не забывай.

— У нашего издательства скоро юбилей. Мы хотим посвятить следующий выпуск человеку, который первым согласился дать нам интервью десять лет назад. Главный редактор, женщина средних лет с неприятным голосом и столь же неприятной внешностью, по давней традиции раздавала сотрудникам задания после отпуска. Екатерина, для коллег и друзей просто Катя, готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этот отвратительный скрипучий голос. Их начальнице, преданно хранящей заветы Сталина о том, что в стране незаменимых нет, уже давно пришла пора выходить на пенсию, а она все руководила издательством и отправляться на заслуженный отдых явно не собиралась. Катю приняли на работу несколько месяцев назад, и до конца освоиться в коллективе она не успела. Но зато в полной мере ощутила на себе требовательность нового начальства. — Катерина, вы меня слушаете? — редактор бросила строгий взгляд на сотрудницу. — Да-да, конечно, а у кого нужно взять интервью? — Слушаете, но не слышите. К вам это не имеет никакого отношения. Тема вашей статьи давно озвучена, и я настоятельно рекомендую приступить к работе, — женщина отвернулась от Кати и продолжила прерванную речь. — Так вот, товарищи, выпуск мы посвятим не кому-нибудь, а Олегу Павловичу Табакову. А интервью у него будет брать... Швецова. Кстати, почему ее до сих пор нет на рабочем месте? — Она же по семейным обстоятельствам взяла отгул, — робко произнес кто-то из сотрудниц. Катя, услышав заветное имя, буквально засияла от счастья и чуть не завизжала, но вовремя успела сдержать себя в руках. Однако лукавая улыбка выдавала ее с потрохами. Интервью у самого Табакова! С ума можно сойти. — Вам лишь бы от работы отлынивать, — закатила глаза начальница, затем резко опустила их и внимательно осмотрела каждого подчиненного, выбирая замену заболевшей Швецовой — лучшей работнице месяца и, по совместительству, ее любимице. Остановилась она, ко всеобщему удивлению, на замечтавшейся Кате, которая мысленно уже представляла себе разговор с кумиром детства. — Вместо Швецовой пойдет Катерина. — Я-я? — девушка моментально вернулась с небес на землю. Она предполагала, что ей могут поручить эту работу, но только если откажутся более опытные сотрудники, то есть в самом крайнем случае, вероятность которого составляла примерно один на миллион. — Спасибо за доверие, но ведь я... — Никаких возражений. Считай, что это твое первое серьезное испытание. Справишься — получишь премию. — Я не подведу, обещаю! — счастливая Катя с трудом подавила в себе желание броситься главному редактору на шею. Внутри у нее все как будто перевернулось с ног на голову, трудно было поверить, что заветное интервью поручили именно ей. Новые коллеги по работе разошлись, недоумевая и возмущаясь кандидатурой неопытной молодой журналистки, у которой даже испытательный срок не закончился. Перешептываясь, они в шутку делали ставки, как скоро Табаков пошлет ее на все четыре стороны и она подаст заявление «по собственному желанию». Екатерина не знала, куда деться: бежать выпрашивать номер артиста или доделать текущую работу. Поручение начальницы совершенно сбило ее с толку. В конце концов она решила, что сначала разберется с будничными проблемами, а уж потом примется за ответственное задание. — Тебе что, особое приглашение нужно? — раздался над головой громогласный возглас глав.редактора, — рабочий день скоро кончится, а она сидит. — Сейчас иду. Извините, а у вас нет номера Олега Павловича? Вдруг он сейчас не в театре... — Где ему еще быть, дорогая моя. Номера, к сожалению, нет, был когда-то, да сплыл, как говорится. Поезжай в «Табакерку», там разберешься. — Хорошо, — кивнула Катя, хватая сумку и выскакивая из-за стола. Только что прошла предпоследняя репетиция нового спектакля. Актеры расходятся по домам уставшие, но довольные. Вечером они вновь соберутся на сцене, чтобы отыграть финальный прогон, а пока можно ненадолго расслабиться и как следует отдохнуть. В театре остался только обслуживающий персонал и самый главный человек — художественный руководитель. Табаков не спешил уходить. Он сидел в своем кабинете и разбирал многочисленные бумаги. Положение