Настоящий рок-н-ролльщик

Бобби резко оборачивается через плечо. Все как всегда: бармен, протирающий массивные пивные кружки, парочка пьянчуг за столиками, косые лучи, проникающие сквозь полуопущенные жалюзи на окнах. И парень, сидящий в самом углу, куда не попадает солнечный свет, нервно сжимающий в длинных пальцах сигарету. Иногда Бобби кажется, что его взгляд просто прожигает ему спину. Эта их текила — отличная вещь. Хотя, конечно, пить с утра… Парень, словно заметив его взгляд, отворачивается к окну. Бобби сглатывает. Он не видел людей с такой внешностью с тех пор как съебался из Британии — слишком бледных для палящего солнца Мексики, темноволосых, тонких и высоких. Типичный северянин, да и на туриста не сильно похож. Светлая рубашка с закатанными рукавами, брюки в тон — явно что-то дорогое; Бобби знает, он вор. Жаль, марку сигарет не рассмотреть — но это наверняка не та дрянь, которую здесь обычно продают. Бобби нравится Мексика. В этой стране легко. Легко воровать, легко договариваться с копами, легко цеплять девчонок и парней. Легко жить. Он, конечно, уже не действует так нагло и по-крупному, как в Лондоне, и предпочитает работать один (хотя иногда вспоминает Мямлю и Раз-Два, которые сейчас неизвестно где), но ему хватает. Во всяком случае, до сих пор у Бобби не было проблем. До сих пор — потому что тот неизвестный парень вполне может считаться потенциальной проблемой. Он сбежал восемь месяцев назад, когда неприлично богатый русский засранец все-таки узнал имена подельников своей бабы-бухгалтерши. Мямля, спасаясь от копов, подался куда-то во франкоязычную Африку — забытую родину или что-то вроде того; сам Бобби — сначала в Штаты, потом — сюда. Но хуже всего пришлось Раз-Два: за ним гнались буквально по пятам. Сначала Бобби не мог спать ночами, просыпался от кошмаров и угрызений совести — он же, блядь, предатель, бросил друга в беде и теперь не знает, что с ним. Но, как сказал Арчи, который и помог им всем скрыться: «Вы, ребята, сейчас спасаетесь от такого пиздеца, что даже американские раки покойного Лени по сравнению с ним покажутся вам походом в спа-салон». Так что Бобби не знает, как остальные, но сам предпочитает этому верить. А теперь, спустя больше полугода почти спокойной жизни, здесь объявляется непонятный парень, похожий то ли на копа в штатском, то ли на человека этого русского мафиози, чтоб его. Поэтому Бобби отворачивается (кажется, он смотрел на него слишком долго — или нет?..) и крепче сжимает рюмку с остатками текилы на самом дне. — Эй, приятель! Дитя старушки-Англии! Бобби кидает неприязненный взгляд на одного из пьяниц. Обычно он к ним равнодушен, но, черт возьми, надо ж было ему открыть рот в самый неподходящий момент… Сейчас этот загадочный парень в самом углу посмотрит ему в спину, усмехнется, достанет пистолет... Хотя, господи, почему же сам Бобби не догадался свалить отсюда подобру-поздорову, пока на него вроде как не обращали внимания? А теперь это будет выглядеть подозрительно — как будто он сбегает. Пьянчуга, недовольный молчанием, снова кричит: — Э-эй, парень, мы собираемся сыграть в покер, а ты, говорят, можешь оставить с голой задницей любого… Не хочешь присоединиться? Бобби усмехается. Это правда. А таких вот неверящих остряков обычно и постигает упомянутая ими участь — они действительно остаются с голыми задницами. Но сейчас ему не очень-то хочется играть. Вернее, совсем не хочется. Бобби поворачивается к веселой компании и делает неприличный жест кулаком. — Вздрочните, чуваки. Его взгляд, кажется, помимо воли скользит к парню в самом углу. Тот исподлобья разглядывает Бобби и кривовато ему улыбается. Бобби усмехается в ответ — сам не зная, почему. К ебеням, думает он. Лучше уж решить все сразу и не мучиться идиотскими подозрениями. И, опрокинув в себя остатки текилы (скорее всего, она уже ударила ему в голову и лишила остатков рассудительности), решительно отодвигает стул и направляется к парню. Который, кстати, весьма