Сердечный сбой

2032 год, август Сколько бы книг я не перечитала, страдания героев описываются так реалистично, что самой хочется плакать. Истории, которые там рассказываются, многих оставят неравнодушными и натолкнут хоть к минимальному сочувствию. Герои так красочно рассказывают о своих проблемах, а что мне говорить?.. Что я должна сказать, чтобы мне посочувствовали? Может, я должна заплакать, но слёзы не льются, мне так больно, что я могу лишь только шептать и мямлить. Уже много раз я хваталась за сердце, чувствуя, как оно рвётся и мечется внутри меня. Только оно ещё способно плакать и кричать, а я, словно фарфоровая кукла, не могу сказать и слова. Почему фарфоровая? Сейчас я так хрупка, что даже самые безобидные вещи способны меня убить и вывести из сил. Ненавижу быть жалкой и слабой. Не хочу смотреть на людей снизу вверх. Врачи успокаивают меня, что это ненадолго, что скоро я стану жить, как обычно, что я снова встану на ноги и смогу ещё раз скатиться на своих лыжах с высокой снежной горы… Снег и холод — были моими стихиями. Я была готова уезжать в другие страны лишь для того, чтобы ощутить эту скорость и ветер, режущий щёки. Ничто не приносило мне большего удовольствия. Без лыж я — не я. Я бы смирилась с недолгим расставанием, если бы знала точный срок моего заключения в инвалидном кресле. Но смогу ли я вообще встать на ноги, не говоря ещё о спорте? Мои ноги парализованы, повреждён спинной мозг, я теперь не могу без посторонней помощи даже руки помыть, не говоря о других методах гигиены. А как же работа? Мне двадцать три года, я уже сама зарабатываю себе на жизнь, стараясь помогать моей маме, которая впахивает две смены, работая врачом, а отец, с которым я не виделась уже год, сидит в своей лаборатории и даже не удосужился навестить дочь в больнице! Мне пришлось продать вещи, а маме машину, на которую она так долго копила, нашу квартиру пришлось сдавать каким-то наркоманам, чтобы получать заработок, помимо работы. Папаше волей-неволей пришлось приютить меня к себе, пока мама уехала в Швейцарию работать ради моего скорейшего выздоровления, и вы меня ещё спрашиваете, почему я чувствую вину? Моя мать жила бы спокойно, строила карьеру и личную жизнь, папаша бы сидел в своей мастерской, но им приходится помогать взрослой дочери в чёртовом кресле! Почему из всех моих коллег именно со мной произошёл несчастный случай? Ну вот что я сделала, что? Чем я заслужила это наказание? Психолог изредка записывал слова пациентки в свой блокнот. В один момент пришлось включить настольную лампу, потому что девушке захотелось закрыть шторы. Люди, проходящие мимо, её сильно раздражали. А ещё в темноте не было видно, на чём она сидит, это её невольно успокаивало и позволяло вести диалог. Мужчина слушал всё внимательно, не проронив ни слова, и наблюдал за поникшей девушкой, что сидит напротив него в инвалидном кресле. В темноте её волосы казались чёрными, но на самом деле имели красивый каштановый оттенок, а из-за депрессии её голубые глаза будто окрасились в серый, совсем безжизненный цвет. У неё подрагивали плечи и тряслись руки, ей было то холодно, то жарко, а за сеанс была осушена уже четвёртая кружка воды. — Ханна О’Байр, пожалуйста, успокойтесь, я прекрасно вас понимаю, я тоже нахожусь в таком положении, — в отличии от других специалистов, Карл Манфред не врал, он действительно был в таком же кресле и с таким же диагнозом. Но у мужчины не получилось вновь встать на ноги, и он доживал свою жизнь инвалидом, а у Ханны всё ещё был шанс. — Ты не всегда будешь такой, я верю, что ты сможешь преодолеть этот период в жизни и снова встанешь на лыжи. — Почему все говорят одно и тоже? — Ханна подняла на психолога взгляд. При свете лампочки её лицо казалось безумно измученным. — Почему мне никто не говорит правду? Карл, вот скажи… Ты тоже верил, что встанешь на ноги и что в итоге? Ты прожил половину своей жизни в этом чёртовом кресле, так и не сумев исполнить свою мечту. — Сейчас 2032 год, медицина уже не такая, как в моё время. — Учитывая наше положение в семье… — Знаете, я тут размышлял над вашими