрами так, что легко можно почувствовать: заведён донельзя тут не один Донён. — Доён, чёрт бы тебя побрал, — Тэн, кажется, отставать не собирается, — Тэён? Вы там что, умерли уже? Тэён перестаёт целовать его, и Донён на секундочку даже думает, что ему позволят ответить. Но нет — Тэён это делает исключительно для того, чтобы опуститься на колени и решительно расстегнуть ему ширинку. Кое-кто, кажется, всё же перебрал, думает Донён, и это касается не только Тэёна. Потому, что в здравом рассудке он ни за что не согласился бы на подобное. — Тэн-и, оставь их в покое, — слышит он голос Юты за дверью, — Им очень нужно, разве ты сам не заметил? — Заметил. Но я убью их, если они разнесут мне ванную, — ворчит Тэн в ответ, а потом Донёну уже глубоко на всё наплевать: весь мир сокращается до горячего жадного рта вокруг его члена. Поэтому всё, что остаётся Донёну — это прикусить собственные костяшки пальцев, чтобы не застонать, а второй рукой вцепиться в волосы Тэёна. Чёрт возьми, он действительно встречается с абсолютно чокнутым парнем. И это сумасшествие по-своему заразно. На фотографиях, которые Ёнхо делает уже где-то под утро, голова Тэёна лежит у Донёна на плече, руки обвиты вокруг донёновой талии, а на шеях обоих красуются практически симметричные засосы. Право слово, мы уже отбитей, чем Накамото и его таец, хмуро думает Донён, когда на следующий день ему приходится выуживать из шкафа водолазку. Ну и пусть. «Можно я встречу тебя после работы?» — внезапно пишет ему Тэён как-то раз. Да, с тех самых пор, как тот позвонил ему впервые, Донён сохранил номер, и они несколько раз переписывались, но всё же подобная просьба становится неожиданностью настолько, что Донён чуть не роняет телефон, зарабатывая этим хмурый взгляд сидящего напротив начальника отдела. Надо хранить самообладание, внушает себе Донён, виновато кивая и выдавая самую невинную свою улыбку, прежде чем вновь уткнуться в трубку, сверля глазами злополучное сообщение. И что Тэёну вообще понадобилось? Всё нормально? Есть что-то, с чем он до дома подождать не мог? «Конечно. Я заканчиваю в шесть», — в конце концов пишет он и до самого конца дня чувствует себя как на иголках. Чону несколько раз спрашивает, всё ли у хёна в порядке, и какая-то часть Донёна очень хочет поделиться и спросить совета, но в итоге он всё же держит себя в руках и молчит, как рыба. Отчасти потому, что всё ещё не до конца доверяет Чону, отчасти — потому, что гордость будет страдать, если он начнёт ныть младшему, да ещё и подчинённому. Так что Донён, наверное, впервые с работы не просто уходит — буквально убегает. Тэён дожидается его внизу, как и обещал — уже переодевшийся и выглядящий, вроде бы, вполне обычно, но стоит только Донёну к нему подойти, как он понимает: что-то всё же не так. Потому, что лицо Тэёна непривычно бледное, а в тёмных глазах плещется страх и ещё что-то, столь же неприятное, болезненное какое-то. — Что-то случилось? — Донён сам не знает, почему, но в его груди всё так и сжимается от беспокойства. Он даже почти готов взять Тэёна за руку, если потребуется. Ему тоже страшно. — Не совсем, но… — Тэён делает паузу, опускает взгляд, облизывает губы и снова поднимает глаза, резко очень. Будто боится передумать. — Сходишь со мной кое-куда? Я понимаю, что ты на работе устал, но… — Никаких проблем, — быстро перебивает его Донён и робко улыбается даже. — Идём? По пути они не разговаривают — Тэён похож на замёрзшего котёнка, весь сгорбившийся какой-то и прячущий руки в карманах своей кожанки, Донёну так и хочется обнять его, пофигу, что прямо на улице, но всё же он не решается. Как будто чувствует, что сейчас не время. Они спускаются в метро, проезжают две станции, а потом Тэён ещё минут десять ведёт его по лабиринтам незнакомых улочек, пока не останавливается возле небольшого круглосуточного магазина и кому-то машет рукой. Донён нерешительно замирает у него за спиной, уже собираясь спросить, что именно они тут забыли, но в этот самый момент из магазина кто-то выходит, и… — Давно не виделись, сестрёнка, — говорит Тэён тихо, глядя на молодую женщину в униформе продавца. Первое, о чём думает Донён: а эти двое действительно чем-то похожи. Женщина старше и ниже ростом, не такая худая и более коренастая, но тоже чем-то неуловимо напоминает кошку. А ещё у них похожая форма губ, и хмурятся они совершенно одинаково. — Ты опоздал, — недовольно говорит она