Хайноре. Книга 1

Один из залов цепи пещер Альма обосновала как жилище, там лежал спальник, ее и специально подготовленный для Лиры. Тяжело будет после роскошной перины ложиться в столь скромную постель, да еще и уснуть на ней, среди каменных стен, под низким сводом потолка, напоминающего нёбо огромного чудовища. Но это всего одна ночь, успокаивала себя Лира, наблюдая за тем, как ведьма разводит костерок посреди залы, призванный согреть их в холоде каменного мешка. — Ты преобразилась. Стала спокойной, — заметила Альма, усаживаясь рядом на спальник. Под ними был толстый слой соломы, несколько шерстяных одеял, но Лиру грело совсем другое. — Так всегда, когда ты рядом. Ведьма улыбнулась, чего не делала очень давно. Или же просто Валирейн успела отвыкнуть от ее улыбки? Когда они последний раз говорили по душам? Даже сидя сейчас рядом с подругой, леди тосковала по временам, проведенным на Фандия, в клубах дыма, за сакральными беседами, со сладковатым привкусом настоев из ягод имры на губах. — Завтра ты станешь подобной богам, — тихо произнесла Альма, с лукавым прищуром и как будто бы толикой светлой зависти во взгляде. Так старшая немужняя сестра радуется за младшую, идущую под венец. Лира взяла ее за руку, но ведьма отняла ладонь и резко качнула головой, напоминая Оронца об их недавнем пакте о неприкосновенности. — Почему ты велела взять одно из твоих платьев? — Папа Ромох не любит роскошь, он родился в саду Лима, рядом с травой, ползучими гадами и земляной грязью. Его любовница и мать должна быть скромной. Поэтому на тебе будет служаночье платье и никаких других украшений, кроме знаков Древних. Раньше Лира представляла, что возляжет с богом на алтаре из золота, в одеяниях древней царицы, но на деле все складывается иначе. Впрочем, сейчас она от того не печалилась, главное то, что будет после ритуала. И кстати… — Расскажи, — леди старалась придать голосу равнодушного интереса, чтобы ведьма, не дай то Древние, не подумала вновь об ее, Лирином, слабосердии и жалости. — Что будет потом с милордом? Когда Папа Ромох его покинет? Но Альма, казалось, даже и не думала в чем—то уличать Лиру. Она пожала плечами, пригладив рукой складку на своей юбке. — Ничего с ним не станется. Проснется, словно выпил накануне браги с полбочки, ничего не помня и с болью во лбу. Пройдет. — А ежели я понесу… — Ради того и затеваем все это! — с удивленным смешком воскликнула Альма. — Но ведь… мы еще не венчались… к этому только готовятся. А до того… негоже мне ведь… — Это оставь на мне в случае чего, — твердо заявила ведьма. — Но я уверена, что никому не будет дела, если ты понесешь от будущего мужа. Венчают вас в любом случае, так и не все ли равно когда меж вами случится любовь? Особенно здесь, в глуши и дали от порядков двора. После ритуала, ты снова возляжешь с лордом, уже в поместье. И если он сам не возжелает, то я решу это по-своему. Валирейн кивнула. И все же совесть ее не глодала бы, если б все случилось уже после свадьбы… — Мы бы не торопились с этим, мы бы дождались венчания, если б не явление этого проклятого одноглазого пса, — горячо заверила ее Альма. — Но теперь ждать нельзя. — А что если… если он прознает о беременности, если захочет помешать… а если он… Ведьма усмехнулась. — Раньше такие вопросы не беспокоили твою кудрявую голову. Зачем по—твоему боги дали тебе меня? Стоит тебе понести, стоит плоду укорениться в твоем чреве, как любая тварь, присланная Гаракасом, почует в этом мире истинного бога, и не посмеет сунуться к его благословенной матери. Об остальном я позабочусь. — Древние любят меня, раз ты останешься со мною, — Лира вновь почувствовала, как в уголках глаз скапливается влага и отвернулась, боясь показать ведьме свою слабость. — Конечно, любят. Но не сильнее, чем тебя люблю я. Валирейн все—таки не сдержалась и кинулась к ведьме, быстро, будто змея, сама от себя не ожидая такой смелости. Она замком сцепила руки у Альмы за спиной и прижалась щекой к ее груди. — И не вздумай отстраняться! — приказала Лира дрожащим голосом. — Даже не вздумай! Ведьма засмеялась и молча обняла ее в ответ. Позже они легли спать, сдвинув лежаки ближе к костру и друг к другу. Альма прижалась к спине Лиры грудью, и леди чувствовала биение ведьминого сердца, мерное, нечета ее. Валирейн в середине ночи стало вдруг не по себе. Верно, все из—за непривычного места сна и будущей авантюры. — Все случится