Тридцать шесть вопросов

Маше определенно не нравились такие пробуждения, как те, с которого началось её утро сегодня. Если уж вчерашнее пришествие Матвея она вполне себе могла пережить, то утреннее явление Кати, соседки по комнате, было чем-то за рамками её понимания. Всё началось с того, что еще не проснувшаяся до конца светловолосая мадам услышала, как кто-то, недовольно матерясь, пытается вставить ключ в замочную скважину. Дверь у них в комнате была довольно старая, замочный механизм проржавел, а потому порой это простое действие и правда было достаточно трудновыполнимым. Особенно, если ты еле стоишь на ногах от количества бушующего в твоей крови алкоголя. Через несколько секунд подобного шебуршания перед лицом у Марии появилось сразу два человека: какой-то странный мужчина то ли индийской, то ли китайской наружности, и Катя, которая, как самая настоящая коала, в буквальном смысле висела на нем, обхватив чужой торс своими длинными ногами. Если бы в этот момент Маша могла произнести что-то, то это были бы явно не самые приличные выражения. Хотя, если говорить совсем откровенно, она уже привыкла к тому, что её подругу притаскивают под утро. Правда, не таким образом. — О, сова! — произнес парень, тыкая рукой в сторону обескураженной девушки. Он упрямо шагнул вперед, но находился в состоянии такой алкогольной интоксикации, что едва ли сам мог устоять на ногах. Удивительно, каким чудесным образом он умудрялся удерживать свою спутницу. Хотя, о чем это мы. Именно в тот момент, когда Маша подумала об этом, тушка Катерины с ощутимым грохотом полетела на пол. — Слушай, а ты можешь ухнуть? — продолжает молодой человек, приближаясь к месту дислокации Марии и, очевидно, не обращая никакого внимания на потерю собственного драгоценного груза, который, к слову, недовольно скулил где-то в районе пола. — Ну, знаешь, как они делают «ух-ух», — сказать, что Маша охренела, это не сказать вообще ничего. Она несколько минут просто переводила взгляд с одного пьяного до охерения человека на другого. Голубые глаза её не то что бы выражали страх, встречаясь с практически маниакальным взглядом этого азиата, но отражали явную тревогу их обладательницы. Подтягивает колени к груди, посильнее кутаясь в одеяло, но, к счастью, она быстро перестает быть объектом внимания нежданного гостя. — Катяя, едрыть, зайка! — произносит он достаточно высоким голосом, поднимая девушку за плечи и перетаскивая её на свободную кровать, словно мешок с картошкой. — Ебать у вас тут зоопарк, — и Маша была как никогда благодарна всем Богам, что Матвей, как обычно не предупреждавший о своем визите, решил появиться на их пороге именно сейчас. — Пойдем-ка парень, — за несколько секунд он преодолевает расстояние до незнакомого молодого человека, подхватывая его под плечо. Тот, видимо, не совсем понимая, что происходит, только недовольно хмурится, качая головой, словно болванчик. — А ты кто? — с надеждой в голосе спрашивает он, откидывая голову назад и буквально дыша в небритую щеку Матвея. Катя в этот момент недовольно проскулила что-то про необходимость обнять «жирафика», но, впрочем, быстро провалилась в царство Морфея. — Я? — Матвей удивился, на мгновение задумавшись. Азиат воодушевленно кивнул головой. Наверное, Маше не нужно было думать об этом, но… Со стороны они похожи на такую замечательную, милую гей-парочку, находившуюся на грани ссоры. Именно эта мысль заставила девушку тихо рассмеяться. Однако, бросив взгляд на спящую подругу, Маня отчетливо поняла, что у неё есть дела поважнее. Особенно сейчас. Наверно, именно поэтому она так уверенно начала собираться к выходу. — Я… Тушканчик, — неожиданно для самого себя выдал Матюша, выпучив глаза. Парень Кати такое прозвище вполне себе одобрил, удовлетворенно качнув головой и разразившись неожиданной икотой. — Машка, ты-то куда пошла? — с недоверием спрашивает Матвей, стараясь перехватить чужую тонкую руку, но, к сожалению, не успевает. — Медведя искать, — пожимает