Сломан

Все в порядке. Да, именно так он говорит Мерлину и Рокси, у него все хорошо, отлично, великолепно. Лучше и быть не может, а где-то там в душе вина кислотой разъедает корку на ране. Гарри Харт мертв, лежит безжизненным телом возле церкви в Кентукки, небо было такое яркое, почему-то думает Эггси, наливая себе очередную порцию виски. Сколько он выпил? Бутылку или две? Судя по звуку их все же было три, а слезы все также текут по щекам и не останавливаются. Да и смысл их останавливать, пусть бегут, может завтра станет легче. Легче не становится, он снова возьмет тонкое лезвие и сделает надрез. Закурит, и будет тушить об себя окурки и рыдать. Ему хочется верить, что это легко прекратить. Он повторяет это каждую ночь, засыпая на диване в его гостиной. Каждое утро он находит силы встать с дивана, умыться, одеться, уложить волосы, прямо как у Гарри, думает Эггси мимоходом, и снова идти туда, где все напоминает об ошибке, об оплошности, о слабости, он находит силы улыбнуться новому Ланселоту и Мерлину, занимающему место Артура и сказать что он в порядке. Все в порядке, как и всегда. Все отлично. Мишель улыбается. Сын нашел работу, увез их с дочкой от Дина, купил новый дом, ближе к садику, школе. Улыбается, когда слышит об успехах сестренки и мрачнеет, когда она спрашивает о работе, отмалчивается или переводит тему. И сердце у женщины ноет: что-то не так, о чем молчит любимый сын, что его тревожит? И однажды Гэри сознается. Женщина гладит мальчика по волосам, а он плачет и говорит, говорит о службе, о потере, о чувствах. И сердце матери разрывается от эмоций, ведь ее ребенку так плохо, а сделать она ничего не может. Да и злость на Галахада давно утихла, не виноват он, а она была на эмоциях, не совладала с собой. После того вечера, когда Эггси пришел в себя, она пообещала никому не говорить о его работе, просила лишь, пусть он хотя бы будет осторожен. Сын пообещал. И теперь, каждый раз, когда мать спрашивала о делах на работе, он лишь говорил: Все отлично, мама. Лучик. Иначе назвать Анвина у Мерлина язык бы не повернулся. Мальчик с большим сердцем, доброй душой, казалось видит их насквозь, потому что откуда он мог знать о не самом благородном происхождении Персиваля? Или откуда он узнал о его любви к винтовкам и шотландскому скотчу? И теперь он угасал изнутри. Внешне все было таким же, он улыбался, шутил, подначивал, но что-то в нем надломилось и умерло. Все движения словно скопированы с его покойного друга или того хуже, выполнялись на автомате. Временный глава Кингсмен пытался помочь, но штатный психолог не нашла ничего того, что мешало бы новому Галахаду работать. Попытки расшевелить юношу ни к чему не привели, он все так же отмахивался, отшучивался или переводил тему в другое русло. Он медленно угасал, умирал без дела и от горя, и словно оживал под выстрелами и погонями. Ручное английское солнце — сказала о нем Моргана. Он согревал всех, забывая о себе. Почему? Сотый раз спрашивает Гарри Харт, смотря на спящего под капельницей Эггси. Зачем полез под пули? Зачем так рисковать ради старого агента, который и пользы мало приносит, и в жизни невыносимая сволочь? Ответ лежит близко. Любит. Мальчик любит без памяти, преданно, самоотверженно. Умрет, а любить не перестанет. Пищат приборы, медленно вздымается грудь. Руки у Анвина в тонких полосках, в круглых ожогах. Позже он узнает, что его мальчик тушил об себя сигареты, много пил и почти вскрыл вены. А сейчас он лежит перед ним, такой беззащитный, уставший от этого мира. Он открывает глаза. Ненадолго, минуты на три. Приборы оглушают своим писком, органы целы, но шрамов будет много, да и реабилитация обещает быть долгой. Гэри снова в сознании, смотрит и не верит. Он слишком устал, он больше не может. Он снова закрывает глаза. У Эггси Анвина остановка сердца.