Под небом Ваканды

Когда Брок, уже будучи Кроссбоунсом, решив, что если и сидеть в подполье, то нужно делать это в приятной компании, влез в разборки Кэпа и Старка, он не думал, что его подполье будет таким комфортабельным (не считая месяца в Рафте вместе со всеми, конечно). Кэп не подкачал: забрал оттуда всех, даже предателя Рамлоу, не обращая внимания на возмущение команды. Потом они долго орали друг на друга, не стесняясь в выражениях (Роджерс умел орать, нрав у него был бешеный, кто бы там что ни говорил), и Брок настоял на том, чтобы Барнса вывели из крио. Броку срать было на свободу выбора и прочую отрыжку демократии, если дело касалось Зимнего. Тот ненавидел стазис и обычно отправлялся туда только под дулами автоматов и накачанный транками по самые ноздри. Самого Брока, конечно, выгнали из лаборатории в отведенные комнаты, а потом приказом Его Величества и вовсе переселили в деревню с глаз долой с вполне ясным пожеланием сидеть тихо и ни во что не лезть. И приходить на чудо-уколы в медблок. Уколы и вправду были хороши: нога, которую он подволакивал даже несмотря на блокаду из обезболивающих, почти перестала ощущаться раскаленным костылем, ввернутым ему в бедро, подвижность мышц и суставов восстановилась почти полностью, а шрамы… ну а что шрамы? Жить не мешают и ладно. Местные прозвали его Человеком из Темноты. Скорее всего за то, что выходить он предпочитал исключительно ночью, чтобы не попадаться лишний раз на глаза королю, во всяком случае, до окончания курса терапии. Потому как шансы на то, что его лишат покровительства, все еще были высоки, и уйти в случае чего хотелось на своих двоих — Ваканда была уединенным местом, и если его вдруг сбросят посреди джунглей в одних штанах и с копьем, то нужно обеспечить себе хоть минимальные шансы на выживание. Он жил охотой (специально уточнил у старейшины, каждый раз делавшего затейливый охранный жест, едва его завидев, можно ли, и получил ответ, что на все воля Баст), изредка мастерил что-то для местных в обмен на молоко и хлеб из муки грубого помола. После бесконечной гонки, сна вполглаза в вонючих трущобах и непрекращающейся агонии боли Броку было почти хорошо. Он старался не загадывать далеко вперед. Сейчас у него была крошечная хижина на отшибе, добротное ружье (хоть не копье, и на том спасибо) и разрешение ходить везде, но не забредать при этом в столицу. Первое время туда, откровенно говоря, и не хотелось. Потом стала сниться всякая ерунда, как в далеком теперь четырнадцатом — он ловит Зимнего и не успевает; промахивается, и террорист сносит Кэпу голову. Вскрытая грудь Зимнего, красное сердце, оплетенное жилами, бьется неровно, вздрагивая, как от отвращения, и ужасно хочется отвернуться, но приходится смотреть в остекленевшие, больные глаза и твердить, как попугай: «Не смей сдыхать, не смей, не смей, слышишь, мать твою?!» И идеальное тело Кэпа в душе богом забытой базы, все в гематомах и красных росчерках подживших пулевых, как полотно ебаного экспрессиониста. Взгляд через плечо: «Что-то случилось, Рамлоу?». Да ничего не случилось, Роджерс. Все путем. Не мог он за них не влезть, хотя его, по сути, не спрашивали. Привычки оказались живучими, как и он сам. И сдохнут, видимо, только вместе с ним. Зверски хотелось покурить что-нибудь кроме ядреного самосада с примесью козьего дерьма, которое курили тут все, набивая в длинные узкие трубки с крошечными чубуками, но Броку сказали не соваться в столицу, и он не совался. Знал только, что Кэпа не было в Ваканде уже несколько месяцев, и что Барнса в этих стеклянных столичных джунглях нет тоже. Не в крио и ладно. На Барнса он наткнулся случайно. Вечерело, и он вышел раньше обычного, запланировав искупаться в небольшом озере, до которого лучше было добираться засветло — часть тропы шла над обрывом, и наебнуться с огромной высоты ничего не стоило даже тренированному человеку. Барнс в дурацком красном платье сидел на берегу того самого озера и задумчиво смотрел вдаль. Бородатый, до сих пор однорукий и с патлами, вымахавшими едва не ниже лопаток, он казался на удивление мирным. Ни дать ни взять — ученик церковно-приходской школы на каникулах. И не скажешь, что даже и без руки может завалить десяток вооруженных до зубов бойцов, а после только челку со лба сдуть и облизнуться, как кот. Видал Брок такое еще на заре своей не слишком удачной карьеры. И запомнил намертво: к Зимнему лучше не подкрадываться, пофиг, насколько безобидным он прикидывается. — Рамлоу, — не оборачиваясь, произнес Зимний. Ну, или Барнс, тогда, в аэропорту, Броку было не до запроса отчета о состоянии. — Чего ты тут? — Брок уселся рядом, осторожно пристроил ружье и принялся разуваться — вода в неглубоком озерце была прозрачной и теплой, искупаться хотелось нестерпимо, так что придется Барнсу полюбоваться его горелой мордой и всем остальным. Он его сюда, в конце концов, не звал. — Думаю, — медленно, как-то даже заторможено отозвался Барнс, и голос у него был хриплым, как после долгого молчания. — Развивающее занятие, — одобрил Брок. — Не закипи с непривычки. — Иди ты, — так же меланхолично отозвался Барнс, видимо, познавший дзен. Брок ему даже немного завидовал. — Не к кому, — хохотнул Брок и, стянув последний комплект оставшегося в живых белья, нырнул в воду. Он с наслаждением плавал не менее получаса, ныряя до самого дна и громко отфыркиваясь, смывая пот долгого дня и сонную усталость, то и дело норовившую навалиться на него в этом райском месте. Когда он выбрался на берег и, раскинувшись звездой на траве, принялся обсыхать, то думал, что Барнс уже ушел. Но, судя по характерному стуку мачете о дерево, тот был где-то неподалеку. Быстро натянув на влажное тело белье и штаны, Брок пошел на звуки, оставив обувь и ружье на берегу — против Барнса это все было просто смешно, а местные в жизни не возьмут что-то, принадлежащее другому, он в этом уже сто раз убедился. Наказание за воровство было ужасным — выжженная руна на загривке, завидев которую все обходили ее носителя десятой дорогой, и сто плетей. Выжить после такого было проблематично, как и жить с последствиями. Барнс сосредоточенно рубил какое-то молодое деревцо, вполне прилично орудуя мачете одной рукой. Деревце, толщиной с предплечье Брока, стонало, но поддавалось. — Барнс, что, ближе деревьев не нашлось, обязательно было в такую даль переться? — Брок рискнул заговорить больше потому, что бывший Зимний в своем платье и с патлами, сосредоточенно рубящий дерево на фоне алого вакандийского заката, был зрелищем незабываемым, чем потому, что его действительно интересовало, на кой хрен тому полено, которое еще пару месяцев нельзя будет поджечь никакими силами. — Оно особенное, — так же спокойно ответил Барнс. — Зеленое. И под корой гладкое. И толщина нужная. — Ты из него что, куклу вуду делать собрался, что тебе какие-то там параметры нужны? Барнс окинул его безмятежным взглядом с ног до головы и ответил: — Нет. Дилдо. Брок хотел сказать что-то эдакое, как он умел, но язык вдруг прилип к нёбу и отказался произносить что-то в духе «Хуясе тебе одиноко». Или «А что, у Роджерса такой?» Барнс выглядел сосредоточенным, когда, прижав поваленный ствол ногой, обутой в кожаную сандалию, принялся счищать с него тонкие ветки. — Давай сюда, — вместо нескольких идиотских вопросов хрипло приказал Брок. — Краснодеревщик из тебя так себе. Хоть и смахиваешь ты на сына одного доисторического плотника. Барнс, медленно осмотрев его, протянул мачете и преспокойно уселся поодаль, прямо на траву. Сунул в рот соломинку