Prisoners Of Fate

Лайт понимал, что пребывание в камере под ежедневным наблюдением было гораздо хуже, чем наручник на руке, буквально приковавший его к Риюзаки. По крайней мере, так казалось сначала, потому что к концу первого дня его мнение сильно изменилось. Относительная неподвижность детектива превратила его в простой булыжник или балласт, что крепили к ногам заключенных в тюрьмах, для Ягами. Лайт весь день провел на одном месте, не в силах дернуть цепь так, чтобы L наконец свалился со стула и прогулялся хотя бы до ванной, и это пугало. Мало того, что беднягу обвиняли в убийствах, о которых он даже не помнил, так еще и проверяли исключительно жестокими способами, переходящими всякие границы разумного. Прикованность к Риюзаки считалась, так как этот парень сам по себе переходил эти границы. Но у Лайта была надежда. Он верил, что хотя бы к концу дня L сдвинется с места и потянет «друга» за собой, поэтому считал часы до ночи, словно нетерпеливый ученик считал минуты до перемены. Наконец, Риюзаки разослал всех участников расследования по своим комнатам, подал знак Ватари, проверил камеры и… Продолжил сидеть, ковыряясь ложкой, которую по обыкновению держал двумя пальцами, в пустой чашке из-под кофе. Лайт не выдержал. — Послушай, Риюзаки, — проговорил он сдержанно, но в противоречие самому себе принялся прожигать «сокамерника» взглядом. — Я могу задать тебе пару нескромных вопросов? Темные, неживые глаза с неизменно черневшими под ними кругами пристально уставились на Ягами. — Из всех нескромных вопросов, которые могли бы прийти тебе в голову, я могу ответить на два: гигиена и сон, — бормотание Риюзаки эхом отскакивало от пустых высоких стен. — Бинго, — нахмурился Лайт и сложил руки на груди. — Итак, умник, как ты собираешься раздеваться, если у тебя на руке цепь? Детектив, кажется, моргнул впервые за эти минуты. — Ты так сильно хочешь увидеть меня раздетым, Лайт? — съязвил он с несменяемой невозмутимостью в голосе. Прежде чем Ягами, мгновенно вспыхнув, приготовился дать такой же колкий ответ, в чем L не сомневался, он продолжил: — в любом случае, наручники у нас обоих находятся лишь на одной руке, что не препятствует снятию никаких предметов одежды, кроме верхней. Не думаю, что, если мы будем на время нанизывать ее на цепь, как бусины на нитку, эта часть одежды будет мешать или, того хуже, вызывать отвращение. — Риюзаки подцепил двумя пальцами все ту же ложку и облизал ее. — От тебя, вроде бы, вкусно пахнет. Лайт был слишком усталым и злым, чтобы соглашаться на такие крайности. Его сейчас раздражал любой недочет, а в их с Риюзаки новом совместном стиле жизни этих недочетов было предостаточно. — Ты предлагаешь спать и мыться, будучи связанными цепью, посередине которой болтаются наши вещи? — парень стиснул зубы и резко встал из своего кресла, что заставило Риюзаки пошатнуться в своем. — Именно так я смогу быть полностью уверен, что ты не Кира, — пожал плечами он. — Сейчас мы можем пойти в душ, а потом я попрошу Ватари принести сюда матрас для тебя. Я не буду спать. Перед Лайтом тут же возникла картина: L, все так же неизменно сидящий в любимой позе перед мониторами, и он сам, посапывающий прямо под креслом с приподнятой рукой в наручнике, нелепо болтающейся в воздухе. Сказать, что эта картина была устрашающей — ничего не сказать, поэтому, окончательно потеряв контроль над собой, Ягами встал прямо перед Риюзаки, драматично громко опустив руки на спинку его кресла, и смерил «сокамерника» убийственным взглядом. — Я не Кира, и это было доказано уже больше тысячи раз, — прошептал он сквозь стиснутые зубы, буравя пустые глаза Риюзаки. — И спать на матрасе у тебя под ногами я не собираюсь. L моргнул с таким лицом, будто впервые слышал о том, что люди обычно не спят подобным образом, и даже подпер пальцем верхнюю губу на пару секунд. Повисло напряженное молчание — слышно было только гневное сопение Лайта, что заставляло его самого чувствовать себя неловко. — Знаешь, — сказал Риюзаки наконец после небольшой паузы, снова взяв ложку, — кажется, ради друзей люди иногда идут на жертвы. Мне тоже придется пойти. Ты будешь спать на кровати, а я буду вынужден находиться рядом. Лайт слабо, но язвительно улыбнулся, празднуя свою первую победу. — Какая щедрость, — промолвил он. — Наконец-то я застану тебя отвлеченным от расследования. — Я ожидал, что ты скажешь нечто подобное, — тут же ответил Риюзаки, отрешенно пялясь на камеры за спиной партнера. — Не будь мы прикованы, эта фраза добавила бы еще два процента к моим подозрениям о тебе. Лайт закатил глаза и тоже повернулся к камерам — на них отображались комнаты, в которых уже сладко посапывали остальные участники расследования и Миса. Парень не без зависти прикусил губу. — И все же, Лайт, я вряд ли отвлекусь, — продолжил L. — Я возьму с собой ноутбук. «Начинается один из удивительнейших периодов моей жизни», — с грустной иронией подумал Лайт, но вслух больше ничего говорить не стал, молча принявшись наблюдать за детективом. Тот неохотно встал с кресла, разминая ноги и перебирая всеми двадцатью пальцами, взял со стола ноутбук и взмахом руки позвал Ягами за собой. — Ватари, подготовь для нас постель, — сказал он в динамик по пути к ванной, легко и неясно усмехнувшись. Ватари по ту сторону линии усмехнулся в ответ. — Будет сделано, Риюзаки. «Спел бы ты ему колыбельную, цены бы тебе не было», — подумал Лайт. Одна ванная оказалась привязана прямо к комнате, в которой должны были ночевать юноши, поэтому далеко идти не пришлось, как и врываться к кому-то посреди ночи. Ягами особенно боялся встретить на пути Мису — хотя он уже отметил ее спящей на экране камер наблюдения, сердце все равно билось чаще от одной только мысли, что девушка могла проснуться и пойти проведать своего возлюбленного. Он не мог объяснить причину — ему просто не хотелось видеть ее сейчас. «Сокамерники» зашли в комнату. Она была абсолютно идентична остальным жилым помещениям здесь — кровать, диваны, столик, телевизор, шкаф, — однако для Лайта сейчас казалась чуть ли не номером высшего класса. Продолжительное сидение на одном месте с первого дня приносило свои плоды. Между тем Риюзаки даже с некоторой торжественностью остановился у двери в ванную и приоткрыл ее. Опережая детектива, Лайт подался вперед и поспешно пробормотал: — Риюзаки, прежде чем мы пойдем в душ, пусти меня в ванную в одиночестве. L моргнул в знак понимания и слегка наклонил голову. Сейчас он почему-то казался Лайту очень низким, будто сгорбился еще больше. — Конечно, Лайт, — монотонный голос оставался тихим и полным невозмутимости. Ягами внимательно посмотрел в лицо «сокамернику»: тот задумчиво и несколько потерянно глядел куда-то в стену, видимо, размышляя о чем-то касательно Киры. «Вот и хорошо, что он так отвлечен», — подбадривающе бросил Лайт самому себе и протиснулся в ванную, пропустив цепь через нижнюю щель и закрыв дверь на замок. Вдруг в голову ударила мысль, такая резкая и стыдная, что парень даже вздрогнул. — Обещай, что не будешь слушать! — крикнул он, почти уткнувшись носом в дверь, и жадно принялся вслушиваться в ответ, нервно перебирая пальцами. — Лайт Ягами, неужели я выгляжу как человек, который вообще думает об этих вещах? *** Мыться в душе с наручником на запястье, не в силах прикрыть кабину до конца из-за цепи, на которой висит одежда и которая соединяет с другим человеком — просто катастрофа. Еще никогда поход в душ не тяготил Лайта до такой степени. Он прекрасно знал, что L не станет подсматривать, шутить и мешать, но почему-то все равно постоянно озирался, проверяя лишний раз, не открылась ли кабинка еще больше, не смотрит ли «сокамерник» из-за спины и в порядке ли одежда. Но эти муки закончились. Выждав, пока Риюзаки, бормоча что-то про «непривычную процедуру» и «стиральную машину», закончит мыться сам, Лайт наконец-то удосужился в качестве награды за страдания улечься в кровать. L сел рядом, прижавшись спиной к соседней подушке и поджав ноги, Ватари принес ему пару пирожных и ноутбук. Наступила тишина — такая желанная и уютная. Когда Ватари, уходя, выключил свет, единственным его источником стал экран ноутбука Риюзаки. Поначалу Лайту было абсолютно все равно — он считал себя слишком сонным для таких придирок, — но с каждой минутой это голубовато-белое свечение начинало неприятно давить на глазные яблоки. В конце концов Ягами с ужасом понял, что не мог уснуть из-за этого ноутбука. «Нет ничего, что могло бы заставить Риюзаки отвлечься от расследования и позволить мне поспать, — подумал юноша, начиная нервно кусать губу. — Черт возьми, L!» — Ты не мог бы снизить яркость экрана? — попросил он, повернувшись к Риюзаки. Сам детектив тем временем с удовольствием доедал уже последнее пирожное, держа его двумя пальцами в одной руке, а другой печатая что-то на ноутбуке. Когда «сокамерник» позвал его, L легко вздрогнул и по-совиному плавно обратил на него свой взор. В темноте его тусклые глаза светились. — Тебе мешает экран? — поинтересовался он. — Почему ты не можешь уснуть на другом боку? — Я его уже отлежал, — раздраженно ответил Лайт. — Знаешь, когда люди спят, им должно быть максимально комфортно. Риюзаки задумчиво просверлил напарника глазами, а затем быстро засунул в рот последний кусок пирожного и довольно промычал. — Возможно, я просто забыл, — сказал он с виноватой улыбкой и набитыми щеками. — Что ж, для меня вовсе не сложно снизить яркость. Спокойной ночи, Ягами Лайт. Лайт демонстративно промолчал, дожидаясь исполнения обещания, что, как ему казалось, не оставляло Риюзаки выбора. Вытерев руку салфеткой, детектив быстро поковырялся в настройках дисплея, и уже в следующее мгновение яркость экрана действительно значительно снизилась. «Наконец-то», — облегченно вздохнул Ягами. Его глаза слипались, руки и ноги слабели — сейчас для него не было ничего приятнее, чем опустить голову на подушку и тут же уснуть. Именно так он и сделал. Ему снилась его семья — и мать, и сестра, и отец, все вместе. Лайт не мог не признать, что иногда безумно сильно по ним скучал. Несмотря на то что отца теперь он видел каждый день, та близость между ними, которую он чувствовал, когда они были дома, почему-то исчезла совсем. Наверное, оба были просто слишком сильно увлечены расследованием… Они устроили семейный пикник в любимом парке. Когда Лайт был еще школьником, они проводили так почти каждые выходные. Мать и сестра, как всегда, суетились вокруг расстеленного пледа, красиво располагая на нем закуски, отец наблюдал за ними и посмеивался, изредка почитывая газету. Лайту отчего-то невероятно сильно хотелось коснуться кого-нибудь из них, но его руки и ноги застыли в одном положении, не позволяя сдвинуться с места. Он слышал радостный голос матери, хохот сестры, заботливые вопросы отца и тоже хотел что-то сказать, но из груди не вырывалось ни звука. Это начинало… душить. Лайт ненавидел сдаваться и проигрывать. Он принялся отчаянно пытаться подвигать руками и поерзать ногами. Сначала у него совсем не получалось, лишь чувствовалось, как пот проступал на лбу, но затем руки Лайта вдруг потянулись к матери, наконец опустившейся на плед рядом. Еще немного усилий — и вот Ягами-младший уже обхватил мать обеими руками, прижавшись к ней и зарывшись носом в ее волосы, а та ласково засмеялась в ответ. От нее пахло свежестью, чем-то сладким и, как ни странно, мужским шампунем, а ее тело заметно исхудало. — Ах, Лайт, — вздохнула она мечтательно, — какой же ты- — Лайт. Парень вздрогнул, моргнул — и вот вдруг мать исчезла, как и весь пикник в парке, а перед ним сидел Риюзаки, все так же слабо освещенный ноутбуком, но смотревший на него с каким-то странным, недоуменным выражением. Лайт вдруг понял, что вместо матери прижался к своему напарнику, и это его безумно смутило. Он одернул руки и поспешно отодвинулся обратно к своей подушке. — Прости, — пролепетал он сонно, — мне снилась моя семья. Ты не подумай. — Семья… — Риюзаки задумчиво поправил одеяло и одернул свою кофту. — Да, я понимаю. Лайт с той же задумчивостью взглянул на «сокамерника». На самом деле, если верить ощущениям из сна, то обнимать Риюзаки было очень даже приятно и уютно. Ягами давно не оказывался в чьих-то объятиях, кроме Мисы, но о ней он все еще не хотел думать — возможно, поэтому он ни с того ни с сего зациклился на этой случайности. Более того, если L понимал, что Лайт сделал это в неведении, созерцая приятный сон, то почему же остановил его? Ему стало настолько некомфортно? В сонном Лайте проснулось любопытство. — Почему ты разбудил меня? Ты оборвал такой чудесный сон! — вздохнул парень, укладываясь поудобнее. — Разве объятия не всегда приятны? Вся фигура Риюзаки, облитая тусклым голубовато-белым светом, казалась сейчас еще более сжавшейся. Краем глаза Ягами заметил, что пальцы ног детектива задрожали. — Во-первых, позволить тебе прижиматься ко мне всю ночь — значит прервать мою работу над расследованием, — начал объяснять L терпеливо. — Ты обхватил меня целиком, и я не мог даже двинуть руками. Он вдруг внимательно посмотрел в глаза своему подозреваемому, отчего тот застыл, словно насторожившийся дикий зверек, учуявший хищника. Лайт не любил пристальные взгляды, которыми его одаривал L, потому что в такие моменты ему казалось, будто этот парень проникал глубоко в его душу, туда, где еще не бывал даже сам ее владелец. — Во-вторых, наше положение было бы довольно странным, не находишь? — поинтересовался, продолжив, Риюзаки. — Я никогда не видел, чтобы подозревающий и подозреваемый лежали в обнимку в постели. — Эта фраза заставила Лайта смутиться. — Хорошо, что нас видит только Ватари, а он не может понять неправильно. «Это справедливо, — оценил Ягами, потупившись. — Такие объятия у нас и правда могли бы показаться странными» — Ну и в-третьих, — оказалось, Риюзаки еще не закончил, — я не фанат объятий. Я вообще не очень люблю, когда ко мне прикасаются, — он вдруг опустил голову и быстро добавил: — ты, конечно, исключение, потому что благодаря цепи я могу контролировать тебя. «Не фанат объятий… Контролировать меня…» — Какой ты недотрога, Риюзаки, — пробормотал Лайт с сонной усмешкой. — Ладно, я буду знать. — Да… — L рассеянно кивнул головой и подпер пальцем губу, задумавшись, а Ягами вернулся в привычное положение и приготовился снова провалиться в сон. Вдруг звякнула цепь и послышалась возня. Глаза снова пришлось открыть. Лайт быстро приподнял голову и увидел, как Риюзаки осторожно сползал с кровати на пол. «Ему что, нужно в ванную? Мне снова придется вставать?» — засуетился Ягами. — Что ты делаешь? — спросил он не без раздражения, незаметно для себя сжав простыню в кулак. — Куда ты? — Никуда, — ответил детектив, даже не обернувшись, и в следующее мгновение уже оказался на полу. — Я буду здесь. — Зачем ты слез на пол? Два тусклых больших глаза уставились на Лайта из-под кровати. — Чтобы не мешать тебе спать. Когда люди спят, им должно быть максимально комфортно, верно? «Не могу не согласиться с моими же словами», — мысленно вздохнул Лайт, но вслух больше ничего не