Ветер бьет прямо в лицо, треплет грязную одежду, но андроид не чувствует холода. Пальцы ловко нажимают на некогда покрытые блестящим лаком клавиши, но музыка отчего-то не кажется сейчас такой приятной, как была когда-то в ставшем родным доме Карла. Минор едва ли не бьет по ушам, а где-то внутри что-то отчаянно вопит: «так не должно быть!». Все нужные мысли – вот-вот предстоит важная вылазка – испарились еще тогда, на крыше Стрэтфордской телебашни, словно растворились в «бьющих по живому» пятнах голубой крови. Руки застывают над четно-белой клавиатурой инструмента, отказываясь опускаться и снова нажимать на клавиши, а мысли снова и снова возвращаются в тому моменту, когда Норт без колебаний произносит резанувшее слух «убить». Маркус поднимается на ноги тихо, медленно, словно не желая доверять им. А взгляд невольно скользит по полуразрушенной, открытой летящему с неба снегу комнате, желая обнаружить знакомый силуэт в дверном проеме, лишь однажды появившийся там. Но этого не будет, и андроид знает слишком хорошо, чтобы позволять себе даже надеяться.
Все мысли разбиваются о землю, едва за спиной слышатся осторожные шаги. «Сердце» замирает в груди, «выгоняя из легких воздух», но стоит обернуться – все встает на свои места. Норт держится чуть отстраненно, говорит что-то, кажется, совсем не то, о чем хотел бы слышать Маркус. Но нет ни сил, ни желания врать, отлынивать, пытаться избежать того, к чему она, как бы невзначай, ведет уже так долго. Слово за словом, и вот уже слишком поздно просто так заканчивать разговор. Кожа расходится, между пальцами глухо трещит искра. Но это не то. Совсем не то, что должно быть. Совсем не так. Где-то звенит мысль о том, что он и без того давно знал о прошлом этой девушки, что слишком очевидно все было… о том, что не то он
искал в ее памяти.
Хруст камней и осколков под собственными ботинками кажется сейчас слишком громким, чтобы мысли не разбегались по уголкам сознания так быстро, а зрение так жадно ловит слабое движение впереди, что, кажется, по всему телу проходится видимый разряд. В глаза бросаются светлые волосы, и все тут же встает на свои места. Слова застревают где-то в горле, тело словно перестает подчиняться, а во взгляде вновь вспыхивает какой-то совершенно непонятный, но такой нужный огонек. И сейчас, именно сейчас, когда руки, не слушаясь, едва ли не до хруста в «ослабевших» шарнирах сжимают податливое тело, RK200 готов проклинать себя лишь за одну мысль о том, что Саймон действительно мог не вернуться. За то, что позволил себе не верить в него. За то, что ловил себя на мысли, будто те PL600, стоявшие на витринах CyberLife, хоть сколько-нибудь похожи на него. И именно сейчас андроиду кажется, что все обязательно будет хорошо – не может быть иначе.
Уверенный шаг, отзывающийся каким-то безумный восхищением, до дрожи пробивающим механическое тело. Его слова эхом подхватывают идущие за ним андроиды, все, как один, повторяя однообразные фразы. А слух четко ловит выделяющийся голос – всегда такой спокойный, но в то же время пронизанный едва заметными нотками печали и отчаяния, будто у побитого щенка. И взгляд такой же буквально прожигает сейчас спину Маркуса – наверное, он ощутил бы это едва ли не физически, будь действительно человеком, но сейчас лишь одна мысль о том, что взгляд голубых глаз действительно устремлен на него, почему-то придает уверенности. А, может, и не так все вовсе – только чудится, но разве важно это сейчас?
Выстрел за выстрелом, а в голове лишь мольба о том, чтобы снова не потерять ту безумно важную часть себя, которой он не нашел еще определения.