и принялся ее жевать, будто и не рубил только что дерево толщиной с конский хуй, чтобы сделать себе игрушку для коротания одиноких вакандийских ночей. — Что тут, интернета нет, что ли? — проворчал Брок, укоротив будущее дилдо до длины торса Барнса — больше один хер не влезет. — Заказал бы что-то нормальное, если уж нравится так затейливо развлекаться. — Так быстро не дойдет, — все так же меланхолично ответил Барнс. — А мне нужно быть готовым. Шури сказала — две недели. — Что две недели? — Брок сгреб все ветки в одну кучу и отнес их в небольшую ложбину, чтобы не мешали. — Через две недели конец света? Выживут только те, кто сможет принять конский хуй? Или вернется Халк и всех выебет? Барнс перекатил травинку во рту и улыбнулся. — Через две недели вернется Стив. Брок посмотрел на полено, которое как раз укоротил до нужной длины, на мачете, а потом снова на Барнса. — Кхм, — начал он, подбирая слова. — Не хочу никого обидеть, но Роджерсу ты явно польстил. Не, я ничего не могу сказать, парень он крупный, везде притом, но это, — он показал Барнсу кусок ствола, который, даже будучи очищенным от коры, если и стал тоньше предплечья, то не намного, да и в длину насчитывал хороших фута полтора*, — это… Барнс задумчиво осмотрел заготовку для будущего дилдо, будто пытался решить, украшать его резьбой или нет, и снова перевел взгляд на Брока. — Значит, ты все-таки не в курсе, — произнес он. Брок тоже посмотрел на полено и сглотнул. Уверенность в том, что он хочет быть в курсе чего бы то ни было такого размера в контексте ебли, таяла на глазах. — То есть? — все-таки переспросил он, не успев прикусить язык. Демон, сидевший на его плече, был редкостным мудаком, как и сам Брок. Ангел то ли не входил в комплект, то ли его сдуло в одной из многочисленных заварушек, из которых Брок выбирался, слушая советы исключительно с другой стороны. Барнс плавно поднялся, отряхнул платье и оказался рядом — неотвратимо, почти незаметно взгляду придвинувшись вплотную. — То и есть, — Барнс обхватил живой ладонью влажную белую древесину и, продолжая смотреть в глаза, провел по стволу от самого кулака Брока до конца. Привычно. Нежно. Будто надрачивая огромный член. — Уверен, что хочешь это знать? Зимний всегда действовал на Брока, как парализатор, смешанный с возбудителем, а поэтому он просто кивнул, уже зная, что пожалеет. И привычно забивая на это. *** В голове рассказанное не укладывалось, а потому Брок молча строгал добытое полено, стараясь сделать его поверхность как можно более гладкой. Потому что, видит Баст — им пригодятся и гладкость, и большая часть длины… этого. Потому что… Просто потому что. Верить сказанному Барнсом Брок не спешил, но и не верить не мог. Из хижины, в которую его привел бывший Зимний, доносился запах свежего хлеба и молока, жареного мяса, фруктов и еще чего-то травяного. Брок строгал дилдо, Барнс одной рукой пытался соорудить пожрать. Обычный вечер двух белых в Ваканде. Ничего особенного. — Готово, — позвал Барнс, и Брок, оглядев свою работу, пошел к нему. Они молча поели, и Барнс принялся методично расстилать многочисленные коврики, перетаскивать какие-то шкуры, цветные одеяла и крошечные подушки, делая свою узкую высокую постель низкой и широкой. Брок молча наблюдал за его манипуляциями. За тем, как он медленно, привычно развязывает нетугие узлы на всех тех тряпках, что были на нем наверчены, расставляет вокруг постели какие-то плошки, как скручивает из одежды валик и, наконец, устраивается в получившемся гнезде, как король. — Ты идешь? Вопрос застал Брока врасплох. Потому что одно дело слушать всякие небылицы о Роджерсе и его мегахуе, и совсем другое — попытаться подготовить к этому, с позволения сказать, соитию живого человека, пусть и суперсолдата. — Не готово еще, — хрипло сказал Брок, а Барнс улыбнулся и расставил ноги. — Мне казалось, у тебя есть идея получше. Брок взглянул на свои крепкие руки, загоревшие под палящим солнцем практически до черноты и, вздохнув, принялся разуваться. Мы в ответе за тех, кого приручили. Даже если прирученный по-прежнему мог откусить тебе голову или предложить засунуть кулак ему в задницу. ___________ * — Около 50 см Брок редко ощущал неловкость по какому бы то ни было поводу: жизнь тыкала его мордой в такое дерьмо, что вид голого однорукого Барнса с подтянутыми к ягодицам пятками, совершенно невозбужденного, не был худшим, на что ему приходилось смотреть. Более того, это даже не было худшим видом Барнса. Со вскрытой грудиной и попытками запустить сердце было хуже. Брок скинул берцы и футболку, вытащил ремень из шлевок, чтобы не давил, и лег рядом. — Барнс, — начал он, решив выяснить границы допустимого, но тот вдруг по-кошачьи потянулся, закинул единственную руку ему на шею и прикрыл глаза. — Говори со мной, — попросил он и указал на небольшой глиняный горшок с каким-то желтоватым жиром. Брок поймал себя на том, что хочет поцеловать эти капризно изогнутые губы, такие неподходящие образу Зимнего, никогда не подходившие, призывно распахивавшиеся в самый неподходящий момент. Вот как сейчас. Но знал, что только все испортит. Поэтому он зачерпнул двумя пальцами мазь, густо пахнувшую травами, и осторожно коснулся туго сжатого входа. Барнс выдохнул и расслабился, поглаживая его по загривку. Барнс оказался девственно тугим, обжигающе, нереально тесным, будто никогда в жизни не то что не трахался с существом, оснащенным полуторафутовым хуем, а вообще никогда не давал в задницу. — А с подготовкой ты хорошо придумал, — озвучил свои мысли Брок, стараясь думать о чем угодно, кроме тугого жара, плотно обхватившего пальцы. Внутри было нежно, скользко, и Брок медленно проворачивал пальцы в этой тесноте, эгоистично пытаясь добиться отклика. Не то чтобы он надеялся, что ему перепадет, но считал, что ощущение власти над чужим удовольствием — это отдельный сорт наркоты, на который он как подсел в пятнадцать, так и слезать не собирался. Последние пару лет не в счет — когда ты загибаешься от боли, то думаешь о том, где взять то, чем эту боль унять, а не как сунуть член в чужой узкий зад. — Мы последний раз были вместе в сорок пятом, — чуть задыхаясь, ответил Барнс, и ресницы его затрепетали, как у девчонки. — Потом… не пришлось… как-то. Ни с кем. Брок слышал байки, мол, кто-то из хэндлеров пытался поощрять Зимнего сексом, но тот вырвал ему кадык при первом же намеке. Наказывать его так тоже не выходило: после горы трупов желающих сунуть член в эту винтовку не оказалось. Брок аккуратно добавил третий палец и поймал губами тихий вздох, почти стон. Тяжелый, темный член Барнса дернулся и принялся наливаться, как оживающий после обильного дождя стебель. Сочный, толстый стебель, увенчанный удивительно ярким цветком-головкой. — Да, — выдохнул Барнс и закусил губу. — Руки… волшебные просто. Добавляй. Брок просунул мизинец, сложив пальцы в горсть, и принялся медленно двигать ими, чутко прислушиваясь к тихим выдохам. У него самого накрепко стояло, и Барнс об этом знал: сложно не заметить, когда тебе в бедро упирается чужой стояк, пусть и через штаны. Хотелось заменить пальцы членом. Человека, у которого не встало бы на такого Барнса: расслабленного, сладко постанывавшего в ответ на каждое прикосновение, возбужденного, — можно и нужно было бы показать врачу. Брок же стараниями вакандийских медиков был здоров. Он был здоров и страстно хотел трахнуть Барнса. Даже если это будет последним, что он сделает в жизни. Даже если сам Барнс не свернет ему шею при попытке, то голову ему откусит Роджерс. Ну, или