Море слижет все следы

Море бурлило волнами у самых их ног. Шумело, накатывая на берег всё новые и новые языки пены — светящейся-белой в свете луны, словно взбитые сливки. Влажный воздух был тяжёлым и неповоротливым, ноги по щиколотку увязали в песке, но Али бежал изо всех сил, яростно дыша: он не мог позволить Юсуфу себя догнать. Не в этот раз. Вроде бы и не мальчишки давно. Вон, Хюсейн остался далеко позади, не участвуя в их детских забавах. Спокойно шёл по линии прибоя, подсвечивая влажную кромку песка тусклым фонариком поддельного айфона — волны могли вынести симпатичные ракушки, годные для продажи. За мыслями Али будто расслабился немного и тут же почувствовал, как и без того растянутая майка затрещала по швам. Юсуф схватил его сзади, замедляя, жадно обхватил под рёбрами, оплёл ногу подсечкой и повалил на песок. Али упал на спину, тяжело дыша, воздух, больше чем наполовину сотканный из морской воды, отказывался попадать в лёгкие. Юсуф свалился сверху, придавливая собой, криво улыбаясь и так же загнанно дыша. Его рёбра касались рёбер Али на каждом вздохе, и сквозь старые влажные майки это было всё равно, что лежать друг на друге голышом. Али зажмурился и задержал дыхание. Юсуф крепко держал его за запястья рядом с головой, вдавливая руки в песок — Али чувствовал его остывающее тепло под спиной, его влажную твёрдость и мягкость, и резковатый запах выброшенных прибоем водорослей. Перед крепко зажмуренными глазами затанцевали звёздочки — такие же яркие, как и на небе сейчас. Такие же светлые, как луна, располовиненная наискось тонким серпом по воле Аллаха. Море для Али всегда пахло сладким турецким арбузом. — Попался, — жарко прошептал Юсуф. — Отпусти, — не открывая глаз, проговорил Али. Знал, что не отпустит. — Подурачились, и хватит. — Ты первый от меня побежал, — невозмутимо заметил Юсуф всё таким же едва слышным за волнами шёпотом. От этой смеси — шума прибоя и шёпота у самого уха — по коже побежали зябкие волнительные мурашки. — Я просто дурачился, — снова заныл Али, чувствуя, как предательски твердеет и подбирается у него между ног. Он попытался сильнее вжаться в песок задницей, так, чтобы не касаться Юсуфа пониже пояса. — Так и я дурачился, — хмыкнул Юсуф, и вдруг назло Али прижался к нему там — твёрдо, горячо, как Али виделось только в самых грешных, сладких снах, после которых он прятал своё бельё до момента, когда пойдёт на работу. В отеле, где он был на побегушках и помогал с уборкой прилежащих территорий, рано утром всегда можно было улучить пять минут, чтобы постирать что-нибудь в общей душевой у бассейна, и даже самому ополоснуться — конечно, когда вокруг нет ни одного отдыхающего. Сквозь тонкие короткие шорты Али чувствовал чужое тело, как своё, и снова закатил глаза — на этот раз потому что не в силах был смотреть в чёрные, жадные глаза Юсуфа. — Грех это перед лицом Аллаха, — проговорил он последнее, что оставалось в арсенале. Это происходило между ним и Юсуфом уже не первый день, и даже не первый месяц. В мае, в начале сезона, когда они втроём вместе с тихим рассудительным Хюсейном пошли работать в огромный отель мальчиками на подхвате, что-то в их головах переключилось. Вроде знали друг друга с детства, вместе играли, вместе бегали по линии прибоя, в шутку заваливались и боролись на песке… Но вдруг образ Юсуфа стал для него таким важным, большим, что не выходил из головы ни днём, ни ночью. Потом помешательство головы поддержало тело — и однажды, когда Юсуф раздевался, привычно стягивая с поджарого загорелого тела майку, чтобы