Не светит ничего

Слава смотрит в телефон уже долго. В телефоне – твиттер. В твиттере – типа рецензия на Славино «Солнце мёртвых» от тех, кого не спрашивали. Экран периодически гаснет. Слава включает его снова. Он уже и ответ отправил, и ответ на ответ получил, а всё сидит. Замай бьёт Славу по плечу – вроде как весело, по-свойски, а глаза у него злые. Беспокоится. – Да хуйло он! Продул тебе, вот и бесится до сих пор. Он – это хайп-во-плоти. Заклятый Славин враг, хотя на самом деле нет. Хуйло он – это правда. Но Слава отлично знает, что сам Аксемерон на их баттл и свой проигрыш клал с разбегу. Иначе были бы новые треки или хотя бы нервные твиты. Иначе он бы не вышел в итоге с написанным на отъебись текстом. Иначе он бы не благодарил Славу так искренне и вскользь – как ножом под рёбра. И об этом Слава не может забыть, даже набухавшись под завязку. Слава тоже то ещё хуйло. Замаю он кивает, чтоб не дёргался. На свежевысранное мнение Мирона ему честно посрать сверху. «Слабый альбом», ха. Куда Славе до его огогогорода, конечно. Не, серьёзно, Слава прям как огурчик, перепил просто. И Замай перепил, иначе бы заткнулся уже. Иначе не выдал бы задумчиво: – Мне тут знакомый слил, что он в Питере сейчас. В клубе его видел, в «Ломоносове», на вечерине. Пойдём, что ли, морду ему набьём? Слава тянется за ближайшей бутылкой, делает пару жадных глотков и передаёт её Замаю. Слава смеётся, посылает Замая в пизду и разваливается на диване. Слава ждёт подходящего момента и выскальзывает в прихожую. Время детское. Слава не мажор и в рот мажоров ебал, но этот клуб знает, а набить морду лысому хуйлу – пиздатая же идея. *** – Нет, это пиздец какой-то! – Мирон, как по заказу, внезапно выходит на улицу через каких-то десять минут – подышать или что? – один, без своих клевретов, и это правда пиздец. Или – чудо. Как посмотреть. — А я, блядь, не поверил, когда мне сказали. Не чудо. Как ни посмотри – хуёвая была идея. Зачем Слава припёрся, зачем топчется у входа, точно трепетная малолетняя фанатка? Ну внутрь бы зашёл, охранник вроде косится странно, но гнать не гонит. Ну на хуй бы пошёл, вон до метро два шага, а до дома с уютной Кохой и вкусной водкой каких-нибудь полчаса, если с троллейбусом повезёт, ну. Но он стоит, молчит, пялится тоскливо на отсыревший элитный козырёк над мироновской головой. – Серьёзно, зачем ты здесь? – Слава уже не знает. Славу мутит. – Я понимаю, ты мне в твиттере ответил. Я б удивился, если бы нет. Но сталкерить меня по городу... это, блядь, за гранью. Слухи не врут, ты что, правда такой влюблённый, что ли? Тут бы Славе ему и двинуть. Тут бы ему развернуться и уйти или блевануть, например. В рот я тебя ебал, антихайп, все дела. Но он – молчит. И молчит, видно, как-то слишком красноречиво. Такой влюблённый Слава, на которого клал с разбегу предмет его любви. Клал, а теперь лыбится нехорошо, и глаза у него пустые, прям как у Славы, когда он в зеркало смотрит. – Ну пойдём за мусорки вон. – Как в плохом кино, Слава. Смотрел плохое кино? – Дам отсосать, если попросишь. За мармеладку. Ты ж за этим явился, нет? Внутри у Славы разливается горькая чёрная жёлчь. А может быть, вы хотите, чтобы Слава умолял выебать его в жопу без смазки, Мирон Янович? Или чтобы он спустил себе в штаны прямо здесь и сейчас, от восхищения, Мирон Янович? Как же Славу тошнит от этого всего. От того, что в его внутреннем голосе совсем нет яда или там постиронии, только беспомощная обида. От того, что ему больно. От выпитого. И больше всего – от того, что Мирон продолжает смотреть на него как на планктон. Включил мудака, чтобы Славе было легче. Подал реплику, на которую можно ответить одним только «Пошёл на хуй!» или кулаком в рыло. А Слава, конечно, не поймёт, что это игра, куда ему. Слава, конечно, послушно подхватит, хвостом завиляет, конечно. Да идите вы и вправду на хуй со своей ёбаной жалостью, Мирон Янович. Встать на колени хотелось для того хотя бы, чтобы увидеть, как у Мирона вытянется