плечами, встретив удивленный взгляд карих глаз напротив. — Да за тазиком я, за тазиком, — отмахивается, не желая слушать молодого человека, который, к слову, очень желает с ней поговорить. — Стой, — произносит так громко, что все алкаши в этой комнате совершили жалкую попытку закрыть уши. Матвей развернулся всем телом, продолжая удерживать парня Кати возле себя. — Я, знаешь ли, за тобой пришел, — произносит как нечто и без его пояснений понятное, но на Машу эта реплика никакого эффекта не производит. — У нас с тобой дела, ты помнишь? — Очень жаль, — иронически улыбается, но слова абсолютно не отражают её душевное состояние. — В другой раз. У меня тут подруга в хлам, нужно проследить за ней, и…Отведи этого… «Жирафика» куда-нибудь подальше… *** Шарканье мужских ботинок и равномерное цоканье каблуков по бетонной поверхности эхом отражается от стен, потолка и иных преград, разлетаясь по всем лестничным пролетам. Лифт, к разочарованию многих студентов, сломался ещё на прошлой неделе, и никто, конечно же, не собирался с этим разбираться. Однако, возвращаясь в общежитие после учебы, которая удивительным образом закончилась у молодых людей практически в одно время, они практически не обсуждали то, что им необходимо пешком подниматься на шестой этаж. — Ты когда-нибудь слышала об исследовании американского психолога Артура Арона? — воодушевленно начал Матвей, останавливаясь на втором лестничном пролете. — Он утверждает, что у любви есть не только биологический и физиологический аспекты, основной причиной ее возникновения он считает психологическую составляющую, — молодой человек бегло огляделся, не обнаружив никого постороннего, открыл достаточно большое окно на площадке. Рывком достает пачку сигарет из заднего кармана, поджигая и, наконец, делая такую необходимую затяжку никотина. — Какой бред. — Ты уже все равно в это ввязалась. Он составил своеобразный опросник, — заискивающе начал парень, выдыхая сизый сигаретный дым. — Тридцать шесть волшебных вопросов, чтобы влюбиться. Ты можешь, конечно, ржать, но это моя дипломная работа. Так что, с кем бы тебя там не свело, говори открыто и прямо — для меня важна чистота эксперимента. Главное, представь, что там нет никаких камер, что там нет меня. Просто будь собой. После последней фразы Маша презрительно скривилась. Она искренне не понимала, как можно «быть собой» с человеком, которого знаешь едва ли несколько минут? Как можно рассказывать ему какие-то факты из своей жизни, если не испытываешь доверия, а, возможно, даже чувствуешь отвращение? Наверное, именно в этот момент Маша отчетливо поняла — результаты этого эксперимента не будут удачными. Хотя ей, если честно, не было до этого особого дела. — Какого результата ты хочешь добиться? — спрашивает больше для проформы, нежели из собственного интереса. Достает вибрирующий телефон из кармана, замечая пару пришедших еще несколько часов назад сообщений. Матвей усмехнулся, неопределенно пожал плечами и, наконец, потушил бычок, выкидывая окурок в форточку. — В идеале, свадьбу, — Маша лишь усмехнулась, удивившись таким имперским амбициям друга и беспечности тона, с которым это было сказано. — Но я не настолько уверен в этой теории, поэтому… Увидим, — вновь выказывает неопределенность. Легко машет рукой, призывая девушку к движению наверх, и зачем-то добавляет. — Кстати… Я и не думал, что ты не будешь сопротивляться… — А смысл сопротивляться, если шансов на спасение нет? — И то верно. — Так, и к кому в лапы ты собрался меня отправить? — конечно, она понимала, что ответа скорее всего не получит, что того, чего хочет, не добьется, но Маша не была бы собой, если бы даже не попыталась. — Может, зададим эти вопросы друг другу? — и надежды в этом голосе больше, чем воды в мировом океане. Был бы Матвей подвыпивший, он бы за такой её тон и все грехи девушке простил, забыл про все долги, сделал так, как она просила, да ещё и виноватым себя считал. Но нет. Он, конечно, попытку оценил, но