Рандеву, где его никто не ждал

— Мистер Вашингтон, сэр! — Джон привычным жестом подносит руку ко лбу, натянуто улыбаясь генералу — тот снисходительно хлопает Лоуренса по плечу, отчего солдат едва заметно вздрагивает. Он не совсем уверен, какой степени фамильярность может себе позволить прямо сейчас, поэтому лишь неуверенно переминается с ноги на ногу. — Давно не виделись, Джон, — кивает Джордж, в глазах ни тени осуждения, только теплота, которая обычно зажигалась там при взгляде на Гамильтона, и с деловым видом поправляет синий воротник. — Так точно, сэр, — Лоуренс нервно повторяет жест генерала, и тот приподнимает бровь. Что ты творишь, Джон, мысленно костеря себя на все лады, он неловко что-то хмыкает и тупит взгляд. — Джон, расслабься, — мягко басит Вашингтон, и от неожиданного звука Лоуренс подскакивает на месте. Он смятенно поднимает взгляд, но, наткнувшись на успокаивающую улыбку Джорджа, берет себя в руки и кивает, чуть более свободно. Вашингтон открывает рот чтобы сказать что-то еще, но его прерывает чей-то радостный вкрик за их спинами, а мгновение спустя на обоих мужчин налетает Александр Гамильтон собственной персоной. — Алекс! — облегченно выдыхает Джон, и тут же осознает — его руки обвиты вокруг плеч друга, а их лица как-то слишком уж близко друг к другу. Он не чувствует, но знает — его лицо сейчас будет покраснее самого алого заката Южной Каролины, потому Лоуренс резко шипит и отстраняется от юноши, который, кажется, ничего и не заметил. Освободившись из объятий Джона, Гамильтон кидаетя к Вашингтону, уже успевшему насторожиться, — не подменили ли Александра по пути сюда? — успевая, однако, вовремя вернуть себе контроль, все еще позволяя радости сочиться из каждого его движения, из каждого слова, и протягивает руку. — Сэр, — вежливо склоняет он голову, и тот усмехается в ответ. — Опустим формальности, — губы слегка изгибаются в улыбке, а пальцы смыкаются вокруг ладони Гамильтона. Тот, в свою очередь, согласно кивает, довольно быстро возвращает свое внимание Лоуренсу, как-то тихо мнущемуся в сторонке, и делает несколько шагов другу навстречу. — Эй, Джон! — Александр ухмыляется, почти так же, как и в их последнюю встречу. В ответ Лоуренс протягивает руку — они обмениваются рукопожатием, — и тоже радостно смеется, когда Гамильтон продолжает, — Привет, дружище! — А ты совсем не изменился, — подмечает Джон, окидывая взглядом такие знакомые кофейные локоны, задорно блестящие глаза, и Гамильтон хихикает, словно маленькая девчонка, которой только что сделали комплимент. — Ребята уже тут? — интересуется Александр у них двоих, словно невзначай, с интересом оглядываясь вокруг. Вашингтон укоризненно фыркает, Джон лишь отрицательно качает головой, а по лицу пробегает едва заметная тень. — Совсем скоро будут, — заверяет он Гамильтона, и тот кивает, секунду оценивающе скользя взглядом по как-то грустно мерцающим глазам, по русым кудряшкам, а потом уверенно хлопает друга по плечу и начинает оживленно о чем-то рассказывать, активно жестикулируя. Это длится какое-то время. — Ребята, — вдруг громко басит кто-то неподалеку, и к ним подскакивает Геркулес — такой же, каким они его все помнили: жесткие кудряшки, напоминавшие всегда Александру аккуратную кучку древесного угля, кармазиновая повязка, широкие плечи и приветливая улыбка. — Геркулес! — Гамильтон, решивший, видимо, взять на себя обязанность привествовать всех появляющихся, подскакивает к нему, и оба синхронно хлопают другого по плечу: Александр — мягко и ловко, Геркулес — со всей дури, «по-дружески», так он это звал. — А ты всё не меняешься, — подмигивает Маллиган, и взмахивает рукой в приветственном жесте, чуть кланяясь, — Джон, Генерал, к вашим услугам! — Выпендрёжник, — шутливо фыркает Александр, по лицу бегает озорная улыбка, а в глазах пляшет довольный огонек. — Чья бы мычала, — скрещивает руки на груди Геркулес, но тут же переключается на нечто, куда более его интересующее, — Выпить не найдется? Джон закатывает глаза, открывает рот, собираясь уже было ответить, но кто-то мурлычет над его ухом, заставляя испуганно вздрогнуть. — А тебе лишь бы выпить? — лукаво