Нежно

Каждый раз, когда Ацуси произносит своё задорное «Добро пожаловать!», она мило улыбается, смело показывая белоснежные, словно она сама, зубки, и прикрывает глаза. Её реснички чуть дрожат, на бледных щёчках появляется еле заметный румянец. — Заполните бланк. Акутагава прикрывает губы ладонью и тихо кашляет, протягивая вошедшим бумаги. Ждёт, пока подойдут, потому что знает, что они тоже любуются этой светлой девочкой, теребящей в руках белый платок с чёрным вышитым цветком в углу. Рюноске берёт оплату за проживание, указывает кивком на Накадзиму: — Наша сотрудница проводит Вас в номер. И добро пожаловать. Её голос не такой приятный, звонкий. Она не умеет красиво улыбаться и красочно говорить всякую чушь, завлекать не столько историей, сколько своей живостью. А Ацуси умеет и каждый раз так делает. — Ух! — произносит девушка, махнув на себя ладонью, словно веером. — Замоталась — жуть! — Не ври, ты толком ничего не делала, — щёлкает по самому кончику носа свёрнутой в трубочку газетой, — только стояла, улыбалась, провожала. Всё. Успевала сидеть, отдыхать, перекусить... — Ах вот оно что! — бессовестно перебивает Накадзима, поднимая указательный палец. — Ты ведь не ела ничего! Акутагава фыркает, провожая «мелкую» взглядом. Всякий раз она говорит что-то подобное, но все давно свыклись, что у девчонки ветер в голове гуляет, как у себя дома. — Скажи: «а-ам»! — Ацуси​ подносит ложку с отядзукэ совсем близко к чужим губам. — Ну же, не томи! Рюноске хмурится, начинает медленно краснеть, чувствуя «загоревшиеся» кончики ушей. Но всё же закрывает глаза, чуть приоткрывает рот, позволяя себя накормить. — Так-то лучше, — кивает довольная девушка, тыкает кончиком ложки в нижнюю губу коллеги. — Совсем исхудаешь же. Лопай, Рюноске я-задушу-вас-если-затупите-с-подписью Акутагава. Сначала Акутагава смеётся тихо — позволяет себе лишь мелкий смешок. А потом приходится тащить её за рукав из-под стола, краснеть, ловя удивлённые взгляды постояльцев, но улыбаться единственной мысли — «Так она улыбается только мне». — Ты такая прелесть, моя милая Ацу, — улыбается и снова прячется за ладонью, чтобы скрыть появившийся от смеха румянец и всё ещё не сошедшую с губ улыбку. Накадзима наигранно дуется, позволяя щекам округлиться, сделав её похожей на хомячка, отводит взгляд. — А ты та ещё бука, Рю. Девушка тянется через ресепшн, чтобы поправить выбившиеся светлые пряди. Ацуси по-кошачьи тянется к ладони, даже словно готовится замурчать. Акутагава слегка улыбается, проводит кончиками пальцев по шее и думает, что Накадзима очень похожа на маленького тигрёнка — милая, ласковая, «пушистая», но может показать зубки, если захочет, и мало не покажется. — Э-эм, Рю?.. — Ацуси дёргает за белоснежный манжет. Она очень смущена, не знает, куда смотреть. Слишком поздно до Акутагавы доходит, что «тигрёнок» вырвалось у неё вслух. Рюноске не умеет выражать свои мысли, чувства, не может говорить красиво. И ей всегда очень за это обидно. Но она знает, что Ацуси обо всём догадывается сама и ей не нужны объяснения редких глупых поступков. — Мы п-пойдём сегодня г-гулять? — заикаясь, робко спрашивает Накадзима. Хочется назвать её малышкой. Маленькой, глупенькой. — Конечно, тигрёнок, — и смеётся, рассматривая покрасневшие от смущения ушки. Они перебрались в северную часть континента уже вот как несколько лет, но привыкнуть к низким температурам всё ещё сложно. Приходится кутаться в тёплый вязаный шарф, прятаться в кофты и свитера, плотнее запахивать куртку. Никто не любит угги, но именно в такую, как сейчас, — ни тепло, ни дубак, — погоду в них достаточно тепло, чтобы спокойно прогуливаться по белоснежным тропинкам, но достаточно холодно, чтобы не