то, во что он превратится. — Да, — сладко выдохнул Барнс и подался бедрами, насадившись на ладонь Брока до самых костяшек. — Дальше. Брок убрал большой палец под остальные и аккуратно надавил ладонью, максимально сузив ее. Руку будто охватило вакуумом — плотно, почти до боли. Несмотря на сносное знание анатомии (да и в порно парни и не такое в себя пихали, Брок только удивлялся, где оно все там вмещается), было тревожно. Не хотелось делать больно, хотя и приятного в этой процедуре должно было быть не особо много. Но Барнс только вздохнул, погладив Брока по загривку, как сторожевого пса, верно выполнившего команду, чуть приподнялся на пятках и, зашипев сквозь зубы, осторожно сполз по руке Брока еще на полдюйма, протолкнув в себя самое широкое место ладони — то, где присоединялся большой палец. — Ч-ш-ш, куда, — прохрипел Брок. — Барнс… Баки, легче! — Думаешь, у меня будет время привыкать, когда… — он цедил слова сквозь зубы, а Брок смотрел на его напряженный пресс, красивый, будто отлитый из желтого золота по идеальному шаблону, на полувозбужденный член и не мог понять. — Нахуя, Барнс? Нахуя тебе все это? Тот приоткрыл глаза и ухмыльнулся. — Я его люблю, — просто, как о чем-то всем давно известном сказал он и снова толкнулся навстречу. Брок оказался в нем до запястья, чувствуя себя экзотической анальной пробкой этого ненормального. Инструментом. Это было привычно — вокруг Зимнего всегда были только инструменты. Но Барнс вдруг снова улыбнулся — томной, кошачьей улыбкой и потянул его за шею ближе к себе, со стоном выдохнул в ухо и прижался губами к виску, одновременно толкаясь еще ниже. — Не шевелись, — тихо попросил он, и Брок замер, стараясь не двигать рукой, слушая напряженные стоны Барнса, его сиплые выдохи, и надеясь, что толстенного слоя густой смазки будет достаточно. — Вот так, — Барнс задевал губами его шею, снижая критичность, размывая и так весьма сомнительные границы между просто помощью этому отмороженному и тем самым личным, бившем навылет, в грудь, минуя руку, стянутую упругими, сильными мышцами так, что, казалось, в ней вот-вот прекратится кровоток. Дело было не в руке в жопе. В конце концов, он совал руки в Зимнего и раньше, пусть и не с той стороны. Дело было в том, что тогда он не чувствовал ничего, кроме страха за его жизнь, а сейчас не мог перестать думать о пухлых блядских губах, прижимающихся к его шее. О том, какие они на вкус. Он все-таки его поцеловал — прижался жадно и крепко, и Барнс выдохнул, приоткрыл пьяные глаза и лизнул его в губы. Брок всем собой чувствовал его улыбку, сытую расслабленность, томность, и хотел сделать так, чтобы ему было хорошо. Не просто не больно, а хорошо. — Лежи, — приказал он, снова касаясь его губ. — Живот расслабь, полностью. Давай, красавчик. Барнс лениво фыркнул, позволяя себя целовать, и действительно будто растекся под Броком. Внутри него не стало свободнее, но страх сделать этому ебливому существу больно отступил — слишком много сытого ожидания удовольствия было в его улыбке и взгляде с поволокой. Брок осторожно потянул руку обратно, сцеловывая капельки пота с виска, касаясь губами острых пик опущенных ресниц. Барнс… Баки сладко вздохнул и выпустил его, а потом уложил тяжелую голову на предплечье второй руки и поймал губами сосок. Брок со стоном провернул ладонь в жаркой тесноте, и Барнс наконец запрокинул голову, открывая крепкую шею, вздрогнул от удовольствия. От его накрепко вставшего члена на живот потянулась тонкая ниточка смазки, лучше любых слов говорившая, что ему хорошо. Он не терпит, закусив губу, а получает удовольствие от довольно сомнительного развлечения. — Назад, глубже, господи, Брок, да давай же, — Барнс впервые за все время их не слишком приятного знакомства назвал его по имени, и от этого за грудиной потеплело. Он не думал сейчас о Роджерсе и о «я люблю его». Он трахал красивого мужика едва ли не кулаком и сам готов был кончить от любого низкого стона, от еле ощутимого прикосновения губ к плечу и шее, от любого слова. — Сильнее, — приказал Барнс, и Брок двинул рукой, оказываясь в нем чуть ли не до середины предплечья и стараясь не думать о том, куда там в Барнса вместилась его далеко не девичьей тонкости рука. — Да, — хрипло выдохнул Барнс, и Брок понял, что зря жалел это ебливое порождение рода человеческого — под Роджерсом ему самое место. Он медленно двигал рукой, отгоняя собственное возбуждение, отслеживая выражение лица, каждый хриплый выдох и малейший излом подвижных бровей. Барнсу было хорошо. Без дураков. Так прикидываться попросту невозможно. Кончил тот неожиданно: Брок, видимо, как-то особо удачно провернул ладонь, задев выступом сустава большого пальца простату, и Барнс, тихо заскулив, закатил глаза, напрягся весь, стиснул руку Брока еще сильнее, будто собирался ее оторвать, и кончил с хриплым воем, уделав их обоих до самого подбородка. А потом медленно, хрипло выдыхая, расслабился полностью, вытянулся, уронив голову на бок, и едва ощутимо коснулся губами плеча. Если это было такое «спасибо», то Брок предпочел бы поцелуи в другое место, но сначала нужно было освободить руку. Подрочить хотелось нестерпимо, в голове и паху пульсировало до боли, до пелены перед глазами и, аккуратно вытащив кисть, Брок расстегнул штаны, рванул их вниз одной левой, обхватил член густо перепачканной смазкой рукой и в два жестких, почти жестоких рывка довел себя до ослепительной разрядки, кончив Барнсу на живот, на опавший большой красивый член, на призывно разведенные бедра. Тот лишь лениво наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, и когда Брок без сил рухнул рядом, даже не потрудившись натянуть штаны, сказал: — Тебе придется уйти подальше, когда Стив вернется. Он… совсем себя не контролирует в таком состоянии. А от меня сейчас крепко пахнет тобой. Брок мысленно послал его нахрен и, уткнувшись в пахнущие травами шелковистые патлы бывшего Зимнего Солдата, закрыл глаза. У них впереди были еще две недели. Весьма познавательные две недели. *** Никуда уходить он, конечно, не собирался, как и говорить об этом Барнсу. Они вполне резво трахались (Барнс трахался с рукой Брока, а потом лениво ему отдрачивал, подставляясь под поцелуи) к обоюдному удовольствию, и Брок начал привыкать. К тому, что рядом есть кто-то теплый, к созерцательной, ленивой насмешливости Барнса, к его внутреннему спокойствию и даже фатализму, с которым тот ждал своего «часа Х». Без спешки и нездорового нетерпения, но и без обреченности. Так животные ждут весну, период спаривания, зная, что тот все равно наступит — так устроено в природе. Они редко говорили и уж тем более не вспоминали общее прошлое. Барнс пас своих коз, ловко управляясь одной рукой, косил и грузил сено, Брок охотился, все реже возвращаясь к себе в хижину, таскал воду из озера, чинил забор загона для животных, а вечером они ложились на цветном одеяле и забивали на весь остальной мир. Ну, Брок забивал. В Барнсе же, где-то глубоко внутри, все равно чувствовалась острота, постоянная настороженность, удачно скрытая за внешней мягкой созерцательностью — подарок того самого прошлого, в котором он был один против всех. Брок этому не удивлялся. И никогда, даже сунув руку в его тесную задницу едва не по локоть, даже заливая спермой его идеальный живот или задницу, он не забывал, с кем имеет дело. До дилдо дело так и не дошло — совать в задницу, пусть и привыкшую ко всякому, едва оструганную деревяшку, когда есть, чем ее заменить, Брок отказывался. Барнс в ответ лишь расслабленно улыбался и