сказал и повернулся на другой бок. Не тут-то было. Сон отчего-то как рукой сняло. За спиной у Ягами теперь чувствовалась пустота — кровать опустела слишком заметно и ощутимо, — но эта пустота сейчас не удовлетворяла, а напрягала. Как-никак, Лайт весь день провел в компании Риюзаки, не отходя от него дальше чем на пару метров, а сейчас ему казалось, будто на другом конце цепи больше никого не было. «Как я мог привыкнуть к этому идиотизму всего за день?!» — возмутился Ягами и принялся искать возможные пути решения проблемы. После двадцати минут ерзания, перекатывания туда-сюда и перемещения цепи подальше или поближе парень пришел к выводу, что единственным выходом будет вернуть «сокамерника» на кровать. — Риюзаки, — его голос жалобно дрогнул от усталости и злости, — вернись на кровать, пожалуйста. L тут же, без лишних вопросов и комментариев забрался обратно, не отрывая сосредоточенного взгляда от ноутбука. Что-то внутри Лайта облегченно расслабилось. — А я только вывел яркость на максимум. *** На второй день Лайт, вопреки все больнее давившему на запястье наручнику, чувствовал себя раскованнее и свободнее и даже умудрялся находить в себе смелость в присутствии полицейских просить Риюзаки сопроводить его до ванной. Его рубашка, снятая перед сном, всю ночь провисела на цепи, отчего превратилась в смятый кусок несвежей ткани, но это уже не волновало Лайта так сильно. Он выспался и полностью отдавался расследованию в течение целого дня, но время от времени задумывался о произошедшем вчера ночью. В такие моменты время словно замедлялось, а взгляд Ягами невольно сам падал на Риюзаки. «Я не фанат объятий» «Ты, конечно, исключение, потому что благодаря цепи я могу контролировать тебя» Лайт с неловкостью ловил себя на мысли, что не отказался бы повторить эти объятия. Он безотрывно смотрел на профиль сосредоточенного Риюзаки, завязывавшего петлю из вишневых веточек языком, и думал о чем-то, что сам не мог разобрать, и вспоминал, и анализировал… — …А ты как считаешь, Лайт? — вдруг послышался бодрый голос Мацуды за спиной, и все, кто находился в комнате, обратили к Ягами свои взоры. «О чем вы?» — Лайт смутился, но до последнего не хотел подавать виду. Он по очереди заглянул каждому в глаза в поисках поддержки и в конце концов остановился на Риюзаки, который тоже уставился на него с ожиданием. Повисла неловкая пауза, и каждая новая секунда тишины указывала на то, что Лайт совсем ничего не слушал последние несколько минут. Это очень задевало его самолюбие; парень сконцентрировался на лице своего главного оппонента — L — в ожидании усмешки. Однако тот смотрел на «сокамерника» задумчиво, даже несколько отрешенно и в то же время очень пристально — такой взгляд у Риюзаки, как известно, был самым ненавистным для Лайта, так как он словно оповещал о том, что объектом нынешних размышлений детектива являлся именно он, предполагаемый Кира. «Ну, и о чем же ты думаешь? — напрягся Ягами, уже готовый дать отпор. — Поднимаешь мне процент, да?» L вздрогнул, будто кто-то вернул его с небес на землю. — Лайт сейчас очень задумчив, — пробормотал он и повернулся к микрофону. — Ватари, будь добр, принеси мне две чашки кофе… Затем, наплевав на недоумение полицейских, Риюзаки снова повернулся к Лайту: — Какой кофе ты любишь, Лайт? Этот вопрос звучал так отстраненно от происходящего, что даже несколько пугал своей непринужденностью. Одной лишь интонацией L заставил Ягами поверить, будто они находились не в здании, специально возведенном для работы над делом Киры, а в какой-нибудь кофейне за повседневной беседой. И, на самом деле, это чертовски его расслабило. — Капучино, — ответил Лайт и откинулся на спинку своего кресла, невольно звякнув цепью. — Спасибо, Риюзаки. — Не за что. Прошло несколько минут, и Ватари принес в комнату поднос с двумя чашками кофе и пирамидой из рафинада. К тому времени Лайт уже снова был активно вовлечен в обсуждение, и вся неловкость, чуть не превратившаяся в конфуз, окончательно спала. Вдруг Ягами снова перевел взгляд на Риюзаки — тот за все время не произнес ни слова, и странное давящее ощущение заставило парня отвлечься на затихшего детектива. Оказалось, это ощущение не подвело. L сидел в той же позе, не притронувшись ни к кофе, ни к сахару, и смотрел на Лайта все тем же пронзительным, задумчивым взглядом. «О чем ты размышляешь?» — так и хотелось спросить Ягами, но он предпочел оставить эту беседу для времени, когда они останутся вдвоем. И продолжил пить свой кофе. *** — Мы немного продвинулись за сегодня, не правда ли? У Лайта к вечеру поднялось настроение. Причиной тому были первые значимые улики, указывавшие на потенциальных подопечных Киры. Каждое такое продвижение по делу не могло не радовать Ягами, потому что именно вот так, шаг за шагом, он вместе со всеми приходил к раскрытию этого загадочного дела и, более того, доказывал свою невиновность. Парень с глупой улыбкой стягивал с себя брюки и нанизывал измученную рубашку на цепь, пока Риюзаки сидел на краю кровати — отодвинуться к подушке не позволяли наручники — и смотрел на партнера с прежней задумчивостью. У его поджатых ног располагался ноутбук, в руках — тарелка с шоколадными хлопьями. Ночь обещала быть шумной и хрустящей; Лайт все еще надеялся, что хотя бы малость из этой тарелки перепадет и ему. Наконец, парни улеглись. Все было так же, как и вчера — Риюзаки, сразу взявшись за еду (и не обратив внимания на жадный взгляд партнера в ее сторону), снизил яркость экрана и устроился поудобнее у подушки, а Лайт развалился на своей половине кровати, медленно засыпая. Поначалу хруст хлопьев сильно резал уши и заставлял живот ныть от легкого голода, но затем тарелка Риюзаки опустела и в комнате снова повисла тишина. — Спокойной ночи, Риюзаки, — в знак благодарности подал голос Лайт. Его глаза уже предательски слипались. L взглянул на «сокамерника» и отложил ноутбук в сторону. — Погоди, — буркнул он едва слышно. Лайт тут же насторожился. — Что не так? Риюзаки не отвечал. Это происходило не так часто, поэтому пугало. — Риюзаки?.. Вдруг неподвижный силуэт детектива дернулся — резко и небрежно, — и L оказался лежащим рядом с Ягами, так близко, что, когда он рефлекторно прижал колени к груди, кости его ног уперлись Лайту в живот. «Что?..» Прежде чем парень успел отреагировать, Риюзаки неуклюже, с некоторой неуверенностью обхватил его тело руками и поднял на него расширившиеся, заблестевшие глаза. Сейчас они казались испуганными. — В чем дело, Риюзаки?.. — с искренним недоумением ахнул Лайт. — Ты же говорил, что… — Я просто хотел проверить еще раз… Мне надо было… понять… — L тут же опустил глаза и забормотал куда-то себе в колени, то ли смутившись, то ли еще сильнее задумавшись. Несколько минут Лайт пребывал в потрясении — все произошло слишком резко, слишком неожиданно и, что тоже важно, неловко. Зная, что действия Риюзаки никогда не были бессмысленными, парень с интересом и даже тревогой ждал, что произойдет дальше, боясь пошевелиться. Однако L не двигался с места. Создавалось ощущение, будто он сам не понял, что сделал, а выхода из положения почему-то найти не мог. Или же это все — очередной тест? Какая-то уловка, хитроумная и скрытая, в которую мог бы легко попасться настоящий Кира? L никогда ничего не делал зря, и если он выжидал ответного действия от оппонента, это тоже было неспроста. В любом случае… — Если уж ты это делаешь, — укоризненная улыбка сама расплылась по лицу Лайта, — то делай по-человечески. Он осторожно, но уверенно взял в руки колени Риюзаки и спустил их вниз, заставляя парня разогнуться. Тот мелко задрожал, но сопротивляться не стал. Лежа в неестественной для себя позе, L казался гораздо выше и худощавее. — Вот так, — Лайт, изо всех сил стараясь не робеть, взглянул в лицо «сокамернику» — тот пристально и напряженно смотрел на него в ответ. Отчего-то на сердце у Ягами стало теплее. — А теперь… Он придвинулся ближе и со смущенной осторожностью прижал Риюзаки к себе, невольно вспоминая, как вчера точно так же пытался обнять мать во сне. Черные лохматые волосы, все так же пахнувшие мужским шампунем и сладостями, защекотали подбородок, а ледяные руки неуверенно легли Лайту на спину. Сейчас Ягами казалось, будто он успокаивал ребенка после ночного кошмара, но для него самого это было скорее волнительно, чем мило. Он никогда не чувствовал Риюзаки так близко. Он ощущал, как дрожь в его теле медленно исчезала, сменяясь успокоившимся дыханием, и ощущал, как быстро билось сердце детектива. Почему-то Лайта посетила мысль, что не услышь он сейчас этого сердцебиения, то подумал бы, что L — какая-нибудь неживая кукла. Он не мог поверить, что сердце этого человека билось так быстро. Что оно вообще билось. Что оно вообще было. Лайт впервые почувствовал, что Риюзаки был живым. Холод его тела ощущался даже сквозь ткань его одежды, но Лайту от этого почему-то становилось уютнее. Он надеялся, что хоть как-то согревал напарника и что ему это было приятно. Риюзаки молчал — наверное, был слишком занят своей дрожью и осознанием произошедшего в целом, — поэтому Ягами, пользуясь случаем, стал незаметно рассматривать «сокамерника» внимательнее. Его кожа в темноте казалась синеватой; Лайт также разглядел, что она была очень тонкой, и сквозь нее проглядывались и вены, и кости. Из-за сутулости ключицы Риюзаки сильно выступали вперед, но при этом были настолько изящными, что смотрелись гармонично на его худощавом теле. Синяки под глазами были действительно страшно яркими — казалось, будто кто-то нарисовал их высушенным черным маркером. Еще у Риюзаки был маленький нос с острым кончиком и бледные даже в темноте губы. Если до этого Лайт мог сомневаться в реальности происходящего, то сейчас он окончательно в этом убедился, и такая достоверность даже пугала. Особенно, конечно, пугал тот факт, что он лежал в обнимку с L, а тот, прежде всегда находивший, что сказать, почему-то замолчал и замер, точно притворился мертвым. Прошло еще несколько минут. — Я только что лишился сорока процентов дедукции, — вдруг прошептал Риюзаки, согревая дыханием грудь напарника. — Спасибо, Лайт, ты настоящий друг. Лайт смеялся редко, особенно после реплик L — этот раз явно был исключением. — Разве оно того не стоит? — спросил он, слыша, как его собственный голос дрогнул и стал звучать гораздо мягче и тише. — Хоть на пару минут забыть о расследовании вот так? — Я никогда не забываю о расследовании, — Риюзаки устроился поудобнее, устремив взор на напарника. — Но сейчас думать о том, что ты мог быть Кирой, стало гораздо приятнее. «Наглец!» Лайт тихонько щипнул Риюзаки за спину, и тот дернулся, вжимаясь в него сильнее. — Ай. — Ты заслужил. — Я так же тебе буду отвечать. — Так себе угроза, Риюзаки. — А ты хочешь реальную угрозу? Сейчас, когда мы лежим вот так? Лайту трудно было это признать, но объятия Риюзаки действительно оказались приятными и уютными. Поэтому ссориться, ругаться и еще раз напоминать себе о том, с кем он сейчас лежал, в этот момент захотел бы только дурак. — Ладно, ты меня убедил, — вздохнул Ягами. Черные волосы Риюзаки стали лезть ему в рот, мешая говорить. — Однако ты лишился сорока процентов своей дедукции, поэтому я в любом случае тебя выиграю. Не успев того предвидеть, Лайт вдруг почувствовал, как ледяной палец надавил ему на болевую точку на спине. В следующее мгновение все его тело вздрогнуло и вытянулось, как напряженная пружина, а от боли помутнело в глазах. — Риюзаки!!! Он не мог не дать сдачи за такое. Парень попытался отстраниться и замахнуться все еще зудевшими от боли руками, но L оказался проворливее. Детектив схватил Лайта за запястья и стремительным движением сложил их у него за спиной, а затем легко, но с силой отпихнул его от себя вновь согнувшимися ногами. Ягами снова стало больно. — Я говорил про дедукцию, но не про физическую силу, — Риюзаки вдруг улыбнулся — едва заметно, но чертовски коварно. Его тусклые глаза загорелись триумфом. — Как тебе такое? — Больно, — сквозь стиснутые зубы процедил Лайт. — Отпусти, пока не огреб сам. L усмехнулся. — Если я тебя отпущу, то дам тебе фору. Так как Ягами ненавидел проигрывать, чувствовать себя побежденным в течение всего этого времени было для него даже больше чем мукой. Он издал угрожающий рык, попытался рвануться, но руки Риюзаки, несколько минут назад так по-детски обнимавшие напарника, сейчас были очень сильными, точно механическими. — Риюзаки, я не буду больше ничего делать! Отпусти! — Лайт тоже согнул ноги и принялся изо всех сил отталкивать соперника, а тот вдруг медленно ослаблил хватку. — Почему ты такой трус?! L повиновался. Еще несколько мгновений — и вот они оба, тяжело пыхтя, лежали друг напротив друга на смятой простыне среди разбросанных подушек. Все тело Лайта зудело, а еще было так жарко, что хотелось содрать с себя кожу. Он покосился на «сокамерника»: взгляд Риюзаки снова стал тусклым и задумчивым. — Трус?.. — отрешенно пролепетал детектив. — Да, скорее всего. — Что? — Лайт приподнял голову в недоумении. L отвел глаза. — Иногда мне чертовски страшно выпускать что-то из рук. Ложись спать. *** На следующую ночь перед Лайтом встал сложный и глупый выбор: обнять Риюзаки в этот раз или нет. Он не хотел думать о том, почему его так тянуло это сделать, не хотел ничего анализировать, предугадывать и предусматривать. Его голова кипела после трех дней, проведенных в одной и той же обстановке и за одной и той же задачей. Улик и подсказок становилось больше, сил — меньше, поэтому объятия Риюзаки отчего-то стали казаться Лайту спасительными. Они вышли из душа, легли в кровать, поправили цепь, на которой висела окончательно смятая и поношенная одежда Лайта, пожелали друг другу спокойной ночи. Каждая секунда не подходила, было постоянно неловко. Ягами безотрывно смотрел на напарника, пока тот, словно этого не замечая, что-то искал в Интернете и доедал плитку шоколада. «Либо я делаю это в ближайшее время, либо забиваю на такой бред и ложусь спокойно спать», — разозлился Лайт, неуверенно придвигаясь ближе к L. — Какой шоколад ты любишь? — вдруг вырвалось у него, и от неожиданности парень прочистил глотку. Риюзаки тут же повернулся к нему и удивленно поджал губы, испачканные шоколадом. — Почему ты спрашиваешь? — оказалось, он еще и не успел прожевать до конца. — Ты хочешь, чтобы я поделился? Прежде чем Лайт успел возразить, Риюзаки с самым непринужденным видом отломил от плитки кусок и протянул ему. Дают — бери. — Он очень вкусный, — заверил «сокамерника» L. — А еще повышает работоспособность. Лайт взял свой кусок в рот. Этот шоколад был и правда очень вкусным — не слишком сладким, не слишком горьким, и таял во рту. — Ты знаешь толк в сладостях, — усмехнулся парень. Риюзаки улыбнулся. — Я ими живу. Лайт вдруг понял, что куска, которым с ним поделился L, оказалось недостаточно. Живот предательски свело от желания получить еще, а вкус шоколада вдруг начал слишком быстро растворяться на языке, как назло. Ягами взглянул на упаковку: как раз в этот момент Риюзаки вытягивал последний кусочек. «Снова проиграть