Признание

Широ разбудила назойливая мысль, вгрызавшаяся в сознание с омерзительным скрежетом. «Ты мой брат». Пожалуйста, подумал он, шумно выдыхая и переворачиваясь на живот. Пожалуйста, не начинай. Раздражение. Непонимание. Обида. И снова – «Широ, ты мой брат». Вопрос. Широ зажмурился крепче и сухо сглотнул, надеясь, что если он не будет обращать на них внимания, мысли уйдут сами собой. Нерешительность. Смятение. И тихое, надломленное – «Я люблю тебя». Новая волна обиженного непонимания, горечи, боли… надежды? Но – «Ты мой брат». – Хватит, – тихо зарычал Широ, комкая в пальцах подушку. Разумеется, не помогло – мысли на мгновение затихли, а затем, с ноткой обиды, обрушились с новой силой, и если до сих пор это были лишь фразы, то теперь его ждали воспоминания. Как будто ему пытались что-то доказать и объяснить. Кит, отчаянный, бледный, защищающийся из последних сил, и его влажный срывающийся голос, обречённый и отчаянный. «Пожалуйста, Широ… Ты мой брат – я люблю тебя». Горечь. Вопрос. Широ вздохнул и перевернулся на бок, смирившись с тем, что уже не уснёт – даже если мысли в голове успокоятся, после увиденного он вряд ли сумел бы вернуться ко сну. Неискреннее сожаление. Он закатил глаза и провёл по лицу рукой. Нет, его чувства к Киту не братские и никогда ими не были. Облегчение. Понимание. Ревность? – Только этого не хватало, – пробормотал он, открывая глаза и устало глядя в стену. Каким образом Курону удалось сохранить часть сознания, он не знал. Из того, что он понял, картина складывалась вполне однозначная: его клон задумывался как марионетка в руках Хаггар, он должен был лишь слепо следовать приказам, и ничего больше. Он не должен был испытывать эмоций, не должен был чувствовать – всё это было лишь иллюзией, чтобы никто не распознал в нём шпиона. Но то ли что-то пошло не так, то ли операция слишком затянулась – и пустая бездушная оболочка, заполненная лишь чужими воспоминаниями, стала чем-то большим. Широ заметил это не сразу. В первые дни после возвращения ему и без того хватало забот – он заново привыкал к своему телу, к отсутствию руки, ко всему, что изменилось за то время, что его не было. Жизнь вне замка была непривычной и неожиданно тяжелой: жилые помещения во львах оказались не рассчитаны на длительное проживание, и вместе с гнетущей неопределённостью и потрясениями последних недель это всё сильно сказывалось на командном духе. По крайней мере, рядом с ним всё время был Кит. Курон проявил себя позже. Он остался тенью на самой границе сознания, и ему было страшно – Широ не слышал его голос, не воспринимал его как отдельную сущность, но улавливал отголоски эмоций и чувств. Больше всего это было похоже на ментальную связь со львом: она была привычна, ощущалась как должное, как часть его самого, и он не сразу понял причину чужого страха. Курон эту связь никогда не ощущал. Единственный его опыт со вторжением в чье-либо сознание был связан с Хаггар; неудивительно, что реакция Широ его пугала. Удивительным, скорее, было то, что он вообще об этом думал. Это был не страх за своё существование – это был страх причинить боль, смешанный с иррациональным чувством вины. Общаться с ним было трудно. Широ подозревал, что Курон вообще не собирался давать о себе знать, и уловить чужое присутствие в своей голове ему удалось лишь благодаря приобретённой восприимчивости к тонким материям – он не знал, сколько времени провёл в астральной плоскости, но бесследно оно не прошло. В ответ на неохотное удивление, со временем сменившее страх, Широ позволил тому, кто до него занимал это тело, заглянуть в его воспоминания – иначе объяснить, как он его заметил, у него не получилось. После этого Курон затих на несколько дней, снедаемый виной и сомнениями, а когда вернулся – впустил Широ уже в свои воспоминания. То, что огромная их часть была сосредоточена вокруг Кита, смутило, кажется, обоих. Курон думал о Ките – и раньше, когда считал себя Широ, и тогда, когда уже начал понимать, что с ним что-то не так, и даже сейчас, когда от него остался лишь призрак, злой насмешкой судьбы привязанный к чужому телу. Если сначала он старался не подавать признаков жизни, то на мыслях