шире разводил ноги. Он был терпеливым и очень выносливым. Наверное, думал Брок, другой не выжил бы там, откуда Барнсу удалось даже вернуться. С каждым днем Барнс принимал все легче, будто вспоминая, как оно было раньше, становился еще спокойнее и словно мягче, если Зимний вообще мог быть мягким, конечно. — В кулак. Сожми, — выдохнул он однажды Броку в губы в самый неподходящий момент — когда Барнс ему дрочил, Брок немного выпадал из реальности. Наверное, если бы не медовый вкус неестественно мягких, совсем не мужских губ и не уверенная хватка жесткой ладони на члене, Брок бы не решился. В конце концов, из рассказов Барнса он уяснил, что у Роджерса не как у слона все же. Поменьше. И уж точно мягче, чем набитый годами кулак совсем недетского размера. Но он был немного не в себе, и только поэтому медленно свел пальцы, зажав ими большой, там, внутри. В хорошо растраханной, но все же живой заднице. Барнс тихо охнул и впервые на памяти Брока поморщился. Изнутри окатило холодом — он сделал больно. Он все-таки повелся на эти пухлые губы и блядскую поволоку чуть вытянутых к вискам кошачьих глаз. Потерял контроль. — Не бесись, — тихо попросил Барнс, дыша часто, поверхностно, очень знакомо — Брок не хотел вспоминать случаи, когда тот так дышал. Обычно это бывало связано с наличием в его теле лишних отверстий, не предусмотренных конструкцией. — Сука ты, — так же тихо ответил Брок, аккуратно выпрямляя пальцы. — Чего тебе не хватает, а? Может, голову тебе туда сунуть? — Про… верка, — выдохнул Барнс и с облегчением вытянул ноги, когда Брок, все же, вытащил из него кисть, оставив только пальцы. — Я готов. Завтра. Брок принялся трахать его, как тот любил: медленно, с силой проводя по чувствительным натертым стенкам, гладя изнутри каждый дюйм восхитительной задницы. Барнс с тихим вымученным стоном кончил, а потом соскользнул с пальцев и принялся Броку дрочить, коротко целуя в губы, скулы, в лоб, и от сочетания жестких рывков и нежных поцелуев его выгнуло, ослепило на несколько долгих мгновений. А Брок вдруг подумал, что завтра, если все пойдет по плохому сценарию, ему станут недоступны даже такие маленькие радости. Впрочем, рассчитывал он как раз на обратное. — Есть хочешь? — спросил Барнс, который сам жрал, как ядерный реактор повышенной мощности, особенно после ебли. Брок перевернулся на спину и кивнул. С утра он принес какое-то дикое парнокопытное, так что с мясом проблем у них быть не должно было. После позднего сытного ужина Барнс потащил его к озеру — купаться. Прихватив пледы и одеяла, он бесстрашно прошел тот опасный кусок тропы, ни разу не оступившись в кромешной тьме, и провел там же Брока. — Тебе лучше уйти ночевать к себе, — смыв пену из мыла, изготовленного местными умельцами из какой-то подозрительной херни, сказал Барнс, нежась в свете вышедшей полной луны. Отсутствие одной руки никак не мешало ему, во всяком случае, на самодовольстве оно никак не сказывалось. — Нет, — ответил Брок, закуривая чертову трубку. У него от этой дряни начали желтеть зубы, надо было бросать вредную привычку — вакандийские дантисты точно были не про его честь. Барнс осмотрел его с ног до головы со смесью любопытства, осуждения и все того же здорового пофигизма, и дернул плечом. — Мое дело предупредить, — просто сказал он. Брок взял у него кусок «мыла» и тоже принялся отмываться. Будто они ждали Роджерса вместе. А, может, так и было. *** Барнс поднялся еще до рассвета. Выскользнул из-под руки и принялся наверчивать на себя слои тряпок, привычно справляясь одной рукой. Брок приоткрыл один глаз, но тут же закрыл его — он после ночного купания отправился на охоту, оказавшуюся довольно удачной. Он заслужил небольшой отдых перед тем, как ему — возможно — откусят голову. Проснулся он только тогда, когда Барнс сунул ему под нос кувшин, полный еще теплого молока. — Я животных отгоню на дальний выгон и зайду к старой Маттайе, договорюсь, чтобы она забрала их вечером и никого сюда не пускала. А ты обдери тушу того, что ты вчера притащил, и натри специями, — Броку на подушку упал пряно пахнущий мешок. — Зажарим над костром. Стив жрет в соответствии с размерами. Даже костей не остается. С этими словами он вышел, оставив Брока размышлять над тем, останутся ли кости от него. Допив молоко, он пришел к выводу, что как-то пофиг. Когда над головой ярко полыхнуло маскировочное поле, сигнализируя о том, что на защищенную территорию пропустили чужака, они почти дожарили тушу довольно крупного то ли козла, то ли косули — Брок не разбирался в местной фауне. Барнс проследил глазами ячейки на миг показавшейся сети и улыбнулся. — Последний раз предлагаю тебе уйти, — произнес он. — Последний раз говорю — нет. Барнс срезал ножом огромный кусок мяса и, положив его на деревянную доску, крытую банановым листом, протянул Броку. — Ешь, пока можно. Брок не стал задавать глупые уточняющие вопросы. Просто отломил кусок хлеба и налил себе мимбо — африканского вина, дававшего по голове мягко и незаметно. Оно ему пригодится. Роджерс появился через полчаса — явно заходил поздороваться с Т’Чаллой и тут же сбежал к своему ненаглядному. Барнс, расстеливший ковры так, чтобы они заняли всю поверхность пола, убрал на улицу последние глиняные миски и сел на пороге, оставив Брока внутри убогой хижины, видимо, принимая удар на себя. Едва завидев высокую фигуру в чуть потрепанной форме, неестественно чужеродную среди мягких линий далеких гор и зелени, он поднялся и одним плавным движением выскользнул из единственного «платья», что на нем было надето, и протянул Роджерсу руку. Брок наблюдал в окно, как тот быстро расстегивает куртку, сбрасывает ботинки, оставляя их прямо на траве, не замедляясь и не останавливаясь, а потом надеялся, что зрение его не подводит: едва на доблестном Кэпе (бывшем, наверное?) осталось одно белье, он вдруг рванул сразу во все стороны, расширяясь, резко прибавляя в росте. Безо всякой агонии и треска ломающихся костей, как по волшебству перетекая из одной формы в другую. Опустился на тяжелые передние лапы и стремительно, в одно юркое движение, как ящерица, оказался около Барнса. Когда Барнс сказал, что его любовник превращается в геральдического монстра, «ну, как дракон, только без крыльев», Брок ему не поверил. Ну, то есть Барнс, конечно, не врал, но звучало это до того тупо, что даже с учетом того, что на его глазах Беннер несколько раз зеленел, Броку сложно было представить, что Роджерс, тот самый Кэп, который все всегда контролировал, превратится вдруг в безмозглую доисторическую ящерицу и примется ебать живого хрупкого Барнса огромным членом. Об этом бы узнали, верно? Кровь Роджерса тысячу раз брали на анализ, так? Потом, трахая Барнса, видя, как тот привычно сжимается на его руке, он попытался представить кого-то вроде пузатого тирекса с огромной зубастой пастью, толстым брюхом и короткими передними лапами, и воображение, никогда не дававшее сбоя, снова отказалось показывать Барнса на хую какой-то неведомой, миллионы лет назад вымершей херни. И вот сейчас Роджерс трансформировался на глазах, но на тирекса он был похож, как сам Брок на танк последней модели. Никакого огромного пуза и диспропорции. Больше всего Роджерс напоминал дракона, как его изображают китайцы — нечто длинное на четырех лапах с короткой шеей и длинным хвостом. Очень длинным хвостом. И когтями. И чешуей. Роджерс-дракон был цвета расплавленного золота: светло-желтый с жемчужным отливом, чуть темнее у спинного гребня и на суставах. Морда… ну, клыкастая пасть, которой он