неплох. Он совсем не похож на тип Бобби (тот любит таких парней, как Раз-Два), но, черт возьми, в нем есть что-то такое… Отталкивающее и одуряющее одновременно: нелепо торчащие уши, резкие скулы и тонкие губы, чуть прищуренные карие глаза… улыбка. Еб вашу мать, какая у него улыбка!.. Бобби смотрит на нее, и ему становится почти плевать, кем может оказаться этот парень — копом или головорезом Амовича. Он присаживается за столик, закидывает одну руку за спинку стула, уверенно расставляет колени — поза, которая всегда срабатывает. Улыбается. Говорит: — Привет. Парень кивает, дергая уголком рта. Бобби кажется, что он совсем не настроен на флирт, но ведь изначально же было ясно: ему нужно не это. — Какими судьбами в Мексике? — спрашивает Бобби так, словно получил самое теплое приветствие в мире, и прищуривается. — Ты ведь не местный, да? — Не местный, — соглашается парень и отпивает из своего стакана. Бобби становится слегка не по себе, когда он замечает, что там минералка. Кажется, чувак настроен серьезно. Поэтому он усмехается еще расхлябанней. — Не представишься? Я, например… Ему почему-то хочется — всего на мгновение — назваться своей старой воровской кличкой — Красавчик Боб, — но он быстро отметает эту идиотскую мысль и протягивает руку: — Бобби. Парень кивает и пожимает ладонь. Бобби снова обращает внимание, что у того чертовски красивые пальцы — длинные и сильные, как у хирурга. Он не знает, откуда взялось такое сравнение, но оно ему неожиданно нравится. — Артур. Бобби повторяет в уме имя на все лады: А-артур, Ар-тур, Арту-ур — оно звучит резко и красиво. Его тонкие губы растягиваются в улыбке, и Бобби очень хочется прямо сейчас оказаться с ним в одной постели. Можно даже не в постели — сойдет и туалет. — Бобби, — произносит Артур и смеется (немного холодно, и это похоже на дребезжание стали). — Вы слишком пристально меня рассматриваете для незнакомого человека. Это звучало бы как намек, — очень явный намек! — если бы не по-деловому холодные глаза Артура. Поэтому Бобби подавляет неизвестно откуда взявшееся смущение и отвечает такой же колкостью: — Я рассматриваю вас как человека, у которого есть ко мне дело. Артур снова смеется — на этот раз немного теплее, и Бобби нравится этот смех. — Хорошо соображаете, мистер Имс. И тут Бобби холодеет. У него в мозгу тотчас же проносятся все воспоминания о погонях и перестрелках; он думает о пулях в животе, горле и лбу, а еще — о кровожадных американских раках. Этот тип, блядь, знает его фамилию. Артур замечает его тревогу. Он отпивает еще минералки — наверняка уже теплой, как моча, — и тихо произносит: — Вы вор. Бобби заставляет себя засмеяться — получается как-то хрипло и надсадно. — Верно подмечено, Артур, — с нервным смешком отвечает он и весь подбирается, готовый в любую минуту сорваться с места и бежать. Твою мать, так и надо было поступить — сразу. Бежать, Бобби, тупой ты гондон, а не сидеть здесь и не трепаться с этим засранцем. И не думать, как хорошо было бы с ним потрахаться. Последнюю мысль Бобби давит в зародыше, мешая ей развиться и расцвести красочными образами. И Артур смотрит на него, впивается глазами, исследует взглядом. Бобби неприятно признавать, но порой именно так на него смотрел Раз-Два. Это нервировало… и будоражило одновременно. — Вы думаете, что я коп? — в лоб спрашивает Артур, и Бобби кажется, что к горлу подкатывает мутная истерика. Он кривит рот и кивает — голос отказывает в ноль. Артур сглатывает, и Бобби этот жест кажется… таким уязвимым. Недостойным профессионала, или кого там из себя корчит этот говнюк. Да он еще совсем молодой, с каким-то отстраненным удивлением понимает Бобби и внимательно рассматривает лицо Артура. Скулы, губы, прямой нос, строгая линия бровей, почти нет морщин — вряд ли старше двадцати пяти. Скорее всего, от двадцати до двадцати трех. Бобби знает, что молодые — самые оторванные, но мысль о том, что Артур в любом случае младше него самого, немного