Англия в Германии

Приходится признать, что я сделала нечто невероятное, чтобы поехать в эту чертову Германию на две недели. Серьезно. Самолёт давно встал на свою стоянку, пассажиры выстроились в проходе, ожидая открытия люка, и возможности выйти из закрытого пространства, в котором сидели уже шестой час. И это если не брать в расчет перелет некоторых из Барнаула в Москву. Ебать. Рядом послышался характерный только для одного человека хмык. — Я же говорил, что ты передумаешь в последний момент. — Не сейчас, Бонд. Не смотря на то, что ты всё ещё мой преподаватель, я близка, чтобы врезать тебе. — Ццц, Юля. Перелёты на тебя плохо влияют. Конечно, подруга уже полтора месяца в этой сраной Германии. Я вообще не думала, что вырвусь из списка неудачников. Даже с твоей помощью, друг, в виде максимально высокого балла по твоему предмету. В зале прилёта нас встречал Густав с подругой и, вопреки моим ожиданиям, ты. Интересно, как так вышло? Обменявшись приветствиями с ними, я в нерешительности остановилась. Да, мы с тобой спали всё то время, пока ты ещё была в городе. Да, в основном благодаря тебе я вырвала эту поездку. Не хочу признаваться, но ты — главная причина, почему стажировка в Московском зоопарке отложена на месяц. Видела бы лицо моей научницы. Господи. Мы же договаривались, что ничего серьёзного. — Густав, — окликаю парня. Тот как всегда с улыбкой поворачивается ко мне. — Я могу выйти на улицу? — А у тебя нет багажа? — Нет, — поправляю съезжающую лямку дорожной кожаной сумки. — Окей. Нет проблем. — Я провожу, — неожиданно предлагаешь свою помощь, и мы выходим. Чертовски хочется курить. Первая затяжка за двенадцать часов. В голову мгновенно бьёт никотин. А ещё твои духи. Добираемся до городка под русско-немецкое щебетание Бонда и Густава. Где-то на середине пути я просто отключаюсь. Просыпаюсь от того, что машина остановилась и голоса замолчали. — Вставай, англичанка, — пихаешь меня в бок, и по инерции моя голова соприкасается со стеклом. — Господи, можно и понежнее. — Ага, но это не про меня, — скалишь зубы и распрямляешься. Бля. Либо выебать, либо уебать. Всё ещё не определилась. — Юлька! — из лифта выносится мой любимый сгусток золотой ауры — напарница. — Черт, я уже подумала, что ты не приедешь. — И доставить Роланду такое удовольствие, — провожаю географа, который больше всех не хотел видеть меня здесь. — Не дождётесь. — Тут одна проблема, — замялась подруга. А ты, ухмыльнувшись, закрыла за собой двери лифта. — Сучка, — тихое шипение из моих уст. — Что за проблема? — В общем, я сделала всё, чтобы мы жили вместе, но не вышло. — Окей, — пожимаю плечами, надеясь, что решу это вопрос позже. — И с кем я буду жить? Она симпатичная? Подруга пихает меня в плечо и закатывает глаза. Спустя столько лет она не привыкла к моим шуткам. Забавно, ведь и сама начинает отпускать гейские шутейки. — В целом да. Но тебе не понравится. — Бля, не томи, а. — С ней. — С кем? Ща не вдуплила. — Та, кто тебя бесит больше всего. Херась. — А точно ты сделала всё возможное? В голове тут же возник вопрос о проницаемости звуков в этой новой коробке, которую Густав с воодушевлением называет общежитием. — Да, прости, — мгновенно сник мой ретривер. — Ладно. Разберёмся, — кидаю ей улыбку и целую в макушку. — Я бы хотела отдохнуть после поездки. Эта комната? — киваю головой в сторону двери, возле которой мы остановились. — Ага. Только это… Она реально сука. В ответ на это заявление я просто смеюсь, вхожу в комнату и попадаю в прихожую. Где-то в глубине виден угол кровати, а сбоку вход на кухню. Прикооольно. Теоретически, можно вообще не вылезать из этой норы. Кидаю на пол сумку и не могу отказать себе в удовольствии от фразы: — Дорогая, я дома. В ответ тишина. Прохожу к кровати, как меня толкают на неё и нависают. — Наконец-то, любимая. — Я скучала по яду в твоём голосе, — ухмыляюсь и порывисто притягиваю к себе для поцелуя. Куртка и свитер тут же летят с меня на пол. Не дать тебе взять первенство — единственное, что бьётся в голове. Переворачиваю на живот и притягиваю за бёдра к себе. — А скучала ли по мне ты? — Нет, — выдыхаешь ты, но прогибаешься в спине так, что я жалею об отсутствии у себя члена. Хотя бы его имитатора на сбруе. — Врёшь