действительно мог откусить голову кому-то вроде Халка. А еще он был не менее двадцати футов и половину этой длины занимал гибкий хвост, сужающийся к концу, как у ящерицы. Огромное сказочное чудище. Чудище, с глухим рыком вылизывающее Барнса с ног до головы ярко-красным языком. Не менее длинным, похоже, чем его полумифический член. — Соскучился? — ворковал Барнс. — Пойдем, заходи. Он пятился, фыркая и подставляя шею под гибкий красный язык, а монстр, урча, чуть косолапо топал за ним. Брок не думал, что монстр влезет в небольшую хижину полностью, но тот как-то вполне компактно сложился: ни дать ни взять — Кэп за щитом. Почуяв Брока, дракон рыкнул, повернул голову и уставился на него большим синим глазом с вертикальным зрачком. Глаз был размером с яблоко, а сама голова — с небольшую бочку. Пинт эдак на пятьдесят. — Ч-ш-ш, — Барнс погладил своего монстра по чешуе, вблизи казавшейся причудливой броней, и, поднырнув под брюхо, завозился там. Брок не видел, что Барнс делал, но догадаться было несложно: чудище взвыло, утробно заурчало, как стадо сытых львов, и со всей дури хлестнуло хвостом, едва не снеся Броку голову и не развалив стену хижины. Раздались причмокивания, какие-то неестественно громкие, и дракон, забыв, видимо, о Броке, уселся на задницу, как пес, развалил в стороны задние лапы и, немыслимо изогнувшись в позвоночнике, как змея, опустил голову и, прикрыв глаза, принялся вылизывать спину склонившегося к его херу Барнса. Барнс был к Броку спиной, а потому хер было не разглядеть, но сама картина и осознание ее значения давали по мозгам похлеще любой наркоты. Монстр был прекрасен до ужаса. Кэп вызывал похожие эмоции: восхищение и здравое опасение одновременно. Наконец, монстр толкнул Барнса мордой, заставляя упасть спиной на одеяла, устилавшие пол, и Брок увидел. Огромный красный хер, явно «внутренний», как у собак, например, густо покрытый смазкой, тяжелый, толстый. Монстр принялся вылизывать Барнса, и тот перевернулся на живот, задрал зад и направил эту ошибку природы в себя. Монстр взвыл — победно и голодно, переступил огромными лапами и опустил морду, уткнувшись Барнсу в загривок. Барнс застонал — как показалось Броку, вовсе не от удовольствия, хотя детородный орган, если это так можно было назвать, того, в кого превратился Роджерс, был явно гибче и гораздо более упругим, чем человеческий кулак. — Полегче, — ласково попросил Барнс, и монстр, заурчав, лизнул его в плечо, в шею, мелко, часто толкаясь бедрами, загоняя свой огромный хер так глубоко, что Броку казалось — он видит, как тот двигается, натягивая идеальный твердый живот изнутри. Зрелище было ужасным, но отвести взгляд от того, как дракон-Роджерс ебет Барнса, было попросту невозможно. Брок заметил, что возбужден, только когда сжал себя через штаны. Барнс, державший ладонью задницу, вдруг приоткрыл глаза и посмотрел прямо на Брока. Облизнулся, скользя щекой по покрывалу, и принялся себе дрочить — медленно, лениво, совершенно не попадая в такт с ебавшим его чудовищем. Брок едва не обделался, когда монстр зарычал так, что глиняные стены задрожали, раззявил огромную пасть, которой легко мог перекусить Барнса пополам, и прихватил зубами его за холку, как какую-то течную суку, нетерпеливо ударил хвостом и, крупно содрогнувшись, кончил. Барнс выгнулся под ним, как от боли, жадно, быстро доводя до разрядки и себя, коротко вскрикнул и упал на живот, осторожно снявшись с огромного члена. Брок еще раз проследил, как тот влажно качнулся, мазнул Барнса по раскрытой дырке и втянулся в живот, спрятался в каком-то специальном кармане, надежно прикрытом бронированной чешуей. Брок еще успел подумать, что о сохранности хозяйства монстра природа позаботилась гораздо лучше, чем о его собственном, как дракон, поддев Барнса мордой, сдвинул его чуть вперед и принялся вылизывать, периодически погружая язык в растраханную задницу, из которой текло, как в самой грязной порнухе. Барнс тихо выдыхал с закрытыми глазами, изредка дергаясь, как от щекотки, а потом снова приоткрыл глаза и взглянул на Брока. Увидев, что тот сжимает стояк через штаны, он так улыбнулся, что Брок едва не кончил только от этого, и подмигнул. Монстр, казалось, не обращал на Брока никакого внимания, методично очищая Барнса от своей спермы, снова выпуская свой хер, как плазменный меч плохого джедая — неумолимо и быстро. Барнс, почувствовав прикосновение к ягодице, невольно дернулся, а потом расслабился, и эта покорность покоробила Брока. Он сдернул штаны вместе с бельем и осторожно шагнул к возбужденной скотине, про себя повторяя, что это Роджерс, только странно озверевший, поглупевший и покрупневший в самых неожиданных местах. Капитан, мать его, Америка, символ всего и вся. Который ну никак не может откусить ему голову, если он покусится на его член. Ведь не откусит же? Барнс, сообразив, что собирается делать Брок, сделал страшные глаза и, казалось, даже побледнел, но было поздно: монстр уже заметил, что в его гнезде-ебальне что-то сильно не так. Рыкнув, он прижал Барнса лапой к полу, как добычу, и повернул к Броку клыкастую морду. Отчего-то казалось, что из такой огромной пасти непременно должно вонять — судя по клыкам, дракон был хищником, — но от него ничем не пахло. Вглядевшись в злые синие глаза, в которых не было ни единого проблеска интеллекта, Брок схватил дракона за один из шипов, торчавших по бокам головы, как у ежа, и, дернув голову на себя, чмокнул его в нос. Прямо между узкими ноздрями. Барнс под когтистой лапой сдавленно хэкнул, а монстр, кажется, до того офонарел от такой наглости, что лизнул Брока в ответ. Будто пытался распробовать до того, как сожрать. И убедиться, что тот не отравленный. Брок не стал ждать, пока его сожрут, он ухватил рукой толстый скользкий член и принялся его дрочить. Монстр захрипел, дернулся, убирая лапу со спины Барнса, мотнул головой, но член отбирать не стал, развернулся грудью и надавил подбородком Броку на затылок. Брок намеки понимал влет и, стараясь не думать о том, что делает, и очень надеясь, что не блеванет, он обхватил губами чуть заостренный конец чудо-члена. Монстр захрипел, забил хвостом, а к Броку подобрался чуть помятый Барнс и принялся помогать. «Долбоеб», — одними губами сказал он, растеряв всю свою невозмутимость, и они принялись сосать гибкий, терпко-сладкий на вкус член и дрочить его в три руки. Благо параметры самого члена позволяли. Монстр подвывал и сучил лапами, сбивая ковры и покрывала, а потом выстрелил Броку в лицо густым вязким семенем. Барнс заржал, Брок еще успел показать ему международный оскорбительный жест, прежде, чем монстр толкнул его мордой в грудь и принялся вылизывать, как кошка — котенка, проходясь удивительно мягким бархатным языком по шрамам, покрывавшим всю левую половину лица, спускавшимся на шею и плечо. Кожа стала удивительно чувствительной, пропало извечное чувство стянутости зарубцевавшейся кожи, как бывало только после физиопроцедуры с какими-то мазями на травах, которые ему изредка втирали в медцентре Его Величества. Не иначе как по недосмотру последнего. — Он любит шрамы, — едва слышно произнес Барнс Броку на ухо, вытягиваясь рядом. Монстр тут же облизал его плечо, то, где металл стыковался с плотью, и снова вернулся к Броку. — Ты попал, — добавил он, когда чудовище, поддев Брока мордой, перевернуло его на живот. Не то чтобы Брок не понимал, что будет, если голову ему все же не откусят. И не то чтобы он все-таки оказался к этому готов. Он ждал, что чудище-Роджерс его по-простому натянет, как сможет. И