даже обдумывать не стал. — Не, Мань… — проговаривает весьма лениво, нехотя, но никакого подтекста в этой фразе не находит. — Смысл в том, чтобы заставить абсолютно незнакомых людей почувствовать привязанность друг к другу. Мы не прокатим. — Ну, ты же сам не веришь, — в очередной раз протестует блондинка. Сил спорить у неё, если честно, нет совершенно, но она хотя бы пытается. — Это не работает так. — Вот и проверим, — непринужденно парирует психолог, уже даже не обращая внимания на подобные, по его мнению, безосновательные реплики. — Тебе в воскресенье удобно будет? Я скину адрес в мессенджере. — Ну, это же бред! — Мы займем у тебя максимум час свободного времени, — произносит Матвей таким тоном, будто его уже конкретно заколебала вся эта ситуация и общение со стеной, которая даже не пытается его понять. — Позанимайся бредом ради лучшего друга… Хоть раз. Маша, сперва лишь обреченно кивнув, начала понимать смысл сказанной фразы с некоторым опозданием — сказывался трудный день. А потому молодой человек, в глубине души надеявшийся, что случайно разглашенная им информация останется незамеченной, едва ли не подскочил на месте, услышав внезапные возмущения позади. — Час? — с непониманием произнесла девушка, остановившись на одной из ступенек. — Ты говорил о 10 минутах. — Это была ложь во благо, — а Матвею, кажется, было абсолютно все равно на то, что кому и когда он говорил. Обещания — дело совершенно пустое, поэтому он, впрочем, никогда их не давал. — Кого и чего? — Науки! — с жаром воскликнул молодой человек, взмахнув рукой и резко прибавив в скорости своего восхождения на шестой этаж. Скорее всего, он испугался физической кары, но думать об этом нам с вами уже ни к чему. — Да какой же ты невыносимый! — Воскресенье, сова! Не опаздывай! — донеслось откуда-то сверху, и Маше ничего не оставалось, кроме как закатить глаза и молча продолжить свой путь. *** Комната, в которой Матвей решил проводить свои эксперименты, была просторной настолько, насколько это только вообще было возможно — из мебели здесь находилось только огромное зеркало и пара, между прочим, неудобных стульев. Серые стены не то что бы давили на психику, но в какой-то момент стали создавать атмосферу допросной в одном из следственных изоляторов. Такое себе, не самое хорошее сравнение. В углах, на которые Маша почему-то сразу обратила внимание — красовались два штатива с камерами и одиноко лежащая черная мужская куртка, скинутая кем-то на пол. Девушка сидела одна, и это было, как бы вам сказать, немного неуютно. Потому что одна в её случае — это даже без Матвея на расстоянии в несколько десятков метров. Полное, катастрофическое одиночество. Только она, пустой стул напротив и множество мыслей в голове, толкающих к побегу. «Подожди, мы сейчас снимем профайл с Сашей и вернемся». Как будто нельзя снять профайл с этим мифическим Сашей при ней. На самом деле, неизвестность пугала, тянула в самую глубокую яму и выкидывала обратно. Такое, скажу вам, развлечение на любителя. Если честно, девушка до сих пор не могла ясно вспомнить тот момент, когда она согласилась на эту авантюру, когда решила, что отступать некуда, и не могла понять, почему все ещё не сбежала. То ли не способна она была на отказы, то ли Матвей, действительно, талантливый манипулятор. Впрочем, возможности второго она хоть и принимала, но безоговорочно в них не верила. Всё же, он пытается базироваться на психологии, а психология в понимании Маши — даже не наука, а так… Развлечение. Как астрология, соционика, антропонимика и все в таком духе. Именно по этой простой причине недостатки девушка искала в себе и, в какой-то мере, всегда была не против их обнаружить. Если честно, Мария ожидала любую подлость: зайдет сейчас толстый мужичок с лысинами, лет сорока пяти отроду; старичок, которому под 80; щуплый студент-ботаник, проходящий практику в морге, а может и вовсе десятилетний подросток — мало ли на что Матвея хватит. В конце концов, он упоминал, что