вторая половина

Хиджун давно уже смотрит на свое запястье, только иногда поднимая глаза на преподавателя, чтобы создать иллюзию внимания. Ведь на высшей математике хорошо поговорить за жизнь, и это (конечно же!) лучше, чем решать нерешаемые интегралы на десять страниц в тетради, Хиджун согласен. Но сейчас не до этого. Преподавателя несет не в те степи, а Хиджун битый час (скоро конец второй пары) смотрит на то место, где сегодня утром – совершенно неожиданно – появилось два слога, выведенных неведомой силой аккуратно и почти заботливо, если бы не осознание того, чье именно имя составляют эти два слога. Ин. Сон. Сейчас не до вышмата, который уже не в кошмарах снится – в обычных, черно-белых снах, и это даже хуже. Лучше бы кошмары, но для Хиджуна это все так легко. Настолько, что он лишь отмахивается от Сынджуна, который шепчет на ухо: - Мы записываем. Эй, что случилось? Ты сегодня как будто не в себе, а где-то далеко. - Перепишу потом, - Хиджун улыбается, но не Сынджуну, а запястью, да так криво, что иронию Сынджун чувствует на кончиках своих пальцев, еще не понимая даже, в чем ее суть, - я и правда сейчас не… Боже. Почему я тогда все еще здесь? Хиджун сказал это уже не шепотом, вслух. Преподаватель дернул бровями, молча вопрошая у своего самого любимого студента, есть ли какая-нибудь причина… - Извините. Хиджун хватает свои вещи: смахивает все со стола в рюкзак, срывает куртку со спинки стула, цепляет дрожащими пальцами телефон, – и стремительно выходит из аудитории. Еле сдерживается, чтобы не перейти на бег. И что я тебе скажу? Эй, лучший друг, старина. Тут такое дело. Жил я без метки и не знал, что такое пиздострадания по любви, потому что мне это нахуй не нужно было, а теперь что делать? По-моему, мы уже не в том возрасте, чтобы страдать от неразделенной, так что просто стань моим парнем, окей? Хиджун остановился и прижался спиной к стене уже в корпусе Инсона, где всегда безумно пахло краской, как и от него самого. Хиджун нюхал его пиджаки и испачканные руки не раз и не два, без стеснения и задней мысли, а сейчас? Сможет ли он? Как вообще смотреть в глаза своей родственной душе и не испытывать пиздец? Потому что ты, просто думая о нем, уже испытываешь близкое к, а рядом с ним… Что будет? Хиджун стал отмеченным только сегодня утром. Откуда ему, блять, знать. Это усмешка от жалости к себе или просто голова сильно кружится из-за токсичного запаха краски? Инсон такой же. Токсичный. Один раз попробовав – не отпустит. Они друзья, но их граница между дружбой и странными отношениями без обязательств стерта самим же Хиджуном, потому что так проще. Было. Пока с какой-то стороны не начались загоны. А не с обеих ли сторон? Хиджун говорил себе, что ничего не было. Ничего не происходило, когда Инсон целовал его в шею и вел языком по ключицам, прикусывая их. Ничего не происходило, когда он рисовал его обнаженным несколько долгих часов, а потом оказывалось, что Инсон рисовал портрет. - Меня вдохновляет твоя внешность. - И даже этот рост? - И даже твой мизинец, знаешь. Ничего не происходило с Хиджуном, когда после очередного пошлого секса они вели себя, как самые лучшие друзья, о которых ничего такого не заподозришь. А с Инсоном? Происходило ли? - Блять, какой же я долбоеб. Нет, серьезно. - Ты мне это говоришь? Инсон вышел именно в тот момент, когда Хиджун стал биться затылком об стену позади него. Не то чтобы стало неловко. Просто хотелось, чтобы потолок обрушился прямо на него и скрыл смущение, которое насылает на его щеки проклятье в виде румянца. Дело дрянь. - Я уже давно в курсе, - когда Инсон подходит ближе, все внутренности Хиджуна сплющиваются, а руки покрываются мурашками. Он в самом деле не понимает, как тянется к подошедшему Инсону за сухим, но теплым и необычным для них поцелуем, отчего все тянет внутри, особенно – низ живота. - В курсе всего? - Насчет