и складывает руки на груди. — Мой перерыв почти закончился, так что давай поскорее? — Я… просто хотел узнать, как ты, — Тэён явно теряется, по нему видно, насколько он… не такой, как всегда. Съёживается ещё сильнее и говорит медленно, неуверенно, и очень тихо. — Я скучал. Сестра изучает его пристальным хмурым взглядом, а потом вздыхает и пожимает плечами. — Живая, как видишь. Работаю двойную смену, поэтому выгляжу не очень. — Твой муж снова… — начинает было Тэён, но его перебивают практически агрессивно: — Тэ, я уже говорила, кажется — это тебя не касается. Моя жизнь — только моя, и лучше позаботься о себе, а то как был мямлей, так ею и останешься. Донён прикусывает язык, чтобы промолчать, потому что от этих слов его разом наполняет возмущение — то, что он видит, совсем не похоже на тёплые семейные отношения, и вообще, ему не нравится, когда кто-то другой грубит его парню. Но, с другой стороны, просто так влазить в чужой разговор — неправильно, поэтому он и сдерживает себя. Пока это ещё возможно. Но Тэён виновато бормочет «извини», и возмущение Донёна мигом усиливается. За что тут было извиняться-то, собственно?! — В любом случае, — продолжает его сестра, и смотрит она на Тэёна при этом сверху вниз, невзирая на противоположную разницу в росте. — Отец по-прежнему злится на тебя за то, что ты съехал от них и даже не объяснил ничего. Мама пока что держит его под контролем, но, знаешь ли, я и сама не понимаю, какого хрена ты решил поиграть в самостоятельность. Сам ведь знаешь, что отец хочет выкупить нашу старую мастерскую и вновь открыть её. Им сейчас нужны деньги. Тэён горбится в ответ сильнее и бормочет что-то настолько тихо, что разобрать не выходит. И, походу, не только Донёну, потому что сестра тоже переспрашивает, всё в той же грубоватой манере. — Этого не будет, — повторяет Тэён уже громче и отчётливей. — Я про мастерскую. Он уже должен просто признать, что это осталось в прошлом и жить дальше. Найти себе новую работу, а не влазить в долги, чтобы… — Вот как, значит, ты теперь запел, — снова перебивает его сестра и подходит чуть ближе. Донён на мгновение даже пугается, что она ударить может, но нет, по крайней мере, пока что этого не случается. — А не ты ли когда-то уговаривал его не сдаваться? Обещал, что заработаешь достаточно денег, и всё будет как раньше. Кто это всё говорил? Кто подкармливал все его пустые надежды и клялся быть опорой семьи? Тэён вздрагивает так сильно, что Донён уже просто не выдерживает — всё происходит в одно мгновение. Просто он оказывается рядом и обнимает Тэёна за плечи, стискивает их, пытаясь остановить эту дрожь, пытаясь как-то успокоить и дать понять, что он рядом. И Тэён переводит на него ошарашенный взгляд, словно только вспоминает, что Донён тоже тут, а потом благодарно улыбается и приваливается к нему так отчаянно, словно ноги вот-вот перестанут его держать. Сестра Тэёна смотрит на них странно и, спустя паузу, всё же спрашивает: — А это ещё кто? Он не похож на тех дружков, которые раньше у тебя были. Донён чувствует неприятный укол при мысли о бывших Тэёна и уже готов представиться просто другом и новым соседом, когда слышит решительный голос Тэёна: — Не говори плохо о моих друзьях. Это Доён, мой бойфренд. Вот так вот сразу. Как будто Тэён ничего не боится. Как будто бы он настолько уверен в своих чувствах к Донёну, что… — Ха? — по лицу его сестры пробегает нечто, похожее на отвращение. — Ты снова за своё? Я думала, что после того случая… — Это тебя не касается, — Тэён отзывается чуть резче, хоть его тону и далеко до того, каким он бывает во время перепалок с Донёном, например. — Моя жизнь — только моя, и лучше позаботься о себе, а то твои мужчины и дальше продолжат вытирать о тебя ноги. — Ах, ты… — она вся подбирается, и вот сейчас точно можно ждать удара. Но секунду спустя плечи женщины опускаются, и она тяжело вздыхает. — Впрочем, ты прав. Ты уже взрослый, и это твоё дело — с кем трахаться. Всё время забываю, что тебе уже не пять и не десять лет. — Вот именно, — горько отвечает Тэён. — Я уже не тот маленький Тэ, которому ты читала сказки и которого шлёпала за каждое жалобное слово. Он высвобождается из рук Донёна, но мягко, словно бы извиняюще, и тот не обижается, всё прекрасно понимая. — Я теперь живу с Доёном и, ну… если тебе интересно, я вполне счастлив. Передай маме, чтобы она не волновалась обо мне, и она может звонить в