Молчание

Их отношения не были идеальными с самого начала, но любовь ведь слепа, не так ли? Бекхен был шумным и задорным, а Чанель ему подстать, поэтому среди них, даже наедине, не было той сближающей тишины. Постоянно разговоры, шутки, смешки, жалобы - все, лишь бы не неловкое, пожирающее, убивающее молчание. Если они не разговаривали, то на заднем плане гудел телевизор, создавая какие-то звуки. Лишь бы не молчание. Живя в одной квартире уже больше двух лет, невольно привыкаешь и притираешься, а к тишине до сих пор Бекхен не привык, к тишине с Чанелем. Она не была ни уютной, ни понимающей, ни трогательной, ни нежной, ни ласковой, ни грозной, ни наполненной злостью. Её просто не было. Зато была слепая любовь Бекхена, которой хватало на двоих. Последний курс, написание диплома и перманентный стресс. Бекхен ходит ни живой, ни мертвый, шатается на подгибающихся ногах от маленькой квартирки, что они с Чанёлем вместе снимают (Чанель платит большую часть, ибо у него уже работа в офисе с девяти до пяти, а у Бекхена - четыре часа смены в ближайшем двадцатичетырёхчасовом магазине) до университета, да обратно. Чондэ, единственный близкий друг, полностью солидарен с Бекхеном, ибо у него самого дел навалом - смена места работы и новый испытательный срок. Диплом, а точнее только его написанные первые двадцать страниц, давят на Бекхена, да так, что он уже не знает, как дотянуть ещё несколько месяцев любимого университета. В пятничный вечер он не выдерживает и ластится к Чанелю за просмотром очередного - традиция - фильма. Бекхен начинает говорить тихо и немного отрывисто, не всегда доводя мысль до конца, но переутомление ни на кого не влияет положительно. Что преподаватели звери, что диплом ужас какой сложный, что все катится к чертям. Немного задыхается, нервничая, поверхностно вдыхая воздух в легкие. Облизывает пересохшие губы, а голос звучит немного надломано. Чанель спустя минут пять как-то странно хмыкает и резко прерывает монолог Бекхена рассказами с работы о своих коллегах. Тихо посмеивается своим глубоким голосом с хрипотцой, продолжая просто обнимать Бекхена легко за плечи, не обращая внимания на прохладные пальцы Бекхена, что гладят и нежно массируют его ладонь, нажимая и невесомо проводя, отдавая всю любовь, какую только Бекхен сейчас способен дать. Руки Чанёля, всегда такие сильные и чуткие, не реагируют на действия Бекхена. Не чувствуют слабого тепла от кожи Бекхена, не чувствуют мелкого подрагивания жестковатых подушечек пальцев. Бекхен делает безуспешные попытки две поговорить о своём, о наболевшем, но Чанель отмахивается от его слов, словно от надоевших мух. Или Бекхену только кажется? Первая трещина. Губы у Чанёля влажные, пухлые и невероятно насыщенные. Его поцелуи всегда оставляли слюну на шее, которая быстро высыхала, она совсем немного охлаждала возбужденный член Бекхена, когда его парень делал ему минет. Бекхен безумно любит губы Чанёля, так же, как и его самого. Все царапинки от того, что тот отказывается пользоваться бальзамом, даже самую большую и болезненную посередине нижней губы. То, как несколько трогательно выглядит верхняя губа, потому что отдаленно напоминает бантик. Как язык вскользь облизывает губы, а они становятся ещё более розовыми, с оттенком кораллового. Бекхен целует Чанёля субботним днём, но влажность губ и обильная слюна только вызывают мурашки и холодок, да капельку неприятных ощущений. Бекхен отстраняется, крепко обхватывая торс Чанёля, сильно сжимая пальцами его одежду и кожу под ней. Губы Чанёля немного приоткрываются и кривятся, выражая и недовольство, и немой вопрос. Бекхен качает головой отрицательно и, выдыхая тихое: «Нет», опять целует, думая, что ему просто