в его эксперименте участвуют люди совершенно разных возрастов. Да, готовила себя Маша к самому худшему, а потому ожидать того, что вслед за Матвеем в дверь ввалиться совершенно обычный, ничем не примечательный русоволосый парень, она не могла. Правда, выражение лица у него было такое, будто бы его ведут на расстрел и заставляют есть лимоны перед смертью. Забавно. Но он подумал о ней ровно так же. — Дети мои, — каким-то совсем мягким голосом начал Матвей, едва ли не силой усадив молодого человека на стул напротив девушки. — Сейчас я дам вам список из 36 вопросов. Вы задаете их друг другу по очереди, не сбивая порядок. Это важно. Отвечаем максимально правдиво, искренне и нежно. Я буду рядом. Камеры снимают, — произносит он обыденно, замечая метнувшиеся к его мегапиксельным друзьям взгляды товарищей. — Впрочем, представьте, что меня здесь нет. — Я по жизни так делаю, — с привычной усмешкой произнесла девушка, не заметив, как на лице соседствующего с ней молодого человека робко появилась небольшая улыбка. — Я тоже, — тихо добавил он, но этого, кажется, никто не услышал. — Меня зовут Саша, — добавил он чуть громче, но холодность в его голосе можно было потрогать руками. Он хоть и делает вид, что ему вполне комфортно, но за этой маской скрывается настоящее — Головину не нравится чувствовать себя подопытным кроликам в руках такого сумасшедшего ученого, как его старый друг. Он закрыт психологически, и все, абсолютно все это прекрасно видят и знают. Девушка же, решив более ничего не говорить, лишь тихо отозвалась своим именем. Кажется, она не хотела ничего говорить, привлекать внимание и вообще разговаривать с незнакомым человеком, но… Время, пока Матвей готовил своё оборудование, тянулось ужасно долго, и Маша не была бы собой, если бы не решилась спросить хоть что-то, чтобы не сидеть в мертвой тишине. — Ты… добровольно на это согласился? — Добровольно-принудительно, — бубнит, изучая что-то у себя в телефоне. Взгляд не поднимает. Не хочет. — Ты же знаешь его методы, — все же отрывается от виртуальной реальности, коротко кивая на ходячего вокруг камеры Матвея. — Шантаж, провокации, пытки… Молодой исследователь, до этого совершавший пешие прогулки по комнате, мигом остановился, услыхав подобную наглость в свой адрес: — Между прочим, все, кроме вас, согласись участвовать в этом безобразии добровольно. А друг детства, значит, и подруга дней моих общажных ломались месяц! — и, вроде бы, такой детский жест, а молодым людям становится искренне весело смотреть на то, с каким негодованием Матвей сотрясает воздух указательным пальцем. — Ну, хоть у кого-то же в этом городе должны быть мозги, — ровно и несколько равнодушно замечает девушка, машинально проверяя время на экране смартфона. — Ну, тебе вот мозги важнее, а Сашке ноги. А, Санек? — Что он имеет в виду? — хмурит светлые, едва заметные брови, с недоумением взглянув на парня напротив. Такой метафоры Матвея она, если честно, совершенно не поняла. — Понятия не имею, — отрезает слишком холодно, отчего сам пугается своей интонации. Маша же в этот момент потеряла всякое желание спрашивать что-либо ещё. Говорить с ней, вроде как, не хотят, а она совершенно точно не собирается навязываться. — Так, стоп, — Матвей поднял вверх обе руки, привлекая внимание к своей персоне. Он мигом подошел к сидящим знакомым, внимательно оглядел их, впихнул в руки несколько страниц печатного текста, и с самым довольным видом произнес: — Хватить рассусоливать. Я готов. Начинайте. — Ты или я? — без особого интереса поинтересовался Головин, чьи глаза плавно бегали по строчкам. — Ты? — ровно таким же тоном парирует девушка. Александр же только кивает, не желая говорить ещё что-то — Если бы вы могли пригласить на ужин абсолютно любого человека, — начинает читать, внимательнейшим взглядом всматриваясь в пропечатанные буквы. Хмурится, отчего между бровями его залегает небольшая складка, — не важно, жив он или уже умер, кто бы это был? — дочитывает, тут же