fractura

тэа допускает ошибку. тэа промахивается, тэа оказывается слишком медленной, слишком далекой и бесполезной, тэа смотрит, как открывается в оскале гнилой рот и дженни вскрикивает от боли, когда черные зубы скрываются у нее под кожей, тэа задыхается и глохнет от криков, тэа дохнет грязной дворовой тварью. тэа ничего не может сделать. она допускает ошибку. не успевает. голова твари разлетается ошметками желеобразного мозга, костей и гнилой плоти, череп мнется, словно пустая пластиковая бутылка, и с мерзким хлюпаньем лопается заплывший мутный глаз. воняет гнилью. тэа тяжело дышит, сжимает побелевшими пальцами алюминиевую биту. у нее по щекам соленое против воли, а под ребрами чешется вопль. тэа молчит. дженни перед ней корчится, отбивается от лезущих отовсюду тварей ногами: жалко и бесполезно, руки с оборванной кожей-плотью тянутся к ней, хватают за щиколотки. твари рычат и щёлкают челюстями у самого горла, дженни кричит проклятия и мольбы, отползает назад, к стене какого-то дома, поскальзываясь на собственной крови. она в ужасе. тэа тоже. тэа хватает дженни под мышки, хрипит и тащит на себя, ближе к дому, дальше от тварей, тащит в грязный подъезд, в котором можно спрятаться, и бормочет отчаянное ты не умрешь. она заваливает закрывшуюся за ними дверь какими-то балками. осторожно укладывает скулящую дженни на ступеньки. твари снаружи рычат и воют, долбятся безмозглыми тушами в стены, и тэа боится отчаянно, потому что у дженни на руке укус черными венами и разорванной плотью, толчками красная кровь на грязный пол, а у нее бита в слабых руках и где-то в глубине рюкзака припрятанный пистолет с двумя патронами и невозможностью выбраться. дженни плачет. дженни взъерошенная, запачканная и испуганная, она держит перед собой руку и смотрит на отпечатки гнилых зубов на своей коже, и в глазах ее столько животного ужаса и отвращения, что тэа чувствует, как что-то в ней умирает, как разлагается на кусочки, словно одна из тех сумасшедших тварей, булькает кровью и задыхается. она глотает колючий ком из отчаяния и кривит потрескавшиеся сухие губы в улыбке. дженни воет от боли и раскачивается вперед-назад. этого не должно было произойти, но тэа допустила ошибку. и поплатилась. тэа улыбается, бросает испачканную почти черной кровью биту в сторону, — та с грохотом падает на пол и откатывается к стене, — и садится рядом, больно врезаясь костлявой задницей в бетонные ступени, трясущейся рукой заправляя грязные короткие волосы дженни ей за ухо. у дженни глубокие царапины на щеках и носу, засохшая грязь на коже и дорожки соленых слез к подбородку. дженни поднимает на нее глаза, открывает рот, будто хочет что-то сказать, губы у нее шевелятся, но тэа не слышит. вместо этого тэа слышит крики и нарастающий звон. она щурит красные от усталости-слез глаза и шепчет: все будет хорошо. шепчет: у нас есть время. шепчет: ты не умрешь. и вспоминает, как заряжать пистолет. дженни верит, — глупая маленькая девочка из розовой жизни, — ластится, как дворовая кошка, и плачет в ключицу, давясь болью, страхом, всхлипами. давясь смертью. тэа кладет окровавленную, пыльную ладонь на ее спину и чувствует дрожь. тэа задыхается. она целует кудрявую темную макушку, обнимает хрупкое тело крепче, цепляясь ровными пальцами за порванную одежду, и делится сердцебиением на двоих, прижимаясь и дыша через раз. звон отступает; тэа слышит свое-чужое дыхание, вой тварей снажужи, пыльную тишину подъезда и частые всхлипы. дженни хрипит, размазывает по лицу сопли-слюни-кровь, и повторяет из раза в раз: я не хочу, пожалуйста, тэа, я не хочу умирать. янехочуумиратьпожалуйстаэтотакбольноянехочупрошупомогимнеянехочуумиратьтэапожалуйста это похоже на кошмар, от которых не просыпаются с криком, а умирают с разрывом сердца, со стеклянными осколками в глотке, с парализующим ужасом. это похоже на кошмар. тэа хочет проснуться. дженни воет, баюкая у груди укушенную руку, а у тэи в мыслях только ебаная оглушающая пустота, ее душит терновым ошейником, врастает под кожу виной и смертью, и она ломается, так громко, что слышит треск. дженни воет. тэа обнимает ее одной рукой, пряча чужое изгвазданное лицо в перекате плеча; а второй лезет в рюкзак, — изодранные грязные тряпки, кое-как держащиеся на швах, — и достает пистолет. ты не умрешь, говорит тэа. обещаю, ты не умрешь. я люблю тебя. пистолет заряжен. тэа снимает с предохранителя. тэа улыбается, приподнимая голову дженни за подбородок, — с медовыми глазами, блестящими и опухшими от слез, с красным носом и размазанной кровью-грязью, царапинами и синяками, с искусанными губами, она выглядит просто потрясающе. тэа целует ее в кончик носа, в переносицу, стараясь убрать отчаянную складку между бровей, в лоб и щеки; и дженни неожиданно тихо смеется, сквозь всхлипы, сквозь жалость к себе и отчаяние, криво и почти искренне, и подается вперед сама. они целуются долго, болезненно нежно, прикасаясь друг к другу невесомо, подушечками трясущихся у обеих пальцев, пока тэа не отрывается на несколько миллиметров, тяжело дыша. все будет хорошо, я обещаю, говорит она. прикусывает язык, чтобы не сказать: это не больно. и стреляет. прости меня голос у тэа сиплый, еле слышный после оглушительного выстрела, эхом прошедшего по всем этажам, и она криво болезненно улыбается, баюкая на коленях еще теплое тело. она повторяет снова и снова, шепотом-хрипами-криком, забывая собственное имя и значение слов. повторяет, срываясь. тэа задыхается. дженни снесло полголовы и теперь кости черепа белыми гранями торчат из красного моря редких остатков мозга и крови, и через поврежденную глазницу висит на окровавленной вязке нервов медовый глаз. на стене сбоку алый веер разводами. тэа криво улыбается, гладит ладонью чужую смуглую щеку, размазывая кровавые брызги еще больше, и душит рыдания в глотке. заходится спазмами, когда ни вдохнуть, ни выдохнуть, только жалкий больной скулеж из легких, и захлебывается теплой солью. это больно так больно, боже тэа сжимает холодный металл в пальцах и улыбается, улыбается, улыбается, прежде чем приставить дуло к виску. рука дрожит и тэа боится промахнуться, потому что патронов больше не будет. она выдыхает.