Турианское танго

Коммандер Шепард не умеет танцевать. Ее танец — это бой, ее бальные залы — развалины, лаборатории и захваченные корабли. Каждое движение, каждый разворот, каждый рывок из укрытия в укрытие — шаги бесконечной последовательности, неостановимой и совершенной, сопровождаемой стаккато выстрелов. — Ты ничего не боишься? — спросила ее как-то Лиара. — Ты привыкла? — Я? Не боюсь? — Шепард даже смешно от этого предположения. Она-то знает, как каждый раз вздрагивает, обнаружив рядом с собой подобравшегося близко гигантского паука. — И что ты делаешь? — Стреляю еще быстрее. Снайпера из нее не вышло бы. Не хватает терпения. А вот с рефлексами все хорошо, даже слишком. И наблюдая, как она разворачивается, посылая пулю в череп очередного хаска, Гаррус только усмехается. «Как она вообще умудрилась выжить с таким безрассудством». За время каждой вылазки случается как минимум пара моментов, когда от смерти Шепард отделяет лишь мгновение. Оно — и меткий винтовочный выстрел, кладущий еще одно тело к ее ногам. Оба знают — одно неверное движение, одна ошибка в расчете, и последствия могут быть непредсказуемы. Оба уверены, что этого никогда не случится. В такие моменты им кажется, что они читают мысли друг друга. Так было всегда. С самой первой их встречи в клинике доктора Мишель. Неважно, что она человек, а он турианец. Он солдат. И она тоже. А значит, найти общий язык им легче, чем со многими другими. И их танец начинается еще до того, как они впервые касаются друг друга, скрепляя рукопожатием вступление офицера Вакариана в команду. Тела биотиков генерируют электрический заряд. Турианец с ног до головы закован в броню. Результат предсказуем — когда рука Шепард касается перчатки Гарруса, обоих легонько бьет током. «Ты не можешь сказать, что между нами не искрило с самой первой встречи», — смеется она потом. *** Они неловко шутят про «возможный межвидовой кошмар». Но все оказывается гораздо проще, чем оба боялись. После окончания самоубийственной миссии Гаррус ловит ее у дверей каюты. Их бросает друг к другу без лишних слов. Не нужно ни вина, ни музыки, на которых так настаивал Мордин. Достаточно того, что они здесь, рядом, наедине, и впереди хотя бы ненадолго не маячит тень скорой смерти. И когда Гаррус стискивает ее в объятиях, Шепард наконец чувствует себя по-настоящему живой. И очень соскучившейся. — Не сложнее, чем разобраться с новой моделью пистолета, — улыбается она, устроившись на его плече после того, как все заканчивается. — Я, конечно, непревзойденный специалист, — сейчас голос Гарруса похож на урчание. Его мандибулы раздвигаются в характерной довольной усмешке. — Но даже у меня уходит несколько недель на то, чтобы достичь совершенства в обращении с новой винтовкой. Она с нежностью касается его щеки. — Эти недели у тебя будут. Все закончилось. Мы победили. И выжили. Они так и засыпают, не размыкая рук. Но сдержать обещание ей все же не удается. И следующие полгода сливаются в сумасшедший калейдоскоп. *** Атака Жнецов — не та проблема, которую можно решить за пару недель. И первое время, когда, кажется, нет времени на сон, постепенно сменяется рутиной даже в таких условиях. Особенно в них. Не будешь давать себе отдыха, не заставишь взбудораженные мозг и тело забывать обо всем хотя бы ненадолго — не выдержишь. Или сопьёшься в какой-то момент. Шепард не может позволить себе ни того, ни другого. Так что она нехотя, но все же присоединяется к команде в высадках. А Цитадель, как и раньше, живет своей жизнью — изменившейся из-за наплыва беженцев, но по-прежнему благополучной. Если все пойдет так, как нужно — так и останется. Если она сможет этого добиться. Если все они смогут. Идея принадлежала Гаррусу. — Хотел бы я узнать, как бы все могло быть… правильно. Без Жнецов и Коллекционеров. Без постоянной угрозы. Без всего этого. Просто ты и я, встретившиеся случайно где-нибудь в баре на