любое время, всегда рад поговорить с ней. Передай отцу… а впрочем, ничего не передавай. Я зайду и поговорю с ним сам. — Уверен? — скептически приподнимает бровь сестра. — В этот раз можешь одним синяком не отделаться. — Ну, я заслужил… — Тэён снова нервничает, потому что начинает чесать свои ладони. Хотя, к его чести, сам же первым и останавливается, засовывая руки в карманы куртки от греха подальше. — Да и не могу же я бегать от этого всего вечно. — Ммм… — тянет сестра и смотрит на него как-то странно, но уже иначе. С некоторой даже толикой… уважения, что ли? — Ну, как хочешь. Только предупреди, когда намылишься к ним, чтобы меня там случайно не оказалось. Не хочу, чтобы меня под горячую руку прибили. — Тебя не тронут, — с какой-то уверенностью заявляет Тэён и улыбается очень тепло. — Ты всегда их любимицей была, не то, что я. Донён не ощущает зависти или грусти в его словах, и это как-то даже… удивляет. Хотя бы потому, что сам Донён, при всей любви к старшему брату, всё же частенько завидовал ему, любимцу родителей и человеку, которому многое доставалось куда легче, нежели ему самому. — Как был дурачком, так и остался, — фыркает женщина в ответ, а потом косится через плечо на магазин за своей спиной. — И ладно, я пойду, а то шеф будет ругаться. Береги себя, никчёмный Тэ, не хочу, чтобы мои усилия по твоему воспитанию совсем даром пропали. — И ты береги се… А, постой, — Тэён вдруг начинает суетиться: достаёт торопливо из кармана куртки кошелёк, роется там, а потом сует сестре в руки несколько купюр. — Возьми. Купишь малышке что-нибудь. — Ха? — сестра, правда, не горит особым желанием принимать «подарок». — Прекрати, Тэ, ты теперь самостоятельный, тебе самому деньги нужны… — Возьми, — Тэён засовывает сложенные купюры в один из карманов на её униформе и делает шаг назад. — Я соскучился по племяннице и имею право хоть иногда что-то делать для неё. — Ладно уж, — ворчит сестра со вздохом. — Заходи к нам как-нибудь. Она точно будет рада, часто про тебя спрашивает. А потом сестра уходит, бросив на Донёна оценивающий взгляд, так похожий на те, которыми его частенько одаряет сам Тэён. И они остаются вдвоём, в темноте и недосказанности. Тэён отмирает первым — утыкается лбом в плечо Донёна так устало и так отчаянно, что тот просто не может не обнять в ответ. Не может прямо сейчас начать расспрашивать. Сначала нужно успокоить. Сначала нужно домой. И до метро они в таком состоянии вряд ли дойдут, так что Донён не думает ни секунды лишней по поводу того, что им стоит поймать такси. Дома он усаживает притихшего Тэёна на диван, укутывает в плед, приносит кофе (первый раз пытается варить настолько крепкий и очень надеется, что получилось не так уж паршиво) и садится рядом, терпеливо дожидаясь. Тэён придерживает сползающий с плеч плед своими узловатыми чуть дрожащими пальцами, пьёт кофе короткими глотками, чуть морщась, и только потом тихо так произносит: — Ничего спросить не хочешь? Донён хочет, конечно же. Очень хочет. В его голове вопросы роятся, точно пчелиная стая, и жалят при этом точно так же. Однако прямо сейчас эгоистом быть не тянет. И хочет не знаний, не информации, а доверия. Того, чтобы ему наконец открыли сердце. Потому, что сам Ким Донён своё уже открыл, даже если это так стыдно признавать. Поэтому он спрашивает только об одном: — Почему? Тэён правильно понимает его вопрос и не переспрашивает. Только лишь горбится чуть сильнее и вздыхает тяжело перед тем, как ответить. И поднять на Донёна глаза. — Потому, что ты теперь тоже часть моей семьи. И Донён правда не знает, что ему на это ответить. Его мысли вдруг совершенно путаются, в груди начинает жечь, а в голове внезапно всплывает вновь дебильная фраза Накамото о том, что «вы начали жить вместе, и это для него почти то же самое, как натуралу предложение своей женщине сделать», и очень хочется смеяться. Желательно вместе с Тэёном. Но вместо этого Донён протягивает руку и щиплет своего парня за щёку, заставляя недовольно ойкнуть: — За что?! — За то, что ты вредный кошак, — безапелляционно заявляет Донён, и Тэён трёт пострадавшую щёку пальцами, хмуро глядя в ответ. А потом снова вздыхает, так тяжело, словно на его плечах до этого лежала вся скорбь мира… и начинает говорить, быстро-быстро, будто боясь, что его перебьют. — Я знаю, что ты обижался на меня за то, что я ничего не рассказываю о себе. Помолчи, Доён, просто помолчи