если очень повезет, то даже не порвет и не покалечит, не проткнет своим огромным членом насквозь. А если нет… Об этом думать не хотелось, да и было уже откровенно поздно пытаться включить заднюю. Чего он не ожидал, так это того, что Барнс, воркуя и уговаривая своего дружка, раскроет его для него, оттянет ягодицу в сторону горячей ладонью, и в этот же момент его дырки коснется бархатистый язык монстра. Тоже, конечно, длинный, но гораздо более узкий и гибкий. Он не трахался уже два года. Не считать же трахом несколько быстрых минетов по паре баксов от аборигенов неизвестного пола в темных подворотнях — увидев его рожу, сосать у него не хотели ни за какие деньги. А вот Барнсу и его чудовищу на рожу было положить большой и толстый. Очень большой и нереально толстый драконий хуй. Когда к его наверняка узкой для таких дел заднице прижался горячий мокрый язык, Брок зажмурился от остроты ощущений, стараясь не думать о том, что за спиной у него огромный дракон, и это его мягкий язык по кругу обводит его дырку, лижет от поджавшихся яиц до копчика. Когда чертов ящер оплел языком его член, мокро сдавив его по всей длине, Брок вскрикнул и пропустил момент, когда ему в задницу проникли вполне человеческие пальцы. Хорошо смазанные, ловкие пальцы Барнса. Монстр над ним утробно взрыкнул, переступив тяжелыми лапами так, что по глинобитному полу наверняка пошли трещины. Твари явно не терпелось его натянуть, но Барнс, растягивая его, приговаривал, как будто успокаивал собаку: — Потерпи, потерпи, хороший. Порвешь, он истечет кровью. Потом ты очнешься и… Ч-ш-ш, это все твое. И я, и он, просто потерпи. Монстр отпустил член Брока и вдруг просунул в него свой язык, прямо вдоль пальцев Барнса. Внутри стало щекотно, как-то по-идиотски приятно, несмотря на растяжение мышц и общую абсурдность ситуации. Похоже, Роджерса зря называли последним оплотом целомудрия, потому что расположение простаты он мог определить, даже будучи драконом с уровнем интеллекта сторожевой собаки. Оставалось надеяться, что он не заебет его насмерть. Ну или хотя бы позволит сдохнуть от удовольствия, а не от внутреннего кровотечения в протараненных мегахуем кишках. Барнс аккуратно высвободил пальцы, и монстр, несколько раз надавив Броку на нужную точку и заставив вскрикнуть, принялся его вылизывать: спину, ягодицы, бедра. Язык у него был влажный и ощущался как нежнейшая губка в руках одалиски во время хамама. Не то чтобы Броку часто перепадали одалиски, конечно, но и монстр, откровенно говоря, собирался его поиметь впервые. Когда язык снова скользнул к заднице, под Брока поднырнул Барнс. Просто просочился между ним и крытым покрывалами полом, заглянул в глаза. Если бы в то же самое время чертов Роджерс, оказавшийся чертовым драконом, не сунул в него язык так глубоко, что, казалось, пощекотал им желудок, Брок, наверное, смог бы по достоинству оценить мешанину чувств на лице бывшего Зимнего Солдата. Но так как ебаное чудище сунуло ему свое орудие пытки (пусть и сладкой) так глубоко, что Брок снова почувствовал себя невинным пятнадцатилетним идиотом, хапнувшим больше, чем может поглотить, он только и смог, что рефлекторно дернуть ногой, за что получил от Барнса увесистый шлепок. — Не дергайся, — едва слышно произнес он. — Если Стив решит, что ты сопротивляешься, будет хуже. — С-с-стив, — выдохнул Брок. — Где ты тут… его, сука, видишь? Барнс многообещающе оскалился и, уложив его грудью на себя, сказал в самое ухо. — Руки на задницу, раскрой ее как можно шире, — и зафиксировал его ноги своими. Лежать на Барнсе, наверное, было охуенно. Еще пару дней назад Брок бы полежал на нем с удовольствием, заменив ладонь в его заднице чем-нибудь менее габаритным, но более предназначенным для этих дел. Но сейчас, до боли раздвигая собственные булки, Брок мог только слышать его размеренное дыхание и редкие полукоманды-полусоветы, к которым Брок предпочитал прислушиваться — что-что, а опыт перенимать он выучился давно. Ведь зачастую от того, насколько быстро и правильно он это делал, зависела жизнь. Впрочем, и сейчас вряд ли было иначе. — Ч-черт, — простонал Брок, когда юркий язык снова щекотно задел что-то глубоко внутри (насколько глубоко, Брок старался даже не представлять). — Нехуй было лезть, — Барнс погладил его по волосам и вжал лицом в свою крепкую, вкусно пахнущую травами шею. — Он бы наигрался и перекинулся обратно. Но нет, мы же с почти девственной задницей хотим подставиться. Брок, ты долбоеб. Брок мог бы ответить, и вполне аргументировано, но, во-первых, не был уверен в том, что его взгляд на вещи не разозлит Барнса, а во-вторых… ну, сложно вести светскую беседу, когда тебя ебет языком полумифический монстр. Когда дракон-Роджерс, сипло выдохнув, сунул кончик языка Барнсу в рот, а в Брока уперся членом, последнему на миг показалось, что его ебут дулом танка. Конечно, хрен у монстра был гораздо тоньше, мягче и приятнее, но сути это не меняло: его было много. Везде. Спины коснулась гладкая чешуя, очень теплая, к слову, а морда твари оказалась вдруг близко-близко, так, что Брок мог разглядеть провал узкого зрачка на синей радужке и каждую темную крапинку вокруг. Кожистое веко, тоже покрытое мелкой золотистой чешуей, медленно опустилось, монстр вжался носом Барнсу в остаток металлического плеча, не глядя, лизнул его шрамы и протиснулся в несчастную задницу Брока, жадную до приключений. Брок, почти загибаясь от ослепительной смеси боли и извращенного удовольствия, старался размеренно дышать и не орать — мало ли, тварь скумекает, что он не от наслаждения так верещит — подспудно отмечая, что хер неестественно горячий и, хвала всем известным богам, достаточно упругий и влажный, чтобы хотя бы не думать о том, как добавить смазку. Можно просто сосредоточиться на том, чтобы не помереть. — Блядь, — одними губами произнес он. — Блядь-блядь-блядь. Барнс выпустил изо рта язык своего монстролюбовника, который с упоением посасывал, и погладил его по голове, как малыша, у которого отобрали конфетку. — Он с тобой нежен, — прошептал он, почесывая уродливую голову за костяными выступами на «щеках». — А меня он первый раз, сорвавшись, выебал так, что я встать не мог. Порвал. Когда обратно перекинулся, в глаза мне не смотрел. Думал, загнется от вины и отвращения к себе. Монстр раскатисто замурлыкал, как огромный кот, подставляя Барнсу шею и продолжая медленно протискиваться в Брока — дюйм за дюймом. Неумолимо и беспощадно. Вибрации от его тарахтения расходились по телу, как от мощного вибратора. Или от гидромассажа. Все тело приятно ныло и даже задница, наверняка растянутая, как никогда раньше, почти перестала подавать сигналы SOS. Будто почувствовав что-то, монстр двинул своим хером обратно, переступил задними лапами, пристраиваясь, и принялся драть Брока так, что у него сил даже кричать не оставалось. Под веками только искры вспыхивали: желтые, красные, зеленые, как ебаный фейерверк на День Независимости страны, олицетворением которой было то, что его сейчас с таким смаком ебало. — Терпи, — сказал Барнс и, просунув руку между ними, обхватил почти равнодушный к происходящему член Брока теплой ладонью. Это раздражало. Хотелось вырваться из этой двойной хватки, отползти в угол, закрыть голову руками, заткнуть чем-нибудь дыру в полыхающей огнем заднице и сдохнуть. — Ч-ш-ш, сам хотел. Привыкнешь, — Барнс его поцеловал. Нежно, мокро, будто уговаривая расслабиться и получать удовольствие. В какой-то момент у Брока даже начало выходить. Не то чтобы ему нравилось, что ему пихали в зад что-то