ему?!» — Риюзаки, погоди! — Лайт быстро, но осторожно остановил напарника рукой, чем вызвал его искреннее недоумение. — Оставь мне еще, пожалуйста. Удивлению Риюзаки не было предела. — Но это же последний кусок, — пробормотал детектив, завертев шоколад в двух пальцах. — Как я могу отдать тебе его? — Все друзья так делают! — поспешно заверил его Лайт, вцепившись теперь и второй рукой в его худое предплечье. Риюзаки беспрерывно переводил взгляд с шоколада на «сокамерника» и обратно, заметно растерявшись. — Но мне необходим этот кусок, — промолвил он спустя некоторое время. — Я и так отдал тебе приличную долю. Есть прямо перед сном, к тому же, вредно. — Как будто ты питаешься правильно! — закатил глаза Лайт и уже приготовился отступать, как вдруг его осенило. — Если ты поделишься, я… К горлу подкатил ком, но парень быстро сглотнул его. — …я обниму тебя снова. Риюзаки замер, его глаза заблестели и расширились. Ему будто сообщили о том, что Киру нашли мертвым. Лайт тоже терпеливо замер, стараясь успокоить отчего-то чаще забившееся сердце. Прошла одна минута, другая. — Держи. Риюзаки воткнул заветный кусок прямо в приоткрытый рот Лайта. Тот вздрогнул от неожиданности и чуть не подавился, но шоколад съел. А затем тут же, как по команде, прижался к Риюзаки, ногой отодвигая его ноутбук, а рукой выпрямляя ему ноги, и уткнулся носом в его голову. Ледяные руки снова робко легли Лайту на спину, и это ощущение сейчас казалось парню приятнее всех на свете. Они очень долго лежали молча. В комнате царила мертвая тишина. Слышно было даже, как Риюзаки тер пальцы ног друг о друга, чтобы согреть, и как за окном носились ночные машины. А еще Лайт слышал сердцебиение L. Оно стало еще чаще и сильнее — сквозь белую плотную кофту детектива Ягами чувствовал быструю пульсацию в груди. «Как у напуганного воробья, — невольно сравнил он. — Надеюсь, он привыкнет» Его пальцы сами по себе принялись слабо сминать одежду Риюзаки, рисуя на ней невидимые узоры. Сам L уткнулся лицом прямо Лайту в грудь, щекоча его кожу своими ресницами. Они были, без сомнения, еще ближе, чем вчера, и это вызывало в сердце Лайта бурный трепет, словно в его груди вдруг защебетали птицы. — Тебе хорошо? — спросил он тихо, наклоняя голову и пытаясь найти глаза Риюзаки. — Не задыхаешься? Детектив ответил не сразу, но, стоило этому вопросу прозвучать, как его руки слегка сжали кожу у Ягами на спине. — Нет, у тебя тепло. Да и задохнуться вот так, все же, лучше, чем умереть от сердечного приступа. Сейчас упоминание Киры почему-то показалось Лайту смешным, а не оскорбительным. — Это точно, — он улыбнулся. — Но я бы хотел, чтобы ты остался жив. Эта фраза, будто катапульта, заставила Риюзаки резко вскинуть голову вверх. Ягами чуть не получил по челюсти от такого внезапного движения. — Да? — пристальный взор детектива устремился в глаза Лайту. — Насколько долго? «Что?» — парень недоуменно нахмурился. Что этот чудак имел в виду? Иногда L был мастером спрашивать о странных, из ряда вон выходящих вещах. — Какой глупый вопрос, — неуверенно усмехнулся Лайт. — Конечно я хочу, чтобы ты жил. И чтобы ты раскрыл еще много дел. И чтобы ты дожил до старости. С каждым новым словом у Ягами отчего-то начинало больно покалывать в груди. L все так же внимательно на него смотрел; этим взглядом хотелось вскрыть вены, только бы больше не чувствовать его на себе. — Возможно, правда, что диабет прилично сократит тебе жизнь, но всегда есть шанс изменить свой рацион. Боль в груди резко прекратилась. — Ты прав, — сказал, наконец, Риюзаки, снова опуская голову. — И мне приятно слышать, что ты не желаешь мне смерти. Такое редко бывает. Ягами почувствовал, что их объятия начали терять былую интимность и тепло, поэтому прижал напарника к себе сильнее и быстро провел рукой по его сутулой спине, призывая к молчанию. — И все же, давай не будем об этом думать? — с мольбой прошептал он. L едва заметно кивнул головой, вжимаясь в Лайта сильнее. У парня от этого побежали мурашки по коже. Они снова стали лежать в молчании. Их дыхание сравнялось, зазвучало в унисон. От Риюзаки, наконец, стало исходить тепло. Он не шевелился, и лишь его быстрое сердцебиение было признаком того, что он жив. Это спокойствие убаюкивало. Ягами с трудом избавился от назойливого трепета в сердце, прикрыл глаза и незаметно для себя провалился в сон. Риюзаки же, отстранившись, взглянул на напарника, двумя пальцами натянул на него одеяло и пробормотал: — Мы не будем об этом думать. А можно ли не думать вообще? *** Теперь жизнь Лайта бок-о-бок с L заиграла новыми красками. Каждую ночь, стоило им забраться в кровать, они прижимались друг к другу и лежали так до тех пор, пока Лайт не засыпал. Сначала инициатором объятий всегда был Ягами, а Риюзаки каждый раз становился все недоступнее и труднее на подъем, однако спустя еще несколько дней парням удалось наладить между собой контакт и начать понимать друг друга с полуслова. Днем, на расследовании, L был совершенно другой. Лайт стал это замечать. Он вдруг понял, что почти ни разу не видел, как Риюзаки улыбался при всех полицейских в сборе, а еще его голос с этих пор зазвучал в ушах Лайта по-разному: днем — монотонно, вечером — тихо и задумчиво. Эти маленькие перемены, однако, не столько радовали Ягами — ведь, получается, L потихоньку стал ему открываться, — сколько пугали и напрягали. Риюзаки был непрост. Он был замкнут. Трудно было представить его другим. А теперь Лайту удавалось замечать в нем такие мелочи, на которые любой другой человек не обратил бы внимания, и эти мелочи разрушали такой привычный образ L в его сознании. Риюзаки был похож на паззл из тысячи кусков, который Лайт так долго и упорно собирал, а затем, когда закончил, вдруг понял, что некоторые кусочки вовсе не подходили и их стоило заменить. Было понятно, что Риюзаки никогда не скажет ничего лишнего или ненужного, но неприятное, давящее чувство не покидало Ягами ни на секунду, когда они были вместе. Однако Лайт также стал понимать, что уже привык к близости L. Он, казалось, не смог бы заснуть, если бы ледяные тощие руки с длинными пальцами не касались его спины, а в грудь не било бы с огромной скоростью чужое сердце, соприкасаясь иногда с его собственным. Эти моменты, видимо, были чересчур интимными и непривычными для Риюзаки, поэтому девяносто пять процентов времени детектив молчал, утыкаясь Лайту в голую грудь и успокаивая дыхание. На вид L был все тот же, но только Лайт мог своей собственной кожей почувствовать, какой трепет иногда испытывал этот скрытный, обычно безэмоциональный человек. Да, Риюзаки было не всегда комфортно, но он не возражал. Не возражал он и тогда, когда что-то внутри Лайта таяло и заставляло его прижимать напарника сильнее к себе. L не говорил ни слова, если Лайт вдруг начинал гладить его по спине, легко поддевая пальцами края его белой кофты. И Риюзаки не отстранился и не сопротивился, когда Лайт, не подумав, перед тем как уснуть, легко поцеловал его в черную лохматую голову. А затем он и вовсе перестал отпускать Ягами, когда тот засыпал, и лежал с ним в том же положении, задумавшись и замерев, еще несколько часов. *** — Ватари, — распустив полицейских, вдруг заговорил L в микрофон. — Принеси, пожалуйста, диван в эту комнату. На него положи пару подушек и плед. Лайт, все это время задумчиво ковырявшийся в собственных записях за день, вздрогнул и повернулся к напарнику. — Зачем тебе сюда диван, Риюзаки? L принялся буравить своим пристальным взглядом глаза Лайта. — Проводя с тобой время в кровати, я стал часто терять сосредоточенность. Работа по делу Киры требует максимальной заинтересованности и концентрации. Ягами даже рот раскрыл от удивления. Он почувствовал, как в голове неприятно загудело, будто его ударили по ней церковным колоколом, а руки сами сжались в кулаки от ощущения, будто что-то из них ускользало. Риюзаки же с максимальной непринужденностью принялся жевать пирожное. — Тебя же все устраивало! — вскрикнул Ягами. — Неужели эта пара часов, проведенная вот так, наносит существенный урон ходу дела? По-моему, мы уже близки к разгадке, все идет хорошо! — Именно. Мы близки к разгадке, поэтому сейчас я не могу терять ни минуты. Мне не стоит отвлекаться на что-то другое. Лайт не мог понять, почему он вдруг так разозлился. Почему чувство неподдельного страха и беспомощности сжало ему сердце. Он принялся цепляться за объятия L, как за спасательный круг, но сам же L теперь почему-то не давал ему ухватиться. — Риюзаки, — он вскочил из кресла, дернув цепью, — это глупо! Ты просто боишься! Риюзаки даже не дрогнул. Он просто удивленно моргнул. — Боюсь? — Да! — у Лайта слегка потемнело в глазах от гнева. — Ты боишься выйти из зоны комфорта, боишься прикосновений, объятий, боишься чувствовать что-либо к кому-либо! Ты не можешь взглянуть ни на кого как на человека, а не как на подопечного, сотрудника или преступника! И ты понимаешь, что это твоя слабость, но ничего не делаешь, чтобы побороть ее! — грудь разболелась от слишком частых глубоких вдохов и выдохов. — Поэтому ты трус! Риюзаки задумчиво склонил голову, по-прежнему не меняясь в лице, а затем вдруг взялся за еще одно пирожное. — Не, — пробурчал он с набитым ртом. — Это вовсе не страх. И не слабость. Мне просто нужна абсолютная концентрация. В этот момент в дверях появился Ватари, одной рукой проталкивавший в комнату части дивана, а в другой державший подушки и плед. Он даже не взглянул на Лайта, но тот воспринял это появление как просьбу наконец заткнуться, поэтому молча встал около кресла Риюзаки и сердито сложил руки на груди. Ватари же был, как обычно, невозмутим. Он быстро и без лишних разговоров собрал диван, бросил на него плед с подушками и придвинул все это к креслу L, за что детектив кивнул ему с благодарностью. — Спасибо, Ватари, — пробормотал он. — И еще, не мог бы ты принести клубничное пирожное? — Как ты любишь? — уточнил Ватари. Лайт заметил, что его голос вдруг потеплел и смягчился, а на тонких сухих губах заиграла легкая улыбка. — Да, только два, — снова кивнул Риюзаки. — Спокойной ночи, Ватари. — Спокойной ночи, Риюзаки. Стоило Ватари закрыть за собой дверь, как Лайт снова взялся за свое. Он обиженно и сердито плюхнулся на диван, не меняя положения рук, и лег на бок лицом к комнате. Отсюда, с дивана, вид ему открывался чудесный: спинка кресла Риюзаки и куча экранов. — В благодарность за понимание и сотрудничество, Ягами Лайт, я дам тебе клубничное пирожное, — с прежней невозмутимостью сказал L. — Ты можешь положить руки нормально. — Это у меня поза такая, — процедил Лайт с максимальной язвительностью в голосе. — Иначе лишусь сорока процентов дедукции. — Лайт, это даже не смешно. Пожалуйста, выключи свои детские капризы, дождись пирожное и ложись спать. Детские капризы?.. Это было последней каплей. Лайт снова подскочил со своего места, развернул кресло с Риюзаки к себе и схватил детектива за плечи. — Почему ты приказываешь мне?! — вскрикнул он. — Раз я прикован к тебе, значит, я теперь твоя псина?! Как же ты не понимаешь! — Успокойся, пожалуйста, — уже тише пробормотал L. Но Лайт не мог успокоиться. — Мне не нужны твои пледы, подушки и чертовы клубничные пирожные! — он глубоко вдохнул, потому что ему вдруг показалось, что из помещения выкачали весь воздух. — Мне нужен ты, Риюзаки, рядом со мной! Если бы Ватари вновь не появился в зале, Лайт, наверное, не смог бы остановиться. Он сейчас уже почти не думал о том, что говорил. Ему важно было убедить Риюзаки в его неправоте, и весь этот завязавшийся спор он воспринимал как очередное соревнование между ним и L… Скорее всего. Ягами уже не был уверен. В нем кипело множество чувств одновременно, и казалось, будто его грудь могла в любой момент просто разорваться от переизбытка трепета. Поднос с пирожными, между тем, плавно опустился на стол перед Риюзаки, а тот, как ни в чем не бывало, облизнулся и подцепил ложку двумя пальцами. Ватари в последний раз поклонился и ушел. Повисла тишина. Лайту было неловко продолжать спорить. Пялясь в затылок напарнику, он даже кожей чувствовал, что L уже не был заинтересован в этом споре. «Ладно, Риюзаки, на этот раз ты выиграл» — Я понимаю, — вдруг подал голос Риюзаки. Он был по-прежнему спокоен и холоден, но ненавистная Лайту монотонность уходила. — Мне очень льстит, что ты сказал нечто подобное, Ягами Лайт. Однако мне нужно поймать Киру и отправить его на эшафот. Это моя первостепенная задача. Детектив вновь задумался и взял в руки тарелку со вторым пирожным. — Ты тоже говорил, что любой ценой собираешься поймать Киру. Поэтому от некоторых потребностей и желаний тебе стоит отказаться. Ягами был уверен, что Риюзаки сильно разозлится из-за его вспыльчивого поведения, но сейчас его «сокамерник» говорил довольно мягко и неспеша, будто показывая этим Лайту, что искренне надеялся на его понимание. Это успокаивало взъерошенные нервы. — Да, ты прав, — парень смиренно опустился обратно на диван. — Извини, Риюзаки. — Ничего, — тот развернулся в кресле и протянул напарнику пирожное. — Возьми. Пообещай мне, что съешь его. Ты сильно похудел за последние несколько дней. Тебе нужно набраться сил. Это окончательно успокоило Лайта. «Он действительно смотрит, похудел я или нет?..» — промелькнула в голове мысль, и от нее сердце почему-то начало таять. Парень послушно взял поднос и принялся есть пирожное. Оно было очень вкусным: ягоды клубники, лежавшие сверху, отличались особой свежестью и сочностью, а крем таял во рту. Риюзаки, как оказалось, все это время не спускал с напарника глаз. — Вкусно, правда? — спросил он тихо. — Очень, — Лайт довольно улыбнулся и закивал головой в ответ. — Думаю, что, возможно, стоит и мне перейти на твой рацион. Риюзаки улыбнулся и почему-то спрятал глаза. — Переходи. Главное, чтобы твои зубы выдержали такой переход. Они замолчали. Ягами за обе щеки уплетал пирожное, а L повернулся к компьютеру и принялся дальше работать над расследованием. Он писал первый отчет от имени Койла, который Айбер затем должен был послать в Яцубу. Покончив с пирожным, Лайт счел за правильное решение оставить Риюзаки наедине с работой, как тот и просил, и лечь спать. Диван оказался довольно удобным — Ватари разумно подошел к выбору и сборке. Ягами стянул с себя штаны, оставшись в одной мятой рубашке, и улегся поудобнее на своем новом спальном месте. Прошло, наверное, минут пять абсолютной тишины, как вдруг Риюзаки подал голос: — Лайт. — Да? Лайт тут же подскочил на диване. Риюзаки по-прежнему сидел к нему спиной, не шевелясь. — То, что ты сказал — правда? Я действительно так тебе нужен? Сердце Ягами предательски замерло и сжалось, мешая дышать. Он почувствовал, как кровь прилила к щекам. — Да, это правда, — прошептал он одними губами. Риюзаки задумался на пару мгновений. — Значит, ты действительно считаешь меня своим другом? Лайт вдруг понял, что L вовсе не задавал вопросы для того, чтобы он на них отвечал. L задавал эти вопросы самому себе, рассуждая о Ягами, и, как ни странно, судя по всему, его ответы и ответы самого Лайта