больше надо отдыхать, поэтому и реакция организма такая странная. Когда губы Чанеля переходят на шею и ключицы, то Бекхена только потряхивает, но он списывает на нервное напряжение. Понимая, что сегодня он не в состоянии заниматься сексом, он мягко отодвигает Чанеля, говоря несколько раз: «Прости». Вместо этого он любовно проводит рукой по щеке, ласково поглаживая. Вспоминает игру на фортепиано и начинает ритмично, но не менее заботливо, постукивать подушечками пальцев с аккуратно подстриженными ногтями. Чанель выдерживает минуты две и недовольно выбирается из-под руки Бекхена, рассказывая, что у него на работе новенький, которого зовут До Кенсу, что выглядит, как кукла, но только у него вот характер достаточно жесткий и властный, о чем говорит серьёзный взгляд и строгая прическа, и что никого не обманут его губы, напоминающее сердечко. Губы Кенсу более занимательны для Чанеля, чем ласка от Бекхена, которую он дарит со всей любовью. Или Бекхену только кажется? Вторая трещина. Глаза Чанеля всегда были наполнены искрами веселья и радости. Когда он смотрел на Бекхена, то тот видел неподдельную нежность, любовь и хитринки, что прятались на самом дне карих, таких обычных на первый взгляд, глаз. Когда Чанель улыбался, то тонкие и неглубокие морщинки появлялись в уголках его глаз, а радужка и зрачок оставались такими же притягательными. Его глаза всегда были переменчивыми, никогда не давали скучать. Утро воскресенья Бекхен решает посвятить диплому, чтобы в нем было больше, чем двадцать страниц. Проработав сорок минут и с грехом пополам напечатав половину страницы, он получает звонок с незнакомого номера, но не обращает на это внимания. Уже через пять секунду бесчувственный голос в трубке сообщает, что его мать в больнице, и просит приехать в свободное время, называя адрес. Бекхен вдруг осознаёт, что у него невообразимо много свободного времени, что диплом не так уж и важен, а от смены в магазине не зависит его жизнь. Он поднимается, чтобы сказать Чанелю о случившимся, но тот уже на кухне при полном параде, сообщает, что его срочно вызывают в офис, обещая заплатить в два раза больше его обычной ставки в честь выходного. При этом его глаза горят предвкушением, они такие живые, и Чанель не замечает истерический блеск в радужке Бекхена, ведь на кухне плохое освещение воскресным утром. - Чанель, моя мама в больнице, меня попросили приехать, - выдавливает из себя Бекхен, не желая делать это в одиночку, буквально умоляя взглядом поехать вместе. Но Бекхен не видит ничего в глазах Чанеля. Ровным счетом ничего. После своих слов Бекхен ожидает заметить волнение, беспокойство и панику, но наблюдает лишь хмурое лицо парня, решающего поехать с Бекхеном или на работу. Он видит это колебание, это сомнение. Оно отражается в потемневшей радужке, в сузившимся зрачке. Бекхен подходит и крепко берет Чанеля за руку, сжимая мощно, вглядываясь в глаза прямо. Не проходит и минуты тактильного контакта. Но смотрит уже не на нерешительность, а на матовое равнодушие. И понимает, что тот поедет на работу, а Бекхен будет добираться в больницу самостоятельно. Бекхен не хочет ничего слышать, поэтому резко идёт в комнату одеваться, а когда натягивает свитер, то слышит хлопок двери. Чанелю важнее работа, а не здоровье матери его парня. Или Бекхену только кажется? Третья трещина. Бекхену всегда нравился голос Чанеля. Глубокий, с хрипотцой. Такой голос хочется слушать всегда, постоянно, перманентно. Особенно Бекхен любил слушать, как Чанель расписывал их совместное будущее: такому голосу хотелось верить и идти за ним, куда угодно, лишь бы он не замолкал. Ночью понедельника, часа в два ночи, Чанель все ещё на работе. Бекхен, побывав в больнице