настолько огромное, но ласковые прикосновения Барнса, его блядские губы, которые Броку почти снились, осознание того, что это все-таки Роджерс, и сбылась, блядь, мечта завалить его (хотя кто кого, конечно), что все, может быть, как-то наладится — все это ввело его в странное состояние, близкое к нирване. Барнс не зря был таким отмороженным. С таким любовником ты либо познаешь дзен, либо пойдешь и утопишься. Барнс был терпеливым и живучим. Брок решил от него не отставать. Наверное, он бы и не кончил при таких раскладах, но Роджерс-дракон решил за него. Прихватив за загривок огромными зубами, он принялся таранить его так, что об удовольствии можно было просто забыть, а потом больно прикусил кожу и затрясся, зарычал, обдавая жаром шею и спину, и Брок, успев понадеяться, что тот хотя бы не изрыгает огонь в порыве страсти, ощутил, как в него брызнула раскаленная лава. В зад будто кипятка плеснули — жгло так, что, казалось, он просто сдохнет сейчас, обуглится изнутри. — Эй, эй, — Барнс прижал его к себе, крепко обхватив единственной рукой. — Пройдет. Сейчас пройдет, почти все, еще немного потерпи. Ничего страшного не будет, вот увидишь. Я жив, и ты не сдохнешь, не сдохнешь же? Брок не сдох. Хотя был момент, когда ему очень, просто очень хотелось. Монстр будто кончал раскаленной кислотой, и та, выедая внутренности, попадала в кровь, неслась по сосудам ко всем органам, проникала в мельчайшие капилляры, плавила кожу и кости. Наверное, он орал так, что было слышно в деревне, находившейся в нескольких милях, пока не вырубился, потому что, очнувшись, он понял, что, во-первых, жив, а во-вторых, монстр только начал. Потому что, судя по виду Барнса, в которого тот загонял свой кислотный огнемет, веселье было в самом разгаре. Как Барнс умудрялся кончать под этим чудовищем, Брок не знал. Он почти ненавидел это золотистое порождение неведомых глубин ада, но, похоже, менять решение было поздно. Тварь сочла его своей добычей и отпускать не собиралась. Он осторожно пошевелился в бронированном кольце хвоста, в котором лежал, как в гнезде, привалившись к теплой чешуе, почти ожидая, что его прострелит болью от задницы до холки, но, на удивление, у него ничего не болело. Даже все еще нывшее, несмотря на чудодейственные инъекции, бедро и треснувший когда-то позвоночник. И задница, как ни странно, тоже была в порядке. Брок осторожно коснулся пальцами входа, почти ожидая обнаружить там сквозную дыру. Вспомнился Роллинз, который однажды сказал одной не в меру настырной дамочке «Закрой рот, асфальт видно» — именно так себя сейчас ожидал ощутить и он. Но задница была почти в порядке. Чуть более мягкая, раскрытая, как и положено после хорошего качественного траха. На пальцах не оказалось ни крови, ни еще чего похуже. Он выжил. Более того — он был не просто в норме, а чувствовал себя так, будто никакой дом на него никогда не падал. В самом расцвете сил на пике формы. Барнс, низко застонав, выгнулся под монстром — ни дать ни взять порнозвезда на съемках — и потянулся к своему члену. Брок, выбравшись из кольца хвоста, пошатываясь, добрался до него и взял в рот, как давно хотел. Дракон поощрительно лизнул его в спину, потом между ягодиц, не прекращая при этом натягивать Барнса, и Брок понял — это снова произойдет. Вот только Барнса заездят. И это произошло. Вернее, оно происходило снова и снова, но с первым разом, конечно, сравнить было нельзя. Будто он, этот первый раз, был как пристрелка нового оружия, когда не все идет так, как хочется, а потом и к отдаче привыкаешь, и к прицелу, и вообще адаптируешься, начиная получать удовольствие от разрушительной мощи новой игрушки. Их с Барнсом изваляли по всему полу, как только не натянув и не загнув. На третий раз Брок вдруг кончил, неожиданно даже сам для себя, что уж говорить о Барнсе, которому прилетело спермой в глаз. Монстр, правда, тут же его заботливо вылизал, но факт так и остался фактом — Брок кончил в глаз бывшему Зимнему Солдату, пока Капитан Америка (тоже бывший), обернувшись драконом, самозабвенно драл его зад. Скажи кто Броку такое еще месяц назад, он бы пристрелил гонца, принесшего настолько дурную весть. — Кажется, все, — Барнс сыто зевнул, растирая собственную сперму по животу Брока, и почесал в который раз кончившего монстра под нижней челюстью. — Что, мелкий, жрать будешь? Дракон довольно вздохнул и согласно прикрыл глаза. Барнс плавно поднялся и вышел на улицу, где над углями наверняка давным-давно зажарился то ли баран, то ли еще кто, от которого они далеким теперь утром попробовали по куску. Монстр, оставшись с Броком наедине, подгреб его ближе и, осторожно обернув хвостом, принялся рассматривать. Брок, сложив руки на груди, терпел. Как и очередную порцию вылизываний везде, куда мог достать язык его странного любовника. Барнс, вернувшись с прожаренной тушей, отработанным движением подбросил ее вверх, и Брок моргнуть не успел, как тварь поймала ее раскрытой пастью и захрустела разгрызаемыми костями. — Он и сырое ест, — с видом опытного монстрозаводчика сообщил Барнс. — Но у него потом из пасти воняет. И в человеческом виде тоже. Монстр, сладко дохрустев тушей (с копытами, обалдеть, Брок надеялся, что он не станет Роджерсом прямо сейчас), вылизал Барнсу ладонь, собрал их с Броком в пучок, как две потрепанные жизнью гвоздики, обернулся вокруг плотным кольцом и прикрыл глаза. — Хоть на охоту не поскакал, — философски заметил Барнс, зевнув. — То-то местные бы обрадовались. Спи, — он сунул Броку в руку энергетический батончик, пинтовую фляжку с мимбо и, снова зевнув, устроил голову у него на плече. — Завтра еще со Стивом разбираться. Брок махом сожрал предложенное, ополовинил фляжку и прикрыл глаза, обняв Барнса. В кольце бронированного тела монстра спать оказалось не то чтобы удобно, но вполне сносно, и он не заметил, как вырубился, едва прикрыв глаза. *** Проснулся Брок от того, что одному боку стало холодно. Открыв глаза, он несколько секунд не мог вспомнить, где он заночевал и почему не укрылся, но уже в следующий момент события предыдущего дня обрушились на него, как лавина. Роджерс превратился в дракона и драл их с Барнсом по очереди, а потом свернулся вокруг них, как вокруг сундука с драгоценными камнями, и вырубился. А, да. Еще он сожрал целого барана с костями и копытами. Бред. В хижине было темно. Брок с удовольствием уткнулся лицом в длинные волосы спящего Барнса и только подумал о том, что неплохо бы пожрать или хотя бы натянуть на себя какое-нибудь покрывало, как по его бедру скользнула тяжелая загрубевшая ладонь. Или Барнс стал двуруким, или… Брок сел и осмотрелся. Роджерс спал с другой стороны. В серых предрассветных сумерках он выглядел уставшим и каким-то запущенным, лишенным того лоска безупречности, всегда отличавшего его в былые времена. Даже на миссиях — всегда с иголочки, гладко выбритый, начищенный-наглаженный, затянутый в костюм. Игрушка да и только. Сейчас же, с темными кругами под глазами, заросший бородой по самые глаза, он почти ничем не напоминал безупречного Капитана. Особенно сейчас, спящий на полу, голый и мнимо беззащитный. Сугубо неофициальный. Будто почувствовав его взгляд, Роджерс открыл глаза и нахмурился. Дернулся, инстинктивно пытаясь прикрыть Барнса, и Брок имел сомнительное удовольствие наблюдать, как на него наваливается осознание произошедшего. Он понятия не имел, помнил ли Роджерс, что творил монстром, но в одном был уверен точно. Та жуткая тварь, в которую он превращался, не была чем-то вроде Халка для Беннера. Это тоже был