словами, касательно моей мечты, — Карл попытался сменить тему на более приятную. — Да, я не смог прыгнуть с парашютом, не смог научиться кататься на коньках и много чего ещё, но, — психолог сделал паузу, убедившись, что пациентка его слушает. — Благодаря этому креслу, я смог найти самую прекрасную женщину на Земле, с которой я живу уже тридцать лет. Может быть, и вы найдёте того, кто поможет вам встать на ноги и останется с вами на всю жизнь. Сеанс закончился позже, чем планировалось, но Карл совсем не жалел, что уделил Ханне эти лишние десять минут. В комнату зашла молодая помощница в элегантном халате и потянула руки к коляске, чтобы помочь пациенту выехать на улицу. Спортсменка вдруг всплеснула руками, жестом останавливая девушку, и строго сказала:  — Я сама, не трогайте меня! — Ханна положила пальцы на электронный дисплей и, развернув кресло, гордо поехала на выход из кабинета.  — До новых встреч, милая, — сказал ей в спину Карл и переглянулся с бедной помощницей, которая уже не в первый раз получала нагоняй от необузданной пациентки. На улице Ханну ждал отец. Он стоял возле машины, докуривая остаток продолговатой сигареты. Седина на висках хоть и придавала ему возраста, но на мудрого мужчину, который может дать совет и помочь, он не тянул. Пузо у него появилось после развода с матерью девушки и не удивительно, ведь ему никто не готовил полезную еду, поэтому учёному приходилось питаться фаст-фудом и лапшой быстрого приготовления. Есть стереотипы, что учёные получают много денег, но Джеймс О’Байр был исключением, он не находил ничего нового, не создавал ничего такого, что смогло бы «выстрелить» и привлечь людей, поэтому и сидел в своей лаборатории, пытаясь сделать что-то, что наконец-то сделает его известным. В его кабинет Ханне не разрешалось заходить, поэтому она понятия не имела, каким проектом он занимается.  — Ты задержалась, — сказал Джеймс, как только дочь подъехала к нему поближе.  — Бежала, как могла, — с ноткой иронии проговорила девушка и скорчила перед отцом недовольную гримасу.  — Раньше ты не была такой противной, — пробубнил про себя мужчина и обошёл вокруг машину, чтобы открыть багажник. Ханна стыдливо опустила глаза, не зная, как оправдать своё поведение к отцу. Они не виделись очень давно, в детстве Джеймс приезжал к ней только несколько раз в год, а потом их встречи становились всё реже и реже. О’Байр, используя колкие словечки и тактику нападения, пыталась самоутвердиться за счёт других людей. Ведь теперь она была в разы слабее и беззащитнее, а делая другим больно, Ханна вновь чувствовала себя полноценной. Когда кресло было уложено в багажник, а спортсменка усажена на переднее сиденье, Джеймс не спеша поехал к своему дому, включив радио для небольшого веселья. Ибо в машине стояла гробовая тишина, даже и гнетущая. Мужчина потянулся к катушке и, услышав мелодичный джаз, принялся плясать на своём месте, отбивая ритм и подпевая незамысловатую мелодию. Джеймс украдкой посматривал на свою дочь, ожидая от неё хотя бы снисходительной улыбки за старания папы её развеселить, но Ханна уставилась в окно и явно не была настроена на разговор. Песня закончилась, в колонках послышался голос ведущего. Джеймса всегда бесили эти «выскочки», которые мешают слушать музыку, но без этого ни одно радио-шоу не могло существовать.  — Сегодня в гостях у нас Майк Стивенс, молодой и прогрессирующий ведущий-корреспондент Детройта. Скажите, Майк, в чём ваш успех?.. Ханна резко выключила радио, вернувшись обратно на своё место. Джеймс удивлённо оглядел её и потянулся к катушке, дабы включить звук обратно.  — Давай доедем в тишине, у меня голова болит, — максимально вежливо попросила Ханна, чтобы отец точно оставил радио в покое.  — Ну ладно. Прожив у отца два месяца, О’Байр узнала, что к нему захаживает его друг — Элайджа Камски. Он тоже целый день сидел в мастерской Джеймса, а под вечер уходил, но Ханне было как-то всё равно, не до того, так сказать, ведь ей приходилось привыкать к жизни в инвалидном кресле. Хотя однажды девушка поймала себя на мысли, что молодой друг её отца весьма симпатичный, особенно во время работы. В больнице девушка пролежала три месяца, за это время лучшая пора лета обошла её стороной. Оставалось довольствоваться редким солнышком и опадающими листьями, заполонившими задний двор её дома. Джеймс, конечно, не собирался содержать хозяйство, у него были другие заботы, а от Ханны много пользы не было, хоть она и пыталась доказать обратное. Девушка пыталась мыть полы, но из-за её кресла всегда оставались грязные дорожки от колёс. Пыль была протёрта лишь частично, благо с посудой О’Байр управлялась прекрасно. Джеймс не мог поддерживать дочь в её делах, но иногда приходил на помощь, если она не могла что-то нужное достать или, наоборот, положить. О ванне и туалете девушка вообще старалась не думать и никому не говорить, ведь было так унизительно просить первое время отца, взрослого мужчину, об услуге необычного характера. Джеймс в детстве так за дочерью не ухаживал, возможно, поэтому спортсменке было так стыдно просить его переодеть себя или же помыть. Учёный не считал себя хорошим отцом, но делал всё, по его мнению, для того, чтобы исправить это. Всё-таки Ханна была его единственной дочкой, которую нельзя было бросать в беде. Джеймс чувствовал бы себя полным ублюдком, который не достоин такого счастья, как семья и ребёнок. Он и так почти всё потерял, но надеялся, что благодаря Камски сможет создать нечто сверхновое, что поможет дочери встать на ноги и обеспечит их семье богатую старость. Ханна, к удивлению, быстро привыкла к мысли о том, что какое-то время она будет в кресле. Частые встречи с Карлом пробудили в ней ту самую надежду и силу, чтобы бороться, но без прогресса в плане выздоровления её вряд ли надолго хватит. Откуда девушка знала, помогают ли эти уколы и терапии? Может, её мать зря на них тратит деньги и силы? Ханна старалась об этом не думать, пытаясь надеяться на лучшее, но с каждым днём становилось всё сложнее. Её терпение, как бомба замедленного действия или как верёвка, что рвётся постепенно. — Пап, — Ханна пыталась найти отца с самого утра. В комнате его не было, поэтому девушка смело направилась в сторону мастерской. — Мне твоя помощь нужна, можешь подойти? Тишина окутала весь дом, даже телевизор на кухне, как обычно, был выключен. Зато из мастерской слышался бьющийся звук и два мужских голоса, явно занятых работой. «Ничего не случится, если он ненадолго отвлечётся ради дочери», — думала Ханна, подъезжая к железной двери, где висела табличка: «Посторонним не входить!». Проигнорировав надпись, она открыла дверь, осматривая комнату через щель. Камски и Джеймс стояли возле рабочего стола, на котором лежал на вид обычный человек. Ханна перепугалась, подумав, что они всё это время хладнокровно стучали по человеку, но потом заметила рядом пачки, полные синей жидкости. Девушка никогда не видела ничего подобного и, приглядевшись, увидела, как из груди человека торчат различные провода и внутренние запчасти. О’Байр так засмотрелась, что не заметила, как её шпионаж был рассекречен прекрасным чутьём Камски. Он указал Джеймсу в сторону выхода, и мужчина, заслонив своим телом фигуру неизвестного нечто, торопливо ответил: — Ханна, папа немного занят, подождёшь пару минут? — Что вы тут… — у девушки пропал дар речи от увиденного, она не знала, как лучше спросить о том, что она видела перед собой. Впервые заглянув в мастерскую, Ханна поняла, насколько она впечатлительна. Столько различных механических штук, в коробках искусственные человеческие конечности и всё в беспорядке. Даже мастерскую не удалось содержать в чистоте. — Джеймс, остался последний штрих. Думаю, теперь андроид очнётся, — Камски протянул напарнику плоскую карту и открыл в роботе специальный отсек. Учёный отвлёкся от дочери и дрожащими руками вставил карту, пристально наблюдая за состоянием андроида. Ханна из интереса подъехала ближе, до сих пор находясь в шоке от настоящего робота. Тело и внешность не отличали его от обычного человека. На пиджаке была вшита надпись: «RK 800», и только Камски и Джеймс могли знать, что это означает. Первые несколько секунд ничего не происходило, робот просто