Ромашка

Если бы хоть кто-нибудь сказал Тайлеру, почему Джош уже целых четыре часа и тридцать две минуты с ним не разговаривает, этому человеку стоило бы дать щедрое вознаграждение. Джозеф успел за это время несколько раз впасть в отчаяние, перебрать в голове с десяток возможных вариантов дальнейшего развития событий, усомниться в каждом из них и в энный раз пройти мимо злосчастного дивана, что стоял у них в гостиной. Сама мебель ни в чем, собственно, не провинилась, ну разве что за исключением того, что на ней уже целых четыре часа и тридцать две минуты сидел один надутый барабанщик с до того кислой физиономией, что его парень места себе не находил, мечась по дому и соображая, что же все-таки делать. При непонимании другого человеческого существа и при невозможности вместе с тем его игнорировать, людям свойственно оказывать на него неосознанное давление с целью превратить его в нечто, доступное нашему пониманию: подобное давление оказывают друг на друга множество мужей и жен. Нельзя сказать со стопроцентной вероятностью, что от этого им становится легче: успокоились бы вы, если бы узнали, что постоянные командировки, несуществующие конгрессы и симпозиумы - есть чистой воды измена? Знания приносят скорбь, скорбь порождает ненависть, а ненависть к темной стороне Силы приводит... Но сейчас, если кто забыл, речь не об этом. Джошуа неподвижно сидел на диване, точно внезапно обратился в каменную статую, и вид имел весьма плачевный: бледен как гриб поганка, серьезен как сердечный приступ, и самое страшное - объект ни на что не отзывается, даже не подозревая, что его возлюбленный, от которого он никуда не делся бы при всем желании (которого, к счастью, не возникало), в это время медленно сходит с ума от беспокойства. В конце концов, Тайлер не выдержал и, собрав всю свою серьезность (наглотавшись валерьянки), потребовал: - Дорогой, ты можешь объяснить, что такого у тебя случилось? Парень угрюмо молчал, чем вводил в еще большее заблуждение. Вздохнув, Джозеф присел с ним рядом на диван и ласково приобнял за плечи. - Джош, ну чего ты? Я что-то сделал не так? Ты весь день сам не свой, я волнуюсь! - Я гадал на ромашке... - после этих слов Тай замер: с одной стороны, он почувствовал облегчение, кажется, ничего серьезного там не стряслось, но разве стал бы его парень дуться на него по пустякам? - И ты меня не любишь! - обиженным тоном закончил Дан и надул губки. Удивительно, не так ли? Когда идешь по тропинке в городском парке и любуешься этими нежными цветами, невольно задумываешься: как эти лапочки с мягкими лепестками цвета недавно выпавшего снега кажутся такими беззащитными и слабыми, при этом выживая практически в любых условиях? В лесах они пробиваются из-под корней деревьев, которые собирают всю живительную влагу, в городах - в трещинах асфальта, на лугах их полно рядом с другими полевыми цветами, они могут жить и в обычных горшках... И что за власть над разумом влюбленных им дана, и главное - за что? Почему каждая душа, очарованная другой, свято верит каким-то несчастным цветам, которые отовсюду лезут, тянутся к солнцу, несмотря на боль и смерть, и вряд ли подозревают о собственном невероятном смысле? - Дурачок.... Ты же знаешь, что ты мне дороже всех на свете. Разве это не любовь? - Но ромашка сказала... - Да мало ли, что ромашка сказала! Я люблю тебя, так ей и передай! Медленно Джош поворачивает голову, ловя взгляд прекрасных глаз возлюбленного, и обвивает руками его шею. Невинный поцелуй в щечку перемещается на уголок губ, движения их губ легкие и неторопливые. Тай легко проводит языком по нижней губе своего парня, и тот с удовольствием отвечает на поцелуй. Он никуда не торопится, целуя нежно, но Дан уже не может сдержаться, со стоном запускает руку ему в волосы и сильнее прижимает к себе, углубляя поцелуй, такой свежий, желанный и долгий, что они оба просто растворились в нем, как в огромном океане, у которого нет границ и законов. Может быть, дело в самих влюбленных сердцах, которые сами, точно ромашки, преодолевают все терновые кусты на их пути во имя своей родственной души? Увлекшись друг другом, они, как и полагается примирившимся влюбленным, забывают обо всем остальном мире, пока одна юркая мысль не проскальзывает в голове Тайлера, и он, возбужденный ею, отрывается от губ возлюбленного: - Кстати, любимый, раз зашла речь о растениях... Я тут вспомнил, что приготовил тебе маленький сюрприз. - Правда? - теперь, в противоположность тому, что было несколько минут назад, улыбкой Джоша можно было бы согреть сотни несчастных ромашек и одного Тайлера, который, несмотря на витающий в воздухе (и сидящий на диване) соблазн, встал, подошёл к рюкзаку и начал сосредоточенно в нем рыться. - Где же он?... Только сегодня же нашел... Ага, вот! На его ладони лежал маленький четырехлистный клевер, только сегодня с утра найденный во дворе, бережно сорванный и доставленный в подарок, пусть самый простой, какой можно только придумать, зато сделанный от чистого сердца. Еще одно растение, обладающее незримой властью над людским сознанием, необъяснимый символ, рассуждать о котором мы могли бы часами, если бы происходящее сейчас в гостиной не было в несколько раз интереснее. - На счастье! - Тайлер улыбается, когда Джош нерешительно берет подарок и, рассматривая его со всех сторон, обеспокоенно спрашивает: - А как же ты?... - Дурачок! Ты и есть мое счастье...