расслабляться. Акутагава дует на ладони через тёплые варежки, шагает на одном месте и не слишком ласковыми словами вспоминает такую совершенно не пунктуальную капушу Ацуси. Они договаривались встретиться в шесть часов вечера на углу между отелем, в котором работают, и булочной, возле которой всегда тепло и вкусно пахнет, но она, как обычно, опаздывает. И только Рюноске решает шагнуть в булочную, где постоит и прогреется, как сзади раздаются торопливые, чуть шаркающие шажки, тихий лепет с извинениями. — Должна будешь, — звучит один и тот же ответ, как и каждый раз. — Что будем покупать? — с большими паузами между словами спрашивает Ацуси, стараясь нагнать быстро идущую девушку. — Всё, что нужно, — очередной сухой и холодный ответ, от которого хочется сжаться и уйти подальше, но привыкшая Накадзима просто хмурится, начинает идти быстрее. — Рю-ю-ю! — тянет она, не в силах пробираться дальше через огромные сугробы. — В какую глушь мы идём? — Ко мне. Ацуси очень часто хочет прикусить себе язык или вообще стать немой, чтобы не говорить всякую чушь. А если Акутагава обиделась? Что делать? Как просить у такой, как она, прощение? Накадзима решает использовать для этого всё, что потребуется. Может, даже попытается что-нибудь для Рюноске приготовить. — Ты голодна? — Немного, — раздражённо дёргает плечом. Ацуси всегда такая шумная — хоть ваты в уши клади. Снег сыплет искрящимися хлопьями и Накадзима готова поспорить, что бо́льшая часть снежинок крупнее​, чем монетка в пять йен. — Сматьлииии, — тянет она. Акутагава лицезреет идущую за ней девушку, наклонившуюся корпусом вперёд и старательно ловящую снежинки высунутым языком. Она выглядит мило, красиво, наивно глупо, как кажется Рюноске. — Шумишь, — одёргивает она, разворачивается и начинает идти быстрее. Ацуси хнычет, — «я опять творю глупости, Рю, прости, прости, простиии», — но начинает идти шагами шире, чтобы не отставать так сильно. Акутагава уже в подъезде отряхивает снежные хлопья сначала с себя, потом со всё ещё всхлипывающей Накадзимы. — Перестань, — проводит большими пальцами по мягким щекам, — А то домой не пущу. — Только если позволишь что-нибудь сделать для тебя! И побольше! — шмыгает. — Я много тебе должна. Рюноске заинтересованно приподнимает брови, начинает подниматься вверх по лестнице, чтобы скорее достигнуть четвёртого этажа из пяти, Ацуси тихо шагает за ней. — Приберусь. — Ага, — усмехается Акутагава, вспоминая «вылизанную» до блеска квартиру. — Кушать приготовлю. — М-м-м, — чуть хмурится, сжимает вытянутые трубочкой губы, придумывая, куда спрятать наготовленное. — Да чего же ты такая самостоятельная?! — Накадзима топает ножкой от злости, её брови изгибаются косыми домиками. — Ничего для тебя не сделать! — Я что-нибудь придумаю, — обещает Акутагава, пропуская гостью внутрь. Приятно пахнет духами Рюноске, последние солнечные лучи пробиваются через плотно занавешанные шторы — что уж поделать, если хозяйка не любит свет. Здесь действительно не к чему придраться, из-за чего хочется и охнуть восторженно и шмыгнуть как-то обречённо — план номер один провалился с треском и хрустом. — Сладкое любишь? — Люблю, — лжёт Рюноске и кивает. А может, лжёт не так сильно, ведь она любит Ацуси, а она тоже сладкая. — Тогда будут маффины! На кухне Акутагавы так мало места, что они всякий раз сталкиваются коленями, когда Накадзима семенит из одного угла в другой, а сидящая Рюноске не успевает увернуться, чтобы не мешать. Но кто сказал, что это неприятно? — Вот всё и готово! Ой, ну, то есть, готовится! Уже в печи стоит. Акутагаве остаётся только вздохнуть и подивиться всей наивности, что есть в Накадзиме. — И это всё, что я могу сделать для тебя? — шаркает ножкой