поднимая глаза. Маше на секунду его взгляд показался странным: вроде бы он полон всего и сразу, но в то же время и абсолютно пуст — по крайней мере, она ничего не могла различить. — Я бы пригласила… — девушка задумалась, потому что данный вопрос никогда не входил в топ самых ожидаемых для неё. Что ответить на подобное, она совершенно не знала, а потому, оглядевшись вокруг и поймав на себе радостный взгляд Матюши, она не могла ответить иначе: — Я бы пригласила Фрейда, — произнеся эту фразу, она намеренно бросила взгляд на давнего знакомого. Лицо его, до этого бывшее весьма радостным, перекосилось и выражало теперь явное непонимание. — Я бы высказала ему всё, что думаю о его учениях, об их несостоятельности и тому подобное. — Маша, ты даже их не читала! — громкое возмущение коснулось ушей подопытных, но оба они особого значения данным словам не придали. — Матюша, тебя здесь нет! — конечно, всё, что говорила Маша, преследовало одну цель — позлить. По сути, ей было даже все равно на того человека, что сидит перед ней. Ну, сидит и сидит. Смотрит и смотрит. Однако, к удивлению светловолосой, он полностью принимает её правила игры. — А я бы пригласил, блин… Как его звали? Американского психолога, — от невозможности вспомнить имя, звучащее недавно, молодой человек начал странно жестикулировать руками, словно разгоняя ими воздух вокруг себя. Этот жест, если честно, несколько позабавил девушку, которая совершенно невольно позволила мимолетной улыбке коснуться её лица. Между тем, Матвей в этот момент напоминал Чиполино. Голова вытянулась, и без того претерпевающие бедствие волосы встали дыбом, словно перья растущего на огороде лука, глаза просто растерянно бегали по комнате: — Арон, — изумленно подсказал он, прикрыв глаза ладонью, не в силах даже прикрыть отвисшую челюсть. Они издеваются? Это-то его-то друг из Калтана решил пригласить ни Пеле, ни Бэкхема, ни Рауля, а… Психолога? Санька, который только и делал, что выбивал стекла во всех незащищенных от его силы окон, решил вдруг уйти в науку? Подобные мысли, Матвей, правда, отмел молниеносно — глупости всё это. — Вот, его, — Саша усмехнулся, неопределенно качнув головой. Касается рукой лба, ощутимо нажимает, проводя ладонью по лицу. Возможно, хочет спать, но, во всяком случае, не показывает этого. — Я бы сказал ему, что его исследование не дает мне спать в собственный выходной. — Я просил вас говорить серьёзно! — Мы и говорим серьёзно, — с нажимом, но некоторым пониманием, произнесла девушка, даже не удосужившись посмотреть в сторону друга. — Продолжим? — как-то слишком отстранено произнес молодой человек, который на самом деле просто мечтал, чтобы все это закончилось как можно быстрее, чтобы Матвей забыл его номер телефона и перестал шантажировать его теми интересными фотографиями и историями из жизни, который Александр бы никогда не хотел увидеть в прессе. — Наконец-то… *** Матвей, как человек, непременно ратующий за чистоту эксперимента, не мог быть довольным тем, что видит перед собой. Да, два его подопытных крольчонка, как он ласково прозвал их про себя, разговаривали друг с другом и, впрочем, произносили достаточно много, но для психолога было важно не количество, а качество разговора. Они закрыты. Неискренни. Холодны. Говоря о простых вещах, они врали друг другу. Хотя, наверное, это будет неправильное слово. Они утаивали, недоговаривали, не доверяли. С чего вдруг они должны были демонстрировать друг другу безграничное доверие? Он и сам не знал. Казалось ему, что люди эти — одного поля ягоды. Конечно, Матвей мог понять, почему Саша утаивает информацию о своей профессиональной деятельности, но вот по какой причине Манька не хотела раскрываться, он искренне не понимал! Кажется, ещё чуть-чуть, и на две этих безэмоциональных скалы уже бы обрушился праведный гнев одного психологического урагана, но, перейдя ко второму блоку вопросов, отношение и атмосфера между молодыми людьми несколько потеплела. Впрочем, Матвей не