успокаивает. Заставляет чувствовать себя увереннее. Поэтому он отвечает — тем самым мурлыкающим тоном, который всегда лишал воли всяких педрил в креслах высоких чиновников: — Но вы не коп, Артур. И не имеете намерения меня убить или арестовать, так ведь? У меня создалось впечатление, что вы… хотите предложить мне работу. Артур выглядит удивленным. Потом — недовольным. Но все это длится всего лишь пару секунд, хотя Бобби достаточно: он знает, что Артуру не понравилось, когда кто-то попытался вскрыть его карты. Он дотрагивается пальцами до гладкого подбородка, опускает глаза. — Верно, мистер Имс, — наконец медленно выговаривает он, — вы вор, и мы… я хочу предложить вам работу. *** Вот теперь Бобби понимает, что его должно было многое насторожить в этом Артуре. Не только просто вопиющая нездешность и неподходящий месту прикид — он не умеет маскироваться, — но и оговорка, случайное «мы», предложение пройти в отель, полупустой номер, серебристый кейс на столе, абсолютно идиотский вопрос: «Вам снятся сны, мистер Имс?» А сейчас Бобби слушает. Об идее как о самом живучем паразите, о подсознании, которое никогда не спит, о снах, о секретных разработках, о прорыве в нейробиологии… Артур рассказывает увлеченно, с горящими глазами и нетерпеливыми жестами; он возбужденно расхаживает по комнате и нервно хрустит пальцами. Бобби недоумевает: как он мог подумать, что этот человек — коп? Это же мальчишка. Увлеченный, заигравшийся мальчишка. Бобби скрещивает руки на груди и откидывается в кресле. — Окей, — прерывает он немного сбивчивую речь Артура. — Но при чем здесь я? Артур резко останавливается, поворачивается к нему всем корпусом. Говорит: — Вы вор. Профессионал. У вас хорошо развита моторика рук, пальцев, боковое зрение, реакция… вы почти как военный, только… У вас хорошая память, мистер Имс. Особенно на лица. Бобби медленно кивает: — Это так. Артур усмехается-улыбается, радостно, почти восторженно, и продолжает: — Вы манипулятор. Мы… мы знаем, что вы шантажировали… некоторых высокопоставленных лиц в Королевстве и добились успеха. — Он смотрит на Бобби прямо и неотрывно, так, что тому снова становится не по себе. — Вы неплохой актер. К тому же, беглец. Бобби смеется. Он знает, что это ни хера не смешно, но не может не смеяться. У него почти истерика. — Отлично, — задыхаясь, выговаривает он. — Просто отлично. И вы выбрали именно меня для ваших ебаных экспериментов? И в качестве кого, интересно? Подбородок Артура взлетает вверх — так, как будто он оскорбился. — Это не эксперименты, мистер Имс, — произносит он и сжимает тонкие губы. — Это бизнес. А вы — смею надеяться, — наш будущий имитатор. И Бобби перестает смеяться. Он не знает, от чего именно, но внезапно понимает, что все просто пиздец как серьезно. — Что надо делать? — спрашивает он, резко посерьезнев и подобравшись в кресле. Артур улыбается — хитро, заговорщески; в его глазах зажигается искра, очень похожая на фанатизм. — Сейчас увидите, — говорит он. И откидывает крышку того самого серебристого кейса. *** Украсть образ — это все равно что украсть кошелек из заднего кармана тюфяка-туриста. Даже нет, не так: это круче, намного круче. Как ЛСД в угаре вечеринки, как эйфория после сорванного куша, как… Сначала Бобби становится Артуром — он не копирует его, нет, действительно становится им: таким прямым, серьезным, умным и, мать вашу, горящим, немного несдержанным, но старающимся держать себя в руках при любых обстоятельствах. Все эти рубашки-пиджаки-галстуки, пафосные сигареты — даже не из желания курить, а из-за марки. Неопытная молодость, страстная амбициозность. Бобби видит, как наблюдает за ним Артур, и знает, что тому становится немного страшно. А потом Бобби — это Раз-Два: развязанность и горячность, жажда куша и погони, внезапные вспышки гнева. Прищуренный взгляд и голос-с-хрипотцой. Да-а-а. Так, как надо. Бобби чувствует такую легкость, какой у него не было никогда — он сейчас оторвется и взлетит, потому что, блин, он — это уже почти и не он, и так круто умещать в себе сразу двоих человек. Бобби становится Дженни, молоденькой светловолосой официанткой из бара. Он смотрит на свои — не-свои — по-девичьи тонкие запястья, на длинные загорелые пальцы, проводит рукой по лицу — аккуратный маленький нос, пухлые губы, нежные щеки… Дженни — знатная шлюшка, но, мать вашу, до чего же красивая… Артур смотрит на него, и его глаза сейчас — огромные. В них неверие и восторг, в них — восхищение. Бобби и сам чувствует непонятную эйфорию; он как будто пьян и поэтому почти не контролирует себя. Подходит к Артуру вплотную и прижимается округлым женским бедром к его паху. Это чертовски непривычно — чувствовать налитую тяжелую грудь, и видеть светлые волосы у себя на плечах, и ощущать непонятную легкость в теле… Артур дрожит. У него испарина на лбу и над губой, и — ч-черт, он возбужден, Бобби чувствует, как твердый член упирается ему в бедро. — Мистер Имс… Вы… — только и выговаривает Артур. Крепко зажмуривается, втягивает воздух сквозь зубы, а потом кладет руки Бобби — вернее, Дженни — на талию. Господи, какой же это кайф — ощущать мужские ладони на себе, но не как мужчина, а как женщина, и тянущее чувство в низу живота, и между ног горячо-горячо… Бобби думает: это же сон, мать вашу, здесь можно себе позволить… К тому же, Артур не против, и… Он тянется за поцелуем, но Артур внезапно отстраняется, смотрит на него совершенно шальными глазами и говорит: — Нет, не так, — получается хрипло, полузадушенно, — я хочу не так. Бобби понимает не сразу. Но почти с радостью отбрасывает эту непривычную легкость чужого образа, снова становясь самим собой, чтобы наконец-то поцеловать Артура — так, как ему нравится: крепко и глубоко, чтобы язык прошелся по небу и зубам, чтобы вырвать гортанный стон, чуть отстранится, прикусить нижнюю губу, легко потянуть, прижаться ноющим пахом к паху… Артур сам тянется к нему, льнет, прижимается всем телом, и Бобби не хочется расстегивать все эти пуговицы его пижонской рубашки, нет времени; он опускается ниже, широко лижет шею, потом — ключицу, сжимает рукой ягодицу Артура и, кажется, даже рычит, когда тот снова стонет в ответ. Артур выдыхает свои короткие задушенные «А-а-ах», когда Бобби выдергивает его рубашку из брюк и возиться с ремнем, с восторгом ощущая чужие пальцы на собственной ширинке. Прикосновения к ноющему члену — такие, как надо: быстрые и резкие; Артур чуть сжимает, проводит большим пальцем по головке, размазывая смазку, сам выгибается навстречу, когда Бобби медленно проводит рукой по стволу, а потом начинает размашисто ему дрочить. Они кончают друг другу в ладони, сталкиваясь носами и зубами, а потом стены начинают рушится. По ним змеятся трещины, и грохот нарастает, с потолка — абсолютно белого потолка пустой серой комнаты, — сыплется штукатурка, а потом им на головы начинают падать камни. Артур буквально отпрыгивает от него, путаясь в спущенных до щиколоток брюках и нижнем белье, и мысли в голове Бобби грозят прорвать некую плотину: он был девушкой, ему понравилось быть девушкой, он хотел трахнуться, а как только у него снова появился член — он тут же отдрочил другому парню. Бобби ощущает смущение и почти ужас, но в первую очередь — страх от того, что его сейчас прибьет какой-нибудь тяжелой каменной глыбой. — Действие снотворного кончается! — орет ему Артур через расстояние, которое во сне кажется просто огромным. — Мы сейчас проснемся! Когда Бобби думает, что вот, все, им пришел окончательный пиздец — хорошо хоть испытал оргазм перед смертью, он распахивает глаза и видит над собой белый потолок гостиничного номера, весь в разводах и трещинах. Это очень неожиданно, но облегчение накрывает его гигантской волной — а за ним и воспоминания о том, что было во сне. Сердце в груди колотится как бешеное, и в кончиках пальцев покалывает. Главным образом от стыда. Артур садится в постели и заглядывает ему в лицо. У него горящие скулы и встревоженные глаза. — У