о Ките неизменно забывался, и они просачивались сквозь тонкий барьер между их сознаниями, наполняя Широ странной меланхолией. Это было похоже на дежавю. Широ помнил, как это было – когда в какой-то момент оказалось, что всё, о чём он может думать, так или иначе возвращается к Киту, что Кит занимает все его мысли, и что бы он ни делал, куда бы ни смотрел – везде был Кит, Кит, Кит. Он помнил, как подскакивало к самому горлу сердце, как спирало дыхание от одной улыбки, когда он ещё не знал, что делать со своими чувствами – впрочем, они и сейчас никуда не делись, только стали привычными и знакомыми, больше не шли в комплекте с легкой паникой и дрожью. Поначалу Курон тоже воспринимал их как должное. Эти чувства были частью Широ, а значит, и его – любить Кита было так же естественно, как дышать, в каком-то смысле это знание было заложено в него с момента создания. И так и было, пока он не начал осознавать, что с ним что-то происходит – когда он тихо поделился этими воспоминаниями, Широ почувствовал комок в горле, переживая их вместе с ним. Беспомощность. Страх. Отчаянье. Он ещё не знал, что с ним происходит, но гнетущее, нарастающее с каждым вдохом предчувствие чего-то непоправимого всё плотнее затягивало на его шее петлю. Ему казалось, что он теряет себя по крупицам, что чаще и чаще проваливается куда-то, не может контролировать свои слова и свои действия – и образ Широ, кропотливо выстроенный вокруг него, шёл трещинами. Воспоминания из прошлой жизни становились всё больше чужими, вызывали всё больше вопросов – многие вещи воспринимались иначе, чем он «помнил», и это в лучшем случае сбивало с толку, в худшем – пугало до паники. Кит… как всегда не вписывался ни в одну из этих категорий. Любовь, которую он знал, истерлась со временем, а вместе с ней исчезли без следа спокойствие и уверенность в своих чувствах. Там, где раньше Курон по привычке любил Кита, как любил его Широ, появилось что-то новое, и при мыслях о нём его снова стало бросать в жар. Снова стало сложно при нём формулировать мысли, снова слова путались на языке, снова громко и часто, суматошно билось сердце рядом с ним. Эти воспоминания Курон показал ему не сразу. Широ так и не смог толком понять, стеснялся ли он их или просто берёг, не хотел делиться чем-то настолько личным. Они пришли ночью, когда Широ не мог уснуть, и в них сквозила щемящая неуверенность, словно Курон опасался его реакции – насмешки? Ревности? Осуждения? Тогда Широ улыбнулся и напомнил ему, как сам испытал всё это впервые. После этого Курон стал смелее. Он уже не стеснялся делиться тем, что думает, а теперь, по всей видимости, перестал стесняться и будить Широ, если ему хотелось… поговорить. Хотя Широ предпочёл бы проснуться от любых других мыслей, только не от той страшной битвы. Почему Курон не мог вспомнить, как они купались в реке пару недель назад, когда последний раз высаживались на планете? Сожаление. Вина. На этот раз – искренние. И сразу следом за этим – отчётливый образ выныривающего из-под воды Кита, разлетающихся золотыми искрами брызг, его улыбки… Ладно, подумал Широ. Извинения приняты. Тихо отъехала в сторону дверь, отделявшая комнату от кабины Чёрного. – Ты не спишь, – негромко констатировал Кит, проходя внутрь. Широ потянулся и сел на узкой кровати, но Кит качнул головой, подошёл ближе и с улыбкой толкнул его в грудь, заставляя упасть обратно на спину. – Я могу тебя сменить, – со смехом возразил Широ, но особо сопротивляться не стал, когда Кит бесцеремонно забрался в постель рядом и растянулся прямо на нём, всем весом придавливая к месту. Широ машинально обнял его за талию и в который раз горько пожалел о том, что у него сейчас нет второй руки. – Не надо, – пробормотал Кит ему в шею. – Чёрный вполне справится без нас. Пока держимся курса. – Ты мог бы нормально поспать… – Мне и так нормально. Нежность. Широ вздохнул и прикрыл глаза, молча соглашаясь. – Всё в порядке? – тихо спросил Кит, слегка приподнимаясь, чтобы заглянуть ему в лицо. Широ слабо улыбнулся и погладил его по спине. – Просто… кошмар приснился. – Твой? – Кит серьёзно взглянул ему в глаза. Вина. Горечь. Желание. Отчаянье. – Широ, – укоризненно