Месть

Темнота давит на психику. Глаза завязаны клочком черной тряпки. Ничего не видно. Спиной чувствуешь холодную, шершавую стену, на которую ты опираешься всем телом, надеясь выбраться. Весь хребет болит, но ты не помнишь от чего, а коленки стерты в кровь, которая идеально смотрится на фоне белесой кожи. — Приятно? Окси еле-еле заглатывает сухой, спертый воздух. Он сидит на полу только лишь в рубашке, на которой уже нет и половины пуговиц. Тихо всхлипывает. Он пытается освободить тонкие, не много кривые руки из прочных узлов. — Ненавижу, блять, ненавижу… — в голосе уже не осталось никакой злобы, ярости, обиды. В нем слышно только отчаянье и страх. Этот страх душил больше чем кожаный ошейник на шее. Он изредка собирал всю смелость и вскрикивал, но потом тут же завывал от внутренней боли в груди. Как же мне это было знакомо. Наблюдать за этими милыми, а точнее жалкими попытками выбраться было очень приятно. Я сидел прямо напротив, разглядывая его клюв и алые от крови губы. Как художник, могу смело заявить, что это лицо было самым эстетичным за всю мою жизнь. Порой сердце замирало, когда он шепотом произносил мое имя, с трудом сглатывая. Хотелось тут же развязать его, уткнуться в шею, вдыхая аромат и рассказывая как мне было тяжело. Как все десять лет помнил, как пытался найти девушку, как ревновал его ко всем реперам сразу, но нет. Это будет потом. — Сука! Просёк! Он расплывается в улыбке, тянется к моему колену и тихо, ласково произносит это блядское: — Димочка… Пощечина. — Урод, блять! — вот это настоящий Мирон. — И где же ты раньше был?! — я быстро поднимаюсь со стула и с размаху бью его по щеке ногой. Он резко отпрыгивает от меня и взвывает, перебирая все маты русского языка. — Сука я тебя ненавижу! Зачем ты меня затащил сюда?! Все давно кончено! — наконец появляется ярость. Теперь его голос пронизан адской злостью. Скалится, пыхтит, зачем-то кусает губы. Я не выдерживаю. Хватаю его за подбородок и впиваюсь в губы, чувствуя горячий язык и привкус крови. Возможно, мне и не надо большего. Вот он! Он рядом! Мой, как раньше… Но если мстить, то за все мучения. Хватаю его за голову, таща его к своей ноге. — Не смей пидор! И вот я уже чувствую горячее дыхание. Меня трясёт так же, как и его. Я нервно начинаю хихикать, прижимая лысую башку к паху. — Начнем? Даю вторую пощечину и быстро расстегиваю ширинку штанов. Он что-то хочет сказать, но я снова прижимаю его к себе. Все тело становится чувствительнее, когда его влажные губы касаются головки члена. — И только попробуй укусить, я тебя тут же задушу, — я кладу свою тяжелую руку ему на голову, а второй обвиваю шею, натягивая ошейник. Он невольно приоткрывает рот. — Молодец, — глажу его по голове и медленно вхожу в него. Впервые за десять лет мой член медленно проскальзывает по его обжигающему языку, уверенно проникая в его тугую глотку. Дрожащими пальцами срываю с него повязку и вижу его прекрасные, чистые, голубые (как моя ориентация) глаза. Я думал меня уже за сорок лет жизни невозможно удивить, но ради этого взгляда можно было бы и ждать хоть все двадцать. Яркие зрачки тонули в свете лампы, изредка поблескивая, как драгоценный камень. В этом взгляде не было ни любви, ни нежности, ничего. Обидно конечно, но это лучше чем пустой потолок спальни и своя же грубая рука. Назад. Откидываю его голову, давая отдышаться всего лишь на несколько минут, но ему этого, конечно же, мало. Он быстро отводит от меня взгляд и жмурится, пытаясь спрятать слезу, которая медленно стекала по красным щекам. — Пиздец как мило, — думаю я про себя. На мгновение в голову залетает очень глупое желание. Желание развязать его, посадить на кровать и слизывать с его белых колен всю кровь, чувствуя на себе его мягкий взгляд. И я бы так поступил, если бы он тихо начал умолять, но хуй там. Это же Мирон, блять. — Какое же ты жалкое ничтожество. Как же я тогда еще жил с тобой? Как же хорошо, что я свалил от тебя. Хватаю его за ошейник и тяну вверх. — Надеюсь, что ты страдал? Надеюсь, что ты валялся пьяный в ванне в надежде сдохнуть. Надеюсь, ты думал обо мне каждую ебаную секунду своей ничтожной жизни… Губы расплываются в хитрой улыбке. Впиваюсь в его шею ногтями. — И я был счастлив, что тебя рядом не было десять лет. И даже если я тут сдохну на твоём кафельном полу весь в крови и голый, то я еще раз пойму что десять лет игнора были не зря. Бью его головой об стену. Его шея находится прямо у меня в руке, но он улыбается, хоть и не может дышать. — За что, блять?! — упираюсь в него всем телом, перенося весь вес на руку. Грудью придавливаю его и он плавно, дрожа, опускается под меня. — А не ты ли меня бросил тогда десять назад в пустой комнате? А не ты ли десять лет назад смотрел, как меня насиловали те придурки в маске? А не ты ли начал волноваться за свою репутацию больше чем обо мне? — по красным щекам текли слезы, падая на шею. Взгляд был пустой, но в нем застыл один вопрос. — Я же хотел все исправить… — голоса у меня уже не было. Все тело жгло огнём, разум темнел, глаза слезились. Тихонько прислонясь к его шее головой. Рука теряет силу. — Ты ждал десять лет, чтобы украсть меня, привести меня к себе, унизить и выебать в рот? — Я же любил тебя. — А те придурки меня тоже любили два часа… Прям как ты. Хватаю его грудь, прижимаю к телу. Срываю ошейник и кусаю его шею до крови, но он молчит. Начинаю рвать его рубашку на клочья спускаясь ниже и ниже. Упираюсь лбом в его живот, развязывая его руки. Я жду его теплые пальцы на своей спине, но он пытается отстраниться от меня. Он плачет, всхлипывает. Как тогда. Беру его руки и закидываю их себе на плечи. Целую его колени. Он кричит громче, чем тогда. Он рыпается, бьет меня, царапает, но терять мне уже нечего. — Отпусти… Грубо вхожу в него, не обращая внимания на вопли. Самому тошно и мерзко на душе, но отпустить я не смог. Окси набирает как можно больше воздуха в легкие, потому что я уже полностью лежал на нем. Его ноги постоянно скользили по кафелю, руки впились в меня, и он пытался быть сильным. Не издавать ни звука. Я зажмурился, я не хотел понимать, что происходит. Хотелось отключить свой мозг и просто трахать его тело, но с каждым толчком сердце сжималось так же, как и его обжигающее тело. — Потерпи еще немного… — я ускорил темп в надежде получить хоть какую-то реакцию, хоть какой-то звук кроме всхлипов. Спина уже болела от его ногтей, но эта боль вызывала приятное воспоминание, когда он впервые кончил вместе со мной. Поднимаю голову и целую его ухо, но он резко и холодно отворачивается от меня. Мне хотелось другого Мирона. Который бы послушно ластился ко мне, рассказывая как ему было плохо без меня, который обнимал меня всего, плача от счастья… Но нет. Толчок. Дрожь по коже. Последний его всхлип. Помню только белый силуэт, который гаснул в темноте комнаты. Очнулся я один на кафельном полу. Один. В мечтах должен был проснуться в кровати вместе с Миро. Не получилось. Ждал десять лет… Подожду еще.