Чёрное и белое

      Услышав за спиной ленивое «эй, ты», Тодороки не оборачивается. Трёх лет знакомства более чем достаточно, чтобы запомнить имя человека, даже если видишься с ним исключительно во время чемпионатов, фестивалей и соревнований между префектурами. Их с Бакуго считают главными соперниками в своей возрастной категории, они периодически сменяют друг друга на высшей ступеньке пьедестала, и это, по мнению Тодороки, обязывает хотя бы к банальной вежливости. Поэтому он молча склоняется над раковиной, продолжая оттирать с висков остатки геля ультрасильной фиксации — единственного средства, способного удерживать волосы в неподвижном состоянии независимо от количества выходов на паркет.       Проходит несколько секунд, и кафельный пол уборной отзывается серией сухих щелчков на шаги танцевальных ботинок Бакуго.       — Оглох, что ли? — приблизившись, он ловит взгляд Тодороки в зеркале. — К тебе обращаюсь, ублюдок. Что за дерьмовое выступление я увидел?       Тодороки не отвечает. В издёвках нет необходимости, он и сам понимает, что облажался. Трудно сосредоточиться на танце, когда всё внутри кипит от злости после очередного скандала с отцом. Как ни пытался он собраться, сегодняшнее выступление их пары было ощутимо ниже уровня, показанного ими на предыдущем соревновании. Всё могло обернуться катастрофой, если бы не его партнёрша. Яойорозу не растерялась, почувствовав его нервозность, но мужественно попыталась вытянуть танец, насколько это было возможно. Едва ли зрители, заворожённые её красотой и пластичностью, заметили все технические недочёты, но судьи были безжалостны в своей оценке.       Как оказалось, ошибки Тодороки не укрылись и от его конкурента номер один.       — Я сейчас не в том настроении, — он устало отбрасывает со лба тяжёлые от воды пряди и тянется к пачке бумажных полотенец, выглядывающих из прикреплённого к стене держателя. Вытирая лицо, чувствует на себе пристальный нетерпеливый взгляд.       — Разве похоже, что мне есть дело до твоего настроения? Отвечай на вопрос, — голос Бакуго вибрирует от сдерживаемого гнева. Пока он говорит негромко, но это напоминает затишье перед бурей.       Тодороки обречённо выдыхает и отнимает от лица полотенце. Сейчас ему совсем не хочется выслушивать вопли Бакуго, хотя в обычное время они мало его задевают. Всё, о чём он может думать, это напряженная атмосфера в доме, ожидающая его по возвращении. Всё, что он может чувствовать, это нарастающее раздражение и чувство вины перед Яойорозу, вынужденной разделить с ним поражение.       Так быть не должно. Тодороки понимает, что должен ощущать досаду из-за потери призового места и желание как можно скорее реабилитироваться в глазах поклонников, судей и своей партнёрши. В собственных глазах. Он начал заниматься танцами, наплевав на недовольство отца, и продолжал двигаться к вершине, воспринимая каждую неудачу как повод стараться ещё сильнее. Так почему сейчас его мысли заняты не будущими репетициями и предвкушением реванша?       Что ему делать дальше? Зачем он пришел в танцы?       Впервые Тодороки не чувствует физической потребности подняться после падения и продолжить восхождение.       Он вяло швыряет скомканное полотенце в урну, стоящую у раковины, и поворачивается к выходу. Надетый поверх белоснежной рубашки жилет сдавливает грудь. Всегда ли одежда для танцев была такой неудобной или его восприятие искажено подавленным душевным состоянием? Размышляя об этом, Тодороки идёт к двери, бросив подозрительно молчаливому Бакуго «прости, мне пора».       Взрывная реакция следует незамедлительно.       Бакуго в два шага настигает его и хватает за плечо.       — Я с тобой ещё не закончил! — он грубо разворачивает Тодороки к себе и сразу же отдёргивает руку, брезгливо кривя губы. — Думаешь, можешь просто проигнорировать меня, долбаный мудила? Зазнался?       — Чего ты хочешь? — Тодороки поправляет задравшийся рукав рубашки, морщась. У Бакуго действительно очень громкий голос, вдобавок усиленный акустикой полупустого помещения уборной, а слова, вылетающие из его рта, вообще не положено знать приличному человеку. Кому-нибудь стоило бы сказать этому парню, что он гораздо привлекательнее, когда молчит. Возможно, на сей счет его просветил бы сам Тодороки, если б надумал свести счёты с жизнью самым болезненным и верным способом.       — Сейчас ты захлопнешь пасть и выслушаешь меня, — так же резко Бакуго переходит с воплей на ровный тон, хотя Тодороки, кажется, слышит яростный скрежет его зубов. — Не знаю, что за херня с тобой творится — и не хочу знать, — но завязывай придуриваться, понял? Твои вялые конвульсии даже танцем назвать язык не повернётся. Какой мне толк от победы над тобой сейчас? Чёрт, да сегодняшнее первое место для меня как плевок в лицо! — его голос набирает децибелы, возносясь к выбеленному потолку. От переизбытка эмоций Бакуго вновь хватает Тодороки за рубашку — теперь чуть ниже расстегнутого ворота, — сгребает ткань пальцами и снова понижает голос до угрожающего рычания. — Если собираешься и дальше позориться, лучше снимайся с состязаний. Меня тошнит от слюнтяев, неспособных затолкать в жопу свои проблемы и выложиться по полной, — Бакуго несильно толкает его в грудь и разжимает пальцы. Элегантные брюки и рубашка, оставшиеся на нём после выступления, не вяжутся с воинственной позой и зверским оскалом.       Не в силах оторвать взгляда от его лица, Тодороки машинально разглаживает смявшуюся на груди рубашку.       Презрение, ярость и досада — всё это адресовано ему. Бакуго не интересуют его проблемы с отцом, его неуверенность в своем выборе и ступор перед собственным будущим. Всё, чего он ждет от Тодороки, это честная, отчаянная борьба на пределе возможностей. Чистая победа или заслуженное поражение. Доказать, что ты сильнейший.       Как Тодороки мог начать сомневаться?       Как мог забыть эти ощущения?       Возбуждение. Лёгкий мандраж. Покалывание мурашек на ладонях и холодок в животе. Не думать ни о чём, в голове лишь пульсирующий ритм музыки да счёт шагов.       Эти эмоции, эта страсть. То, ради чего он танцует.       Не получив ни слова в ответ, Бакуго порывисто устремляется к двери, попутно с силой оттеснив собеседника плечом. Злое разочарование в его глазах задевает Тодороки за живое. Он не хочет видеть у Бакуго такой взгляд, только не в свой адрес. Пусть снова смотрит с раздражением, злостью и вызовом.       Пусть снова признает его своим соперником номер один.       — До весеннего кубка чуть больше двух месяцев, — негромко произносит Тодороки. — Вы с Ураракой подали заявку на участие?       Бакуго останавливается, хотя и не оборачивается к нему.       — Не задавай тупых вопросов, двумордый. К чему ты клонишь?       — Кубок возьмёт наша пара.       — После того, что я сегодня видел, мне сложно воспринимать твои слова всерьёз, — голос Бакуго звучит непривычно спокойно, а от издевательского снисхождения, отчётливого слышащегося в нём, Тодороки непроизвольно стискивает кулаки.       — Подобное не повторится, — обещает Тодороки. Обещает не только своему главному сопернику, но и себе самому. Он больше не позволит негативным эмоциям взять верх. — Я не буду пытаться переубедить тебя, ты сам всё увидишь. Готовься.       На несколько секунд воцаряется тишина.       — Пустой трёп, — выплёвывает Бакуго после паузы.       — Я серьёзен.       Смешок и оценивающий взгляд, брошенный Бакуго через плечо. Он всё-таки обернулся.       — Поспорим?       — Поспорим? — переспрашивает Тодороки. Он на личном опыте убедился в непредсказуемости Бакуго, но это что-то новенькое.       — Если вы просрёте первое место — а именно так и случится, — ты выполнишь моё желание.       — Какое именно?       — Я ещё не придумал, — Бакуго зловеще улыбается, явно не сомневаясь в своей победе, — но у меня два месяца в запасе.       Тодороки уверен, что желание соперника будет специфичным, жестоким, и к нему ты окажешься не готов, сколько ни готовься. Пожалуй, именно эти качества так привлекают его в Бакуго.       — Значит, если мы победим, то загадывать желание буду я, — вслух уточняет он. Звучит забавно.       — Не смеши, — прерывает его Бакуго. — Даже если наизнанку вывернешься, я всё равно втопчу тебя в грязь. Только на этот раз ты не сможешь оправдать свой позор «не тем настроением», — он издевательски пародирует голос Тодороки — не похоже, но оригинал чувствует лёгкий укол стыда, — и, отвернувшись, вскидывает руку с оттопыренным средним пальцем. — Советую не строить напрасных иллюзий. Я тебе не проиграю.