искупаться на закате после тяжёлого рабочего дня, Али почувствовал это — неожиданный оглушающий прилив жара, когда перед глазами потемнело, в голове заколотили барабаны, а между ног запекло огнём. Никогда прежде с ним не случалось такого конфуза, чтобы так резко и безысходно. Чтобы от одного вида его плоского живота, блестящего от пота, острых тёмных сосков и подмышек с чёрными курчавыми волосками. Он в бодрящую майскую воду забежал быстрее Юсуфа и тем более быстрее Хюсейна, неторопливо стягивавшего свою футболку — потому что надеялся, что прохладная вода вразумит его тело, раз голова это делать отказывалась. Помогло ненадолго. Болезнь его становилась всё тяжелее, и Али устал дергать пальцами деревянные запястные чётки в поисках душевного спокойствия и совершать намаз. Даже чтение Корана перед сном не помогало — Юсуф приходил к нему во сне, влажный после купания, с чёрными глазами и волосами, мокрыми от солёной воды. Приходил и трогал его тело, гладил везде, где Али самому стыдно было себя гладить. А утром он привычно прятал испачканное нижнее бельё и нёс на работу, чтобы там незаметно постирать. И, увлеченный своим страданием и мукой, постоянно ища глазами фигуру Юсуфа в такой же неудобной форменной рубашке отеля, как и у него, он и не заметил, когда Юсуф словно принял правила игры. Когда начал его провоцировать, когда начал искать глазами в ответ. Словно грешной нитью обвязали им запястья, и никак было её не разорвать; никак не разойтись в стороны — постоянно они оказывались рядом, даже если Али пытался разбрестись подальше, словно кто подталкивал их друг к другу. Каждое случайное прикосновение, слово ли, взгляд разжигали внутри пожар, сердце стучало быстро и громко, пот, и без того лившийся от жары и работы, пропитывал рубашку насквозь. А Юсуф лишь белозубо улыбался и снова звал вечером на пляж после захода солнца, когда стемнеет, и бесконечная полоса песка и лежаков с закрытыми зонтиками будет сиротливо ждать нового дня. Это было их время. Время, от которого Али малодушно не мог отказаться. Время темноты и дурачеств, от которых кровь становилась огненно-горячей, а тело плавилось в хватке сильных рук. Просто борьба на песке — такая же, как и пять лет назад. Но для Али всё изменилось этим летом. И, как выяснилось позже, для Юсуфа тоже. — Грех перед лицом Аллаха? — натянуто, остро спросил Юсуф, своим тоном вынуждая Али посмотреть себе в глаза. — Разве не Он, Всемогущий, создал нас, как и всех остальных тварей во вселенной? И если мы — такие, разве не в этом была Его задумка? Сердце Али дёрнулось, оборвалось тяжёлым грузом и вдруг воспарило, радостно забившись в груди. Он никогда раньше не думал о них в таком ключе. Однако он нахмурился: — Но это может быть и испытанием. Аллах посылает нам испытания, чтобы сделать сильнее и проверить, сможем ли мы сохранить свою душу от искушений. Юсуф горько усмехнулся и сильнее впился пальцами в запястья Али, заставляя того напрячь руки. — Испытание? Больная мать — это испытание. Отец, ушедший рано и ничего нам не оставивший, — это испытание. И мелкая вредная сестра — тоже испытание не из лёгких. А это… — он выдохнул, и Али с удивлением почувствовал кончик носа Юсуфа своим носом, — это счастье. И награда. Понимаешь ты? Он потёрся носом о нос и потянулся было к губам, но Али, совершенно ошарашенный, отвернулся лицом к морю. Стыд и желание заливали его от макушки до пят. Он был таким же сильным и давно мог бы скинуть Юсуфа с себя… но не хотел. Чувствовать его горячее и твёрдое, так похожее на собственное, тело, было