Суррогаты

Я не доктор, чтобы лечить. Я не могу избавить тебя от страданий по Анечке. Я могу только стать ее суррогатным заменителем. Если телефон молчит — незачем себя винить. Это она дура, раз бросила такого замечательного парня. И меня не излечишь ты. Ты не избавишь меня от мыслей о Викторе. Но ты можешь быть рядом — и мне будет легче. Мы целуемся, и каждый лишь отчасти думает друг о друге. Подсознания рисуют в голове образы Анечки и Витички — тех, кого мы на самом деле хотим видеть в своих объятиях. Но у нас есть только мы двое. Ты готовишь блинчики на моей кухне, и я невольно сравниваю тебя с Виктором. Он совсем не умеет готовить, судя по слухам, а ты готовишь прекрасно. По кухне расплываются умопомрачительные ароматы, когда ты превращаешь свежую малину в соус для блинчиков. — Держи. — Ты ставишь передо мной тарелку с блинчиками и мисочку с соусом. Улыбаешься. Конечно, искренне. Наверное, ты меня любишь. Осколком любви, который остался после Аньки. Наверное, я тебя люблю. Осколком любви, который остался после Витьки. Я складываю блинчик треугольником, макаю в соус и подношу к твоему рту. Кусаешь. По моей руке стекает соус, и ты слизываешь его своим мягким языком, который способен творить настоящие чудеса, когда мы целуемся. Я хочу почувствовать его в своем рту, поэтом откладываю блинчик и прижимаюсь к тебе. — Поцелуй меня, — умоляю. Конечно, ты целуешь. Все для меня, все, что я захочу. Должно быть, ты даже трахнул бы меня, если бы я попросил. Но я не прошу, мне всего шестнадцать и мне тупо страшно. Позорно. Возможно, ты догадываешься об этом и не настаиваешь. Возможно, просто не можешь с парнями. У тебя-то парни раньше были? Спрашиваю об этом. — Не было. — И у меня не было. — Я знаю. — Потому что я такой мелкий? — Ты очень взрослый, — говоришь ты серьезно и снова целуешь. Так, что голова кружится. Блинчики тем временем остывают на столе.