Найденыш

Батарея видеокамеры отчаянно издыхала, позволяя записать ещё немного. Мазки серого осеннего неба перетекали в беспорядочно кружащийся лес и, наконец, объектив остановился на темном пенящемся океане. Как бы строго не вопила на него мать, Ян продолжал стоять на самом краю скалы, вытянув руку с закрепленной на ней камерой. Было по-осеннему сыро и затхло, так, что невозможно было заставить себя вдохнуть. Океан пах холодом, йодом и, совсем слегка, серой, затаившейся на дне. Тряхнув головой, Януш отогнал наваждение: на секунду ему показалось, что где-то играет флейта. Камера дернулась и стала записывать пожухлую траву. Он мог бы вслушиваться в вопиющую тишину, пока уши не начнут кровоточить, но свист повторился. Свист был заливистым, как смех детей в немом кино или музыкальных спектаклях. Пугающим, по началу, могло показаться отсутствие других внешних звуков, но манящая мелодия, вливающаяся в слуховые каналы, словно горячая расплавленная масса стеариновой свечи, не оставляла времени для беспокойства. Травянистая подушка умело заглушала шаги, которые могли бы спугнуть мальчика. Флейта уберегала жертву от хруста веток, ломавшихся и сгибающихся под натиском внушительной фигуры. За спиной мальчика, шагах в четырнадцати, начинался стоящий частоколом сухой лес, поэтому, обернувшись, Ян не увидел ничего кроме голых поваленных стволов. Однако это была лишь иллюзия, весьма хорошая иллюзия. Ели бы он подошел поближе, еще не околдованный звуками флейты, то заметил бы, как нечто наблюдает за ним уже долгое время, издавая глухие рычаще-булькающие звуки, похожие не то на урчание пустого желудка, не то на шум, с которым кипит вода в пробирке, нагреваемой над пламенем спиртовки. - Тут так страшно, так высоко… Через три дня водолазы подняли со дна маленькое, худое изуродованное тело. Опознать в нем прежнего Януша стоило бы больших усилий, если бы не вязаная кофточка, увидев которую, мать принялась биться в истерике. Кожа была белого цвета и только кое-где на теле синели и багровели кровоподтеки, образовавшиеся, когда мальчик был еще жив. Насильственная смерть была очевидна, кроме того часть тела ниже пояса была настолько разорвана в клочья, что видны были тазовые кости. Удивительно, но, несмотря на всю эту ужасающую картину, лицо Януша было не тронуто, будто бы благословленное на вечную красоту. Его тело было истерзано, кости переломаны и размозжены от удара о скалы, но на лице не было ни одного увечья, ни даже простой ссадины. Опухшее и белое, оно все равно было прекрасно. Из приоткрытых губ вываливался распухший язык, а глаза тупо и бессмысленно таращились в небо, как набухшие желатиновые шары. Зрачки налились кровью, и только редкие зеленоватые пятна напоминали об их прежнем искристо-изумрудном цвете. Лицо матери мальчика менялось каждую секунду, то искажаясь холодным ужасом, то непонятной тошнотворной нежностью к своему маленькому мертвому сыну. Она уже не кричала, не билась головой о землю, а просто стояла около накрытого по шею Януша и, как рыба, судорожно глотала ртом воздух. Кажется, она хотела что-то сказать, но не находила слов, сжимая и разжимая воротник куртки ледяными пальцами рук. Вены на запястье и шее вздулись и пульсировали синими змеями. - Еще чуть-чуть и она помешается, - безразлично заметил кто-то из полицейских, - Уведите в машину, а мы пока все тут устроим. Две пары цепких рук подхватили женщину и потащили вверх от берега, к дороге, к убитому горем отцу. Она не сопротивлялась. - Что думаешь? – один из мужчин присел на корточки перед телом и отбросил брезентовую ткань. Мощный трупный запах окатил его с головой. - О, боже мой! – и поток рвотных масс вылился прямо рядом с начищенными до блеска ботинками. - О, боже мой! – тоненьким манерным голоском передразнил второй, в маске и с фотоаппаратом, - Пора бы уже и привыкнуть. Заходи почаще к нам в лабораторию, сладенький, очень нравится смотреть на твою кислую рожу. Вспышка. Еще одна. Кто-то ощупывает тело, с интересом просовывая пальцы в рваные обескровленные раны, снимает склизкие желтые ногти с пальцев, надавливает на вздутые розовые соски и область легких. Кажется, с каждым нажатием тело вот-вот норовит лопнуть, завалив все вокруг смачными кусками своего содержимого. Живот вздут до предела, трупные пятна покрыли весь низ туловища до груди так, что оно стало синим, часть кожи начала сходить, оставляя гниющие зловонные раны. Вместо промежности и половых органов было только опухшее фиолетово-черное месиво, а на груди и руках багровые вмятины от сильных гигантских рук, пузырящиеся гнойниками. - Не смей блевать на месте преступления, олух! - Простите, детектив… Полиция еще долго возится на месте, водолазы обшаривают дно посеревшего океана, фотограф делает еще несколько снимков мертвого мальчика, после чего встает в полный рост, снимает маску и берет из общей коробки мягкий пончик, облитый сладкой розовой глазурью. Работа прекращается только тогда, когда молодой помощник в промокших туфлях и измазанных глиной брюках приносит детективу разбитую цифровую видеокамеру модели Sony. - Она лежала среди камней, вымокла немного. - Хорошая работа, - детектив довольно щурится и складывает искореженный корпус камеры с застрявшей в нем кассетой в пластиковый пакет. Никто из блюстителей порядка не мог знать, что за ними так или иначе ведется наблюдение, ведется с того самого момента, как изуродованное тело Януша прибило к голому каменному пляжу. Едва ли кто-то из тех людей, что упаковывали труп и грузили его в машину, мог услышать глухое ревнивое порыкивание, нетерпеливое переступание окостеневших деформировавшихся ног по иссохшей траве и постепенно стихающий треск веток: погода предвещала жесточайшей силы шторм, рваный ветер бил в лицо солеными брызгами.