***

      Бакуго проиграл. Ему плевать на то, что им с Ураракой почти удалось увести кубок из-под носа Тодороки и Яойорозу. Плевать, что половина судей осталась недовольна присуждённым им вторым местом. Плевать, что, по словам пришедших поболеть родителей, их пара главенствовала на площадке. Для Бакуго существует лишь два понятия: победа и поражение. Сегодня поражение выпало на его долю, а победа…       Он знает, что Тодороки следил за каждым его движением, знает потому, что и сам старался не упускать их пару из виду. Они несколько раз встречались взглядами во время танца, проносились мимо друг друга, подхваченные единым ритмом. Бакуго противно признавать, но — только в этот раз — двумордый и его принцесска-партнёрша заслужили первое место. Разумеется, он ни за какие деньги не скажет об этом своему главному сопернику. Хватит и того, что придётся выполнить его желание.       Хотя что такого может загадать Тодороки? Эта мысль впервые посещает Бакуго в тот момент, когда он вылезает из узких брюк, собираясь сменить их на любимые джинсы, мешком свисающие с бёдер. Прежде он даже не задумывался о возможности проигрыша и развлекался, перебирая в уме унизительные задания для Мистера Похерфейс. А теперь ему самому предстоит быть тем, кому дадут задание. Что за дерьмовый плот-твист?       Осточертевший костюм летит в сумку вместе с натёртыми до блеска туфлями. Натянув футболку, Бакуго забрасывает сумку на плечо и выходит из раздевалки, развязно шагает по коридору в сторону мужской уборной. Тодороки предсказуем, после каждого выступления устраивает в ближайшей раковине головомойку, после которой становится похож на хренову модель из рекламы одеколона. Что до самого Бакуго, ему хватает нескольких яростных взмахов расчёской, чтобы вернуть причёске изначальный вид — волосы как будто сами стремятся поскорее освободиться от сдерживающих пут фиксирующего геля.       По пути Бакуго встречает Урараку, от которой избавляется с изящной лёгкостью — просто игнорирует её — и родителей — этих стряхнуть с хвоста оказывается сложнее. Приходится соврать о встрече с другом. Мать смотрит на него с подозрением и напоминает, что никаких друзей у сына нет. Это довольно невежливо, и Бакуго приходится притормозить, чтобы обозвать её старой кошелкой, в ответ получить подзатыльник, а также мягкую просьбу отца не задерживаться, так как они будут ждать его в кофейне рядом с ближайшей станцией.       В уборную Бакуго вваливается уже достаточно раздражённым, чтобы при первой возможности затеять драку. Как и ожидалось, Тодороки обнаруживается около умывальника, с бумажным полотенцем в руках и влажными волосами, облепившими лоб и виски. Слипшиеся пряди — белые с одной стороны, рубиново-красные с другой — роняют капли, стекающие по щекам и шее, теряющиеся за воротником летней рубашки с укороченными рукавами. Даже в повседневной одежде Тодороки выглядит каким-то… Бакуго сложно подобрать подходящее слово, но первым напрашивается «сноб». Хотя он знает, что это обманчивое впечатление. Шото Тодороки до тошноты лоялен, вежлив со своим полом и галантен с противоположным. Его сложно вывести из себя — сколько бы усилий Бакуго ни прикладывал, — он талантливый танцор (что выводит из себя уже самого Бакуго) и красив достаточно, чтобы бесить одним своим присутствием.       А ещё он кажется редкостным занудой, так что вряд ли стоит ждать с его стороны подлянки в виде какого-нибудь мерзкого желания.       — Ну? — спрашивает Бакуго, едва за ним закрывается дверь уборной. — Что я должен сделать?       Тодороки пару секунд молча смотрит на него, потом отворачивается и начинает вытирать волосы полотенцем. Тщательно и аккуратно. И чертовски медленно. Бакуго скрежещет зубами. Этот парень издевается над ним? Наслаждается триумфом? Пытается унизить ещё сильнее? От мыслей Бакуго отвлекает невнятное бормотание, утонувшее в полотенце, которым Тодороки решил вытереть заодно и лицо.       — Ещё раз и на японском, — Бакуго нетерпеливо хмурится. Поскорее бы закончить с этой ерундой и пойти домой, где ждёт подруга дней его суровых — притулившаяся в углу спальни боксерская груша. Иначе у счастливого победителя есть все шансы заменить её.       Вынырнув из полотенца, Тодороки всё так же тщательно и аккуратно — теперь Бакуго уже не сомневается, что он это нарочно — складывает промокшую бумагу в идеальный квадрат и выбрасывает в урну.       — Танец, — спокойно повторяет он.       — А? — у Бакуго сводит скулы от угрожающе-недоумевающей гримасы.       — Это моё желание. Ты станцуешь со мной. Один танец — и мы в расчете.       У Бакуго вырывается недоверчивое «да ну», но Тодороки просто пялится на него с этим своим раздражающе-смазливым-и-пофигистичным лицом, и становится понятно, что это не шутка.       — Сдохнуть хочешь? — дружелюбно интересуется Бакуго, чувствуя, как на виске начинает пульсировать жилка.       — Никаких ограничений на желание не было, — Тодороки оборачивается к зеркалу и пытается пригладить волосы, взъерошенные после экспресс-сушки полотенцем. Получается не очень.       — Запомни, я тебя в порошок сотру, — цедит сквозь зубы Бакуго и, развернувшись, тяжёлым шагом идет к выходу.       — Не думал, что ты сразу же сбежишь.       Бакуго останавливается у двери и бросает на своего противника взгляд, от которого обычно разбегаются прохожие и начинают плакать дети. Досадно, но Тодороки не делает ни того, ни другого.       — Следи за языком. Я не собираюсь отступать от условий, которые сам же и предложил. Нужно найти подходящее место. Или ты предлагаешь вальсировать в туалете?       — Хорошо, — лаконично отзывается Тодороки и, подхватив с крючка спортивную сумку, выходит из уборной вслед за Бакуго. Спустя несколько минут блуждания по коридорам, он снова подает голос: — Мы не будем танцевать вальс.       — Да я образно, — отмахивается Бакуго, заглядывающий в каждое попадающееся на пути помещение.       — Это будет танго.       Бакуго слегка запинается о ковровое покрытие, но тут же берёт себя в руки.       — Хоть чечётка, мне насрать.       Танго, значит. Бакуго боковым зрением отмеряет разделяющее их расстояние — не слишком ли близко для такого широкого коридора? Возможно, он всё это время что-то упускал. Возможно, Тодороки не так прост, как кажется.       Бакуго надеется, что об этом пункте его биографии никто никогда не узнает. Он танцует грёбаное танго. С парнем. На подземной парковке. С воткнутой в ухо половинкой наушников, вторая «таблетка» которых сейчас у Тодороки. Из на удивление мощного динамика струится старомодная мелодия, заполняя голову Бакуго режущими всхлипами струнных и геометрично-чёткими вкраплениями ударных. Тодороки поведал ему, что это бальная версия танца, отличная от аутентичного аргентинского танго. Как будто Бакуго хоть сколько-то волнует подобная чушь. Танго — не его коронный танец. Не тот ритм, не тот настрой, отсюда и недостаток практики.       — Бакуго, ты слишком напряжён, — уведомляет его Тодороки.       Разве можно расслабиться, когда кружишь по небольшому пяточку парковки, отгороженному от любопытных глаз видавшей виды фурой? Лучшего места найти так и не удалось, а Бакуго не терпелось поскорее разобраться со своим «должком» и забыть об этом, как о страшном сне.       К счастью, единицы припаркованных машин кучкуются на противоположном конце парковки, что сводит к нулю шансы быть застуканными кем-либо, но Бакуго всё равно на взводе — есть свои причины.       — А ты, наоборот, прямо кайф ловишь от происходящего, — огрызается он, вытянувшись в упругую струну — от мысков до вскинутого подбородка. Пальцы его правой руки покоятся в ладони Тодороки, а левой — лежат на плече всё того же раздражающего (долбаного ублюдка, думает Бакуго) парня. Ощущать горячую руку которого чуть ниже своей лопатки тоже удовольствие сомнительное. Говоря вкратце, это полный…       — Если тебя смущает, что мы оба парни, — размеренный голос Тодороки вклинивается в его мысли, — то напрасно. Ты знал, что изначально танго было мужским танцем? Что-то вроде способа помериться силами, только без сбивания кулаков друг о друга. Вместо ролей «партнёр» и «партнёрша» стороны в танце определялись как «чёрное» и «белое»…       — Разумеется, я знал об этом, — перебивает Бакуго. Разумеется, он об этом не знал. На кой чёрт ему сдалась подобная информация? Достаточно того, что он умеет танцевать это чёртово танго, даже с таким партнёром. Неприятно признавать, но они быстро поймали ритм и подстроились под тела друг друга. — Нам обязательно трепаться? Предпочитаю танцевать молча.       — Ладно, — Тодороки кивает и с легкостью разворачивает его, меняя направление следующей цепочки шагов.       «Сильный ублюдок», — мысленно констатирует Бакуго. И высокий. Судя по официальным данным, разница в их росте составляет всего четыре-пять сантиметров, но стоя вплотную с Тодороки, Бакуго чувствует себя унизительно компактным. А то, с какой лёгкостью Тодороки управляет его телом, и вовсе пугает. Бакуго инстинктивно пытается перехватить инициативу в танце, но как раз в этот момент Тодороки бормочет:       — Перенос.       И — Бакуго делает это машинально, сказывается перфекционизм, не позволяющий запороть даже такую нелепую пародию на танец — он обвивает ногой бедро Тодороки, позволяя перенести себя. За этим следует прогиб назад, да такой, что Бакуго давится воздухом. Его едва не сломало пополам, но он не знает, что хуже — это или то, как умело Тодороки вывел его из прогиба, потянув на себя, и как крепко прижал к своей груди.       — Сделаешь это ещё раз, и я закопаю тебя в асфальт, — шипит Бакуго, пытаясь отклониться в сторону. — И разве обязательно так тесно прижиматься друг другу?       — Не обязательно, — признаёт Тодороки, но его рука продолжает давить с силой промышленного пресса. — Бакуго, я не знал, что ты настолько гибкий…       Бакуго стискивает зубы с такой силой, что они того и гляди обратятся в костную крошку.       — Заткнись, если хочешь уйти отсюда на целых ногах. Что вообще значит это «не обязательно»? Тогда какого хрена тискаешь меня? И ты вроде говорил, что раньше танго считалось мужским танцем, и в нём не было разделения на женскую и мужскую роли, так почему я сейчас за партнёршу, мудила?!       Голос Бакуго эхом разносится по парковке, заглушая доносящуюся из наушников музыку.       — Потому что я так хочу, — отвечает Тодороки. Должно быть, у него девять жизней или он и вовсе считает себя бессмертным.       Бакуго облекает своё негодование и культурный шок в одно короткое и в высшей степени непристойное слово.       Очередной поворот. Они удаляются друг от друга на расстояние вытянутых рук, а после сходятся вновь. Их колени несколько раз соприкасаются.       Бакуго не особенно тактильный человек, а танго — по крайней мере в исполнении Тодороки — оказывается весьма контактным танцем. Трение штанин по время «крюка» под колено, трение обнажённой кожи предплечья о мягкую ткань рубашки, трение торсом о торс во время смены направления. Чёртов перенос.       — Я точно тебя убью, — свистящим шепотом грозит Бакуго, впиваясь ногтями в тыльную сторону ладони Тодороки. — Бесишь так, что меня аж трясёт.       — Но ты продолжаешь танцевать со мной.       Тодороки смотрит на него в упор, и — чтоб его! — таких глаз Бакуго ещё никогда не видел. Да и таких сильных, техничных и эмоциональных танцев тоже. Но есть кое-что, в чём «прекрасный принц бального зала» абсолютно безнадежен.       — Ты сейчас пытаешься меня склеить, двумордый?       Бакуго злорадно отмечает, что его партнёр на мгновение сбился с ритма.       — А у меня получается? — осторожно спрашивает Тодороки, вглядываясь в его лицо с высоты своих плюс четырех сантиметров.       — Не особо, — Бакуго ведь обещал, что не проиграет ему? И он действительно не собирается сдаваться так просто. Ни в танцах, ни в чём-либо еще. Спустя пару секунд до него наконец доходит, что стало слишком тихо. — Музыка закончилась, отвали уже.       Тодороки не удерживает его, когда он довольно грубо высвобождает свою ладонь и для надёжности увеличивает дистанцию между ними на несколько шагов.       Происходящее — пусть и совсем немного — вышло из-под контроля Бакуго. Он чувствует необходимость проветрить голову, желательно подальше от раздражающих факторов вроде того, что сейчас задумчиво маячит рядом с их стоящими на асфальте сумками.       Он забирает свои вещи, привычным жестом закидывает сумку на плечо и на прощание адресует Тодороки взгляд, обещающий кровавую расправу.       — Мы с тобой всё ещё не закончили. Не думай, что это, — он делает круговое движение пальцем, очерчивая их импровизированную танцевальную площадку, — означает твою победу надо мной. В следующий раз первое место будет моим, — он выжидает несколько секунд (в отместку за попытку Тодороки манипулировать его эмоциями с помощью танго) и добавляет: — Поэтому будь готов выполнить моё желание.       — Какое именно? — нарочно или нет, но реакция Тодороки такая же нелепая, как и в предыдущий их разговор. Ещё тогда Бакуго позабавило это сосредоточенное выражение на его лице.       — Не волнуйся, с ним справишься даже ты, — Бакуго снисходительно ухмыляется. — Это грёбаное танго, Тодороки. Будешь за партнершу.       Как бы то ни было, он не прочь помериться силой ещё раз.