тебя охуенно странное подсознание, — выдыхает он. А потом смеется. Нервно. Бобби все еще чувствует иглу в своей вене и тоже начинает ржать. Они — двое мужчин, которые, полностью одетые, лежат в одной постели, подсоединенные проводами к какому-то гребаному аппарату, и у обоих — мокрые пятна спермы на брюках. Бобби видит, как Артур пытается сесть по-другому, чтобы скрыть это. — Почему? — спрашивает Бобби, отсмеявшись, и Артур, кажется, задумывается. Тикают настенные часы. — Ну, — отвечает он через некоторое время, — обычно у людей в мозгу существуют проекции — я рассказывал о них. А у тебя… ты как будто абстрагируешься от всего этого. Я был архитектором твоего сна и создал комнату, а ты… ты сделал ее абсолютно пустой. — Артур смеется, и Бобби думает, что английский — дурацкий язык: в нем нет различий между «ты» и «вы», но сейчас он просто уверен, что Артур обращается к нему на «ты». Тот продолжает: — Имитаторы — редкость в нашем бизнесе, их не так много, и я видел… от силы трех человек, но… Никто из них не мог изображать так, как ты. Бобби хихикает. Ему кажется, что все это — совершеннейший абсурд: еще вчера он не знал и не думал ни о каких снах и экспериментальных разработках, он был вором — профессионалом, скрывающимся от закона, а теперь… Появился этот мать-его-Артур и перевернул весь мир Бобби с ног на голову. — Спасибо за комплимент, — наконец отзывается он. Артур улыбается. — Нет, правда. Когда… когда ты был той девушкой, на какое-то время я… — щеки Артура мгновенно краснеют; ему не идет. — …я действительно забыл, что она — это ты. Бобби хочет сказать: «Но вовремя вспомнил», и быстро прикусывает себе язык. Только этого не хватало. Им действительно стоит забыть о том, что только что произошло, — вполне возможно, что это просто побочное действие этого сонм… сомнацина? Поэтому Бобби только растягивает губы в улыбке, молча принимая похвалу, и думает, не кажется ли ему, что глаза Артура чуть потеплели. Он говорит: — Окей. Чувствует, как Артур встает с кровати, вынимает иглы из вен, складывает свой аппарат. Его взгляд очень внимательный, почти пристальный. — Так… так вы согласны, мистер Имс? И снова это интонационное, мать его, «вы». Но Бобби кивает. Вспоминает, каково это — быть другим человеком, и отвечает: — Согласен. Конечно, я согласен, чувак. *** В самолете Бобби чувствует себя неуютно. Он никогда не летал бизнес-классом, и ему кажется, что все толстосумы Мехико смотрят на него подозрительно. — Расслабьтесь, — говорит ему Артур, слегка улыбаясь уголком губ, и вытягивает ноги. — Мы летим в Лос-Анжелес. Но расслабиться у Бобби не получается. Он думает то о копах, которых полным-полно в самолете, то об Артуре, который сидит совсем рядом. То есть не то чтобы эта ситуация смущала его до такой степени, но… Черт возьми, с того самого первого совместного сна Бобби начали снится мокрые сны, а ведь эротических фантазий у него не было лет с шестнадцати; ему даже Раз-Два не снился. Потом они снова ходили в сон (Артур говорил, что Бобби должен поразить Кобба в самое сердце), но никто из них больше не предпринимал попыток продолжить начатое в прошлый раз. Бобби не хотел признаваться даже самому себе, но его это расстраивало. Хотя, может, дело было в том, что он больше не становился девушкой. Артур дремлет, откинувшись в кресле. Бобби слегка поворачивает голову, чтобы рассмотреть его: светлая рубашка, жилет — в Мехико слишком жарко для таких, — брюки в тон, волосы зализаны назад. Он выглядит немного по-дурацки, но в этом есть… своеобразное обаяние. Бобби качает головой и подзывает стюардессу. Девушка холодно-приветливо улыбается ему, и он усмехается в ответ. — Виски. «Виски, — повторяет про себя Бобби. — Охренеть. Я лечу первым классом и заказываю себе виски». Когда стюардесса приносит ему первый стакан, он думает, что полет будет долгим. Двумя часами позже, проваливаясь в мутную пьяную дрему, Бобби под закрытыми веками видит образ Артура: тот громко, протяжно