и выслушав всю информацию от врача, сидит дома в прострации. Лейкемия, а в таком возрасте и с таким здоровьем - больные почки никто не отменял - получить пересадку костного мозга нереально. Врач честно рассказал все, а Бекхен не смог пойти к матери в палату и посмотреть ей в глаза. Надежды нет, ей остались от силы три недели. Что делать, Бекхен не имеет понятия. В замке поворачивается ключ и Чанель шумно заходит в квартиру. Хихикая, он оставляет верхнюю одежду в коридоре и идёт в спальню, встречая Бекхена, сидящего на диване в гостиной. От него разит алкоголем, но Бекхен даже не замечает. - Чанель... - начинает он, но его тут же перебивают: - Бекхен! Кенсу такой классный! Он очень забавный, и, оказывается, у нас с ним так много общего! - восторг Чанеля виден и слышен, а осколки сердца Бекхена не замечает никто. - Ох, Кенсу, - рассеяно тянет Бекхен, пропуская жесткие окрашенные пряди сквозь пальцы, - он тебе нравится, да? - Бекхен не знает, зачем он спрашивает. - Да! Точно, ты все налету схватываешь! - Чанель настолько пьян, что не соображает, что говорит. Его голос веселый, а хрипотца слышна ещё отчетливей. - Да, мне нравится Кенсу, - несколько тише обычного произносит он, словно убеждаясь, что это верный логический вывод. Таким тоном он когда-то говорил и о Бекхене, но сейчас все, что когда-то принадлежало Бекхену, медленно, но верно уходит Кенсу. Бекхен растерян, в голове гулкая пустота. Скоро появятся вопросы без ответов, но сейчас - ничего. - Тебе надо лечь спать, - Бекхен собирает всю волю в кулак и, поддерживая Чанеля за локоть, ведёт того в спальню и помогает улечься в постель. Тихая благодарность слетает с губ его уже бывшего парня, а голос, такой низкий, пробирает до дрожи. Бекхен одевается так быстро, как только может, заходит в маленький магазинчик, где даже в такое время продадут спиртное, и берет коньяк, не мелочась. Уже придя к реке, садится на холодный асфальт и смотрит в никуда. Первый глоток обжигает горло, горча в пищеводе, но Бекхен не обращает внимания. Спустя минут двадцать и десять мелких глотков, Бекхен замечает, что сидит уже не один, а какой-то парень с бутылкой виски находится в пятнадцати сантиметрах от него. Бекхен уже пьян, потому что никогда не пил много раньше, и теперь готов на все: хоть на прыжок с крыши, хоть на петлю на шее - плевать. Сосед смотрит прямо, и Бекхен видит в его глазах уверенность в перемешку с усталостью. Словно на его плечах непосильная ноша, но он твёрдо решил, что выдержит ее. Делает глоток большой виски и не морщится, продолжая изучать Бекхена. Бекхен отвечает таким же любопытным взглядом с хмельной пленкой, за которой он прячется трусливо. - Сехун, - произносит сосед, и уголок его губ приподнимается. - Какими тут судьбами? И Бекхен не знает зачем, но говорит своё имя в ответ. Ещё отдаёт свой телефон по чужой просьбе и слышит: «Если что, звони». И рассказывает все без утайки, но все так же опасливо поглядывая, словно и этот человек сейчас исчезнет. Сехун, что странно, слушает, не перебивая, иногда замечая нервные движение рук Бекхена - сжимает и разжимает пальцы, заламывая их. Ещё пять глотков коньяка исчезают в глотке, а на душе ни разу не легче, но Бекхен не за этим сюда пришёл. Бекхен пьян, поэтому ему плевать, что Сехун ему никто, что уже сегодня утром университет, вечером мать в больнице. Есть только начинающийся рассвет, река, коньяк и Сехун. Когда горячие руки Сехуна держат прохладные ладони Бекхена, то тот вздрагивает. Кожа Сехуна шершавая, грубая, с трещинами и царапинами. Пальцы длинные, а ногти отросшие, костяшки сбитые, а подушечки приплюснутые. Сехун согревает своим теплом, не обжигая, и неспешно поглаживает руки Бекхена, проводя