Украсть себе любовь

      Сегодня кто-то родился, женился, умер, а я всё потерял. Моя мечта была так близка, до неё можно было дотронуться, почувствовать. От неё шло тепло, щемящее сердце. Всего чуть-чуть, и всё бы случилось. Я бы получил письмо и отправился к ней хоть на край света, хоть в другую галактику. Но…       Зал суда, судья зачитывает приговор. В ушах шумит. Виновен. Десять лет. Лишён навсегда возможности знать имя…       Я так часто фантазировал о том, как это будет. Вот я просыпаюсь, меня все поздравляют с совершеннолетием, и тут звонок в дверь. Все знают, что это ко мне. Сердце пропускает удар. У мамы текут слёзы радости, папа её приобнимает за плечи и что-то шепчет на ухо. Делаю глубокий вдох и иду открывать. Касаюсь ручки двери, поворачиваю и открываю. Чувство такое, словно я открыл дверь в другой мир, в новую жизнь, с новыми ощущениями и чувствами. Передо мной стоит мужчина в строгом костюме, с идеально уложенными волосами, лицо не выражает не каких эмоций.       — Здравствуйте. Вы Шеро Натас?       — Да.       — Поздравляю Вас с совершеннолетием. Как вы знаете, каждый, кто не лишён этого права, получает конверт с именем своей истинной пары. Вы этого права не лишены. Вы можете отказаться или отложить получение конверта на любой срок, который пожелаете, — это стандартная речь каждого курьера.       — Нет, я хочу получить конверт сейчас.       — Да будет так, — курьер вытаскивает конверт из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне. — Будьте счастливы, — он разворачивается и уходит.       — Спасибо, — но меня уже не слышат.       Звук стукнувшего молотка, как тяжёлый удар плетью, что пригвоздил к самой земле.