стонет, стоя на четвереньках, и его спина блестит от пота. Кажется, Бобби еще никогда не хотел трахнуть кого-то настолько сильно. …Просыпается он резко, с мерзким вкусом во рту и крепким стояком в штанах. Чувствует, что Артур смотрит на него, и нехотя к нему поворачивается. Нехотя — потому что знает, какая у него сейчас рожа: опухшие глаза, лопнувшие капилляры, мутный взгляд. Он думает, что Артур сейчас спросит что-то вроде: «Ты пил?» и уже готовится соврать, но тот только достает из кармана жвачку и протягивает ему. Бобби благодарно улыбается, чувствуя, как во рту разливается терпкий ментоловый вкус. В голову приходит глупая ненужная мысль о том, что со стояком-то придется разбираться самостоятельно. *** Артур говорил о Доминике и Мол Кобб — в основном много и восторженно. Он рассказывал, что эти люди — не только первоклассные преступники, но и безумно талантливые извлекатели. «Извлекатель — это как ученый, только больше и значительнее, — разливался соловьем Артур. — Если ты ходишь во сны, тебе приходится быть стратегом, психологом, архитектором и биологом одновременно. Конечно, сейчас извлекатели действуют в командах, где у каждого своя роль, но Доминик и Мол — уникальные люди, они вдвоем могут заменить дюжину…» Он искренне восхищался своими учителями, а Бобби всегда становилось смешно и — почему-то — немного обидно. То есть не совсем почему-то, на самом деле он все-таки знал причину — по крайней мере, догадывался о ней. Ему хотелось, чтобы Артур восторгался его талантом имитатора точно так же, как он восторгается талантом извлекателя Кобба, — совсем как в тот первый раз, во сне. Он же буквально лучится ученическим фанатизмом!.. Восхищение сквозило даже в короткой телефонной фразе: «Я нашел нам имитатора, Дом» Когда они сходят по трапу, Артур внезапно хватает Бобби за запястье — у него сильные и теплые пальцы, такие же, какими они были в том сне, — и шепчет ему на ухо: — Слушай… называй себя Имсом. В ответ на приподнятую в недоумении бровь Артур поясняет: — Это имя тебе больше идет. Оно такое… серьезно-хулиганское. И Бобби смеется — громко, так, что остальные пассажиры на него оборачивается. Позже такие словечки он станет называть парадоксальными эпитетами Артура. Доминик и Мол похожи на обычную калифорнийскую семейную пару, ожидающую пожилых родителей в аэропорту. На лице Доминика — сдержанная симпатия, когда Бобби пожимает ему руку; Мол улыбается озорно и искренне. Втроем на заднем сидении такси тесно, и Артур плотно прижимается к бедру Бобби своим бедром, и у него горят уши, и сам Бобби считает это хорошим знаком: Артур помнит, Артур хочет, и, возможно, у них есть шанс продолжить. Присутствие Мол почему-то вселяет в него уверенность, и он чувствует себя прежним ловеласом Красавчиком Бобом. Артур сидит между ним и Мол, и она перегибается через его колени и трогает Бобби за руку, чтобы сказать: — Артур много говорил о тебе, Имс, — и Бобби сразу чувствует, что это именно «ты» — такое необдуманное и естественное, как будто они знакомы уже черт знает сколько лет. Ему становится неожиданно весело и легко. — Да неужели? — переспрашивает он, видя, как загораются щеки и скулы Артура. Тот плотно сжимает губы и смотрит прямо перед собой. Мол прищуривается. — Конечно, — подтверждает она. — Из нашего телефонного разговора я поняла, что он восхищен твоим талантом имитатора, и, кажется, в вашем самом первом сне ты его поразил… — Замолчи, Мол! — наконец взрывается Артур, и Бобби хочется рассмеяться так сильно, как никогда раньше. *** За ужином Мол по-прежнему очень много говорит, Бобби демонстрирует все свое обаяние, Доминик тихо смеется в кулак, а Артур выглядит чертовски недовольным жизнью. На Лос-Анжелес опускаются сумерки, когда Кобб медленно произносит: — Я, конечно, доверяю Артуру, но, кажется, пора увидеть вас в деле, мистер Имс. И Бобби усмехается фирменной усмешкой Раз-Два — той самой, от которой люди понимали, что уж этот человек — точно профессионал