совпадали. Поэтому Лайт все равно ответил на его вопрос. — Да, я действительно считаю тебя своим другом. — Поразительно. Риюзаки вдруг схватил со стола ноутбук, все это время лежавший в стороне, развернулся в кресле и перелез с него на диван, где лежал Лайт. Ягами даже рта раскрыть не успел. — Теперь тебе лучше? Ты сможешь уснуть, когда я рядом? L сидел все в той же излюбленной позе, но теперь в ногах у Лайта, словно преданный кот. Как ни странно, парню действительно стало спокойнее и уютнее, стоило ему почувствовать тепло и сладковатый запах Риюзаки рядом с собой. — Да, спасибо. Повисла тишина. Лайт пытался разлечься поудобнее, при этом не теребя напарника, а тот продолжал писать фальшивый отчет от Койла, иногда задумываясь и облизывая пальцы. Вдруг Ягами захотелось послушать его голос. Это было совершенно неожиданное, глупое и непонятное желание, однако оно имело такую силу, что сдерживать его не удавалось. — Расскажи что-нибудь о Великобритании, — ляпнул парень, особо не задумываясь. — Я там не был никогда. В каком городе ты жил? — Я не хочу распространять лишнюю информацию о себе, — тактично отмахнулся L. Он не менял положения и не отрывал взгляд от экрана ноутбука. — Если хочешь поговорить о чем-нибудь, давай затронем более отдаленные от моей биографии темы. «Подлец», — выругался Лайт про себя, но хватку терять не стал: — Хорошо. А Ватари? Почему он постоянно с тобой? Риюзаки задумчиво облизнулся. — Это тоже касается моей биографии, — он медлил с ответом, будто теперь уже сомневался, нужно ли было оставаться таким скрытным перед Лайтом. — Скажу только, что он был рядом почти всю мою жизнь. И многим мне помог. Лайту показалось, будто его монотонный голос дрогнул, но, вглядываясь в лицо напарника, освещенное лишь голубым светом экрана, не нашел никакого проявления ни теплых чувств, ни эмоций. — Ватари — единственный, кому я всегда могу доверять. Я знаю, что всегда могу ему доверять. То, как L подчеркнул последние свои слова, разбудило в Лайте его любопытство и пытливость. — А мне? — спросил он неожиданно громко. — Ты доверяешь мне, как другу? Риюзаки повернулся к нему лицом и внимательно вгляделся в глаза «сокамернику». — Только сейчас, — и он потряс цепью. «Какие мы недоверчивые, — подумал Лайт, сердце которого внезапно защипало от необъяснимого разочарования. — Зачем же ты тогда называешь меня другом, позволяешь работать с тобой вместе и обнимать тебя по ночам?» — То есть, — парень напрягся, готовясь вступить в очередной спор, — ты доверяешь только тогда, когда человек каждую секунду находится под твоим контролем? Ягами казалось, что, будь у Риюзаки брови, он бы сейчас обязательно их нахмурил. — Разве Ватари под моим контролем? — с легкой ноткой удивления в голосе спросил он. — Не под таким, как я и все, кто тебе здесь помогает, — процедил Лайт, — но он постоянно у микрофона и камер, готовый выполнить любую твою просьбу. Разве это нельзя считать контролем? Риюзаки потер ноги друг о друга, почесал голову, потер губу пальцем. Он либо так внимательно и подробно анализировал слова напарника, либо делал вид, что снова задумался, для приличия. Лайт склонялся ко второму варианту, поэтому чувствовал, как снова начинал закипать. «Хочу заткнуть его», — вдруг подумал он, а взгляд сам опустился на бледные губы Риюзаки. — Да, знаешь, ты прав, — вдруг заговорил тот. В его голосе слышалась легкая ирония. — Получается, да, я могу доверять только тем, кем управляю. L? Управлял Лайтом? Да кем этот парень себя возомнил?! — Тогда в чем вообще смысл твоего доверия? — Ягами с трудом заставлял себя не повышать голос сильнее, но подняться с подушки и сесть рядом с детективом ему пришлось. — Это же так глупо! Ты можешь управлять далеко не всеми! Его плечо сейчас почти вплотную прижалось к плечу Риюзаки, и Лайт ждал, что его напарник с минуты на минуту начнет мелко дрожать или напрягаться, но L по-прежнему был невозмутим и спокоен. Это раздражало больше всего. Создавалось ощущение, будто Ягами разговаривал со стеной. — Когда я и Ватари уйдем, ты будешь одинок! — Лайт выплюнул это прежде, чем понял, насколько бессмысленно было пугать Риюзаки одиночеством. Тот, словно в ответ на его мысли, усмехнулся и придвинулся еще ближе к Лайту. — Одинок? Я этого не боюсь, — пробормотал он тихо. — Я всегда в какой-то степени одинок. — Не прибедняйся, — Лайт прикусил губу. — Не прибедняюсь. Это мой образ жизни. Неужели ты сам не знаешь этого, Лайт? Их взгляды встретились. К удивлению Лайта, Риюзаки не смотрел на него ни с привычным подозрением, ни с равнодушием: его глаза отчего-то любопытно горели, будто весь этот пустой напряженный разговор по-настоящему его заинтересовал, а от ответа Лайта будто зависел ход всего расследования. Это несколько сбило Ягами с толку, и он потерял прежнюю хватку. — Но зачем такие крайности? — рассеянно возмутился парень. — Почему всех, кому ты хочешь или должен доверять, ты привязываешь к себе цепью и пихаешь под камеры наблюдения? Отчего-то взгляд Лайта снова сам упал на губы напарника: они сейчас сжались и легко изогнулись в почти невидимой улыбке, а Ягами до безумия хотел выкатить их обратно, наружу, чтобы, подражая Риюзаки, подпереть их своим собственным пальцем и провести по ним пару раз. Он вдруг потерял суть их беседы, она больше не имела для него значения. Теперь главным было то, что L сидел очень близко, касался Лайта плечом и смотрел ему прямо в глаза — проницательно, выразительно и заинтересованно. Этот взгляд отчего-то заставил Лайта отступить, хотя он знал, что был прав и мог доказать это, будь у него шанс. Но в эту самую секунду Ягами решил сменить ориентир. Он вдруг подумал, что его пребывание здесь, его разговоры с Риюзаки, их споры, объятия, размышления над расследованием — что все это никак не могло быть состязанием. Он осознал, что в этой игре никогда не станет победителем, попросту потому что L никогда не проиграет. И бесполезно было постоянно пытаться превзойти этого упрямца в чем-то, что у них обоих получалось хорошо или плохо. Сейчас, как говорил и сам Риюзаки, они делили судьбу на двоих, а значит, были вынуждены работать сообща, а не друг против друга. «Око за око», — сказал на днях L, когда они дрались в комнате Мисы. Ему наверняка тоже было тяжело осознавать все это. То, как невозмутимо Риюзаки выразил разочарование в освобождении Лайта от подозрений, до сих пор не выходило у парня из головы, но сейчас он понял, что сам часто вел себя так же. Око за око. Желание доказать Риюзаки свое превосходство быстро, но плавно сменилось особым, теплым и трепетным чувством, которое пробудил в запутавшемся сердце Лайта взгляд детектива. Ягами на секунду зажмурился: в голову теперь лезли не колкие намеки L на то, что он все еще считал Лайта Кирой, а его слова о дружбе, робкие первые объятия, которыми он одарил напарника, хотя прежде говорил, что не любит этого делать… В голове закружился водоворот мыслей, но они были новыми и живыми и пульсировали, точно подражая всегда быстрому сердцебиению Риюзаки, которое Лайт теперь каждую ночь слушал собственной грудью и собственным сердцем. — Крайности? — вдруг переспросил L, заставив «сокамерника» вздрогнуть от неожиданности и вернуться в реальность. — Я уверен, ты меня понимаешь, Лайт. Ну или поймешь сейчас уже с полуслова. Лайт снова взглянул на него. Теперь ему хотелось лишь прижаться к детективу всем телом и молчать вместе с ним, ни о чем больше не думая. Его глаза широко раскрылись, говоря все это за него, поэтому парню приходилось часто моргать, чтобы скрыть свое внезапное, такое грустное, уютное и светлое желание. — Я уже много лет работаю с особыми, тяжелыми проявлениями самых темных сторон человеческой души, — продолжал Риюзаки. Его голос становился все тише и тише, будто сжимаясь в комок, как испуганный котенок. — Я вижу, на что способны люди, как они любят лгать, предавать и действовать лишь ради собственной выгоды. Несмотря на это, я не считаю этот мир убогим и «злым», как выражаются иногда разочарованные дети. Я просто понял, что мне не нужны лишние неудобства и проблемы. Он вдруг приподнял руку с цепью и взял ею Лайта за подбородок. Тот оторопел и инстинктивно попытался вжать голову в плечи, но тело его не слушалось, окаменев. Пальцы у Риюзаки были мягкие, напоминая подушечки лап домашних животных или очень нежную шелковую ткань. — Я же и сам много лгу ради собственной выгоды. И ты, верно, Ягами Лайт? Лайт не любил говорить о лжи. Он старался всегда быть честным, но знал, что правда иногда стоит слишком дорого. — Сейчас я абсолютно честен с тобой, — пробормотал он, помедлив. — Я вообще стал часто говорить все, что только взбредет в голову, не обдумывая. Когда мы с тобой вдвоем. И он знал, что, сколько бы это ни отрицал, в глубине души он безумно жаждал получить тот же ответ от Риюзаки. — Раз уж мы друзья и я правда так думаю, — продолжил парень, — то я хочу, чтобы и ты хоть иногда был искренним со мной. Ему показалось, что у Риюзаки пропали синяки под глазами — настолько они расширились, без смущения демонстрируя искреннее удивление. Искреннее. L уже выполнял обещание, не успев дать его. — Хорошо, Лайт. Ты все равно на цепи, поэтому я могу вести себя и так. Ягами знал, что Риюзаки лишь хотел заставить его улыбнуться. Он улыбнулся. Он был искренним. И чувствовал искренность от своего друга. Это было приятнее всего на свете. — В конце концов, я уже смирился с тем, что ты постоянно идешь на крайности, — Ягами усмехнулся. «Как легко», — подумал он. — Это здорово, Лайт. Они продолжали смотреть друг на друга, теперь делая это с каким-то особым, непонятным для них самих вниманием, а Лайт все больше чувствовал, будто становился невесомым и его тело падало куда-то в глубину тусклых, бессонных глаз Риюзаки. «Хотя бы сегодня, сейчас, в эту минуту…» — Я тоже иногда иду на крайности, — вдруг промолвил он. «…я могу делать все, что захочу, не думая…» — Хочешь, я и сейчас пойду на крайность? Лайт сразу увидел в глазах L, что тот все понял. Он точно все понял. Уже давно предвидел, прокрутил у себя в голове несколько сотен раз, проанализировал все возможные исходы. «…а могу ли я не думать вообще?..» Стало страшно. Лайту захотелось мелко задрожать, как это иногда делал Риюзаки, только чтобы дать встряску собственным мыслям и чувствам, которые сейчас превратились в что-то хаотичное и безумное. Вдруг Риюзаки приоткрыл рот и поднял невидимые брови, будто догадался, кто же такой Кира и как его поймать. — Да, хочу. «Да!..» Теперь по Лайту действительно прокатилась мелкая дрожь — от облегчения. Он и правда мог делать все, что захочет, этой ночью. А хотелось ему нечто такое, о чем, наверное, никто другой и думать бы не стал. Это было настолько запретно, настолько опасно и необъяснимо, что надо было закопать это где-нибудь глубоко в себе, чтобы там оно и умерло, погребенное заживо… Но Лайт поцеловал Риюзаки. Он потянулся вперед, взял худое лицо детектива в руки и коснулся губами его губ. Они были слегка шероховатыми, на них все еще играл вкус клубничного пирожного, того самого, как он любил. Лайту было страшно продолжать, но Риюзаки, предвидев это, взял инициативу на себя, прижав напарника к своей груди и углубив поцелуй. Ягами с невероятной радостью почувствовал, как ледяная рука вновь легла ему на спину, изредка сминая ткань его рубашки. Сам он беспорядочно и часто гладил пальцами щеки детектива, будто слепой, пытавшийся определить что-то на ощупь. Чем дольше длился поцелуй, тем ярче ощущался сладкий привкус во рту Лайта. Ему сейчас было плевать, смотрел ли на них Ватари, проснулся ли кто из группы, решила ли Миса посреди ночи проверить возлюбленного. Мир терял всякое значение и все свои краски, как свеженаписанная картина, попавшая под проливной дождь. Лайту казалось, что его собственное сердцебиение теперь звучало где-то в ушах, в то время как в груди билось уже сердце Риюзаки. Становилось то тепло, то невыносимо жарко, а потом ледяные пальцы, которые вдруг проникли под рубашку, разносили прохладу по всему телу, заставляя Лайта легко дрожать то ли от наслаждения, то ли от холода. Сам Ягами запустил одну руку в волосы Риюзаки. Они были черные, как ночное небо, на котором умерли все звезды, и жестковатые, но почему-то сейчас парню казалось, будто эти волосы были самыми мягкими во всем мире. Они оба путались в поцелуе, постоянно сбивались с ритма и иногда даже задыхались, но это не имело никакого значения. Раньше Лайт думал, что благодаря объятиям максимально приблизился к Риюзаки — теперь же он чувствовал себя так, как человек, достигнувший гораздо большего, чем он ожидал. Губы его напарника уже давно потеряли былую сладость и стали влажными, но поцелуй обрывать не хотелось. Лайт отчего-то подумал, что они проведут так весь остаток жизни до самой смерти, а потом умрут счастливыми, ни о чем не жалея, и сам улыбнулся этой глупой мысли. Риюзаки тоже приостановился, растянув покрасневшие губы. Они не сразу поняли, что сами же и оборвали свое удовольствие, которое, как им обоим казалось, могло продлиться еще долгие годы и столетия. — Око за око, да? — вдруг усмехнулся Риюзаки. Лайт засмеялся, переводя сбитое дыхание. — Крайность за крайность. — Ему было так хорошо. Они еще немного помолчали, делая вид, что устраивались поудобнее на диване, а еще пару минут спустя Лайт провалился в беззаботный, крепкий сон. L дописал отчет, когда было уже далеко за полночь. Он взглянул на спящего Лайта, легко улыбнулся и нежно потрепал его по голове. А затем взглянул туда, где была установлена камера для Ватари. И пожал плечами, стряхнув с них остатки этой нежности. *** После инцидента с Яцубой Мацуда еще долгое время ходил серьезный, задумчивый, постоянно робел, когда к нему обращались, но стоило Риюзаки разработать план с участием Мисы в рекламе, как молодой полицейский снова просиял. Лайт часто смотрел на Мацуду с укоризной, словно Тота был его учеником или подопечным, но в глубине души всегда радовался, если какие-то его действия приносили большую пользу расследованию. Лайт также знал, как тепло и по-дружески к нему относился Мацуда, а еще — что он восхищался всеми своими коллегами без исключения, включая и Ягами-младшего, и Риюзаки. Именно за это Лайт его и ценил. …А сегодня стал ценить его еще больше, хоть и не сразу осознал, насколько Мацуда ему помог. Дело в том, что, как только Миса начала сниматься в рекламе для Яцубы, многие сотрудники компании стали приглашать ее на свидания и одаривать подарками. Сегодня, уже в первый день, она принесла в штаб-квартиру огромное количество конфет (чем, несомненно, порадовала Риюзаки, ведь сама шоколад не ела вообще), цветов и мягких игрушек. Что-то досталось и Моги, ее новому «менеджеру»: кто-то подарил ему настольную игру — «Scrabble». Мацуда был большим фанатом настольных игр, поэтому тут же умудрился выпросить «Scrabble» у Моги, который, напротив, был к таким вещам безразличен. Целый день он осторожно подыскивал момент, когда можно было бы оторваться от работы и поиграть со всеми, а во время небольших перерывов