еблет. Ну и чтоб кроссы ему заблевать-таки, издевательски-белые посреди унылой питерской грязи. Или к его миронейшеству грязь вовсе не пристаёт? Славу ведёт, и Мирон подхватывает его за плечо, сбрасывает личину. Сука. – Да ты на ногах не держишься, дебила кусок. Сейчас... Он перехватывает Славу под руку, и Слава чувствует, как смещается его центр – тяжести, лёгкости, бытия, сознания. Слава висит послушно столько, сколько его держат, и не отсекает особо, что происходит вокруг. Не сопротивляется, когда Мирон заталкивает его в подъехавшее такси и называет его адрес. Не удивляется даже, откуда Мирон его знает. Центр бухается вместе с желудком в ноги, а потом подскакивает к горлу, как на американских горках. Такси едет. Слава сдерживает тошноту изо всех сил, умудряется дотерпеть до подъезда, до квартиры, до... *** Приходить в себя в обнимку с родным унитазом привычно и приятно. Во рту еблись опоссумы, вокруг бегает Коха, трётся о торчащие Славины коленки, в Славиной голове сонно и гулко, на Славиной коже отпечатались следы бережно-небрежных мироновских прикосновений. Их мало, не то что после исторической хуйни. Их хочется расчесать до крови, тереть пемзой под кипятком, не оставить живого места. Или хоть водички хлебнуть для начала. Слава привстаёт неловко, плюхается на сиденье, тянется к крану. Воды нет. Ни горячей, ни холодной, никакой. И, раз уж нет, до утра не будет. Слава живёт в той ещё дыре. У него специально на такой случай на кухне стоят две баклаги, но до кухни далеко, метров шесть по изломанному коридору, а Славе уже не плохо, но ещё не настолько. В кармане надрывается мобильник. В кармане джинсов, не куртки, странно даже, когда это Слава его туда пихнул? На экране высвечивается: «Мирон». Сука. Значит, пока упитый Славочка обмякал в объятиях своей неземной любви, этот гондон рылся в его телефоне, узнавал адрес, записывал номер... и всё от невъебенного человеколюбия, конечно. И Замай сука. Это из-за него у Славы на телефоне нет блокировки и есть адрес. «Ты ж, Славян, когда бухой, постоянно приключений на жопу ищешь и не сечёшь при этом ни хуя. Запиши тут, пригодится». Вот, блядь, и пригодилось. Можно спустить телефон в унитаз. Можно вырубить его. Просто – не отвечать. Слава жмёт на кнопку, подносит трубу к уху. – Нормально добрался, живой? – голос Мирона затягивает Славу, как паутина. Три слова – петля на шею. Три слова, и у него встаёт до звона в яйцах. Или у него всё это время стоял? – Да, заебись всё. – Заебись, как его кроет. – Дрочу вот. – Врать же нехорошо? Он спускает штаны вместе с трусами, сжимает член. – Говорить, в общем, некогда. Бывай. Слава пару секунд ждёт, но нет, это победа. Свергнутый король баттл-рэпа в очередной раз не находит слов. Вместо них – короткие гудки, и Слава заносит номер в чёрный список. Это поражение – дрочить на самом деле не хочется совсем, но холодный душ по понятным причинам не вариант, перетерпеть и отрубиться – не вариант, никаких, блядь, вариантов, и Слава сдаётся. Опускает голову, рукой с телефоном упирается в дверь, толкается себе в кулак, быстро и зло. Ему и фантазии никакие не нужны больше. Всё сегодня уже случилось – ничего не случилось. И если Славе хватило этого ничего, чтобы заработать стояк, хватит и для того, чтобы спустить. Сперма брызгает ему на лицо. Во рту солоно – то ли от неё, то ли от того, что он, кончая, до крови прикусил щёку. Не оргазм, а судороги. Мирону что, он пожмёт плечами и попрёт себе дальше, как будто нет никакого Славы. Как обычно. Славе что, он, может, завтра на трезвую голову и не вспомнит ни о чём. А если и вспомнит, хуйня. Ниже падать некуда, лежи себе спокойно в болотце, загнивай с головы. И рыпаться отсюда только вверх. Вот о чём весь антихайп, если вкратце-то. Слава вытирает лицо и руки, бросает полотенце на пол, бредёт на кухню. Воды в баклаге – ровно на один чайник. Водки в холодильнике – ровно на один стакан. И корма у Кохи достаточно, до утра точно. А завтра – опять надо жить.