утром? — Не слишком рано, — Слова Альмы щекоткой отозвались у ее шеи. — Твою пропажу заметят где—то к полудню, может раньше, если Сорка не дотерпит и пойдет тебя будить. Лорд без сомнения сам подорвется на поиски. С Дормондом вызовется Галлир, он его сюда и приведет. Мы успеем завершить ритуал до того, как хватятся уже и лорда. — А если с милордом захочет идти и сир Варой? Или… еще кто—то? Биро, о боги… если Биро… —  Оставь думы Галлиру, этот вечно пьяный бес знает свое дело. Он придумает, как всех их миновать. Думай только о своей задаче. Но ее-то дело самое простое — возлегай себе на жертвенных камнях с раздвинутыми ногами и умащенным лоном, терпи коли будет больно, и сердцем думай о Древних. Она боялась, что сиру Галлиру не удастся отвязаться от Вароя, и тогда их ждет беда. Но раз Альма говорит, что дело сделается как надо, раз она спокойна и уверенна, стоит и Лире поступать так же. В конце концов с ними боги и благодать Лима. Сон пришел быстро. *** Черное небо. Ни звездочки, ни вспышки. Дрожит в такт колесам телеги, шуршит, будто наброшенный на живого саван. Через мгновение она осознала, что это настил повозки, в которой она едет боги знают куда. Биро рядом. Смотрит так сочувственно, так жалостливо, хочет что—то сказать, но теряется. Чувствует вину? Она ничего не чувствует. Только легкость, будто перед прыжком в бездну, к которой стоит спиной и все никак не может обернуться. Еще не готова осознать правду, или не может понять — что из всего этого правда. Камень, огонь, ведьма, любовь и ложь. Камень, огонь, ложь… — Как? — спрашивает она, глядя на своего защитника. — Как мы к этому пришли? Она опустила растерянный взгляд на свои связанные руки. — Приготовься, — Альма обернулась, заслышав мужские голоса, идущие из коридора ниш. Ее горящие в полумраке глаза на миг осветили залу. Веревка натирала запястья и щиколотки, Лира устала стоять с поднятыми кверху руками, но повиснуть на них было бы еще хуже. Лицо свело из—за куска тряпья у нее во рту. Сердце колотилось. Тяжело дышать, будто воздух ускользает обратно из носа, как ни хватай. Боги, как близко, боги… Тошнота подкатила к горлу, свет! факелы! идут! Ее замутило до потемнения в глазах, но увиденное следом вмиг развеяло туман. Биро с ними! О нет, нет… —… Да что ей здесь делать, тепличной девочке? — Кто знает, милорд? Надо б проверить. Матрона ее говорит, дескать госпожа после смерти служанки сама не своя. — Да, видел… подери меня бес! Ты?! Альма усмехнулась. Небо дрожало под дробный стук колес, спотыкающихся о камни. Они ехали слишком быстро, но куда? В Лим? На Фандия? В имение Оронца? Куда их везла телега, груженая телами, почему ее руки связаны, почему такое сосущее чувство внутри, о чем оно говорит? Она опустила глаза, испугавшись, что небо рухнет. Биро снова сидел рядом. Или никуда и не уходил? — Зачем ты пошел с ними, дурачок? — жалостливо протянула она. — Все должно было быть по-другому… Все должно было быть по-другому. Что—то подсказывало ей, что в этих словах и кроется суть. — … мы же тебя похоронили! — Вы похоронили ведьму, но не меня, — насмешливо фыркнула Альма, подбоченившись. — Опусти меч, милорд, поговорим. — Как ты… что… проклятье! — лорд заметался зверем, бросая взглядом искры то на сира Галлира, то на Биро, стоящих за его спиной. — Куда вы меня привели?! — Незнакомое место? — засмеялась Альма. — Здесь твои предки сношали зверей в угоду богам. — Так… отпусти девчонку, а потом я с тобой разберусь, сука ты… — Что, совсем не узнаешь меня? — Узнаю девку, которая должна была сдохнуть. — Я тоже тогда думала, что ты меня убьешь, — ведьма подошла ближе и наклонилась вперед. — На, приглядись. Что, и по глазам не узнаешь? Милорд мрачнел с каждым ее словом. — Идите отвяжите девочку, а я закончу это представление… — велел он своим спутникам, но те не сдвинулись с места. Рваные лоскуты воспоминаний плохо пришивались друг к другу. Не то, что это ровное шуршащее полотно черного неба, сплошное, как гладь затихшего моря. Не небо, дура, мы же уже поняли, что это тряпичная крыша телеги. Неба не существует и богов тоже. А ты существуешь? — Попей. Давай. Ты не пила два дня. То-то так сухо во рту и глазах. Кто-то ей говорил, что без воды люди живут недолго. Хорошо. — Лира? Миледи. Пожалуйста, выпей немного. Я не хочу вливать ее в тебя силой. Правда, не хочу. Но если ты не выпьешь сама, мне придется. Она продолжала смотреть в небо.