по линиям. У того захватывает дыхание, и он вглядывается в Сехуна ещё больше, но видит твердость и решительность. Сехун выпивает ещё немного, бросает: «Звони» и уходит, слегка пошатываясь. Бекхен в смущении, но это быстро проходит под влиянием алкоголя. Он думает, что пора домой, что надо собрать вещи и съехать от Чанеля, что скоро он возьмёт себя в руки и пойдёт к матери. Уже в четыре дня ещё не спавший Бекхен звонит по номеру с именем «Сехун» и слушает четыре гудка, прежде чем трубку снимают, и хрипло произносят: «Алло?». Бекхен молчит секунд семь, но, прочистив горло, несмело здоровается. Желание кажется ужасным - звать незнакомца в больницу к своей матери, но Бекхен готов умолять, лишь бы не одному идти туда. Сумка со всеми вещами уже стоит собранная в квартире Чанеля, звонок Чондэ сделан, и после больницы он переедет на время к своему другу. Сехун просит только адрес больницы после объяснения Бекхена и кладёт трубку. Бекхен чувствует усталость, будто он только что отдал все свои силы на один звонок. Его телефон опять трещит, оповещая о входящем звонке, на экране высвечивается «Чанель», а Бекхен его выключает. Спустя тридцать минут тягостного ожидания Бекхен видит Сехуна и окончательно хочет отказаться от всего сейчас. Но его крепко берут за локоть, и они идут в здание, полностью пропахшее медицинской стерильностью и болезнями. Третий этаж, левое крыло: палата светлая, окна позволяют смотреть на небольшую детскую площадку во дворе больницы. Одна кровать стоит у самого подоконника, а капельница тянется к болезненно бледной коже на сгибе. «Не забудь сказать, что любишь», - шепчет Сехун в самое ухо, а Бекхен несмело подходит к матери и садится на жесткий стул. Берет ее руку в свою и начинает тихо рассказывать о своей жизни, а Сехун бесшумно выскальзывает за дверь, ожидая в коридоре. Бекхен наклоняется и целует мать в лоб, говоря: «Я люблю тебя», и видит слезы в ее глазах. Тень улыбки появляется на его лице, и он уходит из палаты, обещая, что придёт завтра. Сехун молча берет его за руку и выводит из больницы, видя, что Бекхен не в состоянии. Они в тишине доходят до реки, опять садятся там и смотрят на небо. Молчание. Бекхен полагает, что в Раю, потому что он чувствует оттенок молчания: умиротворение. С ним такое впервые, поэтому он цепляется за странное ощущение, пытаясь запомнить каждый вдох, каждое движение ресниц и каждое облизывание губ. Бекхен думает, что он поступает неправильно, оставляя Чанеля, что, если это любовь, то надо бороться. Но Бекхен никогда не был завоевателем, и он понимает, что если чувства ушли - их уже не вернёт ничто. И, чтобы не сделать себе ещё больнее, надо отпустить (попытаться) сейчас, сжигая все мосты за собой. Когда-нибудь и его самого отпустит, а пока в череп изнутри бьются вопросы без ответов, как и ожидалось: что я сделал не так, когда все пошло не так. Сердце тянет, оно безумно болит, но Бекхен не плачет. За очередной бутылкой с Чондэ он не сдержится, а сейчас он достаёт сигареты из заднего кармана джинс, хотя бросил ещё четыре месяца назад, и затягивается, чувствуя приятную горечь, оседающую внутри, и легкое головокружение с непривычки. Никотин не расслабляет, но он даёт почувствовать Бекхену себя живым (какая ирония, что на самом деле он убивает). Сехун все так же молчит, только следит внимательно за каждым движение Бекхена. Его глаза по-прежнему не выражают ничего, кроме уверенности, а вокруг них нет морщинок, словно он улыбается редко. Губы тонкие и обветвренные: белые кусочки кожицы ярко выделяются, кожа бледная, скулы острые, шрам маленький. Бекхен думает, что он странный, но чувствует себя как никогда лучше, и даже не думает, что это все не так, как он