и дай мне сказать. Я, ну… мне правда жаль, ха-ха. Очень жаль. Я действительно надеялся, что можно будет обойтись без этого. Что можно жить сегодняшним и завтрашним днём, а то, что было вчера, оставить во вчера. Не люблю говорить о своём прошлом, отчасти потому, что мне кажется, будто чем чаще я говорю об этом, тем меньше у меня шансов всё это когда-нибудь забыть. Не то чтобы я прямо такой уж несчастный был, ты не подумай, мне не нужна жалость. Просто… — он всё-таки запинается и сжимает в ладонях опустевшую кружку так сильно, словно вот-вот сломает её. Донён терпеливо ждёт. — Скорее уж, я стыжусь того, каким был раньше. Мне кажется, что такого меня ты не захочешь принять. Я до сих пор так думаю. Но теперь я понимаю, что всё же должен рассказать, даже если ты после этого захочешь уйти. Потому, что ты заслуживаешь хотя бы доверия. Ты заслуживаешь знать, с кем ты… Донён кивает и заглядывает ему в глаза. Он не знает, что ищет там — может быть, всё ещё страх и отчаяние, как совсем недавно — но теперь видит лишь решимость. И Тэён открывается ему. Пусть даже и спустя почти полтора года со дня их первой встречи. — В детстве я был совершенно обычным, в общем-то, ребёнком, — голос Тэёна достаточно спокойный, только смотреть он всё же предпочитает в противоположную стену, а не на Донёна. Ну, в этом нет ничего удивительного, пожалуй, и это не вызывает какого-то дискомфорта. — Разве что слишком впечатлительным и много плакал из-за каждой фигни. Родители, чаще всего, этого не замечали, потому что отец всё время проводил в автомастерской, а мама — на работе. Чаще всего со мной возилась сестра, которая хотела бегать с подружками по улицам, а не присматривать за братом-плаксой. Мои слёзы и мягкохарактерность её раздражали, и она просто шлёпала меня за всё подряд. А я боялся её, но при этом хотел быть таким же смелым и сильным, как она. — Сегодня ты выглядел так, словно ничего и не изменилось, — не удержавшись, ворчит Донён. — Если бы мой брат попробовал обращаться со мной подобным образом, я бы ему врезал. — Ха-ха, почему-то я в тебе и не сомневаюсь, — Тэён не обижается и просто продолжает, почёсывая кончик носа указательным пальцем. — Вообще, родителям было сложно — уже тогда мастерская была убыточной, и маме пришлось пойти работать, чтобы содержать семью и кое-как покрывать долги. Но поначалу мы ещё как-то держались… пока отец не заболел. Он надорвал себя на работе, буквально жил там, потому что отчаянно пытался спасти любимое дело. И в итоге угодил в больницу. Лечение было недешёвым, потом выяснилось, что его нужно оперировать… и на это тоже нужны были деньги… В общем, тогда всё и полетело под откос. Он замолкает на время, и Донён охотно позволяет ему эту паузу. — Отец был против того, чтобы мать продавала мастерскую — заложить её оказалось нельзя, ибо к тому времени она и без того была заложена несколько раз, но больше нам негде было взять деньги на операцию. После того, как отец вернулся из больницы, они… в общем, тогда чуть до развода дело не дошло. Отец начал пить, хотя ему противопоказано было, денег в семье вообще не водилось, да плюс ещё долги, куда мы влезли моментально… сам понимаешь, всем было не до меня. Не до глупого плаксивого мальчишки, который, ну, очень хотел любви и одобрения родителей. Тэён снова делает паузу, и Донён берёт его за руку, переплетая пальцы. Он хочет хоть как-то подбодрить, дать понять, что ценит оказываемое доверие. — К тому времени я как раз уже достиг подросткового возраста, а ты сам понимаешь, что это значит. Я всё ещё оставался слишком чувствительным и слабым, но теперь начал казаться никчёмным и ненужным даже самому себе. Поэтому и пытался… выделиться. Добиться того, чтобы меня заметили. И, конечно же, не мог придумать ничего лучше, чем… выделяться не самыми хорошими поступками. Донён понимал, конечно — в своё время многие из его ровесников таким грешили. Мелкие хулиганства, травля более слабых, кричащая одежда и причёски, прочие подобные вещи… Даже он сам не остался в стороне, неожиданно для всех выкрасив в предпоследнем классе волосы в оранжево-рыжий, а потом в фиолетовый. Мама до сих пор говорит, тыча в фотографии тех времён, что ей, походу, тогда подменили младшего сына, не иначе. — Ну и что? — говорит он, пожимая плечами. — Почти у всех было что-то подобное. Этого не стоит прямо так уж сильно стыдиться. Тэён невесело усмехается. — Как