и даже не краснеешь. Кто тебя этому научил? Забавно, что спать-то мы с тобой спали, много и разно, но вот засыпать после того, как ты почти разорвала подушку, пытаясь не застонать… Этого не было, хотя и сдерживаться со мной тебе пришлось первый раз. А был ли кто-то за эти полтора месяца? А пока мы обе были в Барнауле? Я проснулась от тихого перешептывания, честнее это будет назвать обоюдным шипением, вас с напарницей в коридоре. — Она не отвечает на телефон. Ты убила её? — Скорее приковала к батарее и отымела за вытрепанные нервы, — тихо проговорила ты, а мне был слышен напускной гнев, за которым скрывалась толика правды. Я зарылась лицом в одеяло, отчаянно ухмыляясь. Их ты потратила знатно, пытаясь впихнуть в голову за две недели то, что должно было равномерно укладываться в течение полутора лет. Напарница шутейки не поняла, так как ты сказала уже совершенно другим тоном, располагающим намного больше: — Она спит. Приняла душ и спит уже шестой час. Я скажу ей, что ты заходила. Ретривер, судя по всему, удивленно похлопала ресницами и кивнула. — Значит, я треплю тебе нервы? — первое, что вырвалось у меня, когда ты появилась в комнате. — Подожди, это моя рубашка? Не боишься, что кто-нибудь заметит? Слухи пойдут? — ты села на край постели. — Королева вне подозрений, — надменно бросила ты с той интонацией, от которой мои коленки мгновенно разъезжаются. Знание своей власти надо мной давало тебе ещё больший карт-бланш, чем можно было вообразить. — А, ну ок. Есть что-нибудь из еды здесь, Королева? — А ответь мне на один простой вопрос, — тема наличия кого-то ещё у тебя не отпускала мой мозг всю пару по социальной экологии. Из-за этого даже делала вид, что слушаю милого польского гейчика. Училась ли я здесь? Не-а. По плану у нашей группы, которая прилетала позже, было всего три лекции по каждому предмету, входившему в курс практики по менеджменту окружающей среды. Соцэкология была последней из них. Легкое движение бровей означало, что ты слушаешь меня. Моя напарница сидела позади нас и, очень сильно надеюсь, была увлечена как всегда учёбой. В ней сплелись все те качества, которых у меня точно не было: усидчивость, способность к сильной концентрации, въедливость и поразительная неуверенность в собственных знаниях. — У тебя есть кто-нибудь кроме меня… Я не успела закончить фразу, как ответ отхлестал меня по щекам: — Это попытка установить границы или привязать меня к себе? Говножопа. — Нет, лишь хочу быть уверенной, что после тебя не стану желанным гостем венерического отделения. Вообще-то я хотела мягко, но то, как ты можешь распалить меня одной фразой, путает карты уже который месяц. А ты обиделась. Ещё бы. Обвини меня кто-нибудь в подобном, ему бы мало не показалось. — Прости, — извинение вышло из моих уст с запозданием в секунду. Рука сама легла на твоё бедро, сжимая, тем самым отметая попытку быть скинутой. И мне стало пофиг, что подруга с ряда выше увидит, что у неё будут вопросы, на которые ответов у меня нет, что я влюбилась крепко-накрепко, что все наши потрахушечки не по-дружбе закончатся в любом случае пиздецом, который в очередной раз заставит меня вспомнить про категорическое отвращение к истероидно-стервозному типу. Мне стало похер. Я захотела отдать тебе себя, быть в результате либо охуенно счастливой, либо собирать себя по кусочкам. — Прости, прости, прости, — зашептала я тебе на ухо, параллельно вдыхая запах твоих волос. — Прости, прости, прости. Ты молчала до конца пары, молча вышла из аудитории, тебя не было в курилке. Ты не начала курить, но под любым предлогом оказывалась поблизости. В комнате царила тишина. Она иголками вонзалась в тело, причиняя боль. Мне же страстно хотелось вырвать сердце или найти уже тот тумблер, что выключает эмоции. Не получалось. Не помогли и удары в стену. Казанок среднего пальца распух, область рядом покраснела. Через пару часов там будет красивый синяк. В паре комнат от нашей жила напарница. Когда заглянула к ней, обнаружила сидящей и тупо смотрящей на темный экран телефона. — Опять не позвонил? — сзади тихо закрылась дверь. — Нет. Уже пятый день, — устало проговорила она. — А самой позвонить? — каждый раз повторялось одно и то же. Лиза просила тишины у