тебя – да. Хиджун только качает головой, не открывая глаз, и задирает кофту с правого запястья вверх, чтобы показать Инсону. Он так потянул рукава, что они теперь безнадежно помятые, но это последнее, о чем хочется думать, когда холодные, все в засохшей краске, пальцы Инсона касаются запястья так естественно осторожно, из-за чего хочется сдохнуть как минимум. Максимум – чтобы так не только запястья коснулись. Если бы Инсон смог достать до сердца, то оно бы перестало так биться? - Удивлен? Я тоже. Весь день сижу, смотрю на это, но оно не меняется, не исчезает. Твое имя. Родное, роднее собственного. Инсон то, Инсон это. То, что и стонать приятно, и шептать, и просто «знаешь, Инсон». А что Инсон мог знать – вариантов до бесконечности. В курсе всего насчет тебя. - А ты хочешь? Чтобы оно исчезло? Еще ближе. Запах краски заменяет воздух. Больше дышать нечем, больше ни чем и не хочется. - Или чтобы это было другое имя? Есть кто-то определенный? Хиджун даже не успевает ответить, но глаза открывает и смотрит немного взволнованно и много пристально. - Ты уже ничего не можешь сделать с этим. Ты не сможешь его свести, ты не сможешь ни один слог в моем имени поменять. Это буду я, я, навсегда я. Однажды тебе просто надоест убегать от самого себя. Даже если не от меня. Хотя бы так. Инсон так торопится защититься от «ты мне не нравишься», которое Хиджун и не хочет произносить. Так торопится, что упускает из-под носа самое важное. То, как смотрит на него Хиджун. Расширенные зрачки. Тяжелое дыхание. Влажные ресницы. Дрожащие губы. - Придурок конченный, - Хиджун не сдерживает усмешки, чтобы хоть как-то сделать себе легче, но выходит хреново от слова совсем. Не легче ни на грамм, - Как будто я хотел убегать. Делать мне больше нечего. И, еще немного подумав, вслух произносится то, что всегда было мыслью в его голове, но никогда не обретало формы жизни в виде слов, которые сказать не так-то просто: - Ты прекрасен. И я, блять, серьезно. - Только что ты говорил, что я конченный придурок. Хиджун только еще раз ударился затылком и рассмеялся. - Прости, еще не привык выражать свои чувства должным образом. Правда, «вторая половина» звучит еще хуже, чем «конченный придурок», не находишь? Кто знает. Инсон пожал плечами, но когда услышал чьи-то шаги буквально за поворотом – не отстранился, как надо бы, а наоборот вжал Хиджуна в стену и прижался к его лбу своим, вымученно закрывая глаза и так же вздыхая. Полный комплект страдальца. Но Хиджун сейчас просто не мог ворчать, возмущаться. У него сердце, как птица в клетке, и губы пересохли просто от близости с этим человеком, а он еще и выебывается. Нет, так не должно быть. Но так стыдно пока что за свои настолько «воздушные» чувства, как будто он школьница, которая впервые полюбила парня. Стоп. Разве что не школьница, да? - Звучит прекрасно, как по мне. Я художник, доверься мне. Чувства по моей части. А ты лучше посчитай, с какой скоростью слухи пронесутся по всему универу к завтрашнему дню, если я прямо здесь тебя сейчас поцелую, ни о чем не жалея. - Условий недостаточно, - Хиджун сам не понял, когда так блаженно улыбнулся, просто чувствовал такую улыбку на своих губах, - но я попробую, только целуй уже. Если ты этого не сделаешь прямо сейчас – я расплачусь. Ты будешь виноват. Тебе придется целовать меня еще и еще, пока я не успокоюсь. Пожалуйста. Стоило «пожалуйста» произнестись в голове Хиджуна, как он губами почувствовал чужие губы. Жарко, волнительно, как в первый раз. Первый раз и есть. Хиджун целует его в ответ с такими чувствами впервые, а вот Инсон целовал его с этими чувствами каждый раз. Он не винит Хиджуна, что тот не заметил его имени на затылке под волосами. Он не винит и себя за то, что не рассказывал об этом. Все шло своим чередом, чтобы они, с взаимными чувствами, оказались здесь и сейчас. Половинами друг друга.