Хайноре. Книга 1

      Они стояли на берегу Маслички и смотрели как по каменному мосту тяжело катится телега, груженая бочками и двумя жирными хряками на убой. Мужик-возница переругивался с кем-то впереди, нещадно бил вожжами старую клячу. Потом гвардейцы в соколиных плащах проверяли у него бумаги, открывали кованые ворота, и телега так же натужно перекатывалась за пределы города.       Нора тревожно вздрогнула, северянин тяжело вздохнул.       — А как ж мы в город по его грамоте пойдем?.. — спросила Хайноре, дернув рыжего за рукав.       — Так и пойдем, — сказал, затягивая пояс. — Подумаешь, пастух какой-то. В вашем захолустье его может и хватятся, но и там небось сочтут, что проигрался, вот с ним и расквитались. Да и не до того им сейчас, сама слышала, что дед говорил про Большой Ключ.       Нора не очень хорошо знала Гавара. Он был побратимом тятьки, его недолюбливала мамка, а Нейка звал старым боровом, но всегда был с ним вежлив и принимал гостинцы с радостью. И на палках с ним махался, хотя тот был жутко неповоротлив. Он хотел ее женой своей сделать, помочь, но почему-то Нора и сейчас была рада, что не сидит теперь в Пастушьем Доле и с детьми нянкается. Не там ее судьба, так она чувствовала. Но убивать Гавара все равно нехорошо было, Отец им это еще припомнит на смертном вече…       В город собирали самое нужное. Котелок, грамоты пастуха, остатки кушанья, монеты. Меч Гаваров рыжий не без сожаленья прикопал здесь же, на стоянке, сказал, мол, соколиным плащам не по нраву будет, еще допрос устроят. Норе велел молчать, вести себя тихо и неприметно, и видок ее забитый тоже пригодится. Он все сам сделает, сам говорить будет, пусть не лезет, а то влетит. В город зайдут как муж с женою, растанутся как незнакомцы, чтоб никому ни слова, о том, что с северянином зналась и спала с ним, а то сразу оплеух огребет или еще чего похуже. Заботится, с улыбкой подумала Нора, так-то пусть что хочет себе воображает, она с ним на корабль сядет, если надо тайком проберется.       Когда со сборами покончили, рыжий накинул Норе на плечи свой плащ, обтер его зачем-то прибрежной грязью, будто он и без того грязным не был, велел ей скрючится, прибедниться, сам тоже принял какой-то уж больно жалкий вид, и повел ее под руку по мосту.       — По какому вопросу в город? — осведомился молодой гвардеец, осматривая их с ног до головы, как будто уже знал, что в чем-то провинились. Нора хотела было улыбнуться, но вспомнив наказ северянина, опустила взгляд на башмаки.       — И тебе доброго дня, солдатик, — приветливо кивнул рыжий, щурясь на солнце. Он как-то чуть сгорбился, и держал руку на старой ране. — Мы с женою с севера идем, нам бы где-то остановиться, вот погляди, бумага у меня от отца досталась, он большой человек был…       — Ну давай, посмотрим, — хмыкнул соколиный плащ, придирчиво рассматривая бумаги. — А, пастух, значит. Ну не знаю, подумать надо.       — Ты думай, солдатик, да не тяни, будь ласков, уж больно долго мы идем, устали, сил нет, жена молодая совсем, пожалей…       Гвардеец зыркнул на Нору, та постаралась улыбнуться, но парень только хмыкнул, пошушукался о чем-то с другим гвардейцем, вернулся.       — Посидите-ка в сторожке, главный воротится и все решит.       Северянин нахмурился, хотел было ответить, но…       — Ой, — Нора за живот схватилась. — Ой, больно…       — Чего с тобой?       — Чего с ней?       Нора смотрит жалобно, то на рыжего, то на гвардейца.       — Ребеночек волнуется, мне бы к знахарю…       — Слышишь, солдатик? — смекнул северянин. — Нам бы к знахарю, пусти уж. Бумаги хочешь себе оставь, потом заберу, но жену не обидь…       Парень нервно пожевал губами, то на них глядя, то на товарища. Тот только плечами повел.       — Ладно, идите…       Когда за их спинами скрипуче затворились ворота, рыжий похлопал Нору по плечу.       — Молодец, девка, хорошо придумала.       — Ну так бы и телился без меня небось, — смешливо фыркнула та, но веселость быстро сдулась — северянин хмурый был и слишком серьезный.       — Не нравится мне. Больно напряженные они тут все. И бумаги так и не вернул, сучий щенок. Значит, покажет еще кому-то.       — А что если?..       — Цыц. Не болтай излишне. Пошли.       И тут Нора пропала.       Город, так много людей тут, так шумно, столько разных запахов! Она пугливо жалась к северянину, будто годовалая собачонка, таращила глаза на все, что видела, ойкала и охала, и постоянно получала от рыжего локтем. Нора глядела в глубь улицы, одной, другой, и конца и края городу не видела. Дома деревянные и каменные, крашеные крыши, женщины ругаются друг на друга, сверху что-то скрипнуло, Нора голову вскинула — окно в раме, всамделишное, стеклянное! Не какой-то там бычий пузырь…       — Посторонись!       Из-за угла выехала настоящая карета! Резная, крашеная в золотое и красное, Нора голову вытянула, когда они с рыжим прижались к стене, а там в карете дама сидит, красивая — жуть! На голове рогалики из волос, платье богатое, шелковое. Эх, мне бы такое… А вон там, вон там в лавке! Это же цветы в сахаре, как в сказке о сладкоежке! А на той улочке глашатай стоит, говорит что-то важное, о королеве, что пятой дочкой разродилась, об указе новом, но Нора недослушала — северянин юркнул в какую-то дверь и ее с собой затащил.       Тут пахло едой и брагой, было душно и дымно, жарко жарила печь. Народу много, все говорили, смеялись громко, сидели за столами и пили, пили, пили… Харчевня, поняла Нора, как в Мельне или Выселках. Только вот мельнская у этой бы в предбаннике уместилась… Нора хвать рыжего за руку, вцепилась, аки краб клешнями, и тащится, петляя между столами и мужиками за ним.       — Мне б с Топором потолковать, — северянин наклонился к лысому корчмарю, чтобы не перекрикивать толпу.       Корчмарь мотнул головой, как конь, которого дернули за уздцы.       — Не знаю такого.       — Ой ли? Не ломайся, осинушка, Топор меня как увидит, сам тебе ломоть отвалит.       Лысый зыркнул на него, пробормотал что-то, мотнул еще раз.       — Бесова шлюха тебе, а не Топор, — огрызнулся он. — Ищи его сам, где хочешь.       Северянин как бы невзначай схватил корчмаря за краешек бороденки, притянул поближе, и ласково, что любовнице, улыбнулся.       — Ну что ты ссышь, как баба? Я что, на соколиный плащ похожий?       — Хер тебя знает! — пропыхтел лысый, дергая башкой. Схватил его рыжий, как козленка за бороденку, теперь бодайся, не бодайся, рогов-то нет.       — Шкерится Топор? Надо же… Передай ему привет от Лиса, он поймет. Найдет меня пусть. Он знает где. Передашь?       — А на лапу дашь?       — Промеж глаз дам, хочешь? — рыжий уперся лбом ему в лоб, со стороны казалось, что это два побратима лбами бьются, что давно не виделись. — Вот как узнает Топор, что ты с меня монету просил, так беги сразу далеко далече.       Корчмарь засмеялся, но кивнул. На том и распрощались. Они еще петляли по улицам да переулочкам, и словно бы сам северянин не знал куда идет, словно бы куда глаза глядят,       Нора все хотела расспросить его что да как, но едва только поспевала следом.       — Ну все, — сказал, когда они наконец остановились и сели на причале. — Теперь ждем.       — А чего ждем?..       — Когда семечко взойдет.       — Ну хватит загадками говорить!       Рыжий посмеялся.       — Ты что ли тут бывал раньше?       — Бывал.       — А почему не говорил?!       — А зачем? Меньше знаешь, крепче спать будешь. Топор с островов. Контрабанду возил в свое время, пока его на родине к хормангу не приговорили. Сбежал сюда, жизнь дороже оказалась.       — А что это такое? Хорм… хорм…       — Казнь такая, для нечистых на руку.       — Так ты на родине своей бандит?!       Северянин глянул на нее остро.       — Языком не мели. Мы с Топором росли в одной деревне. Он мне что брат. А жизнь она такая, у ней не только чистые да прямые дороги. И когда заносит, важно чтобы в тылу оставались свои. Однажды я ему помог, теперь его черед.       Нора задумалась.       Хорошо тут было. Свежо, ветер свищет, чайки кричат, пахнет рыбой и морской травой, что кипела и пенилась с волной, бросаясь на камни причала. Хорошо тут было.       — А что если Топор не придет? — спросила Нора, поигрывай ногой в воде.       — Придет.       — А если?       — Тебя продам в местный бардак, а сам подамся в пираты.       — Болтун, — фыркнула Нора.       Сидели долго. Солнце с высоты успело к западу накрениться, они доели остатки снеди, а когда Нора кинула пару крошек чайкам, рыжий ей подзатыльник прописал и обозвал нехорошо. Нора из обиды с ним час или два никаких разговоров не вела. А как назло язык чесался поболтать — скучно же. Разглядывать причал, с водичкой играться, сырку пожевать — этого развлечения ей на часок может и хватило, а потом-то что делать? Стала людей рассматривать. Их тут много было. Сплошь портовые трудяги, то высокие и жилистые, то настоящие силачи, как их деревенский кузнец Галоба. Пару раз мимо них прохаживался какой-то очень важный мужик в просаленном бушлате, портках и босой, курил из трубки, какую тятька изредка покуривал — ему она от самого начальника Тарони досталась, резная, из кости какого-то большого морского зверя. Ни у кого в деревне такой не было, только у тятьки ее, лесника. А еще здесь стайками слонялись девки. Сразу видно — распутница. Волосы не убраны, растрепаны, юбки высоко за пояс заткнуты, что видно голые синюшные ноги, и ярко-ярко на лице губы горят — то ли крашены чем-то, то ли пчелами покусанные, Нора так и не разобрала. Ей вообще смотреть на них было стыдно и гадко, хоть и любопытно жутко. Вот одна подплывет, что каравелла, к неприметному мужичку в добротной одежке — видно, что приезжий, может даже титулованный, шепчет ему что-то на ушко, улыбается кокетливо, пряча зубы, а потом они вдвоем уходят куда-то за угол, и все. Не хотела бы Нора такой работенки…       К вечеру она уже совсем устала сиднем сидеть, глаза слипались, рот зевал неустанно, опустила голову на плечо рыжего, который задумчивого взгляда от горизонта весь день не отрывал, и медленно засыпала, пока к ним не подошел тот самый босой моряк.       — Табаку хочешь? — протянул он рыжему трубку, приседая рядом на корточки. — Хороший табак.       — Прямиком из Фандия? — рыжий глянул на него косо, и Нора недовольно морщась, открыла один глаз. От его грязных ног дурно пахло, и изо рта тоже, ей хотелось сказать ему — пусть сначала мятной травы пожует, а потом к честным людям со своим табаком лезет, но решила промолчать.       — Верно, Фандия.       — Рос на склонах гор?       Моряк кивнул.       — Собирали в отведенный час на полную луну?       Моряк снова кивнул, а Нора привстала, уже окончательно проснувшись, и возмущенно посмотрела на северянина — да что тебе сдался этот табак?! Прогони этого грязного краба уже, пусть уйдет!       — А сушился под палящим солнцем сорок один день?       — Да что?!.. — начала было Нора, но рыжий ее грозным взглядом заткнул, что пробкой.       Моряк улыбнулся, обнажая желто-бурые зубы, и снова мотнул головой.       — Хорошо. Пойдем, Лис.       Они встали и пошли прочь с причала, Нора плелась рядом и не могла в толк взять — ей все это снится или как? Что за разговор такой бестолковый? Куда они идут? Глупый сон какой-то… ей же если и снится, то мамка или Нейка, как они бегают по лесу, спасаясь от медведя, или как пьют молоко из бесконечной кринки, сытые и довольные, а потом мамка с Нейкой уходят по раскаленному мосту, Нора зовет их, а они не слышат.       Моряк вел их по какой-то узенькой улочке, и чем глубже они заходили в город, тем темнее становилось — солнце пряталось за домами, рисуя на стенах хитрые длинные тени. Нора шла будто в полусне, и в этом полусне тени казались спутниками, словно бы их было не трое, а шестеро или даже больше, все они молчали, просто шли рядом, как стражники, ведущие на казнь преступников. Брр… Нора поежилась, чувствуя, как холодок щекочет спину и отгоняет сонливость. Нет здесь никого… только северянин, моряк и дочь лесника, вот и все. А это просто тени… И пусть ей все это не снится, пусть все это всамделишное, рыжий ей все расскажет и разъяснит, обязательно, а если нет, так она заставит, она уже с ним толки вести научена, она-то к нему подход знает…       — Что тут творится? — шепотом спрашивает Нора, дергая северянина за рукав. — Что такое? Ну скажи, скажи!       — Цыц! Молча иди.       — Ну пожалуйста! Я сейчас с ума сойду, вот прямо тут сойду, ну скажи!       — Если не заткнешься, — прошипел он ей в ухо, скалясь, — я тебя на улице оставлю соколиному патрулю на поругание, поняла?       — Поняла…       Да уж, подход к нему еще искать и искать, как в кромешной тьме иголичье ушко… Моряк их будто не слышал. Шел себе впереди, словно не боясь удара в спину, насвистывал какую-то старинную детскую песенку, Нора едва не стала подпевать. А потом остановился у неприметной деревянной двери в какой-то большой сарай, открыл ее, и двинулся дальше по улице, будто бы ничего не делал, ничего не говорил и вообще мимо шел, к пивнушке, а дверца сама открылась, не знамо как, может сквозняк… Пока Нора удивленно смотрела ему в след, рыжий недолго думая взял ее за руку и тенью скользнул в проем.       Они шли вдоль высоких стен из бочек и коробов, в полумраке, ловя отдаленный дрожащий свет лампадки. В конце концов рыжий остановился.       — Ну, будь здоров, Топор.       — Лис. Вот уж не ждал…       Нора выглянула из-за его спины, осторожненько, чтоб хоть пол глазком посмотреть. Топор был невысоким, но крепким, шире в плечах даже рыжего, и лицо у него в самом деле было как топор — узкое, со здоровенным острым носом, хоть заместо гарпуна пользуй. А глаза маленькие, и совсем Норе не понравились. Особливо, когда они ее увидели.       — Кто это с тобой?       — Да так. Девчонка одна, деревенская. Помогла мне.       Топор кивнул, махнул рукой на стул напротив, и рыжий присел, а Нора осталась стоять в тени деревянных ящиков, так ей отчего-то покойнее было. Тятька всегда злился, когда она так делала, пряталась в углу или в тенях, говорил, так мол делают или трусы, или тати какие. Но она была маленькая и ей нравилось чувствовать себя мышкой, юрк туда, юрк сюда, никто тебя не видит, не слышит, а ты — всех. Когда подросла, так отучилась прятаться, наоборот нравилось, когда смотрят и глаз оторвать не могут. А вот сейчас вспомнила вдруг, и снова тени стали друзьями…       — Ну рассказывай, брат, — Топор взял бутыль со стола и разлил по стаканам. — Как ты на этом берегу оказался?       — История долгая, всего не рассказать, сам понимаешь.       Топор зыркнул на рыжего хитро, с ухмылкой.       — Государственная тайна?       Северянин усмехнулся, словно бы отражая усмешку Топора, и развел руками.       — Уж не обессудь.       — Да брось. Понимаю. Махнись мы с тобой местами, я так же скажу. Хотя в твоей шкуре мне б оказаться не хотелось.       — Верно, в штанах великовата будет.       Северяне расхохотались.       — Значит, угодил в передрягу по государственной нужде, — Топор задумчиво тянул из стакана. — Дай угадаю, на родину хочешь переправиться?       Рыжий кивнул. Топор сунул руку за ворот рубахи, Нора отчего-то вся натянулась, напряглась, но северянин просто лениво почесал волосатую грудь. Помолчал. Глянул на Нору, потом опять на северянина. Потом усмехнулся, крякнул и с укором покачал головой.       — Бес тебя одноглазый в рот, Лис, что ж ты натворил…       — О чем ты толкуешь? — нахмурился рыжий. — Не пойму.       — Это ж ты Палач, да? Ты в Выселках шишку важную приделал?       Нора охнула, и тут же сжала рот ладонями. И прямо видела, как северянин на глазах всем телом напрягается, аж стул под ним заскрипел.       — Какой еще Палач?       — Да вот такой вот. По всем селам и весям твоя рожа сейчас висит. И девки твоей. И приметы вот — рыжий мужик, мелкая чернявая баба. Представляются то мужем и женой, то сестрой и братом. Где ты болтался все это время, что не знал?       — По лесу, — процедил рыжий. Так его перекосило, что Норе страшно стало…       — Ну и вляпался ты, Лис.       — Чушь бешеная! Он ж пастух какой-то плешивый был, а не принц!       Топор откинулся на спинку стула и пожал могучими плечами.       — Вот уж не знаю. Но начальник Вирхи лютует как бес, будто родного брата потерял.       Ох-ох-ох, что же с ними теперича будет… ищут… ищут, значит… а она тогда на Айну напала… еще хуже сделала, они с тятькой видно тоже потом рожи их в деревне своей увидели и пожалились гвардейцам… Ох, что бы было, ежели она все ж таки уговорила рыжего в деревушку сунуться за башмаками, да платьишком…       Северянин пожевал губами.       — Тогда мне без тебя в самом деле не справиться, брат.       Топор кивнул.       — Помогу, чем смогу, конечно. Но подождать придется. Сейчас даже самое захудалое суденышко с волкодавами обходят, все углы вытряхивают. Мое через недельку отчаливает туда вас и пристрою.       — Да чтоб меня! — вдруг рыкнул северянин и по столу раз! кулаком. — Мы в город по его бумагам вошли. Дай им день-два всё прознают… Нет у нас недели, брат.       Теперь Топор жевал губами, да кружку теребил толстыми пальцами, а потом махнул рукой.       — Ладно, не реви, разберемся. Дай хоть два дня мне, поговорю с должниками. Авось посажу тебя матросом куда-нибудь, дальше сам.       Рыжий кивнул.       — Хорошо бы.       — А с ней что делать? — Топор кивнул на Нору.       — Ее бы пристроить в дом какой-нибудь, — та едва не охнула, а рыжий даже не глянул на нее. — Девка-то обычная, не слишком приметная, без меня ее не признают. За эту услугу я с тобой отдельно рассчитаюсь, дай только срок.       Топор смотрел на рыжего пристально, постукивая треснутым ногтем по рябой столешнице.       — Все мечты свои мечтаешь?       — Посмотрим, как запоешь, когда я высажу на этом берегу свои драккары.       Мужчины посмеялись, и только Норе было совсем не смешно.