обязывало время от времени не только заниматься творческим процессом, но и возиться с неприятной, но очень важной бумажной работой. Тем более, необходимо было решить вопрос открытия новой сцены. Тишина, охватившая «подвал»*, изредка нарушалась постукиванием карандаша по столу и непонятным мотивом, который Табаков полушепотом напевал себе под нос. Вошел один из рабочих сцены и сообщил о приходе журналистки. Олег Павлович, оторвавшись от документов, коротко бросил что-то вроде «посмотрим», поблагодарил сотрудника и поднялся из-за стола, чтобы встретить неожиданную (насколько это возможно в его профессии) гостью. Катя осторожно прошла по довольно узкому коридору в фойе, где горел мягкий свет, и приблизилась к кабинету, на котором висела табличка с аккуратной надписью «художественный руководитель». Не решаясь войти сразу, девушка сделала глубокий вдох. И как только она собралась с мыслями и уже намеревалась постучать, дверь вдруг бесшумно распахнулась и в проеме показалась фигура Олега Павловича Табакова, а прямо в лицо девушки устремились нестареющие, смеющиеся небесно-голубые глаза. — Здра-а-аствуйте, — кокетливо произнес Олег Павлович, делая шаг на встречу журналистке. — Д-добрый день, — Катя растерялась, у нее даже дыхание перехватило от того, что все это происходит на самом деле, но довольно быстро очнулась и пожала протянутую ей руку, — меня зовут Екатерина Семенова, я из издательства «Н», можно задать вам несколько вопросов? — Как же я могу отказать такой очаровательной девушке? — Табаков улыбнулся. — Погода сегодня чудесная, давайте лучше на улице. Душновато здесь. — Конечно, как скажете. Они вышли из здания театра, прошли мимо памятника трем драматургам, который поставили по инициативе Олега Павловича, и через арку вышли на небольшую улицу, где, к счастью, почти не было прохожих. Катя достала диктофон, тактично спросив, не будет ли собеседник против записи разговора, включила его и начала интервью: — Олег Павлович, у нашего издательства скоро праздник, а вы были первым, кто дал нам интервью, и я хотела бы узнать, что изменилось за эти десять лет? — Многое изменилось. В то время непонятно было, появится ли у «подвала» новая сцена, а сейчас строительство идет, бог даст, через полгода можно будет оценить ее по достоинству. — А если говорить о профессии? Изменилось ли что-нибудь? — Ты знаешь, это ведь тоже часть профессии. Это жизнь моя. Здесь, на Чаплыгина, зал на сто мест, а желающих спектакль посмотреть, сама понимаешь... возникла потребность в новой сцене, технологиях, большей вместимости, вот я ее и исполняю. Катя задумалась. Вопросы, наскоро записанные в блокнот, пока она добиралась до театра, теперь казались неуместными и глупыми. Хотелось спросить не только о работах в кино и театре, планах на будущее, но и о чувствах, о чем-то важном... — А в чем вы видите главную цель своей жизни? — Меня часто об этом спрашивают, а я отвечаю, что надо дело делать, чтобы, оглядываясь назад, не жалеть содеянном. Нужно успеть что-то оставить после себя, не уйти бесследно. И всегда помнить слова Немировича-Данченко о том, что жизнь на нас не кончается. — Семья поддерживает вас? — А как же, — Табаков усмехнулся по-доброму, как умел только он, и добавил, — с женой советуюсь, но решения самостоятельно принимаю. Мнение ее, конечно, выслушаю, но переубедить меня трудно бывает. — на мгновение задумавшись, актер дополнил свой ответ: — Друг друга поддерживаем, без этого никак. Катя отметила, с какой нежностью и теплотой Олег Павлович говорит о семье. Ей было очень жаль, что интервью, которое скоро станет просто текстом в журнале, не сможет в полной мере передать эти трогательные интонации. Они неторопясь шли вдоль плотного стоящих друг к другу домов. Солнечные зайчики скользили по стенам и, отражаясь от окон, попадали на здания, стоящие на другой стороне улицы. Небо было ясным, без единого облачка, и Катя невольно отметила, посмотрев на Табакова, что его глаза совершенно такие же светлые и лучезарные. — Олег Павлович, два года назад вы отмечали свой юбилей и в качестве бенефиса поставили спектакль «Юбилей ювелира», — получив в ответ утвердительный кивок, журналистка