верхом грешных мечтаний. Чувствовать, что Юсуф отвечает, что тянется к нему — пускай и не понятно, куда это всё может их привести. — Хюсейн увидит, — решительно сказал Али. Юсуф тут же обернулся. Хюсейн был ещё далеко, очень далеко. А в ночь, пускай и лунную, как сегодня, в тридцати шагах уже не видно ни зги. — Хюсейн далеко. И вдруг в кармане шорт пиликнул телефон. Юсуф приподнялся на локте, чтобы ловчее было достать, и Али невольно возблагодарил Аллаха за эту передышку. Пускай это была его слабость. Он хотел чего-то: страшно, до дрожи, — но боялся этого всё же больше. Аллах не оставит его в беде. — Сестра спрашивает, когда я вернусь домой. — И когда ты вернёшься? — решил поддержать тему Али, у которого уже затекли руки, и майка на спине промокла насквозь. Юсуф что-то торопливо набрал одним пальцем и убрал телефон обратно, снова оборачивая пальцами запястье, сосредотачиваясь на глазах и губах Али. — Не раньше, чем ты меня поцелуешь. Ну же, Али… Он снова потёрся там, ниже пояса, где их тела плотно лежали друг на друге, делая невыносимо сладко. Потёрся и замер над носом, глядя в глаза. И Али решился — зажмурился, неловко поднял голову и клюнул пересохшими губами губы. От дерзкого, неожиданного для самого себя поступка кинуло в озноб. Али почувствовал, как руки, сдерживающие запястья, расцепились и поползли вверх, через ладони. Юсуф сплёл их пальцы, сжимая, костяшками снова вдавливая в песок. Он чуть двинулся телом вверх, так, что у Али совсем вышибло разум. А потом случилось невероятное — Али осознал первый взрослый поцелуй, — и захлебнулся в нём. Рот, влажно накрывший собственные губы. Язык, жадно скользнувший внутрь, оказавшийся прохладным и сладковатым, арбузным — как запах моря. Этого было так много, что у Али в груди стало больно от распирающего волшебного чувства. Он готов был с пеной морской разлететься брызгами и просочиться сквозь песок, лишь бы вот так всё и было, как сейчас. Всегда. Огромная волна упала на берег, и её пенный язык подполз совсем близко, вымочил их сцепленные руки, щекотно докатился до уха. Юсуф неохотно, медленно обсасывая нижнюю губу Али, отстранился, поднял голову. Глаза его были чернее неба и искрились, как морская пена. Али вспоминал, как дышать. Он знал в этот миг только одно — то, что с ними случилось сейчас, он никогда не забудет. Каким бы грешным это ни было. — Хюсейн идёт, — обернувшись, хрипло сказал Юсуф. Кое-как поднялся сам и подал руку Али, словно тот не мог сам выбраться из песчаных объятий. Едва они отряхнулись, он задорно хлопнул Али по плечу и понёсся вперёд: — Догоняй! Али только хмыкнул и, поправив одежду, понёсся следом. Бегать Юсуф был мастер. Хюсейн брёл вдоль кромки прибоя, подсвечивая себе тусклым фонариком телефона. Он нашёл уже около десятка небольших хороших раковин, за которые, быть может, выручит лир двадцать-тридцать. Неплохой улов для ночной прогулки. Да и пора уже возвращаться домой. Куда эти двое снова побежали? Он дошёл до места, где на песке, чуть размытый с одного края, виднелся отпечаток тела. Вокруг было натоптано, но Хюсейн мог поклясться — именно тут лежал на спине Али. Вон и отпечатки от рук и кулаков. Хюсейн хмыкнул. Стало быть, не было борьбы. А что было — то не его дело. Он этих двоих с детства знает, обоих любит как братьев. Может, и перерастут свою странную дурь скоро. Хюсейн пошёл дальше, выискивая ракушки. Аллах всё видит, и на всё Его воля. А море — что ему? Оно было тут, когда ещё не было людей, и будет после. Море велико и великодушно. Море слижет все следы.