Wall

— Я очень рад, что смог дать тебе возможность чувствовать по-настоящему. Это очень хорошее нововведение, Ричард, и оно только сильнее приблизит тебя к облику человека. Правда, ты будешь ощущать и боль… Элайджа закрепляет какие-то проводки, подводит свет чуть ближе, чтобы более детально осмотреть скрытые под панелью грудной клетки внутренности — они почти неподвижны, объятые синеватым светом бегущего по каналам тириума, но не трепещут так, как человеческие органы. Сердце Ричарда бьётся очень спокойно, несмотря на довольно ответственный момент, и очень восприимчиво к прикосновениям создателя — Элайджа трогает его своими уверенными, прохладными пальцами, облаченными в перчатки, что-то проверяет, даже подкручивает. Им владеет интерес ученого, пытающегося усовершенствовать своё создание, — лучшее на данный момент, а Ричард испытывает любопытство ребёнка. Он еще не совсем свыкся с мыслью о том, что сможет чувствовать мягкость кошачьей шерсти более ярко, сможет реагировать на ласки Элайджи эмоциональнее, жмурясь и выгибаясь от удовольствия. Он лежит на операционном столе, под холодными лампами, и смотрит вверх, то прикрывая веки, то снова настойчиво вглядываясь в остальную неясную тьму комнаты. Здесь никогда не бывает тепло, поэтому Элайджа одет достаточно закрыто, а Ричарду приятна мысль о будущих мурашках, и он тихо вздыхает, когда ладонь создателя едва-едва притрагивается к его биокомпонентам. Это слабый отголосок, зачаток настоящего страха, и трепет перед гением человека, хотя RK900 осознает, что он лучше Камски и других людей во всём. — Не молчи, — Элайджа прикасается к его волосам, снимая одну перчатку. — Тебе пока не может быть неприятно, но ты смотришь на меня так, словно я мучительным образом расчленяю тебя, как свиную тушу. — Вовсе нет, — спохватывается Ричард, часто заморгав. — Я много думаю. — Думаешь? — Да. Мы столько раз это делали, однако вы захотели дать мне большую чувствительность только сейчас. Как будто чего-то опасались. — Разумеется. Знаешь, как трудно собрать нужный для этого биокомпонент? Вы, машины, очень непросты. Если для людей уже давно изобрели искусственные органы, то с вами дела обстоят по-другому. Сеть нервов по всему телу, способность отдернуть руку при ожоге… — Все это меня ждёт? Ричард похож на испуганного ребенка перед уколом — за собой он такое замечает впервые, потому что обычно к своим модификациям относится очень спокойно. Сегодня другой случай. Сегодня Элайджа почти делает из него настоящего человека, и RK900, созданный очень и очень недавно, воспринимает это серьезно. Настолько, что в какой-то момент его сердце начинает вести себя всё более тревожно, когда встречает прикосновение Камски — бережное и исследующее. — Ричард, ты сам этого хотел. Да, он хотел. И сейчас тоже хочет, замирает от восторга, когда замечает, как создатель снимает перчатки и принимается возвращать на место грудную пластину, бережно приглаживая швы. — Элайджа… Камски не хочет сейчас говорить — он заканчивает возвращать на место его детали, сосредоточенно нахмурившись — именно в такие моменты Ричарду до безумия хочется целоваться. Ему чудится, что во рту, который раньше ничего не ощущал, становится сухо-сухо, и нужно что-то сделать — а именно прижаться к губам Элайджи со всей своей любовью, стремясь утолить какую-то непонятную жгучую жажду. Словно… Словно настоящий человек. Прикосновение к плечу похоже на прошивающую тело молнию, пугающее и возбуждающее одновременно — Ричард вцепляется в пальцы Камски, отстраняясь. — Видишь? — Элайджа невозмутим, а значит, так и должно быть. — Непривычно? Запахи острее, ладонь, держащая под локоть — такая властная, сильная, и глаза создателя смотрят выжидающе. Он желает убедиться в успехе. — Я хочу в спальню, Элайджа. Прямо сейчас. Испачкавшиеся в голубой крови пальцы гладят его по щеке и мысли Ричарда, кажется, от одного только этого вылетают куда-то за пределы сознания. — Что с тобой происходит? Долго Элайджу обманывать не получается — из-за этого Ричард готов проклясть их чёртову связь создателя и появившегося на свет существа. Элайджа читает его эмоции, знает, когда ему хорошо и когда плохо, а сегодня Камски, видимо, понял, что его обманывают, и обманывают уже достаточно долгое время. Потому что Ричард не извивается под ним, как все прошлые разы, не дышит недавно приобретенным аналогом лёгких внутри себя — он пытается выдавливать какие-то стоны, пытается угодить Элайдже, хочет быть лучше и чтобы все было по-прежнему… но не может. Не чувствует совсем ничего. Ричард — передовая модель, как любят его называть, однако сам он считает, что делает лишь первые шаги. У него к создателю столько вопросов, и он молчит, копит их в себе. Он так хочет вернуть себе былые ощущения, пытается разобраться в причине