привык. Какая разница, когда в легких никотин, в желудке кислота, в мозгу беспорядочные мысли, а в сердце смерть. Они расходятся, но Бекхен слышит опять: «Звони» на самое ухо шепотом интимным. Всю ночь он пьёт с Чондэ, его щеки не высыхают от слез, а неразобранные вещи в сумке, что стоит в коридоре. Очередная сигарета быстро уменьшается, превращаясь в окурок, что уходит к десятку таких же в любимой кружке Чондэ, фотографии на телефоне удаляются скоро, туда же отправляются контакты Чанеля и все его социальные сети. Бекхен думает, что так полегчает, а на деле уже восстанавливает запечатлённые моменты из «Недавно удалённых». Девяносто процентов своего плейлиста он не может слушать, потому что все песни связаны с Чанелем, а Чондэ только подливает, не думая, что завтра вторник: Бекхену идти в университет, Чондэ - на работу. Губы Бекхена покусанные, щека изнутри уже кровит, завтра будет сильно болеть, а на языке сладкий металлический привкус в перемешку с алкоголем. В голове те же вопросы: что я сделал не так, когда все пошло не так, а в сердце бесконечная пустота, и кажется, что так будет всегда. Вечная мерзлота. Вторник встречает Бекхен с опухшим лицом и подрагивающими руками, но он исправно идёт учиться, а после к матери уже с нормальным лицом. Он улыбается светло, не тревожа ее своими проблемами, выслушивает ее маленькие рассказы о больничной жизни и сам делится своими наблюдениями. Не забывает сказать, что любит. На выходе из палаты сталкивается с Сехуном и даже не удивляется, когда они идут вместе опять. Уже не к реке, а в парк под сень деревьев. Там Бекхен узнает новый оттенок молчания: неловкий. Ему хочется спросить, кто Сехун, что он забыл сейчас вместе с ним, что вообще происходит, но он молчит: ему страшно. - Я, вообще, в университете учусь и там же работаю, - голос Сехуна грубый, и он шепелявит. Бекхен удивлён, но понимает, что, скорее всего, все его переживания на лице написаны, и кивает. Он вспоминает голос Чанеля и понимает, что он совершенно другой. Но от осознания меньше тянуть и болеть не начинает, а только воспоминания счастливых лет взрываются перед внутренним взором, заставляя уголки губ опуститься ещё ниже, а руки задрожать в который раз. Сехун просто смотрит в который раз. Смерть матери не оказывается неожиданной, но Бекхен подкашивается, даже не цепляясь за ручку двери в университете, когда слышит информацию от безэмоционального голоса, что просит приехать его и разобраться с документами. Последние две недели он жил только учебой, матерью и алкоголем. Чанель начал забываться, диплом писаться, а мать мертва. От подобной цепочки Бекхен нервно смеется, оттягивая волосы с корнями некрасиво отросшими. Отпрашивается с пар, оформляет документы в больнице и организовывает похороны. В вечер того дня, когда чёрный заколоченный гроб отправляется под землю на небольшом участке на городском кладбище, в квартиру Чондэ приходит вместе с Сехуном, не выглядя даже удивленным. Бекхен сидит на кровати во временно его комнате и даже глаз не поднимает от пола, слыша шаги в коридоре. Но когда улавливает голос Сехуна, вскидывает голову и завороженно смотрит на то, как он проходит к нему в маленькое пространство, а Чондэ направляется к себе, переодеваясь и закрываясь в ванной комнате. Бекхен выглядит ужасно: чёрная одежда ещё больше подчеркивает его тени под глазами, белую кожу, шелушащуюся на впалых щеках, а свет, неровный и желтоватый, не скрывает прыщей на лбу у корней волос. Сехун не изменился с их последней встречи две недели назад. Бекхен не выдерживает и встаёт с кровати, а Сехун не тратит ни секунды, крепко обнимая его. Бекхен плачет надрывно, некрасиво морща губы и хлюпая носом: слюни и сопли не