***

Десять лет спустя.       Дверь со скрипом закрылась, и вот, это долгожданное чувство, когда ржавые, кривые прутья, которые десять лет отделяли меня от чистого воздуха и голубого неба, теперь за спиной. Свобода.       День стоял тёплый, не как много лет назад. Тогда моросил дождик, и я был охвачен холодом и обречённостью; а сейчас светило яркое солнце, в воздухе летал запах расцветающих цветов, и я уже был не тем.       Когда добрался до дома, картина перед глазами была не из радужных. Разбитые стёкла в окнах, кое-где заколоченных досками; дверь, снятая с петель, стоящая рядом с дверным проёмом. И моя башня, которую для меня сделал дед по моим многочисленным просьбам, была в плачевном состоянии. В детстве я очень любил сказки про рыцарей, восхищался их подвигами. Башню увивал дракон. Когда-то вызывая у соседских мальчишек зависть, теперь он потерял своё величие, кое-где облез, выцвел. Незнакомец даже бы и не понял, что там было нарисовано. Мы часто с Ари пропадали там, сидели допоздна и выдумывали всякие истории. Ари — единственный родной человек, который у меня остался после гибели родителей, не отвернувшийся от меня. Но я такой дебил, обидел его, тем самым оттолкнув, о чём очень жалею.       Ботинки ступали по битому стеклу, словно я иду вовсе не по осколкам, а по остаткам своей жизни. У меня забрали всё, убили родителей, забрали мой бар, и многих друзей, как я тогда думал. У меня остался этот домик, наследство от бабушки и дедушки, и ещё небольшой счёт в банке.       Я зашёл внутрь, и сердце дрогнуло, за столько лет я испытал невероятную боль. Выцветшие обои, поломанная мебель, запах словно из прошлого, воспоминания словно из чужой жизни. Когда-то у меня было всё: родители, друзья, деньги, любимое дело и мечта… Мечта… Для большинства сейчас это не больше, чем деловое соглашение, тогда как для меня это являлось целью.       Я думал, вот мы встретимся, и она увидит меня, такого всего красивого, молодого и обеспеченного, добившегося всего своими силами. Но, за год «до» случилось то, что случилось.       Я сидел за барной стойкой, считал прибыль, хотя и знал, что её нет. На днях у нас была крупная стычка между какими-то гопниками, они побили мне почти всю мебель. Убыток был больше, чем у меня денег.       Отец появился в тот момент, когда два моих бармена, Алекс и Кин, разбирали зал от сломанной мебели.       — Что у тебя тут произошло? — с порога спросил отец.       — Вчера была небольшая заварушка между местной гопотой.       — Неспроста всё это, Натас, неспроста, — отец шёл ко мне быстрым шагом, всё в нём было словно натянуто.       — Пап, да обычное дело в этом районе.       — Под меня кто-то копает.       — Да брось ты. У тебя уже паранойя.       После этого папа походил по залу, бормоча что-то под нос, и, сославшись на дела, ушёл.       Тогда я видел его в последний раз. В этот же день мне позвонила мама и сказала, что папа убит. А ещё через пару дней мама попала в больницу и умерла от остановки сердца. А ещё через неделю у меня в баре нашли пару килограммов наркотиков.       Поднявшись на второй этаж, который почти не пострадал, я пошёл по узкому коридору к своей комнате.       Тёмно-синяя дверь была закрыта. Повернув ручку, я аккуратно её открыл. Ничего не изменилось. Узкая кровать у панорамного окна, чудом уцелевшего, выцветшие рисунки на стенах, небольшой шкаф и стол. Всё как в детстве. Бросив рюкзак у стены, направился к кровати. Привычно скрипнув и прогнувшись под моим весом, она меня почти приняла, будь мой рост чуть поменьше. Устроился поудобнее, насколько это было возможно со свисающими ногами. Знакомое с детства чувство, это было так непривычно и чуждо, ведь всё, о чём я здесь когда-то мечтал, теперь не имело никакого значения.       Проснувшись рано утром, сделав все утренние процедуры, спустился вниз и вставил дверь в петли. Замок в ней был выломан, так что я отправился в дедушкин гараж. В нём можно было найти всё, ну почти всё, и дверной замок в нём был. Установив замок, я двинулся к окнам. Вырвал оставшиеся доски и прикинул, сколько нужно заказать стекла, чтобы к вечеру всё сделать. Не оказалось ни одного живого окна, во всех были побиты стёкла, где-то совсем немного, где-то вынесены почти все.       Совершив недолгий обход, я сделал заказ. Заказал стёкла, краску, досок и гвоздей, и ещё новую дверь на задний двор. Она была непригодна к восстановлению.       Выкинув всю сломанную мебель, я сел в уцелевшее кресло. Даже не верится, что я дома. Я совру, если скажу, что не ждал этот момент. Очень ждал.       Апатия меня захватила. Мой адвокат из кожи вон лез, чтобы доказать мою невиновность, но что бы он ни делал, всё давно было куплено. Этот поганый народ погряз в таком дерьме, что его уже ничем не смыть. Все ценности теперь равны нулю. Давно нет понятия долга и чести, любви и дружбы. Если у тебя есть деньги — у тебя есть всё, если у тебя нет ничего — ты на самом дне.       Сейчас, вспоминая себя прежнего, мне даже мерзко. Нет, не от того, что я был мажором и одним из этой кучи дерьма. Тогда я не видел очевидных вещей и стремился к ложным мечтам. Был настолько слеп, что не замечал лжедрузей, которые исчезли, как только начались проблемы. Не понимал, как важно, чтобы рядом был кто-то, кто просто подал бы руку, поскользнись я на опасной тропинке.       Но самое печальное во всем этом не тюрьма, не отсутствие друзей, даже не отсутствие родителей, а потерянный шанс обрести свою любовь. И пусть её обесценили, я буду тем придурком, что будет в неё верить до последнего. Даже если меня ткнут носом в эту лужу и скажут: «Это всё, ты видишь, тут нет ничего кроме воды и грязи», — я всё равно скажу, что на дне этой лужи есть сверкающие частички того, что для нас непостижимо, и буду верить в это, обманываться, но верить. Потому что во что тогда ещё верить, как не в любовь?       И знаете, я послал здравый смысл куда подальше и решил: я сделаю всё, но заберусь в эту чёртову башню, хакну их долбаную систему и украду свою любовь.