Цитадели. «На мой вкус, все настолько правильно, насколько вообще может быть», — хочется ответить ей. «Мы все равно были бы солдатами», — приходит следующая мысль. Но вслух она произносит только: — Есть лишь один способ узнать. *** Шепард терпеть не может формальных платьев. Уроки Касуми не прошли даром, теперь она хотя бы знает, как их носить. Но в любой ситуации, где это зависит от нее, предпочитает старый добрый карго. Но тем не менее в «Серебряный берег» ее пускают без звука, едва взглянув ей в лицо. Неудивительно. Первого человеческого Спектра на Цитадели пустили бы куда угодно даже голой. Она окидывает изучающим взглядом приближающегося турианца. Как будто и впрямь видит его впервые. Высокая, легкая фигура, плавные движения — кажется хрупким, но нужно знать, насколько эта хрупкость обманчива. Сосредоточенное выражение лица, усмешка — полон решимости, хоть и нервничает. Шепард уже не помнит, с какого именно момента покрытые хитиновыми пластинами лица стали для нее настолько выразительными — и не отказалась бы от умения их читать ни за какие блага на свете. Уже давно затянувшийся шрам на челюсти. Яркие и внимательные голубые глаза. Клановая раскраска примерно того же оттенка — любопытно, случайность ли? Хорош. Безусловно хорош. Или — оживший чешуйчатый монстр из детских кошмаров. Это как посмотреть. Интересно, какой он видит ее? На секунду мысль заставляет почувствовать себя неловко — но Шепард не дает ей захватить себя полностью. Отпивает глоток из своего стакана и встречается взглядом с подошедшим. — Турианец в увольнении, надо же. Часто сюда заглядываешь? Бармен украдкой смеется и тут же поспешно делает вид, что крайне увлечен сортировкой бутылей. Про вояк с Палавена говорят, что их отдых — это какая-нибудь другая работа, и встретить их можно разве что в магазинах оружия и боеприпасов. Но будь так — для кого была бы выстроена вся эта батарея декстро-алкоголя? — Эммм… Да. Конечно, я здесь завсегдатай. Отличное место, чтобы расслабиться. Такие беседы всегда удавались ей лучше — но уметь не значит любить. И когда они оба уже близки к тому, чтобы заскучать, Гарруса осеняет. — Чтобы ни одна девушка не смогла устоять… Я покажу. — Он поднимается, берет ее за руку с крайне однозначным видом. — Так. Стоп. Не вздумай! — «Танцевать? Сейчас? В карго-штанах и военных тяжелых ботинках?!» — Брось. Тебе понравится. И в тот момент, когда Гаррус тащит ее на танцпол под зарождающиеся звуки танго, а Шепард негодующе протестует, оба уже знают: всё будет так, как нужно. И мелодия захлестывает их, как волна. Турианец ведет ее в старинном земном танце, как будто всю жизнь только этим и занимался. Следовать его движениям неожиданно легко. Как тогда, когда он учил ее стрелять, и его рука ложилась поверх ее пальцев, безмолвно направляя движения. Цепочка шагов, поворот, еще шаг — она закидывает ногу на его бедро, как в увиденном когда-то старом фильме, и Гаррус едва заметно усмехается. Так во всём рядом с ним. Не уметь ничего, не знать наверняка, действовать наугад — но быстро учиться. И быть уверенной, что он сделает для тебя то же самое. И, плавно двигаясь в его объятиях, ловя на себе взгляды всех окружающих, Шепард понимает — ничего не изменилось бы. Встреться они сейчас, или сотню лет спустя, кем бы они ни были — главное всегда останется неизменным. С финальным аккордом Гаррус склоняется над ней. — Ну как? Этим можно впечатлить женщину? В его глазах торжество. Он уже знает ответ. — Я никогда не чувствовала себя настолько неуклюжей, — признается Шепард потом. И турианец понимающе ухмыляется. — Это потому, что у тебя не было в руках пистолета? — Эй!.. — и шутливый тычок в бок сопровождается треском статического электричества и шипением. — Твою мать! — Шепард облизывает пострадавшие пальцы. Гаррус перехватывает ее руку, прижимается к ней щекой. — Расслабься. Я же знаю, что во всем остальном ты хороша.