парня, он соглашался, потом она психовала из-за того, что он не звонит в течение этого периода, а потом у них был разбор полётов, после которого он исправлял все свои косяки. Весь этот цикл занимал от двух до пяти месяцев, причем в последнее время он стремительно уменьшался. — Почему я должна? От того, что он не звонит, ощущение, что я ему нафиг не нужна. Иногда мне кажется, что ему вообще никто не нужен, — она встала из-за стола и ушла в комнату. Я поплелась за ней, флегматично отмечая, что можно было бы выпить или даже напиться. Только вот облегчения это не принесёт. — Ты знала это, когда начинала встречаться с ним, — дежурно бросила я, усаживаясь в кресло. В этом общежитии было удивительно комфортно: спортплощадки, тренажёрный зал, большие комнаты, которые больше походили ни маленькие квартирки. В них были кухоньки, залы и спальни. Периодически в поисках кого-нибудь одного из группы, можно было найти всех в одном месте, распивающих что-то, рубящихся в карты или нарды. — Нет! — с жаром выпалила Лиза. — Но уже знала, когда принимала предложение руки и сердца, — возразила я, чудом не добавив: «если оно у него есть». — Тут согласна. Мы с ней старательно обходили тему её отношений до последнего. Постоянно. Но в один момент из неё вырывалась одна или пара фраз, и вот тогда мне нужно было стараться не сказать лишнего. Успокоить, приободрить. Попытаться не внушить мысль о посылании его в далёкие ебеня. — А что у тебя с рукой? — Всё как всегда, — кривая улыбка на моём лице не приободрила её от слова совсем. — Мама или девушка? — Скорее я. Спустя час разговоров и пару сигарет, выкуренных тайком в окно, я вернулась в комнату, где ты не спала, а лежала на кровати и читала книгу. В очередной раз слова извинения ударились о глухую стену молчания. Скинув одежду и наплевав на душ, я нырнула под одеяло с головой. Любимое действие при душевных качках. Единственный минус — очень быстро становится жарко, поэтому приходится выныривать обратно в реальность. Знаешь, лучше бы ты наорала на меня, отматерила, дала пощёчину, в конце концов, но не закрывание на все возможные засовы и уход в себя. Это жестоко. И ты это знаешь. Я скинула одеяло и отвернулась от тебя. Отстойно, что я вновь причинила человеку боль. Отстойно, что тебе. Вроде бы относительно взрослые две девочки, а ведем себя, как незрелые особы. Мне хотелось повторять извинения вновь и вновь, говорить, что угодно, придавить тебя к кровати собственным телом, целовать постоянно, даже если до губ ты не допустишь. Только бы почувствовать твой ответ. Я никогда не говорила, у меня всё завязано на этом. Чувства. Ёбаная эмпатия. Несколько лет назад я поняла, что могу ловить настроения других, чувствовать их. В попытке объяснить никогда не получается сказать что-то кроме невнятного: «Ну, это типа как выйти на улицу и понять погоду». До ушей донёсся тихий звук кровати, потерявшей вес. Ты вышла, и сон поглотил меня. В полудрёме даже не поняла сначала, что именно моя кровать скрипнула. Невесомое прикосновение к моей спине окончательно сбросило сон. — Ты даже не представляешь, как сильно мне хочется перестать колоть тебя и получать колкости в ответ. И я совершенно не знаю, как прикусить язык в такие моменты, — твой голос звучал тихо и надломлено. Единственное желание — сжать тебя в объятиях и нашептывать всякую чушь. — Мне больно от твоей фразы, но я прекрасно понимаю, что это было ответом на мою. Изначально можно было сказать иначе. Всё могло быть иначе. Прости за это молчание. Оно слишком приросло ко мне в подобные моменты, так же как и погружение в себя. Ты легла на кровать и прижала меня к себе. В этот момент я просто растворилась и сжала твою руку, что лежала у меня на животе. — Мы не сможем быть вместе, если не будем беречь друг друга, — сказала стене я. — Повернись, — прошептала ты. Делать это не хотелось от слова совсем. Не хотелось показывать свои слёзы. Не знаю, догадывалась ли ты, что всё это время подушка усердно впитывала их. — Повернись, — повторно попросила ты. — Пожалуйста. Я развернулась, а ты, почувствовав влагу на лице, начала делать самую неожиданную для меня вещь — сцеловывать слёзы. Кажется, от этого в их количестве только прибавилось. — Я влюблена в тебя.