мог утверждать об этом наверняка. Он вообще не понимал, что здесь происходит. — Если бы магический шар мог сказать вам правду о любой вещи, событии или явлении, что бы вы хотели узнать? — в очередной раз зачитал с бумажки Александр, впрочем, уже не демонстрируя недовольство, которое так и сквозило от него в начале. Смирился. Маша задумалась. Мысли в её голове путались, картинки возможных вопросов то и дело всплывали перед глазами. Вопросов много. Тайн много. Драм за плечами достаточно. А вот контроллера в голове уже нет. Никогда не было. Она хотела сказать правду, и ей было плевать, как это будет выглядеть: — Мне хотелось бы понять, почему мой бывший молодой человек потерял ко мне интерес. Матвей, восседавший в углу комнаты, недовольно нахмурился: как-то странно кидает его друзей: то в сторону полной закрытости и лжи, то в сторону мимолетных откровений. Никакой стабильности. — Он… — Головин хотел сказать что-то, но Маша, не нуждавшаяся ни в чьей вежливой жалости, только резко оборвала его, несмело качнув головой: — Моя очередь задавать вопрос, — произносит, с жизненно необходимым желанием сменить тему и больше не обсуждать то, что сказала минутами ранее. — Есть ли в вашей жизни что-то такое, что вы давно мечтаете сделать? — проговаривает вопрос на память, не боясь смотреть на молодого человека, который, к слову, сейчас вновь рассматривает содержимое мобильного телефона. — Почему вы до сих пор не сделали это? Головин задумывается буквально на секунду и выглядит так, словно в его собственной душе сейчас борются две силы, которые никак не могут прийти к компромиссу. После некоторого молчания он в очередной раз поднимает глаза и говорит следующую фразу, будто несерьёзно, будто не по-настоящему. — Я хотел бы выиграть крупный международный турнир по футболу, но я, наверное, не самый хороший футболист, — улыбается, и со стороны это выглядит обычной шуткой, мечтой парня, который выходит вечером погонять мяч у дома, и Маша, если честно, восприняла его интонацию именно так. Несерьёзно. С каплей чувства юмора. — Какое достижение в своей жизни вы считаете главным на данный момент? — продолжал молодой человек, взглянув на Матвея, который, довольно улыбнувшись, кивнул головой в знак одобрения. Александр только внимательно смотрел вперед, но психолог, наблюдавший за ними с небольшим блокнотом, был не уверен в том, что его друг что-то видит при этом. Скорее, он чересчур погружен в собственные мысли. — Я предпочитаю думать, что мои главные достижения еще впереди, — банально, конечно, но Мане было абсолютно все равно на то, что о ней подумают. Она, к сожалению или к счастью, совершенно не заинтересована в каком-либо результате, а потому… Все равно, какую ерунду молоть. — А пока я бы могла выбрать поступление в Москву, но… Не знаю, можно ли назвать это достижением: я копила деньги несколько лет, чтобы, наконец, отправить родителей отдохнуть, и этим летом я все же смогла купить им путевки. Они много вкладывали в меня, теперь я пытаюсь отплатить им тем же, — произносит, чувствуя, как щеки заливаются краской. Прячется, скрывая лицо за исписанными бумажками так, будто бы она и правда сможет оказаться не здесь. Однако, к сожалению, Маня всё ещё тут. В руках до сих пор лежат бумаги, а вопросы вычеркиваются так медленно, что ей на секунду начинает казаться, что время сегодня тянется целую вечность. — Что вы больше всего цените в дружбе? — Искренность, — вздыхает молодой человек, по привычке откинув голову назад и шумно выдохнув. Следующий вопрос он также задал в пустоту, прикрывая веки и чувствуя себя как-то паршиво. — Расскажите о своем самом дорогом воспоминании. Маша позволила себе усмехнуться. Воспоминания, наверное, слишком тяжелая штука для любого человека. Мы часто бежим от них, прячемся, а они, как бы насмехаясь, всегда оказываются в багаже. Летят позади тебя в маленьком чемоданчике, который ты, вроде бы, и открывать-то не хочешь, но все равно делаешь это. Воспоминания, как