этого непонятного сбоя, делает по пять раз на день проверку, диагностику. Пустота. — Ричард, не молчи, — тон Камски становится властным. Рука, которую всегда хотелось долго целовать в благодарность за всё, не приносит никакого удовольствия от успокаивающего поглаживания за ушами. — Я не чувствую! Не чувствую… В попытках оправдаться он был готов винить в этом любого, и в первую очередь свою работу в департаменте, которая не приносит ничего, кроме трудностей из-за Гэвина Рида. Детектив злится и срывается на Ричарда, житья ему не даёт, пользуясь своим более высоким положением, и каждая его выходка заставляет стену программного кода давать огромную трещину. Гэвин красив, чем-то похож на Элайджу — колючим ли выражением глаз в минуты гнева или же резкостью, уверенностью движений… — Почему? — голос создателя тихий и совсем не злой — Камски как будто стремится его успокоить, и Ричард ощущает всё большую нестабильность внутри. Он ведь не девиант, его не нужно усмирять, и всё происходящее — просто ошибка программы, какая-то внутренняя проблема, которую необходимо устранить. Он же идеален. Он должен оставаться идеальным! — Элайджа, я… Он не находит слов, жестикулирует руками, пытаясь отрицать — Ричард видит во взгляде создателя смятение. Всё началось с Гэвина Рида и его первых подколок, поначалу незаметных, потом даже обидных, а потом привычных и чем-то приятных. К Гэвину тянет потому что он не учёный, анализирующий взглядом каждое твоё движение, а обычный человек, но Ричард не привязан к нему, хотя хотел бы этого где-то глубоко в душе. У него есть создатель, от которого нельзя быть оторванным, попросту невозможно. Ричард раз за разом задаёт себе вопрос — а любит ли он ещё Элайджу вообще? — Ты напуган, — глаза Камски непонимающе прищурены. — Да, я… Я не понимаю, почему так случилось, и… — Ты не чувствуешь так, как раньше? — Нет. «С вами — нет». — Раздевайся и на операционный стол, — голос создателя не терпит возражений. — Пожалуйста, Элайджа… «Не отключай меня». — Мне повторить? — Ты меня разберёшь? Откуда в нём проснулся такой страх? Откуда явилось это покалывание в кончиках пальцев, прямо под кожей, когда Ричард испытывает невозможное отчаяние. Он совсем недавно появился, он любит Камски — любит как отца, как друга, как… Как Гэвина. — Нет, — создатель улыбается, качая головой. — Конечно, нет. — Ты врешь, Элайджа. Ты позволил застрелить Хлою, самую первую модель. И меня позволишь. «Я хочу к Гэвину». Элайджа тянется к нему, но Ричард отступает на шаг, держась за ручку двери. «Не к тебе. Не подходи. Проваливай». Но сломать в себе эту привязанность к Элайдже почти невозможно, и нагромождение стен проклятого программного кода не даёт это сделать, удерживает невидимыми цепями, сковывая всё тело — и хоть даруй телу чувствительность, хоть не даруй, но машина никогда не получит свободы. Такая, как Ричард. — Ты задумал уйти от меня? — голос Элайджи печален, хотя RK900 не уверен в том, что это настоящие эмоции создателя. — Нет, — Ричард слепо мотает головой, складывает руки в жесте, умоляющем ему поверить. — Я вовсе не собирался… — Ты хотел. Элайджа смотрит на него укоризненно, и именно в этот момент хочется подползти к нему, чтобы поцеловать полу его халата, чтобы обнять его бёдра дрожащими руками, демонстрируя полную покорность дающимся командам. — Хотел, — повторяет Камски, и его холодные ладони держат лицо Ричарда словно в чаше, — но у тебя не получилось. Ты сомневаешься, что я люблю тебя? Поэтому ты специально вырвал из себя тот биокомпонент? Ричард молчит, закрыв глаза и зажмурившись. Вслух он так и не признается, что всё это — правда. Ричард, который находится в участке с Гэвином Ридом, и тот, что стоит сейчас на подогнувшихся коленях — как небо и земля. — На операционный стол, — шепчет Элайджа — в этих словах и в его тоне нет какой-то злости. Наоборот — создатель улыбается ему и, кажется, прощает за дерзость. — Я всё поправлю. Ты не будешь больше испытывать мучения. Ричард ничего ему не отвечает и не возражает — он ослеплён добротой Камски и его пониманием, и в стремлении заслужить побольше, поднимается медленно с колен и идёт через все комнаты к дальнему помещению. Туда, где всегда прохладно, темно и стоит операционный стол. Ричарду всегда здесь нравилось — атмосфера чего-то научного, стремления получить новые знания и открыть новые возможности… — Всё кончится, — обещает Элайджа, и его прохладная ладонь касается груди, чтобы нащупать ту самую пластину. Его прикосновение отдаёт смертью. — Создатель… Но Элайджа прикладывает палец к губам, Ричард закрывает глаза, и на душе его становится очень-очень спокойно, когда он чувствует поцелуй в лоб, и на бледном лице его появляется блаженная улыбка, означающая его безграничное, глупое, слепое доверие к Камски.