прищурившись, вопрошает Томас Джефферсон, а когда Лоуренс с презрительным шипением отстраняется от него, он встает в полный рост и чуть склоняет голову набок, расплываясь в хитрющей, почти кошачьей, улыбке, которую Гамильтон всегда называл «дьявольским оскалом». Александр же, ко всеобщему удивлению, не спешил язвить в ответ, а лишь прошествовал к Томасу, который уже успел едва заметно напрячься, улыбнулся, и протянул руку. — Выглядишь мерзко, как всегда, — заявил он, и Томас с облегчением принял рукопожатие — нет, с ним всё в порядке. Джефферсон, как обычно со всем парадом, высокомерно улыбаясь, оторвался от Александра и поспешил поздроваться со всеми присутсвующими. Маджентовый костюм резал глаза, манера подбешивала всех и каждого, но в остальном он был крайне очарователен — мягкий, вкрадчивый голос, словно струящийся лиловый бархат, усыплял бдительность, уверенная осанка, жестикуляция, то и дело вздрагивающие шокаладные кудряшки, колючие щеки с его неизменной ухмылкой, всё это располагало. — Кого я вижу? — Томас замирает с открытым ртом и оборачивается в сторону человека, посмевшего его прервать. Однако в следующую же секунду по его лицу растекается радостная улыбка, и он делает шаг в сторону юноши — высокий, статный француз, почти точная копия его самого, словно их обоих бережно вырезал из камня один и тот же мастер. — Мисье Лафайет, — он чуть склоняет голову в приветственном знаке, и собеседник повторяет жест, задорно улыбаясь всем подошедшим. — Ну что, — с намеком на озорство в глазах интересуется он, и по лицу растекается привычная уверенная ухмылка, покорившая не одно дамское сердце, — как жизнь? — Лаф, — укоризненно цыкает Джон, и француз разражается хохотом. — Ну что, все в сборе? — Гамильтон скрещивает руки на груди, на лице мягкая улыбка. — Похоже на то, — кивает Джон, а Томас с Жильбером переглядываются, в глазах обоих мелькает сомнение — говорить или нет. — Не все, — компания оборачивается на негромкую ремарку, и, к своему удивлению, не натыкаются на уверенную ухмылку — Джефферсон тупит взгляд, подобно Александру складывает руки на груди, пальцы нервно проходятся по блестящему металлу трости. На секунду повисает молчание, а в следующий миг взгляды Джона, Геркулеса и Вашингтона мрачнеют, почти одновременно. — Алекс, — тихо окликает Джон, и осторожно касается пальцами плеча друга, — тебе не стоит с ним разговаривать. — Джон… — Гамильтон не успевает ответить, лишь резко вздрагивает и, просомневавшись какую-то секунду, оборачивается на каблуках — все повторяют, устремляя глаза за собственные спины. Беззвучно, медленно, Гамильтон выходит вперед, старась плечами загородить прибывшего от неодобрительных взглядов друзей. Он останавливается в полуметре от него, чуть прислонив голову, и не без усилия поднимает взгляд — всё верно, перед ним стоит он, точно такой же, каким он его помнил. На лице вместо обычной, натянутой улыбки, что всегда так раздражала Александра, какое-то грустное умиротворение, в глазах приглушенное мерцание — кажется, сожаление, может, печаль -, на руках, когда-то до побеления костяшек сжимавших обжагающий металл пистолета, давно запекшаяся, — да что уж там, почти смытая! — кровь, за плечами — долгая жизнь, полная смертей, полная шепотков, полная разочарований, полная боли, пустых улыбок. Аарон Бёрр. Джон морщит нос и едва слышно хрипло выдыхает, когда Александр протягивает Аарону руку. — Аарон Бёрр, сэр, — тянет он, и плечи Бёрра непроизвольно напрягаются, когда он делает то, что не смог сделать. Не смог, еще тогда. Не смог, когда было нужно. Не смог, когда всё было на карте. Не смог, пока не стало слишком поздно. Он с видимым усилием смотрит в глаза другу — Бёрр гадает, имеет ли право так его теперь называть -, и видит печаль, видит жалость, видит даже толику, самую малость, крошечную звездочку искренней дружеской радости; Аарон Бёрр не видит ненависти, не видит презрения. В следующую секунду он с удивлением обнаруживает себя крепко смыкающим пальцы вокруг ладони Александра. Никто не услышал разочарованного вздоха Джона Лоуренса. С тех пор не прошло ни секунды. Джон Лоуренс мертв уже пять сотен лет.