напряженно раскрывал и закрывал рот, все пытаясь предложить развлечься, но никак не мог. В конце концов день закончился, беднягу Мацуду отчитали за невнимательность и отрешенность, а игра так и осталась лежать в его комнате. Тота не растерялся — он давно искал способ, как еще раз извиниться перед Риюзаки за произошедшее в Яцубе, и понял, что, наверное, «Scrabble» был послан ему судьбой. Перед сном, когда все разошлись по комнатам, парень взял игру подмышку и отправился в зал, где уже укладывался на диван Лайт и доедал подарки Мисы L. — Эй, Риюзаки! — позвал он неуверенно, мгновенно обратив на себя внимание обоих юношей. — Я все думал, как отблагодарить тебя за спасение моей жизни от тех бизнесменов… И Лайт, и Риюзаки сразу поняли, что собирался сделать Мацуда. Ягами не знал, как отреагирует L, но самому ему стало отчего-то смешно, и он смерил Тоту взглядом, каким мать смотрит на своего непослушного малыша. — Ты хочешь подарить мне эту игру? — совершенно спокойно и даже несколько равнодушно спросил Риюзаки. Такой тон на пару мгновений задержал Мацуду, будто напугав, но полицейский не остановился и кивнул. — Да, — на его лице появилась неловкая, жалобная улыбка. Лайт представил, как с такой же улыбкой он, должно быть, сидел в офисах Яцубы, ожидая спасительного звонка от L, несколько дней назад. — Вот, держи. Ты точно не сердишься на меня? — Я никогда не сержусь долго на кого-либо, — все так же монотонно ответил Риюзаки. — Эмоциональные всплески обычно длятся не более двенадцати минут. Остальное — уже самовнушение. Я этим не страдаю. Лайт наблюдал за тем, как все напуганнее и разочарованнее перекашивалось лицо Мацуды, и ему даже стало жалко коллегу своего отца. Риюзаки, видимо, тоже почувствовал что-то такое, потому что взял игру в руки и легко улыбнулся — ну или, по крайней мере, натянул на себя улыбку. — Спасибо, Мацуда. Я очень любил «Scrabble» раньше. Тота мгновенно просветлел. — О, правда? Я, конечно, знаю, что сейчас это довольно глупый подарок, но после поимки Киры мы обязательно сможем сыграть все вместе! — пролепетал он громко и засеменил к выходу. — Конечно, Мацуда. Спокойной ночи. Мацуда поспешно скрылся в дверях. Лайт лишь успел улыбнуться ему вслед. Проследив за тем, как парень дошел до своей комнаты и стал готовиться ко сну, Риюзаки обратился к микрофону: — Ватари, забери, пожалуйста, игру и убери ее куда-нибудь. — Какой ты жестокий, — подал голос Лайт и, усмехнувшись, лег на диван. L ответил ему такой же усмешкой. — В данной ситуации — не жестокий, Лайт. Я просто не поощряю ненужное или глупое. — Тоже верно. Но он так старался! Риюзаки задумчиво подцепил конфету из последней оставшейся упаковки и принялся вертеть ее в пальцах. Он словно искал улики на поверхности шоколада — настолько сосредоточенным и внимательным был его взгляд. — Какими же, все-таки, двусмысленными бывают поступки людей, — пробормотал он. Лайт был готов к очередной беседе перед сном, но еще больше ему хотелось обнять Риюзаки и прижать к себе. С той памятной ночи они ни разу не возвращались к их странному, неожиданному поцелую, но и Ягами, и L — он был абсолютно уверен, что детектив никак не мог позабыть такое — не переставали об этом думать. — Возьмем, например, Мацуду, — продолжал тем временем Риюзаки. Конфета уже оказалась у него во рту, будто ее и не было никогда. — Так глупо с его стороны забирать подарок у Моги, весь день пытаться предложить сыграть в настольную игру, в то время как мы пытаемся поймать убийцу века, а потом подарить его мне, человеку, который вообще ничем кроме расследования заниматься не готов. Лайт знал, что он скажет дальше, поэтому не упустил возможности подхватить: — Но, в то же время, его до сих пор мучает совесть за то, как непрофессионально и рискованно он поступил. Он всеми силами пытается загладить вину перед тобой и не потерять доверие команды, и делает это более-менее безобидно. — Да, именно так, — Риюзаки улыбнулся и поднял глаза на напарника. — Ты меня хорошо понимаешь. Возьми конфету. Лайт не любил конфеты, но взял одну. *** В зале стояла металлическая, холодная тишина. Слышен был лишь шум многочисленных мониторов, а еще — отдаленное эхо уже давно законченных разговоров, все еще гулявшее между высокими стенами, будто душа, не нашедшая покоя. Лайту не спалось. Он уже много раз пытался сменить положение, даже прогнал Риюзаки с дивана (отчего ему тут же стало неуютно), подкладывал под голову еще больше подушек, снимал и снова надевал измученную поникшую рубашку. Внутри него сидело настойчивое ощущение, будто от этой ночи нужно было чего-то ожидать. Даже тишина сейчас казалась Лайту намеком на то, что день для него еще не закончен и засыпать было нельзя. На долгое ожидание, правда, сил почти не оставалось, поэтому терпение Ягами было уже на пределе, но каждую минуту ему мерещились шаги, шорохи и голоса, не позволяя сомкнуть глаз. — Тебе не спится, Лайт? — вдруг прозвучал голос Риюзаки из-за спинки кресла. Ягами успел привыкнуть к тишине за эти часы бессонницы, поэтому внезапное напоминание L о себе заставило его чуть ли не подскочить на месте. Парень неспеша поднялся с подушки и сел, протирая зудевшие глаза. Он явно потерял счет времени, пока пытался уснуть — возможно, он даже добился своего на какое-то короткое время, — потому что обстановка вокруг слегка изменилась. И игра, и пустые коробки конфет были убраны, хотя Лайт даже не слышал, как Ватари входил, а на столе перед Риюзаки стояло четыре чашки крепкого кофе и столько же вазочек с рафинадом. Камеры отображали «1:57» на экранах. — Да, никак не получается уснуть, — Лайт рассеянно кивнул и встал с дивана. — Не знаю, что не так. Он еще раз взглянул на Риюзаки. — Хотя нет, знаю, — улыбка сама по себе появилась на сонном лице. Ему показалось, что L, все это время сидевший к нему спиной, улыбнулся тоже. Ягами, пошатываясь, подошел к креслу напарника, наклонился и обхватил руками его плечи, носом уткнувшись в его волосы. Тот легко вздрогнул, но отпираться не стал, а положил свои руки на предплечья Лайта. Улыбка стала еще шире и довольнее. — Неужели тебе действительно становится легче, когда я рядом? — тихо спросил L. — Конечно, — Лайт поборол желание поцеловать детектива в голову. — Я уже привык к тебе. Он отчего-то почувствовал невероятный прилив нежности, который преобразил и эту ночь, и пустой огромный зал, и Риюзаки в кресле. С Лайтом редко происходило подобное, но сейчас он не ощущал себя непривычно или странно. Впрочем, это не он был странным — странной была вся сегодняшняя ночь. — О, я тоже привык к тебе, — сказал Риюзаки таким голосом, будто решил сложную задачу на экзамене. — Но если мы скоро поймаем Киру, мне придется отпустить тебя. — А если я не уйду сам? — тут же спросил Ягами. Риюзаки повернулся к нему лицом, выбравшись из его крепких объятий. Его руки, однако, все так же держали Лайта за предплечья. — Не уйдешь? — переспросил детектив. — Вероятность этого, однако, всего два процента. — С чего ты это решил? — Лайт улыбнулся ему. — Я могу быть непредсказуемым, Риюзаки. Ему, скорее всего, показалось, но L на короткое мгновение опустил глаза и поджал губы, словно смутился. Его руки сильнее сжали предплечья напарника; Лайту стало больно, но он не смел пошевелиться. Сейчас Риюзаки должен был сказать что-то неожиданное, но желанное — парень чувствовал это, смотря детективу в его тусклые глаза и видя в них проблески непривычно яркого света. Вдруг Риюзаки встал с кресла и сам прижал Лайта к себе. Это были очень крепкие, чувственные и пронзительные объятия. Так, наверное, обнимаются люди, когда видятся в последний раз или, наоборот, встретив друг друга после многолетней разлуки. А L обнял его так лишь чтобы скрыть свое лицо, которое, как успел заметить Лайт, вдруг прекратило быть пустым и безэмоциональным и стало живым. — Да, Лайт, — его голос доносился почти прямо из груди Ягами, переплетаясь с его участившимся сердцебиением и заставляя улыбку держаться на лице, как топливо заставляет мотор работать. — Ты иногда бываешь неподвластен моей дедукции. А еще понимаешь меня лучше всех здесь. «Тебе так легко говорить это, пряча лицо», — мысленно упрекнул детектива Лайт, но лишь для того, чтобы не растаять. Словно в ответ на его мысли, Риюзаки поднял на него свои глаза. Они больше не были тусклыми — они блестели. Лайт словно любовался на свое маленькое звездное небо, запертое в стенах их многоэтажной штаб-квартиры. Это… чертовски завораживало. — Поэтому ты, Ягами Лайт, мой первый и единственный друг, — подытожил L. — И знаешь, — он улыбнулся, — я скучаю по тому, как мы играли в теннис в колледже. Каждое его слово сейчас было живительнее любой капли самого крепкого кофе. Лайт не понимал, насколько широко улыбался, но знал, что Риюзаки довел его до предела. — Значит, мы обязательно сыграем еще раз! — воскликнул парень воодушевленно, по-прежнему не отрываясь от горящих глаз Риюзаки. — Когда покончим с Кирой, можем устроить чемпионат! Теперь улыбнулся и сам Риюзаки. — Никогда не строил планы на то, что буду делать после того как раскрою дело, — пробормотал он. — А теперь их так много: теннис, «Scrabble»… Он вдруг просиял, пихнув палец себе в рот, и отстранился от Лайта. Детектив делал так лишь в том случае, если к нему в голову приходила интересная идея, не иначе. «Что он задумал?» — Ягами почувствовал легкое напряжение. L тем временем уже наклонился к микрофону. — Ватари, ты спишь? Ответ последовал мгновенно, словно Ватари все это время ждал, пока Риюзаки к нему обратится. — Конечно нет. Что тебе нужно, Риюзаки? Детектив на мгновение повернулся обратно к Лайту, убрав улыбку с лица, а затем сказал: — Принеси-ка сюда «Scrabble». «Серьезно?» — А что? — видимо, Ягами умудрился изумиться вслух, потому что Риюзаки резко развернулся к напарнику и вновь уставился на него своими по-хищному горящими глазами. — Я же сказал, что любил эту игру раньше. Он снова засунул палец в рот. — Как насчет тенниса словами, чемпион Ягами? Сонливость Лайта как рукой сняло — его будто толкнули прямиком под холодный утренний душ. Часы показывали «2:03», металлическая тишина по-прежнему сдавливала голову, но теперь Ягами уже было плевать — он, невольно утянув за собой Риюзаки, в знак безмолвного согласия придвинул к дивану пустое кресло, которое должно было исполнить роль кофейного стола, и торопливо натянул на себя штаны. Ватари явился почти сразу после этого, держа в руках не только «Scrabble», но и поднос с двумя кусками шоколадного торта. — Спасибо, Ватари, — кивнул Риюзаки, усаживаясь в свое кресло. Старик тоже кивнул ему в ответ и поспешно удалился. Парни, как малые дети, тут же набросились на игру — в считанные секунды разложили поле, разобрали буквы и, вдыхая запах свежего картона и глянцевых листов с правилами, принялись играть. Риюзаки был предсказуемо хорош в «Scrabble». Еще до начала игры он смог составить слово из всех оказавшихся у него 7 букв, а в следующие свои ходы располагал новые слова так, чтобы Лайт оказывался в трудном и почти безвыходном положении. Но Ягами не собирался отставать — он давно не устраивал соревнований между ним и Риюзаки, отчего эта игра казалась ему сейчас глотком свежего воздуха. L не стал эмоциональнее, вспыльчивее или живее — наоборот, детектив с головой погрузился в игру, как он погружался в расследование, и даже вел себя с прежними холодом и рассчетливостью. Тем не менее, Лайт не мог не отметить, что его темные глаза так и не потухли, а голос то становился громче, то почти умолкал, превращаясь в непонятное бормотание под нос. Благодаря участию Риюзаки «Scrabble» походила больше на шахматную партию с гроссмейстером, чем на обыкновенную и простую игру в слова. Это безумно нравилось Лайту, который всегда и во всем искал поистине сложных, непобедимых соперников. Ему было интересно с Риюзаки, а Риюзаки — Ягами всем сердцем верил в это — было интересно с ним. Разве не прекрасно? Они изредка отвлекались на куски торта, которые Ватари так любезно принес в дополнение к игре. Торт, как и все сладости Риюзаки, был очень вкусным и, несмотря на свою сытность, пробуждал аппетит. К середине игры, когда тарелки парней опустели, у Лайта стал жалобно урчать живот. Поле было заполнено почти целиком, у обоих игроков количество очков достигало высочайших значений, но они никак не могли остановиться. Пришлось самой игре остановить их. Это произошло, кажется, по вине Лайта. Он нечаянно толкнул цепью кресло, пока эмоционально выкладывал слово «EMPATHY» на строчку с красной клеткой, и «кофейный столик», вздрогнув, покатился прочь, по пути сбрасывая с поля фишки с буквами. Такого досадного конца игры не ожидал даже L. Оба парня замерли, точно их кто-то напугал, но Лайт знал, что в его случае бездействовать было бы неправильно — ведь это он сорвал игру. Именно поэтому, больше не раздумывая, Ягами кинулся в сторону кресла, подбирая фишки на ходу, прикатил его обратно и принялся быстро и рассеянно выкладывать слова на поле. Внезапно у него появилась идея. — Я сейчас все исправлю, смотри! — пропыхтел он, едва сдерживая улыбку. Шутка, которую он придумал сейчас, должна была разбавить досаду. Старательно и прямо в центре Лайт выложил словосочетание: «I AM NOT KIRA». И вдруг Риюзаки засмеялся. Лайт никогда не слышал смеха L прежде. Нельзя сказать, что этот смех был особенным или необычным. Риюзаки посмеялся коротко и тихо; голос его слегка повышался и становился звонче, но не терял при этом своей глубины. Его лицо тоже изменилось так же, как и у всех остальных людей во время смеха. Скулы приподнялись, глаза прикрылись, заблестев, плечи легко задергались. Однако для Лайта этот смех был чем-то шокирующим, невероятным, чуть ли не волшебным. Риюзаки смеялся! Ягами хотел слушать его смех бесконечно, если бы только мог. В эти жалкие несколько мгновений L сделался еще очаровательнее и живее в его глазах, но этот образ был таким мимолетным, каким кажется сон за секунду до того, как его забываешь. Лайт даже не успел за него уцепиться, поэтому просто замер на месте, вновь и вновь проигрывая остатки смеха в голове. Сейчас он сам себе казался нездоровым. Риюзаки, видимо, уловил повисшую паузу и невероятное изумление, изменившее лицо Лайта, потому что мгновенно осекся и тоже замер. Вот теперь стало по-настоящему неловко. Парни набрались смелости взглянуть друг на друга. Лайт видел Риюзаки насквозь. «Почему ты так удивился? — говорили его глаза. — Неужели ты не ожидал, что я засмеюсь над твоей шуткой? Или же мой смех — это что-то редкое и удивительное для тебя?» Ягами стало настолько стыдно за самого себя, что он не смог выдержать этот взгляд и снова спрятал глаза. «Почему? Что со мной не так? — возмутился он. — Это был просто смех! Смех Риюзаки и ничего более!». Вся эта ситуация казалась ему невероятно глупой, а молчание, причиной которого стал вовсе не смех Риюзаки, а реакция Лайта, — максимально некомфортным. Ночь перестала быть веселой и легкой. Высокие холодные стены начали давить. «Я сломал очередную игру. Уже дважды за эти минуты» Невозможно было