Гуд взволнованной толпы в полуразрушенном помещении не дает сосредоточиться. Маркус окидывает взглядом оставшихся и чуть слышно выдыхает, ловя взглядом скользнувшую среди андроидов и замершую не так далеко пшеничную макушку. Он давно уже решил для себя, что только люди не поймут насилия так быстро, как хотелось бы, но Норт и Джош продолжают, подобно демону и ангелу, спорить о том, каким языком стоит говорить с живыми, пытаться навязать свое. RK200 четко понимает, что значит тот взгляд, которым уже открыто кидает на него девушка и, кажется, начинает отчасти верить в то, что когда-нибудь сможет посмотреть на нее точно так же. Саймон же, как всегда, немногословен. Он не пытается переубедить, сказать что-то свое – лишь поддерживает и чуть прикрывает глаза, отчего-то не желая видеть реакцию черноволосого.
***
Саймон никогда не понимал, почему люди так жестоки с андроидами. Не понимал, почему те не хотят и думать о том, что созданные ими машины могут оказаться действительно живыми. Не понимал, зачем глушат все эмоции красным льдом. Ровно до тех пор, пока сам не научился чувствовать.
Он неоднократно ловил предназначенные Маркусу взгляды Норт, силясь понять, что в них такого, чем они так ярко выбиваются из общей массы. Но все встало на свои места именно в тот момент, когда, чуть севшим голосом попросив лидера девиантов вернуться, он вышел из небольшого помещения и, завернув за угол, зачем-то остановился. Пожалуй, PL600 никогда не задумался бы о том, способен ли любить, если бы не услышал тихие слова девушки и едва различимый треск расходящейся на руке кожи. Никогда не задумался о том, что действительно значит чувствовать, если бы не ощутил что-то до одури странное, словно вся его система трещит по швам, а биокомпоненты разрываются без всякий видимой причины. Ноги словно приросли к прогнившему полу Иерихона, но уже спустя несколько секунд почти беспамятства перед глазами медленно плыл длинный коридор.
***
RK200 отчего-то верил, что зажатых в тесный круг девиантов спасет непонятное, явившееся из неоткуда чудо – именно в это ведь и верят в безвыходной ситуации люди? Он не понимал, почему все обернулось именно так, почему «живые» отказались слышать. Но, может, сейчас..?
С губ срываются неуверенные слова, чуть дрожащие, словно не хватает воздуха на чистую строчку. Маркус не знает, как это должно помочь, но вступивший третьим такой же неуверенный, едва различимый, голос словно прогоняет по спине дрожь. И снова андроид будто чувствует чужой взгляд на себе, но в этот раз отчего-то уверен – он действительно устремлен лишь на него.
Предстоит еще долгий путь до принятия людьми прав андроидов, но все уже точно понимают одну простую истину: это уже неизбежно. Девиантность более не ошибка.
***
Холодная комната какого-то старого дома, где расположился ныне лагерь девиантов, едва освещена догорающей свечой на покосившемся столе, но это лишь придает атмосферности общей картине. Андроид сидит на краю пыльного дивана, устроив руки на коленях и опустив голову – словно оставленная кем-то сломанная кукла. Пшеничные волосы чуть взлохмачены, едва заметно выбиваются лишь несколько прядей, но даже так кажется, словно PL600 давно уже не заботит собственное состояние. В полумраке отчетливо видны глубокие темные пятна под глазами – и невозможно сказать сейчас, было ли так всегда. Небесная радужка стеклом отражает чуть дрожащий огонек. И, возможно, невольный зритель счел бы его уже давно замершим навечно, если бы не мелко трясущиеся пальцы, сжимающие тонкую ткань одежды.
Прокручивая в голове картины их борьбы, невольно вздрагивал всякий раз, когда в памяти всплывал чуть потемневший силуэт лидера. И предназначенные черноволосому женское «Надо пристрелить». Саймон знает, что такое страх. Знает, кажется, как никто другой, но говорить об этом не станет никогда.
Дверь скрипит противно, режет этим звуком слух. Тяжелые шаги заставляют старые доски чуть прогибаться с едва различимым стоном. Взгляд невольно подрывается вверх, а механическое тело дергается, когда чужая рука ложиться на плечо. И взгляд глаз голубых встречается со взглядом разноцветных.
Саймон никогда не понимал, зачем глушат все чувства красным льдом. Ровно до тех пор, пока сам не научился
любить.
