Преданность

Диппер ничерта не меняется. Всё такой же упрямый до тошноты, только теперь причина его упрямства с их отношений в целом сместилась на более мелкие, до обидного незначительные вещи: «Нет, Сайфер, ты не можешь убить моего препода только потому, что он меня невзлюбил. Сайфер, нет, нет, ты не устроишь войну, потому что тебе скучно. Сайфер, ну ёб твою мать, вали развлекаться на другую планету, если так припёрло». Так упрямо цепляется за своё глупое, человеческое — и лучше ему не знать, что человеческого в нём уже — хоть с лупой ищи. Сайфер, Сайфер, Сайфер… И — сорванное «Билл» хрипло-голодно на ухо, вцепляясь хрупкими пальцами в плечи и вжимаясь куда-то прямо в самый центр, самую суть того, что является Биллом Сайфером. Не меняется. Всё так же смотрит большими наивными глазами маленького ребёнка — и плевать, что ребёнку недавно минуло тридцать. Преданно смотрит. Кажется, именно этой преданности Билл и ждал, клеймя человека своим знаком. Билл знает, что такое преданность. Он уже давно сбился со счёта, сколькие были преданы ему — и преданы им — за всю его мучительно долгую жизнь. Сколько в его честь построено храмов, прочитано молитв, принесено жертв — преданность, преданность, преданность… страх. Мальчишка предан ему, как человек человеку, и это обескураживает. Обезоруживает. Обездвиживает напрочь. Диппер больше не смотрит на Билла так, будто хочет испепелить на месте и развеять прах по всему обозримому космосу, чтобы никогда не собрался заново. Теперь Диппер без него никуда и никто, и это очевидно обоим. Диппер ещё не знает, что Биллу надоело ждать. Ещё не знает, что и ему — тоже. Уморительно-правильное человеческое существование осточертело обоим. Иначе Пайнс не смотрел бы на звёзды так тоскливо-жадно, не отводил виновато взгляд, общаясь с сестрой. Он больше не чувствует себя частью этого мира. Билл дождался. Диппер ещё не знает, что умрёт через три дня. Что по дороге с работы его снесёт внезапно вынырнувший из-за угла грузовик. Ещё день его тело простоит — в закрытом гробу — в церкви, в которую он никогда не ходил. А потом, когда жалкую смертную оболочку опустят под землю, самого Диппера — то, что люди зовут душой, — Билл заберёт с собой, чтобы никогда уже не вернуть на эту смешную планетку. Пайнс будет зол, очень зол, но в конечном итоге останется благодарен, потому что терпеть снова и снова и изо дня в день притворяться, что всё это имеет смысл, слишком сложно для его патологически честного человека. Диппер Пайнс упрям, как целая сотня ослов — и Билл думает, что этого мальчишку ему преподнесла сама вселенная, повязав голубым бантиком сверху. Ещё и метку на лоб поставила, чтобы точно не проморгал. Диппер Пайнс не меняется — он уже поменялся катастрофически, и Билл думает, что, в общем и целом, его это вполне устраивает.