так часто что-то ломать. — Лайт, — вдруг позвал Риюзаки. Так как все это время в голове Ягами звучал лишь его смех, слышать обычный монотонный голос детектива было очень непривычно. — Да? — глаза поднимать не хотелось. L немного помолчал. — Каково тебе делать все это с человеком, который при любой хорошей возможности отправит тебя на эшафот? У Лайта потемнело в глазах и загудело в голове, будто его ударили чем-то тяжелым. Он с трудом удержался, чтобы не подскочить. — Ты опять за свое?! — в сердцах воскликнул парень. — Риюзаки, мы же друзья! Почему ты должен отправить меня на эшафот? Риюзаки продолжал смотреть на него с тем же безучастным выражением лица, какое у него всегда бывало днем. От прошедших часов этой ночи осталось лишь эхо, все еще гулявшее между стенами зала. — Мы уже убедились, что Кирой является один из бизнесменов корпорации Яцуба! — продолжал разгоряченный Лайт. — Кроме того, мы уже подрались по этому поводу пару десятков раз! Почему ты постоянно напоминаешь об этом?! Глаза L. В них больше не было маленького звездного неба. Они стали такими же тусклыми и холодными, как и всегда. — Потому что совсем скоро я сниму с тебя наручник, и ты снова уйдешь из-под контроля. «Пожалуйста, только не снова!» — Лайт чувствовал, как его нежность стремительно превращалась в ярость. — Ты — мой единственный равный соперник и понимаешь меня лучше всех, Лайт. Это очень опасно для меня. — L с притворной безучастностью убрал с доски выложенное Лайтом слово «NOT», оставив уже менее забавное, но более саркастичное «I AM KIRA». — Хотя, в то же время, ты всегда удивляешься, когда я начинаю вести себя как человек. Довольно странная двойственность, не находишь? — Хочу задать такой вопрос и тебе, — тут же парировал Лайт. — Минуту назад ты веселился, смеялся и играл со мной в настольную игру, а сейчас снова строишь из себя недоверчивого и жестокого детектива! — Я никогда никого из себя не строю, — спокойно возразил Риюзаки. — Я веду себя так, как чувствую. Чаще всего я не чувствую ничего, как бы печально это для тебя ни звучало. «Значит, я умудряюсь разбудить в тебе человека?» — вдруг захотелось спросить Лайту, но что-то заставило его прикусить язык и, подождав минуту, выбросить другое: — Риюзаки, неужели тебе настолько обидно, что, как только мы поймаем Киру, наши пути разойдутся? Ягами показалось, что его напарник замешкался — он вдруг принялся отчаянно перебирать пальцами ног, будто играя ими на невидимом пианино в своей особой странной манере, и сильнее прижал к себе колени. — Нет, — тихо произнес Риюзаки. — Меня мучает другое, более тяжелое чувство. — Какое же? Лайт вздрогнул, потому что ему внезапно стало страшно. Он вспомнил первые дни, когда их сковали наручниками — тогда ему казалось, что любое открытие об L, совершенное им, будет влиять на ситуацию негативно, и всякая мысль о том, что ему предоставилась возможность узнать величайшего детектива мира поближе, вызывала тихий, необъяснимый ужас. Лайт уже давно не чувствовал ничего подобного с тех пор, но сейчас его снова захлестнуло той же волной страха, и от этого становилось только тяжелее. — Ты не догадываешься, Ягами Лайт? Риюзаки стал смотреть на «сокамерника» пристально, с интересом — он был похож на довольного паразита, который уже въелся Лайту в душу и теперь ждал, что же тот предпримет, зная, что теперь любое его действие будет влиять на них обоих. Лайта начинал раздражать этот разговор. Он срочно хотел прекратить его. — Нет, Риюзаки, не догадываюсь! — отрезал парень и смерил Риюзаки убийственным взглядом. Тот лишь подпер пальцем губу. — Очень жаль. Ведь именно ты понимаешь меня лучше всех. Значит, сейчас меня не поймет никто. Лайт с ужасом понимал, что эти слова делали ему больно. Для него это было все равно что слышать «Ты меня предал» или «Ты никогда не поймешь меня» от самых близких людей — сестры, матери или отца. — Риюзаки, — он вцепился рукой в диван, будто боялся упасть. — Ты же знаешь, как ты мне дорог. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Ему, впрочем, больше нечего было терять. «И пусть Ватари будет свидетелем» — Ты стал очень близок мне, — Лайт начал терять голос, но больше не останаливался, потому что боялся, что иначе его прервут. — Теперь я не могу представить, что однажды проснусь, а тебя не будет рядом. Я уже не чувствую наручник на руке, но зато я чувствую крепкую связь между нами, которая заставляет нас обоих улыбаться, забываться и по-прежнему оставаться живыми. Он никогда никому не говорил ничего подобного. — Почему же ты все еще держишь в голове вероятность того, что я окажусь предателем? — он почти сипел, но вовсе не потому, что до этого сильно повышал голос. — Почему ни я, ни мои поступки, ни моя нежность и преданность тебе ничего не говорят? Почему лишь цепь с наручниками способна заставить тебя поверить мне? — Лайт, прекрати, пожалуйста. Ягами надеялся, что сможет разбудить в глазах Риюзаки его звездное небо, что заставит его легко дрожать от неожиданной искренности напарника, что снова пробудит в нем человека. Но L по-прежнему сидел в безразличной позе с безразличным лицом и прожигал Лайта своим безразличным взглядом. Сейчас Лайту хотелось умереть от рук Киры — быстро, жалко и не так мучительно. — Послушай меня, Лайт. «Мне больше нечего слушать» Ему вдруг стало тошно и противно. Спокойный тон Риюзаки заставлял его живот скручиваться вдвое. Нет, такое терпеть было нельзя. Лайт вскочил, опрокинув руками кресло с игрой, гневно отодвинул диван настолько далеко, насколько позволяла ненавистная ему цепь, и молча лег, больше не произнося ни слова. Риюзаки понял его — он мгновенно прервался и замолчал, остекленело глядя куда-то в пол. Ягами специально лег спиной к детективу — так не было видно его лица. Парень спиной чувствовал, в каком смятении и напряжении оставил за собой L, а еще слышал, как тот нервно посасывал пальцы и подбирал с пола рассыпанные фишки. Лайт почувствовал небывалый стыд. Стыд за всю его сегодняшнюю нежность, стыд за недавний поцелуй, стыд за каждое их объятие, стыд за только что сказанные слова. Он теперь твердо знал, что ненавидел Риюзаки всем сердцем, но никак не мог смириться с этим. «Это не человек, это бездушный монстр! Он ничем не лучше Киры! Как я только мог…» — с этими мыслями Лайт беспокойно заснул, так и не придя в себя. Даже во сне он легко дрожал от разочарования и злости. Когда Риюзаки услышал сопение с дивана, он уже почти покончил с игрой. Ему хотелось вернуться к размышлениям о расследовании, но в голову лезли совершенно иные мысли. Желая поскорее от них освободиться, детектив упорно выкладывал что-то на поле для «Scrabble». После этого Риюзаки поднялся с пола, выпил две чашки кофе залпом, предвратительно засыпав их сахаром, включил микрофон и позвал Ватари. Ватари не отвечал. Видимо, он спал. L взглянул на Лайта. Он так и не повернулся лицом к комнате. Видно было лишь его обиженно вздымавшуюся спину и беспомощно сложенные впереди руки. Риюзаки подошел к дивану, запустил пальцы в каштановые взмокшие волосы Лайта, стал легко трепать и теребить их. Он простоял так почти десять минут, не меняя положения, пока на его губах не заиграла странная, почти незаметная улыбка. Затем детектив снова позвал Ватари. У него получилось не сразу. Когда старик зашел в зал, Риюзаки уже по обыкновению сидел в своем кресле, повернувшись к экранам, и допивал четвертую чашку кофе. — Ватари, ты можешь, пожалуйста, прибраться здесь? — тихо попросил L. Ватари осторожно прокрался к разбросанной по полу игре и принялся убирать фишки. Его внимание привлекла надпись, выложенная на поле. Само поле было разделено на две части вертикальной полоской из случайных букв. С одной стороны от нее было выложено слово «KIRA», с другой стороны — «LIGHT». Не зная Риюзаки, Ватари подумал бы, что это был очередной намек на его подозрения о Лайте, однако та самая полоса, которая разделяла два так часто звучавших вместе имени, полностью меняла значение всей композиции. — Что случилось, Риюзаки? — спросил Ватари с ноткой сочувствия в голосе. — А ты не видел? Риюзаки развернулся в кресле — так резко, что цепь, соединявшая его и спящего Лайта, натянулась до предела. — Ты же не спал, верно? Ватари помолчал, словно ему было неудобно говорить дальше. — Я проснулся только тогда, когда Лайт опрокинул игру, — он снова выдержал небольшую паузу. — Что ты хотел сказать ему? L вздрогнул и повернулся обратно к экранам. — Это уже не имеет значения, — пробормотал он. — Мне нужно срочно вернуться к расследованию. У нас не так много времени до появления новых жертв. Зал снова пронзило молчание. Вскоре Ватари закончил уборку, а затем подошел к Риюзаки и погладил его по плечу — медленно, тихо и по-отцовски тепло. L ничего не сказал в ответ. *** — Лайт, просыпайся. Уже семь часов. С тех пор как Лайт стал спать прямо в зале, Риюзаки будил его раньше всех, чтобы он успевал привести себя в порядок и убрать диван до прихода остальных. Раньше Ягами нравилось так просыпаться — вместо будильника слышать тихий голос Риюзаки и видеть его лицо, только открыв глаза. Сейчас Лайт хотел вдавить себя в диван и остаться там навечно. — Ты мне противен, отвали, — вырвалось у него грубо и хрипло. L, кажется, легко вздрогнул, хотя «вряд ли это существо могло что-либо чувствовать». В раннее утро штаб-квартира расследования обладала своим шармом. Не было слышно пения птиц, первые лучи солнца не проникали в зал, однако особая тишина, накопившаяся за ночь, сонливой дымкой заполняла воздух. Уже через полчаса зазвенят первые будильники, и с экранов камер польется их нескладная музыка, заменяя первых утренних птиц, а вместо солнца в комнаты проникнет запах сладкого и крепкого кофе, который повезет Ватари в зал для Риюзаки. Это здание жило своей жизнью и создавало свой мир, и обычно этот мир казался Лайту не менее прекрасным, чем тот, что скрывался теперь от него за высокими холодными стенами. А сегодня и он был ненавистен. «Насколько я удивлю Риюзаки, если уйду?» — задумался Ягами. — Лайт… — из груди Риюзаки послышался тяжелый вздох и оторвал парня от раздраженных утренних размышлений. — Что? Лайт повернулся лицом к напарнику. L совсем не изменился за ночь. В его тусклых глазах не было и тени сожаления, напряжения или печали. Детектив стоял над Ягами, по обыкновению запихнув руки в карманы и сгорбившись. Лишь его черные волосы, кажется, были встрепаны больше обычного. — Почему ты так вздыхаешь? — придрался Лайт. — Откуда в тебе столько внутреннего страдания? Да я… — Потому что ты делаешь меня живым, — неожиданно перебил его Риюзаки, сделав такое лицо, с каким маленький ребенок подходит к родителям, чтобы задать им какой-нибудь стыдный, но любопытный вопрос. — Мне больно вовсе не за самого себя, а за тебя, Лайт. Он опустил глаза и потер нос, всем своим видом напоминая застенчивого мальчишку. Все происходящее было настолько внезапным и неожиданным, что Лайт так и застыл на месте с тем же презрением на лице, явно растерявшись. «Он… пытается извиниться?» — Я хочу, чтобы между нами не возникло больше подобных конфликтов, — продолжил Риюзаки еще тише. — Ты тоже много для меня значишь, Ягами Лайт. Вчера, слушая тебя и наблюдая за тем, как ты злился, я достаточно хорошо это понял. Прежде чем Лайт успел что-то сказать, удивленно раскрыв рот, L наклонился к нему, положил руку ему на щеку и легко поцеловал в губы, прикрыв глаза. Этот короткий поцелуй словно включил свет в потемневшем рассудке Лайта. Он вдруг понял, что так и не выслушал Риюзаки вчера ночью, от нетерпения и нервов оборвав его на полуслове, и понял, что, если для него признавать и признаваться в своей привязанности было непросто, то для Риюзаки подобное было еще в сто раз сложнее. «Он разрушает собственные барьеры, действует против своих же принципов, а я обвиняю его в бессердечности, — ужаснулся Лайт. — Возможно, L, все-таки, самый человечный и живой среди нас» В глазах Риюзаки блестело что-то, что у Ягами не получалось прочесть. — Ты извиняешься передо мной? — выдохнул он. L лишь слабо, расстроенно улыбнулся в ответ. — Нет, это были вовсе не извинения. *** Когда Миса принесла с собой доказательства, что Кирой оказался Хигути из Яцубы, и Лайт, и, тем более, Риюзаки, полностью переключились на эту зацепку, позабыв и о вчерашнем, и о сегодняшнем разговорах. Несомненно, внезапная находка Мисы представляла огромную ценность для расследования, и сейчас нельзя было упустить ни единой детали. Лишь когда Риюзаки сказал, что официальных доказательств — то есть, отсутствия смертей, которое попросила у Хигути Миса, — нужно сначала дождаться, Лайт почувствовал пусть и легкое, но облегчение. Он не ожидал такого мощного и стремительного толчка, который дало расследованию появление Мисы в роли лица компании Яцуба. Голова шла кругом, а еще незнакомое, непонятное чувство до боли в груди сдавливало дыхание. Лайт не заметил, как наступил поздний вечер и измученные, но просветлевшие полицейские решили, наконец, разойтись по комнатам. «Неужели скоро и правда все закончится? — думал парень, пряча свой отрешенный взгляд за отросшей челкой. — Если мы поймаем Киру на этой неделе…» — Эй, Лайт, — вдруг позвал Риюзаки. Они уже были одни в зале. Ягами вздрогнул. — Что? — он с трудом поднял на «сокамерника» глаза и проморгался, смахивая с ресниц остатки размышлений. L держал в руках полотенца, которые, видимо, уже успел передать Ватари. Он выглядел почти так же, как чувствовал себя Лайт. — Нам пора в душ. Думаю, это наши последние спокойные ночи перед штурмом. «Последние…» — это слово ударилось о сердце Лайта, вызвав в нем вспышку боли. Стало грустно и даже несколько обидно от того, как стремительно все заканчивалось, хотя Лайт понимал, что любое промедление могло стоить жизни сотням людей каждый день. — Да, Риюзаки, — покорно кивнул парень и встал из кресла. — Нам и правда стоит насладиться этими вечерами. Пока Лайт проходил мимо Риюзаки, он чувствовал на себе его пристальный взгляд, а когда детектив обгонял его по пути в ванную, то он сам долго и безотрывно смотрел ему в сутулую спину. Им вдруг овладело невероятно сильное желание прижаться к L вплотную, поцеловать его со всей страстью и чувственностью и не отпускать до самого утра. Пока Риюзаки спокойно раздевался и заходил в душ, Лайт чуть ли не с паникой пытался унять внезапную дрожь в руках и кусал губы. Да, он явно испытывал острую потребность в Риюзаки и в той близости, которую они смогли достичь за эти бесконечные дни расследования, скованные наручниками. Чтобы хоть чем-то себя занять, Лайт тоже стянул с себя штаны и повесил рубашку на цепь, оставшись в одних трусах. Дрожь теперь бегала по всему телу, как стая маленьких мышей — мелкая-мелкая, и оттого совсем противная. Взгляд невольно поднялся куда-то над цепью, туда, где в душевой кабине мелькало голое бледное тело Риюзаки, обрамленное со всех сторон потоками воды, словно белая скала с кучей водопадов, стекавших с нее в одно большое озеро. Лайт никогда раньше не наблюдал за напарником в душе, поэтому только сейчас