Egenum

Никто даже не подозревал - и никто бы уж точно не узнал - сколько раз Айт хотел прекратить все это. Он, естественно, был публичной фигурой и постоянно обсуждался всеми Змеевыми Пещерами во главе с Матушкой, да будет ее любопытство направлено в нужное русло, и на публику делал все, чтобы оставаться непогрешимым. С него всегда спрос был больше, чем с любого другого Великого, показать свои слабости было равносильно самоубийству. Повелитель Вод слыл стратегом и героем, одним из сильнейших существ в Ирии, победителем и завоевателем, в том числе женских сердец. И среди всех он, конечно же, выбрал себе самую непростую и могущественную пассию, убийцу змиев, дочь бога. Какой размах, под стать Великим драконам! А какая красивая пара, сил только со стороны любоваться да от зависти клыками скрипеть. Их редко видели вместе в Ирии, но если и замечали, то непременно счастливыми, увлечёнными друг другом, словно сошедшими со сказочной картины. О, без сомнений, они с Иркой всегда умели заставлять других видеть то, что необходимо. Ах, как бы им обоим хотелось того стабильного счастья, которое они отыгрывали для зрителей! Нет, оно, конечно же, было, это счастье, иначе зачем друг в друга так вцепляться до боли и слёз? Оно было в нечастых моментах встреч, было в прикосновениях, в тихих разговорах и поддерживающих объятиях, было во взаимных подколках и желании ни за что на свете не отпускать. Но, Шешу, как же тернист был путь к этому желанию. Не в привычках Великого Водного, конечно, на трудности жаловаться, да он и не жаловался никому, даже Шену. Иногда вырывалось усталое ругательство, или начальник охраны случайно заставал своего Господина, в порыве ярости взорвавшим ближайшую ледяную стену. Шен, как и всегда, отмалчивался и ждал момента, когда Айтварас захочет заговорить. Но Айтварас не хотел разговаривать, он хотел крушить, потому что опять с ведьмой поругался, потому что она снова послала его на все четыре стороны, потому что характер у неё вовсе даже не сахар, а скорее банка гвоздей. Потому что у неё проблемы с учебой, проблемы с нечистью, проблемы, проблемы, проблемы. Потому что каждый месяц-два вокруг неё начинает крутить хвостом новый ничтожный человечек, совершая безуспешные набеги на личное пространство Ирки, и Айту хочется утопить очередного безмозглого уродца в его собственных слюнях. Потому что он сказал об этом своей ведьме, а она обругала его - его, Великого Дракона Вод! - за излишнюю жестокость и сказала, что, случись что с любым из глупых мальчишек, Айтварас о ней может забыть и никогда на глаза не появляться. Альтруиссссссстка, шешов хвост. Всех-то ей жалко, каждого под крыло себе, хотя и обольёт сарказмом с ног до головы. Настоящая ведьма-хозяйка. Временами он уставал ее не понимать. Временами - видел в ней так ясно своё отражение, что становилось тошно. Однако чаще всего Айту хотелось удавиться собственным хвостом при мысли, как она далеко. Он не думал о ней все время, дел у Великого и без того всегда хватает, но когда ведьма засыпала, являлся к ней во сны. Чаще всего старался не тревожить ее спящую, просто находясь рядом и наблюдая; пытаясь ощутить тепло ее руки. Если бы Ирка узнала, она бы отчитала его. Возможно, обиделась бы. Возможно, плакала бы потом тихо от тоски, думая, что он не слышит сейчас за зеркалом. Она научила его чувствовать вину - кто бы мог подумать - за вторжение в ее личное пространство. Не то чтобы Айтварас так уж сильно этой виной изводился, но теперь лишний раз, когда в голову закрадывалась мысль подслушать или подглядеть, как там его ведьма, одергивал себя. Все имеют право на личную жизнь, уж он-то это право должен со своим происхождением уважать как никто другой. Он учился человеческим правам и привычкам, он впервые пытался хоть немного подстроиться под человека, потому что знал, что Ирка уже давно проштудировала все, что смогла найти о драконах, потому что сама она постоянно расспрашивала его о том, к чему он привык и что ему интересно. Они учили друг друга, они молчали друг с другом. Они спорили и бросались словами, колкими, как битое стекло. Они могли месяцами не выходить на связь, слишком занятые своими обязанности, могли общаться часами, не замолкая. И Айт ждал, ждал, ждал, когда ему выдасться возможность обмануть Матушку (да будет ее взор обращён туда, куда ему нужно), чтобы хоть на несколько дней улизнуть в Явь. И Ирка надеялась, надеялась, надеялась, отгоняя из мыслей эту глупую надежду, и украдкой поглядывала в ночное небо, мечтая увидеть вместо сигнальных огней самолетов кого-то очень родного. А потом они встречались и непременно ругались из-за какой-нибудь глупости; воротили друг от друга нос, гордые и обиженные, не желая склонить головы и пойти на уступки. И это Айт тоже научился делать. И Ирка, со временем, научилась. Потому что в итоге они всегда оставались друг другу нужнее, чем глупая гордость: засыпать рядом всегда было крепче хоть на царских простынях, хоть на чердаке ветхого дома, хоть в лесной канаве, побитыми и уставшими. Айтварас многое готов был отдать, лишь бы чаще видеть, как его ведьма улыбается ему, смеётся над его шутками или тянется к нему за поцелуем; одна только мысль тревожила его, когда он касался Ирки. «Хоть бы это никогда не кончалось, хоть бы длилось подольше». Она считала пальцами его позвонки, и он млел от этой ласки. Она целовала его в подбородок или в шею, привстав на цыпочки, и ему немедленно хотелось вернуть ей это стократно. Она просто проводила своей голенью по его, но даже этот жест будоражил змия. От каждого прикосновения к ведьме что-то внутри сладко замирало, и потому всякий раз, когда она старалась держать дистанцию, он стремился эту дистанцию преодолеть. Ирка могла бы пристроиться с ним рядом, устало склонив голову на плечо, или оседлать его колени, улыбаясь хитро и смущенно, или спать на его груди, укрывшись густыми волосами - всё одно в голове его рефреном вторило слово «моя, моя, моя». Змей был жаден, как и все в его племени, он не мог по-другому. Да и не хотел. Да, ему с ней было сложно, как ей с ним, Айт это понимал; но ещё он понимал, что другую такую вряд ли найдёт в двух мирах, и, что важнее, никакой другой он с такой готовностью свою шкуру и сердце не подарит. Айт любил её, и прекратить это было одной из немногих вещей, неподвластных ему.