девушке когда-то говорила мама, создают нас, формируют и делают теми, кто мы есть. И порой бывают такие моменты, когда самое горькое, что было в твоей жизни, одновременно становится самым дорогим. — Мне было пять лет, и нельзя сказать, что мы с родителями жили богато. Денег хватало только на самое необходимое. Помню, мы ходили в небольшой магазин, продуктовый, где-то на окраине города, он чем-то походил на рынок. Там было много товаров, и мы всегда проходили мимо витрины с игрушками. Я смотрела на небольшого медведя, но никогда не просила его покупать. Помню, как на новый год нашла точно такого же под елкой. Я так радовалась, что Дед Мороз прочел моё письмо, так любила этого мишку: буквально не выпускала из рук, не могла спать без этой игрушки, — рассеянно улыбается, словно извиняясь за то, что произносит сейчас. — В десять лет меня отправили в лагерь: маме дали бесплатную путевку на работе. Я взяла с собой всё, а мишку забыла, — улыбается, едва ли не краснея от осознания собственной нелепости десяток лет назад. — Обнаружив свою пропажу, я жутко расстроилась. Через несколько дней по почте пришла посылка — родители как раз прислали того, потрепанного уже и грязного медведя, словно чувствуя, что я буду переживать. Мама до сих пор шутит, что воспитательница позвонила ей и сказала, что глаз счастливее она никогда не видела. Наверное, это не самое дорогое воспоминание для меня, но почему-то именно оно первое пришло на ум. — Маша и медведь? — достаточно удивленно произнес молодой человек, со всей силы стараясь не засмеяться. К слову, эмоции он скрывал бесподобно — ни один мускул на лице не дернулся, хотя эта ситуация и казалась ему довольно милой. — Можно и так сказать, — чуть тише ответила девушка, переворачивая листок. — О, — она улыбнулась, внутренне радуясь, что воспоминаниями придется делиться не только ей. — Расскажите о своем самом ужасном воспоминании. — Черт, — Головин вздохнул, сжав пальцами переносицу. — Это был день, когда я первый раз напился в хлам, — как что-то очевидное произносит он, откидываясь на спинку стула. — И, вопреки расхожему мнению, я помню всё. Тогда, в Калтане, мы с Матвеем занимались в одной спортивной секции. Нам было тогда лет, наверное, 17, я приехал ненадолго в родную деревню к родителям. У Сережи, нашего друга, в тот день был какой-то праздник, скорее всего, день рождения. Они позвали меня к себе, а я почему-то согласился. Помню, что мы пили всё, что только могли найти: паленое, нормальное, повышали градус, понижали, а потому приблизительно через пару часов, когда вечеринка плавно закончилась, я, абсолютно к такому не готовый, валялся в отключке, — выдыхает, детально вспоминая тот день. Рукой легко касается волос, слегка растрепывая их, хотя, кажется, на его голове и без этого случился взрыв макаронной фабрики. — Друзья у меня определенно… Люди сообразительные. Перетащили меня, спящего, в садовую тачку. Сами еле на ногах стояли, но решили меня до дома добросить. С ветерком, так сказать. Матвей, как предводитель войска, шел впереди и указывал всем путь. Помню, проснулся, когда меня в очередной раз выронили с тележки. Всю дорогу думал: «Ого, куда-то еду! Ого, нужно петь песенки». Ну, значит, болтал ногами, горланил песни, жизни радовался. Довезли меня до дома. Я на ногах не стою, мало соображаю. Матвей, значит, прислоняет меня к двери, пару раз стучится и как давай наутек. А я стою, мне всё ещё весело. А теперь представь себе этот эпичный момент: отец открывает дверь, и я просто падаю в коридор, даже не пытаясь ни за что зацепиться. Ну, в общем, с тех пор я больше не пью… — Маша засмеялась, не в силах видеть его непривычно смущенное выражение лица. Однако Саша, решив не растягивать момент чужой истерики надолго, поспешил вновь заглянуть в опросник. — Если бы вы знали, что умрете через год, что бы вы изменили в своей жизни? Почему? — Я бы, наверное, изменила приоритеты. Не было бы смысла налегать на учебу, в другом мире мне едва ли