осознал, насколько это было завораживающе. Глаза сами повторяли изгибы его тела, которое, хоть и было тощим и островатым, казалось Лайту невероятно изящным. Он видел темные синие пятна вен, скопившихся на задних сторонах колен Риюзаки, и думал, что нет больше ни одного человека на свете, на котором эти пятна выглядели бы так же прекрасно, как на нем. С каждой секундой давление в груди увеличивалось, как напор воды в душевой кабинке, и Лайт понимал, что окончательно терял голову. «Нет, — подумал он вдруг, — терять голову сейчас точно нельзя. Я не могу просто ворваться к нему. Мне нужен предлог, чтобы подобраться ближе…» Он так безумно хотел прикоснуться к Риюзаки, что слышал собственное сердцебиение лучше, чем шум воды. И тут его осенило. Видимо, кто-то из них забылся и дернул цепь слишком сильно, поэтому рубашка Лайта и кофта Риюзаки переехали по цепи в сторону детектива, протиснувшись между дверью и стенкой душа. L не замечал этого, а вода тем временем безжалостно заливала и без того измученные вещи. «Все-таки, Бог точно существует, — радостно вздохнул Лайт, чувствуя, как живот свело от волнения. — И он очень хочет, чтобы я приблизился к Риюзаки» — Риюзаки! — позвал он больше для вида, нежели для дела, и быстро оказался совсем рядом с душевой кабинкой, хватая в руки цепь. L стремительно обернулся и сделал напор воды слабее. — Что-то случилось? — спросил он несколько сбивчиво, что было вовсе ему не свойственно, и опустил глаза на цепь, за которую Лайт ухватился так крепко, будто боялся провалиться в невидимую пропасть. — О, я вижу. Твоя рубашка. Он невольно притянул цепь на себя, что было на руку Лайту. Парень тут же как бы случайно раскрыл дверь до конца и протиснулся внутрь. Его обдало по лицу горячим влажным воздухом, пропахнувшем мужским шампунем, мылом и гелем для душа. Ягами словно пересек воображаемую границу, которая разделяла доступное от недоступного. — Мне очень жаль, Лайт, — пробормотал тем временем Риюзаки, теребя в руках обмякшую на цепи мокрую рубашку. — Ничего, я попрошу Ватари на время отстегнуть тебя, чтобы ты смог переодеться. В этот момент он, видимо, осознал, что Лайт стоял к нему близко, почти напротив, а тот, встрепенувшись и задрожав сильнее от мысли, что пути назад уже нет, принялся быстро и неуклюже стягивать с себя трусы. Все происходило в каком-то омуте, оба парня не понимали друг друга и не могли предугадать, что случится дальше, и эта взаимная неизвестность сильно портила и без того напряженный момент. — Ягами Лайт, что ты делаешь? — не без любопытства спросил L. Лайт чувствовал, как напарник напрягся и приготовился отступать к стене, поэтому двигался медленно и осторожно. — Я?.. — парень замешкался, нервно хихикнув, но продолжил влезать в кабинку. — Я… Теперь он стоял совсем близко к Риюзаки. Дверь можно было закрыть — цепь больше не мешала. В глазах детектива загорелся тихий шок. Лайт никогда не видел у него такого взгляда. — Я понял, что если сейчас не обниму тебя, то умру, — его голос осип и дрожал вместе со всем телом. L, кажется, дрожал тоже. — Ты мне очень нужен, Риюзаки. Я совсем не хочу с тобой расставаться. Ягами сделал шаг вперед, Риюзаки медленно отступил назад. Его бледные руки нащупывали стену за спиной, а Лайт смотрел на его выступавшие ребра, светло-голубую от сосудов и вен грудь, на плоский, почти впалый живот… — Ты прекрасен, — выдохнул он. — Я понял, что не мог не зайти, когда увидел тебя. — Лайт, — Риюзаки, кажется, тоже лишился голоса, потому что перешел на шепот. — Мне кажется, ты сейчас действуешь очень необдуманно. — Может быть, потому что рядом с тобой я не хочу ничего обдумывать? — тут же парировал Лайт, едва сдерживая безумную, радостную улыбку. — Может, потому что сейчас я хочу быть живым, а не думающим? Он снова сделал шаг вперед, а Риюзаки уперся в стену. Сейчас эта тесная душевая кабинка обоим казалась огромной. — Лайт, ты поступаешь очень неправильно, — еще тише возразил детектив. — Хочешь присоединиться? — Лайт едва дышал. — Я не люблю совершать ошибки. Это слишком дорогое удовольствие. — А я не считаю все, что между нами, ошибкой. Еще шаг — теперь Риюзаки было некуда отступать, и Лайт уже чувствовал, как его напарник быстро дышал ему в щеку. — Лайт, пожалуйста, выйди из кабины. — Но я хочу, чтобы ты был рядом. — А как насчет того, чего хочу я? На Лайта слабым потоком лилась вода, но он, кажется, даже не моргал. Оба парня внимательно смотрели друг другу в глаза — ни у кого из них уже не было прежнего испуга или смятения, лишь обоюдное ожидание и трепет заставляли их взгляды блестеть, как капли воды блестели на их обнаженных телах. — А ты разве не хочешь этого, Риюзаки? — тем же шепотом, что и L, спросил Лайт. — Ты разве не хочешь, чтобы я сейчас был рядом? Они снова помолчали несколько минут, ища ответ в глазах друг друга, а затем Риюзаки подался вперед, кладя мокрые, но по-прежнему холодные руки Лайту на плечи, а сам Ягами обхватил его за талию и прижал к себе. Его словно обдало волной кипятка снизу-вверх, отчего голова закружилась, а легкие сжались до предела и дышать стало трудно. Лайт понял, что теперь каждой клеткой своего тела чувствовал тело Риюзаки, что его кожа была вплотную прижата к его коже, и казалось, будто они оба стремились слиться в единое целое, в одного человека. Стало безумно жарко, воздух в кабинке начал кончаться, но Лайту было все равно. Он взял Риюзаки за подбородок и посмотрел на него снова — теперь уже по-другому, со всей серьезностью и нежностью, так, как один человек может смотреть лишь на очень близкого ему другого человека. В глазах L снова родилось звездное небо, которое теперь было подсвечено не тысячами, а мириадами звезд, мерцавшими ярко и беспрерывно. Между ними родилась новая связь, которая была сильнее и неразрывнее любой цепи, и благодаря ей они могли общаться взглядами, ничего не произнося вслух, и все равно понимать друг друга с полуслова. Лайт с той же нескончаемой нежностью поцеловал Риюзаки, медленно и легко касаясь его губ своими, иногда останаливаясь, но не отстраняясь, просто чтобы задержаться на них еще дольше. Затем он плавно перешел к щеке, оттуда — к шее; Риюзаки легко задрал голову, тяжело задышав, и прикрыл глаза. Сейчас он казался Лайту безумно красивым, и он сходил с ума от того, что эта красота принадлежала только ему и только здесь, в этой душевой кабинке. Риюзаки стал медленно водить руками по телу Ягами, легко задевая кожу ногтями и оставляя на ней почти невидимые красные дорожки. Лайту хотелось записать эти прикосновения на какой-нибудь несуществующий тактильный диктофон и ставить их на повтор в те ночи, когда он будет уже один. — Ты мне очень нравишься, Риюзаки, — выдохнул он, когда холодные тонкие пальцы прошлись по его позвонкам снизу-вверх. — Ты наверняка знаешь это. Они прервались, чтобы снова посмотреть друг другу в глаза — лицо L сейчас было как никогда живым и даже… «Влюбленным?..». Лайт не сразу поверил тому, что видел. Рот детектива был легко приоткрыт, горящие глаза, наоборот, томно прикрыты; его бледные щеки горели румянцем, на ресницах собралась влага, серебря их, как иней серебрит зимой ветки деревьев. Риюзаки был самым красивым человеком на свете. И вдруг он перехватил руки Лайта, сплетая их пальцы, отстранился от него и медленно подтолкнул к стене, заставляя прижаться к ней спиной. Ягами повиновался. Он уже почти не соображал и полностью доверял Риюзаки. Тот начал с той же нежностью целовать ему шею, плечи, ключицы; его руки еще рьянее стали скользить по дрожащему от наслаждения телу Лайта, и это все сводило с ума и дурманило. Ягами чувствовал, как по венам время от времени проходили быстрые реки горящей крови, словно ее кто-то поджег; это заставло его дышать еще громче, задирать голову и выгибаться в такт прикосновениям Риюзаки. «Это безумие, — подумал он вдруг. — Я стою рядом с ним, голый, в душе, и он целует меня. Я — Ягами Лайт, он — L, величайший детектив современности…» Лайт чувствовал, что слабел, и готов был сползти прямо в руки Риюзаки, который, напротив, с каждым поцелуем становился все смелее и откровеннее. Ему хотелось без конца разговаривать с детективом, признаваться ему в самых нежных чувствах и повторять, что он — самый красивый человек на свете, но Ягами задыхался и оттого не мог выдавить из себя ничего, кроме слабого стона. L поднял на него глаза. В его взгляде читалось что-то, незнакомое Лайту, но от этого не было страшно. Сейчас Ягами полностью доверял партнеру. — Ты хочешь продолжать, Лайт? — спросил Риюзаки своим обычным тихим голосом, едва слышным на фоне шума воды. — Ты правда этого хочешь? Лайт с трудом нашел в себе силы сфокусироваться затуманенными глазами на лице детектива. — А ты? — смог протянуть он. Риюзаки усмехнулся. Его рука уже ползла по бедру Лайта, отчего тот дрожал, будто в лихорадке. — Ты знаешь мой ответ сам, Лайт. Ты понимаешь меня лучше всех, правда же? «Он хочет, — тут же догадался парень. — Он хочет этого больше всего на свете, и лишь потому, что сейчас здесь стою я» — А ты знаешь мой ответ, Риюзаки? — спросил он, тяжело дыша. Детектив прижался к нему вплотную и поцеловал его в уголок губ. — Конечно. Я просто переспросил. Лайт обвил руками шею Риюзаки, пока тот снова нежно и медленно целовал его. По его телу стекали струи воды, но ему казалось, будто на самом деле это были реки пота — настолько ему было жарко. — Тогда не тяни больше, Риюзаки. *** Они сидели на полу, небрежно натянув штаны, и выжимали мокрые рубашку и кофту, которые так сильно потемнели и обмякли, что прикасаться к ним было неприятно. Лайт почти безотрывно смотрел на «сокамерника». Душ уже давно был выключен, а красота Риюзаки, которая свела Ягами с ума, осталась. Кажется, теперь она уже никогда не уйдет. Из головы не выходили образы обнаженного L, его бледного худого тела и лица, украшенного и нежностью, и страстью одновременно. — Ты безумно красивый, Риюзаки, — вырвалось у Лайта. Теперь они оба смотрели друг другу в глаза. Легкая усмешка заиграла на мокрых губах Риюзаки. — Ты так говоришь, потому что находишься под впечатлением. — Неправда, Риюзаки, — Лайт мотнул головой и приобнял напарника за спину. — Я просто впервые взглянул на тебя с такой стороны. Риюзаки положил голову ему на плечо. — Ты тоже безумно красивый, — он говорил так тихо, что Лайт едва мог различать слова. — Надеюсь, ты и правда никуда не уйдешь. — Не уйду. И Лайт поцеловал его в голову. *** Тетрадь смерти лежала на столе, окруженном озадаченными полицейскими. L задумчиво складывал пирамиду из пустых кофейных капсул. Моги в очередной раз озадаченно перечитывал правила на форзаце, в начале и в конце тетради. Лайт сидел в соседнем от Риюзаки кресле, делая вид, что сопоставлял имена жертв из тетради с данными о смертях преступников. Он чувствовал на себе пристальный, слегка озадаченный взгляд Рэм, и едва сдерживал довольную улыбку. «Все идет по плану. Скоро она поймет, что другого выхода нет…» Глаза сами невольно поднялись на Риюзаки, который все так же строил свою глупую шаткую пирамидку. «…и L наконец-то умрет» Лайт старался не вспоминать обо всем, что наговорил детективу, пока воспоминания о тетради были стерты. Он считал это стыдной чушью, бредом, но отчего-то даже не сомневался в том, что L не верил ни единому его слову. Он также старался не думать о произошедшем в последние дни, особенно — о сцене в душе. Лайт не мог злиться на самого себя и прекрасно это понимал. Кроме того, он надеялся, что это только помогло ему отвести от себя подозрения. «А если L теперь влюблен в меня, — умхылялся он, — я могу не переживать о том, что он попробует насолить мне. Он уже фактически обезврежен, осталось только остановить ему сердце» Он, конечно, не особо надеялся, что своими сладкими речами разбудил в Риюзаки романтические нежные чувства, но и не отрицал вероятность этого. Впрочем, какая вообще разница? L был лишь трудным препятствием на пути к превращению в Бога. Сейчас Лайт устранит это препятствие, и больше ничто не сможет ему помешать. Как хорошо было думать об этом, глядя на такого жалкого, беспомощного и как всегда безэмоционального L, и как хорошо было представлять, что теперь он может в любой момент упасть со своего дурацкого кресла и навсегда провалиться в сон! Вдруг Лайт осознал, что и сам Риюзаки теперь пристально смотрел на него. Чувствовать два таких взгляда одновременно было неприятно, поэтому Ягами поспешил избавиться хотя бы от одного из них. — Почему ты так смотришь на меня, Риюзаки? — спросил он, едва пряча раздражение в голосе. — Потому что ты все это время так же смотрел на меня, — просто ответил L. — Все в порядке? — Да, конечно, само собой, — невольно улыбнулся Лайт. «Нет, он вряд ли поверил мне в те дни. Он ведет себя так же холодно и спокойно, как и всегда, в нем нет и тени чего-то теплого по отношению ко мне» Маленький огонек досады обжег переносицу, и Ягами поморщился, поспешив потушить его. Досада? О чем он? Во всем происходящем не было ничего такого, что могло бы вызвать у него досаду. Но он не отрицал, что, влюбись в него этот бездушный детектив, игра была бы еще интереснее. …Да ну, бред. — Я думаю о правилах тетради, — Лайт решил сам оправдать свою задумчивость, чтобы избежать лишних вопросов. — Уверен, что, благодаря правилу о 13 днях, — «которого не существует», — усмешка, — можно как-то выследить второго Киру, который сейчас убивает преступников вместо Хигути. L засунул палец в рот. — Да, я тоже думаю об этом, — пробормотал он. — Получается, в мире активно используется еще одна тетрадь смерти, и притом необязательно, что только одна… Лайт отчаянно пытался избавиться от его назойливого пристального взгляда, как от надоедливой мухи, но никак не мог, и это сильно напрягало его. — Похоже, работы у нас вдоволь, — снова подал голос Риюзаки. Он немного помолчал. — Теннис придется отложить, да? Теннис. Лайту показалось, что кто-то надел ему наушники, потому что шум мониторов и приглушенные голоса полицейских за спиной мгновенно утихли. Его взгляд окаменел, так и застыв на бледном лице Риюзаки. «Теннис…» «Когда покончим с Кирой, можем устроить чемпионат!» Сердце Лайта пронзило льдиной. Кровь изнутри покрылась инеем и остановилась в венах, леденя кожу. «С Кирой мы уже не покончим, Риюзаки» И эта мысль сейчас не была торжественной, победной или радостной. «Мы покончим с тобой» Лайт смотрел в эти тусклые, пустые, стеклянные глаза и видел в них собственное отражение. Как в зеркале. «Ты понимаешь меня лучше всех» «Пока мы скованы одной цепью, и судьба у нас одна» Каждая новая фраза, всплывавшая в памяти, все сильнее замораживала сердце. Вспоминать все, что происходило между ним и Риюзаки, для Лайта было больнее и страшнее, чем умереть самому от сердечного приступа. — Да… — Ягами видел и слышал, как его отражение в глазах L с досадой и грустью говорило эти слова, хотя сам он этого не хотел. — Скорее всего, мы уже никогда не сыграем. Прежде чем Риюзаки успел отреагировать на эту фразу, Лайт поспешно встал и ушел прочь — куда-нибудь, где эти проклятые