сказать. Пока я украдкой бил стёкла в школьных корпусах с компанией точно таких же одноклассников, которых наивно считал друзьями, или подбрасывал девчонкам в шкафчики дохлых мышей и пауков, это было нормально. Пока мы оставались безнаказанными. А потом попались… точнее, попался мой тогдашний друг, но он спихал всё на меня, и плевать, что на тот момент меня даже не было рядом с ним. Я до сих пор помню выражение маминого лица, когда она унижалась перед учителями, прося за меня прощение. А ведь я даже не понимал, за что именно она извиняется, и дёргал её за руку, повторяя, что хочу домой. Он снова замолкает и рассеянно поглаживает Донёна по пальцам. — Я ещё некоторое время не мог остановиться. Не понимал, что поступаю неправильно, но отчаянно чувствовал пустоту внутри себя. Пытался пустоту эту заполнить и сам не знал, что именно для этого нужно. Всё было не то. Тогда-то мне и начало казаться, что я какой-то кусок дерьма, не вписывающийся в эту жизнь, но поначалу я этим кичился даже. Пытался, по крайней мере. Считал себя особенным. Но потом… я даже не знаю, как объяснить… в какой-то момент я начал осознавать, что всё это неправильно. Что надо поступать по-другому. Что у меня по-хорошему нет ни одного настоящего друга, и что для своей семьи, которая и без того перебивалась из огня да в полымя, я лишь добавляю неприятностей. Мама старалась как-то по-хорошему со мной, но от отца доставалось частенько, он срывал на мне свой гнев по поводу собственной неудавшейся жизни. А сестра просто отдалилась — я почти не видел её, не разговаривал с ней и ужасно скучал, пусть даже и не хотел этого признавать. Потом выяснилось, конечно, почему она отдалилась — просто уже взрослая была, завела себе парня. Сначала одного, потом другого… родители дома почти не появлялись, так что она их приводить к себе стала. И это бесило меня до ужаса, я ревновал и… в общем, вёл себя глупо. Одного побить пытался, потому что этот мудак ударил сестру на моих глазах — не справился, конечно, я и тогда был хлюпиком, в конце концов. А с другим вышло ещё хуже… Ещё одна пауза, и Донён теперь уже сам поправляет плед на чужих плечах. — Это, на самом деле, выглядело как в каком-то дерьмовом кино: сестра была в душе, пока очередной её мудак ждал в гостиной. И тут черти принесли меня. А этот мудак был пьян и, в общем, я уже точно не помню, но всё кончилось тем, что меня завалили на пол и, дыша мерзким перегаром в лицо, сообщили, что «да ты красивей своей сеструхи, мальчик, будешь моей сучкой?». Вот тогда, блять, и случился первый в моей жизни поцелуй. И случилось бы, наверное, что-то похуже, если бы сестра не вернулась. Самое забавное, знаешь — то, что разозлилась она тогда почему-то на меня, а не на своего мудака. Донён даже представлять этого не хочет. На месте Тэёна он, наверное… сделал бы что-нибудь не совсем приятное. Придушил бы, например, того гада, который полез к нему приставать. — И я к тому времени уже… ммм, можно сказать, притих почти. Перестал водиться с дурной компанией, взялся за учёбу, перестал приносить проблемы. Но сестра меня игнорировала, казалось, она возненавидела меня, и это… почему-то это беспокоило. Почему-то мне от этого было невыносимо. И тогда я решил, что если подарю ей то, о чём она так мечтала — например, дорогущую сумку или украшение какое — то сестра смягчится и простит меня. Но мне было пятнадцать, и я не хотел трудиться ради того, чтобы получить желаемое. Я считал себя самым умным и хотел всё легко и быстро. Так что я… эээ… придумал план, как мне заполучить деньги на подарок. Голос Тэёна становится совсем тихим, и Донён впервые видит такое выражение его лица. Если это не истинные вина и раскаяние, то тогда Тэён и не человек вовсе, а пришелец из другого мира, не иначе. Донён верит ему. Донён чувствует, что ему действительно больно от этих воспоминаний. — Конечно, в итоге меня разоблачили, разве можно было ожидать чего-то другого? А я даже оправдаться не мог, потому что… потому что… — Тэён захлёбывается воздухом, и на его губах появляется самая жалкая изо всех улыбок. — Не знаю, как, но я понял сразу. То, каким идиотом самоуверенным был, то, что я, кажется, разрушил собственными руками ту надежду на хорошую правильную жизнь, которая у меня была. Понял, что даже если те люди, которых я пытался обмануть, были заносчивыми мудаками, то я всё равно не имел права так с ними поступать. Понял, насколько