понадобятся эти знания. Я бы больше проводила время с родными, друзьями, может быть, перестала бы думать о последствиях и чаще рисковала, — вопрос хоть и заставил задуматься, но абсолютно девушке не понравился. Как-то излишне пессимистично для двадцати с небольшим лет думать о подобном. — Так… Что для вас значит дружба? Ответом Маше послужила трель, раздающаяся из кармана мужчины. Саша быстро достал источник надоедливого звука, пристально вглядываясь в дисплей, и, недовольно нахмурившись, скомкано произнес: — Извини, — с этими словами он встал и вышел, придерживая телефон одной рукой. До молодых людей доносились только обрывки его беседы, ибо говорил Саша достаточно односложно: «Да, да, нет, где ты?». И уже через несколько минут он вернулся, но по всему его виду было очевидно, что продолжения этого разговора ждать не стоит. Он быстро накинул куртку, которая до этого мирно покоилась на спинке стула, и на несколько секунд замер, словно соображая, что сейчас стоит сказать. — Дружба для меня значит помогать другу, если у него что-то случается… — после небольшой паузы всё же произносит парень, облокачиваясь ладонями на спинку его деревянного стула. — Поэтому, Матвей, мне нужно идти. — А как же эксперимент? — мигом отозвался молодой человек, поднимаясь со своего места и перемещаясь поближе к другу. Вид его, если честно, ничего хорошего не предвещал, но выглядело это всё достаточно забавно: лицо Матвея выражало явную задумчивость, неуверенность, разочарование и, вместе с тем, очевидное недовольство, а лицо Саши… Ну, он всё сверкал такой кислой миной, будто только что проиграл все свои деньги на спортивных ставках. По виду два разочаровавшихся и уставших от жизни человека. Комбо, блин. — Мы можем продолжить завтра. — Головин виновато разводит руки в стороны, пожимая плечами. Он смотрит то на девушку, которая предпочитает избегать конфронтации с кем бы то ни было, то на Матвея, который, собственно говоря, конфликт начать был бы не против, однако делать этого он не будет. Скажет лишь довольно обиженное, но такое, вроде бы, адекватное предложение: — Но его нельзя делить! Саша же в очередной раз неопределенно пожал плечами, дескать: «Я не виноват и сделать ничего не в силах». — Матвей, это срочно, — только лишь и добавил он тоном, не терпящим возражений. Саша уже не спрашивал, не извинялся и не играл в вежливость — он прямо говорил, что шансов задержать его здесь нет никаких. Матвей намерения друга все же уловил и, быстро взвесив все за и против, решил допустить одно исключение в своей работе. В конце концов, он чувствовал, что поссорься они сейчас — и всё, сюда его не затащит. — Хорошо, тогда завтра утром, — вяло проговаривает темноглазый парень, складывая руки на груди. Немного поддавливает психологически, но все же понимает, что Саша — не маленький ребенок, на которого данный жест произведет устрашающий эффект. Впрочем, чего греха таить, в глубине души Матвей надеется именно на это. Александр только безразлично кивает рукой. Соглашается. Матвей же, как показалось Маше, которая приняла позицию наблюдателя, даже облегченно выдохнул. — В восемь вас устроит? — в очередной раз подает голос Головин, копаясь в своём мобильнике. Он делает это с таким увлечением, что, твою же мать, окружающим людям может легко показаться, что этот парень решает крупные государственные проблемы. — Могу даже забрать вас из общаги и подбросить сюда. — Было бы круто, — глухо откликнулся Матвей и, не считая нужным говорить что-то ещё, отошел выключать свои камеры. Русоволосый же ещё пару секунд простоял посередине комнаты, понаблюдал за манипуляциями друга и, получив ещё один звонок, быстро ретировался. — Приятно было пообщаться, — напоследок, более из вежливости, кинул он девушке, находясь уже около двери. — Увидимся. — Увидимся, — эхом повторила Маша, хотя дверь уже давно была захлопнута. — Ага, — ворчливые причитания Матвея тут же донеслись до женских ушей. — В гробу я таких видальщиков видал…