в белом чулке. — Как-то мало. — Можешь, но вряд ли тебе понравится, — чуть хрипло сообщает Рюноске и улыбается, с прикрытыми глазами отпивая чуть тёплый чай. — А может быть понравится! — хмурится, ударяет кулачками о стол. Хотя, слова эти, конечно, напрягают. Акутагава задумчиво прикусывает губы. — Подойди ближе, — говорит шёпотом, словно они шкодливые дети, не спящие ночью, намеренно бродящие между взрослых. Ацуси подходит медленно, несколько опасливо. Старшая аккуратно берёт её за руки, притягивает, чтобы усадить себе на колени. — Ты милая. Рюноске говорит вкрадчиво, хочет придумать что-нибудь ещё, но, кажется, просто не создана для чего-то нежного. — Ещё не передумала? — едва ощутимо проводит большими пальцем по приоткрывшимся губам. — Н-нет. Накадзима издевательски тёплая, аккуратная, сладкая. Даже её неуклюжесть словно прибавляет какую-то изюминку, делает её той самой особенной. Акутагава никогда не говорила о чувствах, которые считала глупостью до недавних пор. Она просто так иногда брала за руку или целовала в щёку. Она невзначай готовила две чашки кофе и брала две порции на работу. Из-за упрямства, но никак не от любви просила надеть шапку — потому что холодно. Она ни в коем случае не считала имя — Накадзима Ацуси — нежным, идеально подходящим. И уж точно не специально иногда упоминала, какая Ацуси милая дурочка — совсем девочка ещё. И целоваться Накадзиме правда понравилось. Ацуси совсем чуть-чуть смущается, но всё-таки позволяет взять себя за руку, поплотнее завязать лёгкий шарфик вокруг носа. Она отчего-то боится, что в торговом центре на них будут пялиться, может быть, будут задавать странные вопросы. Акутагава не думает, не боится — просто идёт, обхватив чужую маленькую ладошку, ведёт от магазинчика к магазинчику и почти заставляет что-нибудь выбрать. Всё равно не посмотрят и не спросят, а Ацуси — милая трусиха. — Ой, скоро же новый год! — разноцветные глаза начинают счастливо гореть, девушка улыбается. — Мы обязаны купить что-нибудь! — М-м-м... К примеру? — Рюноске крепче сжимает ладонь, останавливается напротив ювелирного. — А может?.. — Ацуси тыкает указательными пальцами друг о друга. — Ну? — нетерпеливо скрещивает руки на груди. — Может, купим что-нибудь парное? — Накадзима говорит быстро, боится того, что только что предложила, но слово — не воробей. Акутагава закатывает глаза. — Пойдём. — К-куда?! — Украшение выбирать. На Рюноске всё та же форма — платье до колен с белым витиеватым «передничком», чёрным верхом, где рукава заканчиваются на запястьях «фонариками», белоснежное жабо почти до талии, с одного плеча на другое повисла золотая тонкая цепочка — тот самый парный подарок. На Ацуси пышная чёрная юбка выше колен, держащаяся на подтяжках, светлая блузка с рукавом в три четверти, чёрный галстук, спадающий на грудь, и тоже цепочка, но меньше — может только держаться за разные уголки воротничка. Накадзима всё так же мило улыбается каждому проходящему мимо, самая длинная передняя прядь покачивается из-за малейшего движения. — Иди сюда, — зовёт девушка Акутагаву, выманивая её из-за ресепшена протянутыми вперёд руками. Рюноске быстро преодолевает это расстояние, касается пальцами худых плеч. У Ацуси красивые глаза, лёгкий естественный макияж, на вкус — клубничный блеск для губ. И она первая тянется за нежным поцелуем, обвивая тонкую шею Рюноске руками. — Добро пожаловать! Ацуси улыбается вошедшим людям, быстро отрываясь от оторопевшей Акутагавы, которая прикрывает губы со смазанной помадой ладонью, тихо кашляет, стреляет взглядом в этого невинно улыбающегося реб... тигрёнка. Она такая нежная, что иногда Рюноске становится плохо. Настолько плохо, что она говорит о любви вслух.