продолжал лежать, как и раньше. Но вдруг его веки дрогнули, а после открылись глаза, в которых мельком пробежались надписи с командами и полномочиями. Все затаили дыхание, Ханне показалось, что она даже перестала дышать. Андроид дёрнул рукой, ногой, а после его взгляд полностью очистился, и глаза обрели натуральный карий цвет. Зрачки медленно осмотрели потолок, комнату, лица, смотрящие на него. Диод, украшающий правый висок, поморгал жёлтым, в конце-концов окрасившись в голубой. Учёные отошли подальше, забирая Ханну с собой, чтобы андроиду было удобнее вставать. — Меня зовут Коннор, я ваш персональный робот по уходу за здоровьем, — он дружелюбно улыбнулся и, посмотрев на Джеймса, спросил: — Позвольте осмотреть вас, сэр, — мужчина что-то промямлил и смело протянул андроиду свою руку. — Анализирую, — в глазах Коннора вновь пробежалась дорожка с текстом, и вдруг он сообщил: — У вас повышенное давление, 150/95, вам необходим отдых, вы сильно перенервничали. Прописываю в вашей медицинской карте диету и распорядок дня, по которому вам следует действовать, дабы избежать дальнейших осложнений. — Господи, Джеймс у нас получилось, он работает! — Камски подбежал к напарнику, накинувшись на него с объятиями. Мужчины запрыгали на месте, как маленькие дети, пока Коннор осматривал мастерскую, анализируя находящиеся в комнате предметы. В его поле зрения попала шокированная от происходящего Ханна, которую андроид сразу просканировал. Его механический взгляд, смешанный с его невозмутимым выражением лица одновременно и напугал девушку и заставил покраснеть. Коннор вдруг присел на одно колено, находясь с О’Байр на одном зрительном уровне. Она не сводила изучающий взгляд с андроида, как и он с неё. Это был взаимный интерес, если его можно было так назвать.  — Вы выглядите очень уставшей, сколько вы спали?  — Не помню, около пяти часов.  — Это не соответствует норме. Я создам для вас особую медицинскую карточку, и мы вместе будем следовать необходимому графику. Согласны? — Пап… Что он такое? — наконец, смогла проронить Ханна. — Это андроид, созданный помогать людям. Как Коннор и сказал, он следит за здоровьем пациента и оказывает лечение, — ответил Камски, хоть и не его спрашивали. А Джеймс и слова сказать не мог, он был безумно рад, что его изобретение заработало, хоть и в технической части больше заслуга его напарника, но то, что робот сейчас делал, полностью его рук дело. Мужчина сам прописывал ему команды и очень гордился тем, что Коннор делал всё правильно. Джеймс подошёл к роботу с застывшей улыбкой на лице. RK 800 тоже повернулся к нему и попытался улыбнуться в ответ, но получилось не очень натурально, как, в принципе, и ожидалось. — Умница мой, — сказав это, учёный потянулся к светящемуся диоду на виске андроида и нажав на него, он потух, и робот отключился, оставшись стоять на ногах. Ханне пришлось дождаться, пока папа и Камски успокоятся, ведь радовались они ещё долго, почти до самой ночи. Их можно понять, целый год создавать робота и, наконец, увидеть, как их творение ожило, начало работать, как тут не отпраздновать? Две бутылки виски были опустошены, а два пьяных тела вырублены на диване в гостиной. Так Ханна и не получила помощи от отца и ей пришлось уснуть с непомытой головой, ведь до бойлера у неё так и не получилось дотянуться. Девушка тоже была впечатлена этим роботом. Уж слишком он напоминал ей человека, хоть это в корне не так. Глаза обманывали её, вводили в заблуждение, но О’Байр была совсем не против. Куда приятнее общаться разумным и совершенным роботом, чем с кривой пустышкой, которые людей обычно пугают, а не восхищают. «Папа специально сделал ему внешность, как раз в моём вкусе?» — мучил её нескромный вопрос. Но Коннор андроид, а значит, Ханна уж точно не будет рассматривать его, как парня. Да и не до отношений ей сейчас. Её парнем на неопределённое время станет инвалидная коляска, которая послушно передвигалась с места на место. Засыпая, девушка была уверена, что с появлением андроида в их доме, жить станет легче, а до выздоровления рукой подать. Главное же верить, так ведь?