сильно все мои поступки отражаются на людях, которых я люблю. И поэтому, наверное, принял всё как должное: слова отца о том, что он стыдится такого сына, ещё более холодную неприязнь сестры, ненависть и травлю со стороны других учеников моей школы. Меня даже перевести пришлось, только это не сильно помогло, потому что слухи в современном мире быстро распространяются. Тогда я жил как в тумане и просто думал обречённо, что я заслужил всё это. Думал, что, может, такому, как я, просто жить не стоит. Подростковый максимализм, всё такое… думаю, ты должен понять. Донён кивает, всё ещё пытаясь переварить услышанное. А Тэён продолжает. — Дерьмо, которое я творил со своей жизнью, конечно же, на этом не остановилось. Знаешь, когда я был маленьким, мне вполне себе нравились девочки. Кажется, я даже влюблён был в какую-то в начальной школе — бойкую такую, с косичками, за которые мне ужасно хотелось дёргать. Но после того, как парень сестры засосал меня… нет, это было максимально противно, меня даже вырвало после, но всё же тот поцелуй и его грубые лапанья словно бы что-то сломали во мне. Я чувствовал себя грязным и неправильным, как будто это происшествие возвело какую-то стену между мной и девушками. Я перестал их воспринимать как какой-то объект для симпатии, что ли… И всё кончилось тем, что в новой школе я втрескался по уши в учителя. — Твоя первая любовь? — спрашивает Донён всё-таки. Ревность внутри раскрывает крылья, но он не открывает дверцу клетки, не позволяет ей выйти наружу. В конце концов, это прошлое, и было бы слишком странно, не будь у Тэёна никого. — Да, — Тэён говорит теперь медленно, но уже чуть громче. — Он искусство преподавал, молодой совсем и очень увлечённый. Рисовал красиво. Все девочки у нас в классе были в него влюблены. И я. Глупо, согласен, но… теперь-то я понимаю, что он действительно пытался с самого начала соблазнить меня. Хвалил мои работы, часто клал руку на плечо, заглядывал в глаза и повторял, что у нас схожее видение. Такой наивный потерявшийся ребёнок, как я, просто не мог не попасться. Я и сам не понял даже, как всё случилось и мы стали близки максимально, но чувствовал себя окрылённым тем, что нужен кому-то. Он знал о моей ситуации и, казалось бы, действительно принял меня… но в действительности это всё была ложь. Кто-то из моих одноклассников случайно увидел нас вместе, выходящими из отеля, сфотографировал и разослал всем. Конечно, случился скандал, и… учитель всё свалил на меня. Сказал, что я его преследовал и всё в этом роде, добавив, что «от мальчишки, который был пойман на мошенничестве, можно всего ожидать, вы не находите?». Донён и сам не замечает, как стискивает его руку сильнее необходимого, и вздрагивает, когда Тэён тихо шипит от боли. — Извини, — шепчет он, и Тэён качает головой, давая понять, что всё в порядке. Но Донён с этим как раз не согласен. Ничего не в порядке. Совсем ничего. — И… что потом? — спрашивает он, чувствуя, как просто кипит от ненависти к человеку, которого никогда не знал и никогда уже не узнает. — Меня отчислили, и я снова сменил школу. И я встретил Ёнхо. А вот это уже интересно. Донён знал уже, что эти двое знакомы очень давно, но и понятия не имел о том, что они, оказывается, одноклассники. — Сам не знаю, почему он вообще связался с таким, как я — унылым, мрачным, со следами от лезвия на запястье, потому что к тому времени минимум дважды пытался с собой кончить. Но я буду благодарен этому человеку до самого конца дней своих, потому что Ёнхо вытащил меня обратно к жизни. С самого начала проникся ко мне и не отставал, пока я не сдался, пока не подпустил его к себе, свято веря в то, что это ненадолго. К счастью, я был неправ. Донён безмолвно благодарит Со Ёнхо про себя добрую сотню раз, слушая, как Тэён, изредка улыбаясь, рассказывает о том, как они с Ёнхо тусили вместе: подкармливали бездомных щенков в приюте, играли в баскетбол на школьной площадке по ночам (просто потому, что это было весело — убегать из дома после полуночи), а потом, когда Ёнхо превратился в «диджея Джонни», зависали в клубах. — У него классно получалось крутить пластинки, заводить людей и миксовать мелодии. А мне нравилось танцевать и, судя по реакции окружающих, получалось неплохо. Тогда же я увлёкся рэпом, пытался даже писать что-то, наверняка всякую чушь, но наши вечеринки имели успех. А я в шумной компании вокруг забывался как-то, чувствовал