в своем деле. …Сон Мол наполнен людьми — они движутся, куда-то спешат, задевают тебя плечом, разговаривают, ругаются, целуются. Если бы Бобби не знал, что все это ему снится, то подумал бы: они где-то в Париже. Доминик с Мол идут чуть впереди, и Бобби чувствует, как плечо Артура, обтянутое пиджаком от Армани, прижимается к его собственному. Вокруг них здания из стекла и бетона, и под пестрыми навесными тентами за столиками сидят люди. Доминик оборачивается неожиданно. — Вы пройдете тест, мистер Имс, если сумеете скрыться, затеряться здесь. Если… Мол слегка улыбается Бобби. — Проекции скоро поймут, что во сне посторонние, — перебивает она мужа, чуть склонив голову набок. — Сделай так, чтобы они приняли тебя за своего, Имс. Перед тем как стать кем-то абсолютно другим, Бобби ловит ободряющую улыбку Артура, — и бежит. Сначала на него смотрят недовольно, задевают плечами и толкают локтями, но потом он перестает ощущать себя собой, перевоплощается, пускает внутрь незнакомца, и потревоженные проекции Мол постепенно успокаиваются и перестают обращать на него внимание. В одной из стеклянных дверей многочисленных зданий Бобби ловит свое отражение: у него высокий рост, крепкое телосложение, трехдневная щетина и наглый взгляд. Он — это Раз-Два. Бобби усмехается. Странно, но сейчас этот образ его совсем не трогает. Ему уже все равно, что случилось — или может случиться — с Раз-Два. Все отлично, думает он, глядя на свое плывущее в стекле отражение. И снова меняется. Становится кем-то безликим, похожим на и на себя самого, и на миллионы других людей вокруг, — образ без лица и имени. Проекции не замечают его, торопливо проходя мимо. Получается, с каким-то отстраненным восторгом думает он. У меня получается, и это охренительно. А потом Бобби слышит характерный грохот рушащегося сна. Асфальт резко рассекает глубокая трещина, здания дрожат. Он видит, как вдалеке Доминик с Мол бегут, крепко держась за руки. Взгляд Бобби цепляется за лицо Артура в толпе — оно искривлено гримасой боли. Он двумя руками держится за живот, согнувшись; по бледным пальцам течет густая темно-красная кровь. Сначала Бобби пронзает ужас, сковывает его всего, мешая сдвинуться с места, а затем… он и сам не до конца понимает, как оказывается возле Артура так быстро — кажется, за какие-то считанные мгновения, — и приобнимает его за плечи. Сначала тот скользит по лицу Бобби равнодушным взглядом, а потом его рот приоткрывается, выпуская выдох, и Артур неверяще произносит: — Имс?.. Бобби чувствует его дрожь и отвечает: — Ага. Я Имс, — и улыбается совершенно по-дурацки. Хотя ситуация совершенно к этому не располагает. По бежевой в тонкую синюю полосу ткани рубашки Артура расползается некрасивое темно-бурое пятно, его лицо — бледное, бескровное, он как-то жалко и по-стариковски шевелит белыми губами и шепчет что-то вроде: «Представь в руке пистолет… представь… пистолет, выстрели мне…», и Бобби — теперь Имс! — честно пытается что-то сделать, ощутить знакомую металлическую прохладу пушки в руке, но не успевает, потому что просыпается — резко, как будто его окунули в ледяную воду головой. Первое, что он видит, — тревожно-испуганное лицо Артура над собой (совсем как тогда, в отеле) с большими темными глазами, а еще — его несмелую улыбку. Бобби осторожно поворачивает голову: Доминик и Мол еще спят, и Артур тихо произносит: — Они проснутся совсем скоро, — и Бобби кажется, что он хотел сказать нечто совершенно другое, что-то вроде: «У нас совсем мало времени» Лицо Артура близко, очень близко, и Бобби протягивает руку, чтобы погладить того по щеке, но потом просто хватает его за отворот рубашки и притягивает к себе, целуя глубоко и жарко. Артур отвечает ему с таким же пылом, и они отрываются друг от друга только тогда, когда звучит тихий шелестящий смех Мол. — Поздравляю, мистер Имс, — шепчет Артур прямо в губы Бобби, и в его темно-карих глазах пляшут теплые искорки. — Добро пожаловать в мир элитной преступности. fin