тусклые глаза не могли бы его видеть. *** Лайту не спалось. Он чувствовал всем сердцем, что уже совсем скоро — возможно, завтра — L умрет, и эта мысль не давала ему покоя. Он лежал на спине и думал, пялясь в потолок, как будет действовать дальше, как будет строить новый мир, как возьмет полицию под контроль и наконец избавится от непредвиденных трудностей, которые постоянно вызывал L. Коварная улыбка сама по себе расплылась на его лице, пока парень представлял, как власти признают его верховным судьей, как люди рисуют новые иконы и молятся, чтобы Кира покарал все зло на планете, и от этих мыслей даже дышать становилось трудно. Вдруг взгляд сам невольно упал на левую руку. Да, она была непривычно свободна уже несколько дней, но синяк от наручника на запястье обещал держаться еще долго. Лайт принялся пристально и бездумно смотреть на этот синяк, зачем-то сравнивая его цвет с цветом кожи Риюзаки, вспоминая, как он наблюдал за детективом в душе, как трогал его тело и считал его самым красивым человеком на свете. «Риюзаки…» Да, он умрет завтра, это было понятно даже лишь по тому, как напряженно и угрюмо вела себя Рэм весь вечер, но почему-то сейчас это чувство практически исполнившейся мечты лишь больно кромсало грудь невидимым ножом. Лайт внезапно ощутил рядом с собой небывалую пустоту. Он обернулся. Соседняя подушка была холодна, простынь — разглажена и нетронута. Образ Риюзаки, сидящего все так же на корточках с ноутбуком у ног, сам возник в голове. Лайту даже казалось, будто он чувствовал тот самый сладковатый запах и аромат мужского шампуня, которые исходили от детектива. В голове стайкой беспокойных птиц закружили их разговоры, прикосновения, ночные объятия, споры, драки — Ягами будто вспоминал о какой-то короткой особой жизни, которую получил взамен на отказ от тетради смерти. Он то и дело покачивал головой, не понимая, произошло ли все, что он вспоминал, на самом деле. Может, это был какой-то затянувшийся сон? Может, это были измененные сознанием сцены из какого-нибудь фильма? А может, Лайт и вовсе выдумал все это? Ему вдруг захотелось срочно отыскать Риюзаки и поговорить с ним. О чем — он не знал. Просто задать пустой вопрос, только чтобы послушать, как L говорит. Посмотреть ему в глаза и найти в них маленькое звездное небо. Почувствовать его дыхание рядом с собой. Съесть с ним клубничное пирожное — его любимое, с кремом. Лайт схватил в руки свободную подушку, прижал ее к себе — нет, она была слишком жесткая и неживая, чтобы самому себе притвориться, будто это Риюзаки прижимался к нему. «А ведь скоро он умрет и исчезнет совсем» Лайт еще раз посмотрел на след от наручника. Теперь это было клеймо, которое будет постоянно напоминать ему обо всем, что произошло между ним и Риюзаки. И его, в отличие от наручника, никак не снять. Оно уйдет само, и лишь тогда, когда ему самому вздумается… Слезы затмили взор. Лайт не мог поверить самому себе, но и остановиться у него не получалось. Грудь загорелась, будто в ней кто-то разжег костер, и стала с бешеной быстротой сушить горло; от резкой боли в сердце хотелось заорать или громко разрыдаться. Ягами вцепился зубами в подушку, чтобы хоть как-то остановить это ужасное ощущение, но ничто не помогало. Из горла вырвался жалобный, истеричный стон, совсем невнятное «Риюзаки», оглушенное жесткой тканью подушки, и слезы полились с такой силой, что их уже было не остановить. Лайт, наплевав на все, начал рыдать, дергая плечами и мелко дрожа. Почему он не подстроил все иначе? Почему Риюзаки ввязался в это? Почему он должен был умереть?.. Лайт рыдал еще долго; каждая минута казалась ему бесконечно длинной. Он не помнил, как заставил себя успокоиться, но, когда слезы высохли, лишь опустошение и злость остались догорать в его испепеленной душе. «Мне плевать на этого детектива, — убеждал он сам себя и все больше в это верил. — Он готов был отправить меня на казнь при любой удобной возможности. Он такой же, как и я» За окнами начинался ливень. Лайт смотрел на дыру в подушке и безумно улыбался. «Он такой же, как и я. Для него главное — убить меня» *** Когда зал окрасился в красный, экраны камер загорелись одинаковыми надписями «All data deleted» и Риюзаки позвал Ватари, а тот уже не ответил, Лайт все понял. Лайт понял, что Рэм, наконец, решилась и сделала это. И теперь он разом лишился трех проблем. — Где шинигами? Куда она делась? — повысил голос L, а Лайт смотрел на него и ждал. Вот сейчас. В следующую секунду. Он упадет. Ни ужаса, ни страха, ни волнения не нашел он в глазах Риюзаки. Ему даже показалось, что вся эта ситуация не играла никакой роли, что Ватари просто нечаянно нажал на кнопку, а Рэм пряталась где-то поблизости — настолько относительно спокойно выглядел L. А может, он уже успел предугадать все это? «Грустно. Мы скоро разойдемся, да?» Лайт четко помнил, что когда-то там обещал напарнику никогда не уходить, а L все равно задал ему этот вопрос, когда они стояли на крыше. Значит, Риюзаки и правда не верил ему никогда. Значит, скорее всего, он знал и о том, что уже совсем скоро будет убит. А пока Лайт стоял и ждал. Его тело вросло в пол, руки окаменели, взгляд застыл. Прошла еще секунда. Еще одна. «Ну же…» Наконец, Риюзаки вздрогнул и упал. Что-то кольнуло Лайта в спину — он уже чувствовал триумф, но ему не стоило забывать о том, что на него сейчас смотрели все участники расследования. Подыгрывать было необходимо. Парень кинулся к L и в последний момент подхватил его на руки. — Риюзаки! Риюзаки во все глаза смотрел на Лайта. Лайт никогда не видел у него такого выразительного взгляда. На лице Риюзаки читались нескрываемый ужас, удивление, страх, досада — в багровых огнях аварийных ламп он казался еще бледнее и еще мертвее, чем обычно, но его лицо сейчас было необыкновенно живым. Его глаза перестали быть тусклыми: в них снова загорелось звездное небо, теперь еще более широкое, вот только звезды на нем принялись стремительно гаснуть одна за другой. Сердце Лайта колотилось как бешеное, словно пыталось биться и за него, и за Риюзаки. L смотрел на него так, будто искал у него поддержки и спасения, но уже знал, что ничего не получит. С его приоткрытых губ едва соскальзывало разочарование, но в его глазах отчаянно догорала надежда. «Какой он сейчас жалкий, слабый, — вдруг подумал Лайт. — И он умирает у меня на руках…» От этих мыслей улыбка — безумная, жестокая, искаженная — сама расплылась на перекосившемся лице парня. «Я выиграл» И тогда L все понял. Его глаза стали шире еще раза в два, горя всеми своими потухшими звездами, но в них не было больше и тени надежды. «Я был прав!» — говорили они, но тут же осекались, осознавая, что скоро закроются навсегда. Риюзаки уже не мог шевелиться, его сердца больше не было слышно, и все, что ему оставалось — лежать на руках у Лайта, смотреть на его победную, ядовитую улыбку и осознавать все, в чем он некогда был так убежден. «Я победил!» — чуть не заорал Ягами. Ему пришлось закусить изогнувшиеся губы, чтобы сдержаться. Все было кончено. Он наконец-то мог стать Богом. И вдруг Риюзаки собрал остаток сил и вцепился Лайту в спину своими ледяными руками. Сейчас они, кажется, были еще холоднее, отчего обжигали даже сквозь ткань. Лайт тут же вспомнил, как L делал это во время их ночных объятий. Он так же сминал ткань его рубашки, вжимался в него, прятал улыбку у него на груди; Лайт вспомнил, как целовал Риюзаки голову, как гладил его плечи и прижимал к себе еще сильнее. Он словно снова взял в руки тетрадь смерти, вот только воспоминания, которые стремительно возвращались к нему, самой тетради не касались. Пальцы слабо и почти незаметно прошлись по спине Лайта, остановившись на позвоночнике, и даже успели пересчитать пару позвонков. В этом умирающем жесте было столько бескорыстной нежности, сколько Лайт не чувствовал в объятиях матери. Ягами моргнул — и он будто взглянул на Риюзаки заново. Теперь он смотрел не на поверженного соперника, а на человека, который, кажется, нравился ему до безумия и который сейчас должен был умереть. — Нет, пожалуйста… — вырвалось у Лайта, но не потому, что он должен был изобразить сострадание, а потому что в груди все сдавило, словно и у него случился сердечный приступ, а к глазам подступили слезы. — Риюзаки… L слабо пошевелил губами, будто пытаясь что-то сказать, но уже не успел подать голос. Он слабо и коротко выдохнул, вложив в этот вздох всю печаль и досаду, и медленно закрыл глаза. Его тело обмякло у Лайта на коленях. Пальцы, зависшие на спине парня, безжизненно упали и ударились о пол. Повисла тишина. В зале все еще пищали сигнализации, но Лайт уже их не слышал. Ему казалось, что он чувствовал сто эмоций сразу, но больше всего ему хотелось прижать Риюзаки к себе и сказать, как ему сейчас было тяжело и страшно. Но Риюзаки умер. Он был мертв. Мертв. «Кира победил L» Первая резкая мысль ударила в голову, будто молния. Дикая улыбка снова наползла на вспотевшее лицо, заглушая боль в груди переизбытком кислорода — Лайт стал часто дышать от радостного, невероятно сильного волнения. Он смог победить в этой бесконечной, трудной игре. После таких испытаний любая сложность покажется ему пустяком. Но вдруг иная мысль тоже внезапно и сильно ударила в голову. «Лайт убил Риюзаки» И улыбка сползла с лица так же стремительно, как появилась. Руки, державшие безжизненное тело, самое красивое в мире, бледное, изящное, острое, худое, сжались сильнее. Торжество победы пристыженно и торопливо вырвалось из груди, оставив огромную зияющую пустоту, и эта пустота ощущалась так же ясно, как отсутствие Риюзаки на соседней подушке в кровати ночью. Лайт держал в руках мертвое тело и не понимал, кому оно принадлежало. Лайт не понимал, он ли держал его, или вместо него сидел Кира — великий анонимный убийца, только что победивший великого анонимного детектива. Его мысли путались и с паникой бились в голове, как напуганные звери в клетке, и ударялись о череп, вызывая безумные вспышки боли. Все тело начало зудеть, ломать, руки задрожали, ноги стали ватными — Лайт сейчас даже завидовал мертвому Риюзаки, потому что он больше не мог чувствовать боли. Невероятное желание выбраться из своего тела, а затем и из своей жизни пронзило Ягами насквозь, и он заорал. Заорал громко, безжалостно раздирая глотку и часто срываясь от того, что слезы то и дело размывали мертвое лицо L, а к горлу подкатывал ком. Лайт орал, но не понимал, зачем и почему — то ли от боли, то ли потому, что должен был оставаться вне подозрений, то ли просто потому, что держал в руках умершего Риюзаки, который за эти дни стал ему так близок, как никто никогда к нему не был. Нужно было двигаться дальше. Нужно было убедиться, что Рэм и Ватари тоже были мертвы. Нужно было отобрать у Рэм тетрадь смерти, пока этого никто не заметил, и действовать по давно разработанному плану. Нужно было… К Лайту подбежали полицейские; они что-то ему говорили, предлагали забрать тело Риюзаки у него, но ему не хотелось менять положения. Ему казалось, что, пока Риюзаки лежал у него на коленях, он был еще жив. Он посмотрел детективу в глаза, ища в них поддержки, ища звезд на темном ночном небе, ища безразличие, спокойствие, холод, непонимание, но они были закрыты. Риюзаки умер. Все! Хватит! И вот он уже стоял на ногах, вот он вбежал в комнату Ватари и нашел горстку песка — все, что осталось от Рэм, — в которой валялась тетрадь смерти, позвал полицейских, изобразил ужас на лице. Все происходило как в тумане. Лайт вдруг понял, что больше не чувствовал ничего. Дыра в его груди выпустила наружу абсолютно все, не оставив и капли искренних эмоций. Возможно, у Риюзаки тоже была эта дыра, поэтому он почти всегда был спокойным и безэмоциональным. Возможно, пока они были скованы цепью, Лайт залечивал ему эту дыру. Но какая разница? Теперь все, что касалось Риюзаки, было уже неактуально. Он же умер. Лайт думал, что, когда его план придет в исполнение, он тут же откроет тетрадь и посмотрит, как на самом деле звали его злейшего врага. Но сейчас ему совершенно этого не хотелось. Он даже позабыл об этом, потому что в голове крутилась лишь одна и та же мысль, как песня, оставленная на повтор, когда человек уже уснул и не слушает ее: «Кира победил L. Лайт убил Риюзаки» Весь оставшийся день она не выходила у Лайта из головы, и каждый раз, когда он повторял это, его бросало в мелкую дрожь. «Кира победил L. Лайт убил Риюзаки» *** Лайт сидел за столиком в кафе, напротив сидела Миса. Это было где-то в центре Токио — место их встречи выбрала Амане. Столик был у окна. За окном шумели машины. Внутри разговаривали люди и жужжали кофеварки. Лайт бездумно смотрел на торт в своей тарелке. Клубничный. Правда, крема в нем было не очень много, а еще ягода была не сверху, а внутри, в начинке. Им принесли кофе. Лайт забросил в свою чашку около шести ложек сахара и размешал его. Все это он делал, ничего не чувствуя и ничего не желая. Он заказал еду, потому что не хотел есть. Он попросил кофе, потому что не собирался его пить. Он рассеянно кивал Мисе, потому что не слушал ее. В голове крутилась одна и та же мысль, одна и та же. Каждый чертов день. Она не мешала Лайту улыбаться, смеяться, разговаривать, думать и, тем более, убивать преступников. Напротив, Лайт в эти дни был очень продуктивен. Все происходило именно так, как он задумал, с точностью до мельчайших деталей, и это даже пугало. «Кира победил L» «Лайт убил Риюзаки» Лайт прикрыл глаза и вообразил, будто он находился в другой кофейне. Будто он сидел там в укромном уголке на диване, в спинку которого были вставлены горшки с растениями, и ждал свой любимый чай с любимыми пирожными, а напротив него сидела вовсе не Миса, а… — Эй! Лайт! — ее голос был слишком громким для его воображения. — Ты вообще меня слушаешь?! «Кира победил L» «Лайт убил Риюзаки» Ягами открыл глаза. Нет, все было не так, как он сейчас представил. Более того, Миса, кажется, догадалась, что он совсем не слушал ее. — Давай жить вместе, — сказал он, ничего не чувствуя. Голубые глаза девушки в одно мгновение просияли так, что, наверное, могли бы осветить собой огромный зал с высокими стенами. Миса подскочила на месте, раскрыв рот и подняв плечи. Она задыхалась от радости и не могла поверить своим ушам — Лайт читал все это с ее вытянувшегося от восторга лица. — Правда?! Лайт, это же так романтично! Я так рада! Я так люблю тебя! — верещала Миса на все кафе, а Лайт снова не слушал ее, будто она и вовсе не повышала голос, а говорила это тихо, как… Одна и та же мысль приводила к одним и тем же людям. Всего их было четверо, хотя действующих лиц насчитывалось двое. Лайт что-то сказал Мисе, желая избавиться от ее бурной реакции, затем позвал официанта и попросил счет. Они расплатились, накинули куртки и вышли на улицу, где шумели машины, играла музыка и ярко сияло солнце. Лайт гулял по улицам Нового Мира, который творил сам и Богом которого являлся, а в голове крутилась все та же мысль, одна и та же… И она, казалось, будет преследовать его до последних секунд его жизни. «Кира победил L» «Лайт любил Риюзаки»