себя легче… это было как глоток воздуха перед тем, как ныряешь на глубину. Помогало продержаться. А как-то раз даже к нам подошёл какой-то чувак из крупного агентства, предлагал на кастинг прийти, типа вы такие заметные и энергичные, у вас есть потенциал стать знаменитостями. До сих пор не знаю, кстати, настоящий он агент был или нет, но факт в том, что мы сочли это глупой шуткой и выбросили его визитку. Может быть, и зря. Определённо зря, думает Донён, потому что ты выглядишь не хуже любого айдола, да и двигаешься тоже. Но тогда, скорее всего, мы никогда бы и не встретились. — А потом я закончил школу и… решил, что не пойду в университет. Хотя мои оценки позволяли мне сделать это, и мама уговаривала — обещала, что найдёт деньги, что сможет поддержать меня. Но я не мог принять эту помощь. Не после того, что им всем пришлось из-за меня пережить. Именно тогда я и сказал отцу, что пойду работать и заработаю достаточно денег, чтобы мы смогли выкупить нашу мастерскую назад. Тогда я правда в это верил… думал, что это будет лучшей благодарностью отцу за то, что всё-таки не отказался от такого никчёмного сына. И за то, что научил меня всему, что я знаю — благодаря ему ведь я с самого детства полюбил всё, что связано с… Тэён запинается, но улыбка его чуть более искренняя, пусть и слегка печальная. Донён гладит по плечу второй рукой и заглядывает в глаза, давая понять, что ждёт продолжения. — В общем, в итоге я устроился сначала в одну автомастерскую, потом в другую, продолжал жить дома и не позволял себе вляпываться в долгосрочные отношения с кем-то, потому что считал, будто сломаю жизнь любому, — Тэён фыркает и хлопает по своему колену свободной рукой. Надо же, а Донён даже умудрился пропустить момент, когда кружка из-под кофе оказалась на тумбочке. — А потом встретил тебя, и вся хрупкая обыденность, которую я так пытался удержать, рассыпалась практически сразу. Донён криво усмехается и щиплет его за руку, которую всё ещё держит в своей. — По крайней мере, мы квиты. Ты действительно думаешь, что я пускаю кого попало ночевать и спать в своей постели? Тэён косится на него своими чуть покрасневшими глазами и улыбается уголками губ. — Я так не думаю. Ты для этого слишком зануда. И рядом с тобой… хорошо. — А? — Донён искренне удивляется. Но теплоты в этой сказанной Тэёном короткой фразе столько, что она согревает сразу же, буквально с головы до кончиков пальцев на ногах. — Неважно, — но Тэён не был бы Тэёном, если бы не смутился. Донёну нравится, на самом деле, как Тэён смущается, так что он совсем не против. — В любом случае, я пытался убежать от тебя, но почему-то всегда возвращался. Сам не понимал, как так выходило. Будто меня к тебе привязали чем-то, примагнитили. Не открывался сам и не хотел узнавать тебя, потому что думал: так точно никогда уйти не смогу. А в итоге испугался, когда ты потребовал меня всего. Испугался и сбежать смог. Может, если бы мы не пересеклись тогда, то… отпустило бы совсем. Не знаю. — Так ты поэтому не целовал меня? — фыркает Донён. Почему-то ему обидно. Тэён пожимает плечами. — Просто для меня поцелуи в губы — это нечто… серьёзное. Может, это всё последствия того самого, первого, отвратительного. Но я для себя решил, что целовать в губы буду только тех, с кем… ну, с кем у меня всё серьёзно. Пока не мог быть уверен в чувствах, и своих, и твоих — не целовал. Даже если и хотел. Твои губы, знаешь ли, слишком соблазнительны. Донён закусывает губу машинально, чувствуя, что теперь уже его черёд смущаться настал. — Кстати… а насколько другие люди знают о том, что с тобой было? — спрашивает он всё-таки. — Ёнхо-хён, Юта… кто-то ещё? Тэён усмехается. — Ёнхо и Юта знают наполовину. Меньше, чем ты теперь. Можешь радоваться и оставить уже бедного Юту в покое. Я прекрасно знаю, что ты ему всю душу вынул. — Бедный он, как же, — цедит Донён сквозь зубы. — Наврал мне про тебя, между прочим. Сказал, что у тебя просто с родителями проблемы были, и что ты не уходишь из дома потому, что один жить не хочешь. И Тэён смеётся. Громко так, открыто совершенно, как ребёнок. Так, что Донён аж заглядывается на него. Потому, что таким он Ли Тэёна делает точно впервые. Неужели они наконец-то… — Он не врал, просто… ммм… выдал подредактированную версию. Потому, что уважает моё желание не делиться со всеми прошлым. И потому, что понимает: о таком ты должен узнавать только от