вздохнул Кит, когда он отвёл взгляд, и погладил его большим пальцем по щеке. – Чей?.. – Наш, – отпираться было бессмысленно – каким-то образом Кит всегда чувствовал, что с ним происходит, иногда даже лучше, чем он сам. Курон к этому ещё не успел привыкнуть – как и смириться с тем, что Кит знает о его присутствии; обычно он старался игнорировать эту тему, и Широ уважал его желание, но когда Кит задавал вопрос в лоб, уходить от ответа становилось тяжело. – Расскажешь? – мягко попросил Кит, и Широ вместо ответа поднял руку, невесомо касаясь его щеки, перечерченной шрамом. Боль. Вина. Кит шумно вздохнул и поймал его руку, прижимая к своему лицу. – Он… не знает, что ты чувствуешь, – попытался пояснить Широ. – Что значит, что я чувствую? – непонимающе нахмурился Кит, бездумно переплетая их пальцы. – Я люблю тебя. Он сказал это так просто, словно не было ничего естественней – словно для него это была незыблемая истина, и он не понимал, что в ней особенного. Широ, хоть и слышал эти слова уже не раз, и в воспоминаниях – о которых предпочитал не думать, – и лично, всё равно почувствовал, как подскочило к самому горлу сердце. Курон отозвался лишь горечью. На этот раз обошлось без зрительных образов, но Широ догадывался, о чём он думает – в отличие от него Курон слышал это признание только один раз, и в обстоятельствах, которые они оба не любили вспоминать. Наверное, он предпочёл бы и вовсе не слышать этих слов, чем жить с осознанием, что они едва не стали для Кита последними. Что-то едва заметное мелькнуло у Кита в глазах, и он вздохнул, снова прижимаясь к его груди. – Ты ведь знаешь, что я не виню тебя за это? – тихо спросил он, устраиваясь щекой у Широ на плече, и добавил, подумав: – Ни тебя, ни его. Недоверие. – Знаю, – согласился Широ, старательно игнорируя Курона. Он верил Киту – но в то же время понимал, что чувства Курона имеют другие корни, и дело не в недоверии, а в том, что некоторые вещи не прощают. Кит мог не винить его в том, что произошло, но будь Широ на его месте – если бы это было его сознание в теле во время той битвы – он бы сам никогда себя не простил. Понимание. Согласие. Сожаление. – Ты – знаешь, – Кит вздохнул, сполз с него на бок, устраиваясь возле стены, и рассеянно погладил его по груди. – А он?.. – А он думает, что ты неправ. – Широ, – Кит обхватил его лицо ладонями, наклоняя к себе, и поймал его взгляд. – Я знаю, что… разделяю вас, когда говорю, потому что так проще, но для меня это не важно. Медленное осознание. Удивление. Сейчас Кит говорил не с ним – он обращался к Курону. Несмелое любопытство. – Мне плевать, – твёрдо сказал Кит, подаваясь вперёд и прижимаясь лбом к его лбу. – Мне плевать, что там у тебя в голове. Кто у тебя в голове. Ты всё равно Широ. Где бы ты ни был, кем бы ты ни был – ты мой Широ. И я люблю тебя – не какую-то одну версию, – он сухо улыбнулся и коротко поцеловал Широ в уголок рта, – а всего тебя. Если бы Широ попросили описать эквивалент сбившегося дыхания на языке мыслей, эмоций и чувств, скорее всего, он не смог бы это сделать – но то, что у Курона именно перехватило дыхание, насколько это было возможно в его состоянии, понял сразу. Возможно, потому что они неплохо научились друг друга понимать, а возможно, потому что он и сам чувствовал что-то похожее. Он улыбнулся, погладил Кита по спине и притянул ближе; Кит с готовностью встретился с ним в долгом, неторопливом поцелуе. Отчаянье. Желание. Надежда. – Я думаю, – пробормотал Широ, когда они оторвались друг от друга, – что ты на верном пути. Ты почти его убедил. – Хорошо, – неожиданно твёрдо и серьёзно отозвался Кит и снова поцеловал его – коротко, но так сладко. – Я готов убеждать его – тебя – столько, сколько потребуется. На мгновение Курон затих, и Широ даже подумал, что он исчезнет на время – но затем в голове вновь несмело мелькнула одна мысль. «Я люблю тебя». Это были просто слова, не связанные ни с одним образом – Широ не сразу понял, что это значит, и Курон повторил, настойчиво и требовательно. Не мысль – просьба. – Я люблю тебя, – прошептал он вслух, чувствуя на губах ответную улыбку и тепло, разливающееся в груди. – Я люблю тебя. Благодарность.