Последний лист

Она решила, что умрет, когда слетит последний лист. Не так страшна болезнь ее, и взор почти кристально чист, ее подруга вне себя от горя — как ей потерять ту, с кем привыкла разделять и радость, и печаль утрат? И Сью старается скрыть плач, и говорит ей: не смотри. Осенний ветер, как палач, у старой осени артрит, летят с плюща, летят листы. Считает Джонси: «семь… шесть… пять…» Глаза ее почти пусты, но Сьюзи борется опять: «Давай бульон тебе сварю или нагрею молока? Да ты пойми, пойми, молю: ты мне ужасно дорога, не смей, не смей так умирать, не оставляй меня одну… Не заставляй же выбирать дорогу, что ведет ко дну!» Считает Джонси: «Два… один… остался лист на том плюще». И Пневмония-господин в своем потрепанном плаще накрыл весь город хладной мглой, что не исчезнет и к утру… И Сьюзи плачет за стеной. Сказала Джонси: «Я умру». Да что тебе далась та смерть, ей хочет Сьюзи закричать, ведь стоит только посмотреть, не нужно так рубить сплеча, ведь будет скоро первый снег, и будет скоро Рождество, и самый злобный человек слегка поверит в волшебство, и будешь платья себе шить, и будешь польку танцевать, зачем же на тот свет спешить и так по смерти тосковать, ведь я люблю тебя, люблю, и мне плевать на чудеса, я отвоюю жизнь твою, не отпущу на небеса! Задернув шторы, Сью идет к художнику, что пишет… нет, не пишет он, а только ждет тот самый главный свой сюжет, шедевр, что вмиг превратит в Творца его из ничего, в ту лучшую из всех картин, бессмертной сделавшей его. Сью, тихо плача, говорит: вот вбила в голову каприз, сказала, мол, умру тогда, как упадет последний лист, а доктор мне сказал, что шанс большой — 50 на 50… Как же продолжить ей дышать? Как умереть ей помешать? А Берман наливает чай и смотрит на забытый холст, и отвечает: мелочам мы все подвержены, небось. Иди домой, малышка Сью, да лишь не открывай окна, доверься моему чутью — ты не останешься одна. Проснулась Джонси. Кашля нет, но просит Сью: открой окно! И лишь забрезжил тусклый свет — они увидели одно: как символ жизни и надежд на хрупкой веточке повис, как укоризна для невежд, тот самый, тот последний лист. Шедевр сотворен уже. Средь ночи он один не спал. Художник маленькой душе жизнь трепетно нарисовал. И Джонси говорит: хочу, наверно, все же молока. А Сьюзи говорит врачу: ведь есть надежда, есть пока? А врач кивает: да, теперь ее жизнь точно спасена. И Сью бросается за дверь — а Джонси смотрит из окна — и ни одна из двух подруг не замечает ничего. Потом же Сьюзи видит вдруг пустую комнату его… А где художник, тот творец, что смог спасти ее от слез? В больнице встретил свой конец — простуда и туберкулез. Но Джонси весело поет, в груди намека нет на свист… Сью молча смотрит на нее. В окне висит последний лист.