продолжила, — он трагичен и, как мне кажется, мало подходит для такого события... Почему же именно эта пьеса? — Артист прежде всего должен играть, а чтобы заниматься самолюбованием, в эту профессию идти не обязательно. Мне хотелось людям показать вещь серьезную, эмоциональную, чтобы не было лишнего пафоса и «гром победы раздавайся...». Все мы когда-нибудь покинем этот мир, нельзя об этом забывать. А спектакль — он не о смерти, он о жизни, о любви. — Спасибо вам большое за разговор, Олег Павлович, — сказала Катя, выключая диктофон. — Вам спасибо. Десять лет — большой срок и прекрасная цифра. Хорошее у вас издательство. Так держать! — Я очень рада, что вы согласились дать это интервью. Через две недели оно появится в новом выпуске. Прочитаете? — Верю, что не будешь отсебятины добавлять. Читать не стану, знаю ведь, о чем мы разговаривали. Желаю вам процветать и радовать читателей! — Спасибо! — Катя улыбнулась. Не хотелось уходить, столько еще вопросов роилось в голове. Она мечтала задать их лет с десяти, когда воображала, что однажды встретится со своим кумиром. И вот, эта встреча состоялась. И закончилась так скоро. Но девушка понимала, что у Табакова крайне напряженный график, дел хватает и без нее, поэтому задерживать его было бы бестактно. Но напоследок она решила исполнить свою наивную детскую мечту, ведь больше такой возможности могло и не представиться. — Олег Павлович! — окликнула она, когда актер уже собирался уходить. Он повернулся, и Кате вдруг стало так неловко и даже больно, сердце сжалось, а потом забилось часто-часто. Она не понимала, почему по телу вдруг пробежали мурашки, а спина и руки стали такими холодными, как будто она несколько часов пролежала в ледяной воде. Табаков подошел к ней. — Да? — Олег Павлович, а можно... Можно вас обнять? — выпалила журналистка и тут же густо покраснела. Табаков ничего не ответил, только улыбнулся, но на сей раз сочувственно и понимающе, и развел руки в стороны. Катя приблизилась к нему и тут же очутилась в крепких объятьях. На секунду ей даже показалось, что она обнимает самого родного на свете человека. На душе сразу стало легче. Не хотелось ни о чем беспокоиться, только стоять вот так целую вечность и прижиматься щекой к его плечу. От Олега Павловича приятно пахло одеколоном и еще чем-то очень сладким... Когда они наконец отстранились друг от друга, Катя еле слышно прошептала, все еще пребывая в крайне смущенном состоянии: — Спасибо... — Ну, до свидания! — попрощался Табаков и направился в сторону театра. Журналистка провожала его взглядом до тех пор, пока он не свернул в арку, ведущую к «подвалу». Но и тогда она продолжила стоять на месте и смотреть, вспоминая их разговор и счастливые секунды, когда она обнимала его и боялась, что он растворится, исчезнет, как видение, и она очнется у себя на работе. Через год, когда Катя писала очередную статью, страшная новость облетела издательство — Олега Павловича Табакова не стало. Девушка сначала не поверила, это просто не могло быть правдой, еще совсем недавно он играл на сцене, творил, жил. Она дрожащей рукой прокручивала последние новости и, впадая в отчаяние, пыталась найти хоть какое-нибудь подтверждение, что на самом деле это чей-то глупый розыгрыш... И с каждой новой статьей глаза журналистки все больше наполнялись слезами. Наконец она не выдержала, захлопнула ноутбук и закрыла лицо ладонями. Коллеги с непониманием и удивлением смотрели на всхлипывающую девушку и не знали, как ей помочь. В тот день Катя отпросилась с работы, ушла в обеденный перерыв, взяв отпуск за свой счет на несколько дней. Начальница не стала уточнять причину — красные глаза и опухшее лицо ясно давали понять, что отгул она берет не просто так. Проходя мимо парфюмерного магазина, который находился недалеко от издательства, Катя вдруг почувствовала странно знакомый запах. Девушка остановилась и сделала медленный вдох. В голове тут же всплыл образ Олега Павловича: лукавый взгляд голубых глаз, добрая улыбка... Она вспомнила. Это был запах его одеколона. Легкий и приятный. Катя отвернулась и поспешила пройти дальше, чтобы снова не расплакаться — давящий комок уже подступал к горлу.