меня всё же. А то, что я не хочу жить один… между прочим, это правда. Донён в ответ только лишь дуется, но в какой-то момент спохватывается. Вспоминает, что непременно должен сказать кое-что очень важное. — Ты думал, что я брошу тебя, когда узнаю о том, какой ты, — небрежно бросает он, сразу же замечая, как Тэён напрягается. — И знаешь, на мгновение меня действительно посетила такая мысль. Знаешь почему? Потому, что ты идиот, а я терпеть не могу идиотов. Тэён хмурит брови, но молчит и ждёт продолжения. А Донён садистски выдерживает паузу. — Знаешь, я почти ожидал, что ты кого-нибудь убил. Или наркотой баловался. Или продавал себя. А в итоге… может, конечно, у тебя было не самое приятное детство, и, возможно, встреться мы в те годы — и я не захотел бы с таким общаться. Но теперь всё по-другому. Мне кажется, каждый человек заслуживает второй шанс, особенно когда он раскаивается в совершённых ошибках. Так что… я скажу тебе это только один раз, и пеняй на себя, если не услышишь — ты должен больше любить себя, потому что есть за что. Ты куда лучше, чем думаешь. Я это вижу. Они смотрят друг другу в глаза, и на одно долгое мгновение Донён не чувствует ничего, кроме удивительного единения между ними. А потом Тэён бормочет: — Не разговаривай со мной, как с глупым ребёнком. Ты сейчас выглядишь точь-в-точь как моя сестра. Донён в ответ только лишь фыркает. И поднимается на ноги. — Думаю, тебе нужно ещё кофе. Да и мне, пожалуй, не помешает. — Полностью согласен, — Тэён поднимается следом, аккуратно укладывая плед на диван. — Только, пожалуй, я лучше сварю его сам. Твой слишком горчит. Донён показывает ему язык, но идут они на кухню вместе. Это вечер пятницы, и Донён уже дома, лениво валяется на диване в ожидании своего бойфренда, который почему-то задерживается. По телевизору, как назло, не показывают ничего интересного, но он продолжает переключать каналы в надежде наткнуться хоть на что-то подходящее. И, кажется, почти задрёмывает, потому как вибрация телефона заставляет его буквально подскочить на месте. — Доён-и, — голос Тэёна в трубке какой-то подозрительно счастливый. И чуть запыхавшийся, словно он только что бежал. — Ты уже дома? — Представь себе, да, — Донён демонстративно зевает. — А вот где ты? — Я внизу. У подъезда. Спустишься прямо сейчас? У Донёна почему-то сердце пропускает удар — ещё одна встреча с кем-то из родственников Тэёна? Но почему он просто не поднялся вместе с… — Доён-и? — голос Тэёна вырывает его из мыслей. — Ты там уснул? — Надо бы, но нет, — ворчливо откликается Донён и спускает ноги с дивана. — Погоди, через пару минут буду. Он надевает толстовку прямо поверх домашней одежды — толстовку Тэёна, старую, но такую уютную, пусть даже и насквозь пропахшую сигаретным дымом. Она была бы мала Донёну как минимум в плечах, если бы кое-кто не предпочитал оверсайз-размеры. Донён засовывает ноги в старые кеды и, заперев дверь в квартиру, спускается на лифте вниз. Тэён не у самого подъезда — чуть поодаль, возле скамейки, и Донён хмуро вглядывается в темноту, замечая рядом со своим парнем нечто, похожее на… — Прокатимся? — предлагает Тэён с озорной улыбкой и хлопает ладонью по сиденью мотоцикла. А Донёну остаётся только лишь удивлённо хлопать глазами. — Откуда? — спрашивает он наконец. — Неужели ты купил… — Нет, увы, — Тэён смеётся и берёт его за руку, тянет ближе к себе. — Одолжил у знакомого на вечерок. На свой-то мне ещё копить и копить, даже на самый плохонький. Тэён очень любит мотоциклы — Донён припоминает это. И теперь действительно видит, насколько: Тэён так и сияет от счастья. Видеть его таким… приятно. — Ты уверен, что умеешь на нём ездить? — но не ворчать Донён просто не может. — Мне не улыбается попасть вот так в аварию. Тэён небрежно пожимает плечами и протягивает Донёну шлем. — По крайней мере, тогда мы умрём вместе. Романтичненько, не находишь? — Уж прости, но нет, — фыркая, Донён принимает его и надевает, застёгивая под подбородком. — И за что я вообще влюбился в такого идиота, как ты? Тэён только лишь подмигивает ему в ответ, тоже надевая шлем. А потом Донён усаживается позади него и обвивает руками его тощую талию так крепко, как только может. И утыкается носом куда-то между лопаток, чувствуя себя почему-то каким-то до абсурдного счастливым. Может, из-за того, что Тэён, прежде чем завести мотор, произносит быстро, но более чем отчётливо: — Я тебя тоже.