тревожат никого из них, а Сехун вдыхает застоявшийся запах алкоголя и сигарет, под рукавами водолазки замечает перебинтованные предплечья. Он неловко передвигается, и они падают на кровать. Сехун не выпускает Бекхена, а тот уже намочил всю рубашку, голос срывается на хрип, дыхание становится поверхностным, и слабым голосом доносится: «Дыши». Бекхен обхватывает Сехуна, сжимает сильно, до боли, проклиная все, что есть в его жизни и шепча: «Ненавижу». Когда всхлипы перестают быть слышны, то наступает тишина с новым оттенком: горестным. Она тянет, только сильнее мешая мысли, заводя в тупик, не давая ответов, заставляя находить виновного только в лице своём. Сехун утыкается носом в корни с перхотью, чувствуя, что волосы грязноватые, а Бекхен только содрогается периодически, не ведая, сколько времени уже прошло. Сехун узнает, что кожа Бекхена горькая, особенно на губах, от никотина, а Бекхен - губы Сехуна сухие и тонкие. Его руки сильные и дарящие надежность, а на повязках Бекхена выступает кровь, ведь порезам нет и двух часов. Губы Сехуна не становятся влажными, даже когда он сцеловывает слезы, а Бекхен не перестаёт подрагивать, даже когда засыпает. Сехун аккуратно отпускает его, накрывая половиной одеяла, что не прижата телом Бекхена, и идёт на кухню, где замечает Чондэ и несколько бутылок рядом с мусорным ведром, которые ещё не успели выбросить. Чондэ пытается быть вежливым, делая вид, что не заметил ничего и говоря: - Чай, кофе? - Чай, - отвечает Сехун, а на его лице непоколебимая твердость. - Как Бекхен? - осторожно спрашивает хозяин квартиры. - А то ты не слышал. - У меня нет никаких идей, как помочь ему, - выдыхает нервно Чондэ, наливая чёрный чай и себе тоже. - Каким он был все эти две недели? - голос Сехуна не выдаёт его, а вот пальцы, крепко сжавшие ручку кружки - с головой, да только Чондэ не замечает. Бекхен бы заметил. - Пил без продыху, курил, писал диплом. Резался, но не глубоко или не вены - ему все не хватало решимости. Наверное, я кажусь отвратительным другом, но я не знаю, что делать в таких ситуациях, и боюсь навредить ему. Сехун кивает, пьёт чай. Проходит время, стрелки часов показывают полтретьего ночи. Сехун просидел все время с вечера на кухне, размышляя о своём, а когда до его слуха доносятся звуки из комнаты Бекхена, то он спешно идёт туда. Он видит, как Бекхен встаёт с кровати и оглядывается, и подходит к нему, целуя в висок. Берет его домашние штаны и футболку, достаёт, не стесняясь, чистое белье и подталкивает того в ванную. Бекхен открывает для себя новый оттенок молчания: заботливый. Плетётся в ванную, моется долго, оттирая кожу от запахов, намывает голову, вытирается и возвращается в комнату. Сехун перевязывает предплечья, перед этим воспользовавшись мазью. Ложатся в кровать, цепляясь друг за друга: Бекхен - нервно, Сехун - крепко. Сехун без промедления начинает рассказывать о своей жизни, но не потому, что его тяготит молчание, а потому что ему самому хочется. И Бекхену, он уверен, тоже. Тихий голос, звучащий грубо, ласкает слух, даря надежду. Бекхен слушает, впитывает, проживает. И думает, что в его легких кислород, в желудке не кислота, в мозгу спокойствие, а в сердце глобальное потепление. Когда Сехун замолкает, то узнает, что поцелуи Бекхена могут быть жадными, когда чувствует мягкость его губ на своём подбородке. Бекхен открывает для себя, что пальцы Сехуна не грубые, когда гладят его лицо, улыбка солнечная, а глаза непеременчивые, но вместе с решимостью и твердостью там теперь и маленький, еле заметный, лучик любви. Не искра, которая непредсказуемо может потухнуть, но луч, который не скроют даже самые густые облака. И Бекхен узнает новый оттенок молчания: доверительный.