Роджерс. Огромный тупой ебливый Роджерс, жрущий баранов целиком и даже, наверное, живыми. Если Барнс позволит. — Рамлоу, — прочистив горло, произнес он, и, видимо, разбудил Барнса. — Стив, это Брок. Брок, это Стив. Давайте, не ссорьтесь. Жрать охота. И трахаться тоже. Черт, холодно. Ненавижу холод. Роджерс, не отводя взгляда от Брока, натянул на Барнса какое-то покрывало и продолжил с осуждением молчать. — Знаешь, — сказал он, когда Брок так и не отвел глаз, — у меня теперь даже разозлиться на тебя не получается. — У тебя был шанс откусить мне голову. Ты предпочел трахнуть. Роджерс с тем же суровым выражением лица хлопнул по заднице заржавшего Барнса и первым уставился в потолок. Сам Барнс вынырнул из-под одеяла и поцеловал сначала Брока, а потом медленно, вдумчиво — Стива. — Все в порядке, — наконец, сказал он. — Никто не умер, все заебанные, но довольные. Чего ты надулся, как мышь на крупу? Брок бы никогда не рискнул говорить с Роджерсом в подобном ключе, но Барнсу закон был не писан. — Я не надулся, — Роджерс убрал с его лица прядь и едва заметно улыбнулся. — Какой же ты упрямый, Бак. — Ты себя очень прилично вел в этот раз, — Барнс почесал его за ухом, как делал с драконом и чмокнул в нос. — Я пойду за молоком, а ты продолжай себя прилично вести, понял? Роджерс молча поцеловал его ладонь и, поднявшись, принялся помогать завязывать «платье». Саронг. Брок, наконец, вспомнил, как называется эта фигня. Барнс, еще раз окинув их, голых и встрепанных, безмятежным взглядом, вышел. Прогремело ведро, послышалось веселое насвистывание, и наконец все стихло. Брок смотрел в широкую спину Роджерса, пытаясь пока не опускать взгляд ниже, и размышлял о том, есть ли у безупречного Кэпа нормальные сигареты. Тот втихую курил, Брок знал об этом, потому что принюхивался, когда оказывался близко. Хрен знает, зачем, знал ведь, что ему тут ничего не светит. — Курить есть? — спросил он у широкой спины. Роджерс оттолкнулся ладонью от притолоки, на которую опирался вот уже секунд тридцать, и развернулся к нему. — Я мог тебя убить, — ровно выговорил он. — Рамлоу, я мог откусить тебе голову и разгрызть ее, как лесной орех. На глазах у Баки. — Бедный невинный Барнс, — язвительно отозвался Брок, чувствуя, что заводится. С упрямым, как мул, Роджерсом ему всегда было невыносимо тяжело. — Твой Баки и похлеще вещи видел за свою долгую жизнь. — И я бы не хотел ему об этом напоминать, — Роджерс навис над ним, голый и страшный, и Броку на миг показалось, что он увидел на предплечьях контуры проявившейся чешуи. Будто монстр, с которым Брок провел ночь, недовольно ворочался в нем, грозя снова взять верх. Роджерс проследил за его взглядом и глубоко вдохнул, успокаиваясь. — Как ты раньше-то сдерживался, если такой псих? — Носил ошейник, — огрызнулся Роджерс, озираясь в поисках одежды. Та, как известно, осталась на траве и наверняка сейчас была влажной от ночной росы. — Врешь. — Я всегда честен, особенно, — Роджерс странно дернул головой, и проступившие было чешуйки пропали с гладкой кожи его шеи, — с партнерами. Боже, еще вчера я бы свернул тебе шею. — А сегодня? — А сегодня толком даже разозлиться не могу, — он схватил Брока за подбородок шершавой от мозолей ладонью и заставил посмотреть в глаза. — Не наглей, Рамлоу. Я не стану делить Баки с тобой. — Вряд ли Баки в курсе. Роджерс прикрыл глаза, раздувая ноздри и играя желваками, но Брок откуда-то знал, что тот ему ничего не сделает. Несмотря на то, что на лбу у него снова проступила чешуя — как нарисованная, едва заметная, но Брок видел ее так же ясно, как бороду и знакомые темные крапинки у круглого сейчас человеческого зрачка. Поэтому он провел ладонями по его бедрам, наслаждаясь их твердостью, безволосой гладкостью и теплотой, продолжая смотреть снизу вверх и стараясь не ухмыляться, когда член Роджерса дрогнул и начал наливаться. — Не грузись, — посоветовал он. — Драконом ты был честнее. — Постель не решает всех проблем, — Роджерс еще раз сжал его подбородок и отступил. — Зачем это тебе? — Скучно было. Дай, думаю, поебусь с драконом. — Рамлоу. — Да откуда я знаю, Роджерс? Вписался за вас, чего теперь-то? Терять мне особо нечего. Увидел, как Барнс строгает себе дилдо, и пошло-поехало. — Строгает что? — Роджерс нахмурился, явно услышав незнакомый термин, и Брок бы рассмеялся, если бы хотел окончательно все испортить. — Искусственный член соответствующего размера. Из молодого деревца. Роджерс открыл рот, потом закрыл его, потер лоб и по-другому взглянул на Брока. — И что, размеры… не намекнули тебе на возможные последствия? — Последствия для Барнса тебя не заботят? Брок почти физически почувствовал, как броня Роджерса дала трещину. Он, похоже, ударил в фокус, в слабое место и уже почти жалел об этом. — Я… если бы мог, — тихо ответил Роджерс, — снова надел бы ошейник, который для меня сделал Говард. — Старк знал? — Да. Единственный, кроме меня и Баки. Думаю, счел мое «оборотничество», как он выразился, побочным эффектом сыворотки. И чувствовал вину. Ошейник помогал не перекидываться. Не будь его, я бы прыгнул за Баки в пропасть. Перекинулся и прыгнул. — И Гидра получила бы вас обоих. — Гидра полегла бы там вся. Все, кто пришел. — Барнс бы умер. О русских можно говорить что угодно, но они спасли ему жизнь. Для чего — другой вопрос, но он жив, а не сгнил в том ущелье. Как ты сдержался со Старком? — Брок слышал, что Роджерс чуть не убил «гения, плейбоя и дальше по списку». Там, в бункере. Об этом в Ваканде, казалось, болтали даже птицы, не говоря уже об остатках команды и придворных. А Брок умел слушать. — Он же напал на Барнса. Роджерс сжал кулаки, усилием воли беря себя в руки, и ответил: — Тони — сын Говарда. А Говард Старк был моим другом. В обеих… формах. Я смог сдержаться. Тогда да. Вчера я подошел к черте. Баки знал, что так будет, мы договорились… я не ожидал, что он будет не один. — И? Роджерс сел рядом и, глядя прямо перед собой, на закрывшуюся за Барнсом дверь, ответил: — Сердиться я на тебя не могу, не говоря уже обо всем остальном, что я хотел с тобой сделать еще неделю назад. — А чего хочешь сейчас? — Брок, в принципе, видел, что у Роджерса стоит, но хотел признания этого очевидного факта словами и через рот. Что ж, упрямство Кэпа он недооценил, потому что тот ответил: — Вернется Баки, и мы поговорим. С этими словами он вышел, видимо, собираясь все-таки собрать свои шмотки, разбросанные вокруг, как метки территории. — Монстром ты честнее, — в спину ему повторил Брок, зная, что тот услышит. Роджерс задержался на пороге, оглянулся на него и ответил: — Склонен считать, что я все же человек. Брок удержался от того, чтобы закатить глаза, и лег обратно. В конце концов, это не у него козы не доены. И хозяин в этой хижине — Барнс. А тот его никуда не выгонял. Вернулась сладкая парочка вместе. Роджерс нес ведро с молоком и второй рукой обнимал Барнса, что-то говоря ему на ухо. Барнс улыбался своей немного отсутствующей улыбкой, а потом сел около Брока и стянул с него покрывало. — Утро. Помоги убрать постель. Брок, зевнув, поднялся и зашарил в поисках штанов. Роджерс, уже полностью одетый, хмуро за ним наблюдал. Что ж, единственные штаны оказались разорванными надвое. — Блядь, — только и сказал Брок. Барнс, ухмыльнувшись, пошел куда-то в угол и принес ему два куска ткани: тонкое полотно «нижнего» саронга и более плотное шерстяное — верхнего. — Помочь? — спросил он. — Вроде Роджерс у нас мастер, — отозвался Брок, гадая, пойдут ли под этот наряд тяжелые берцы или придется и сандалии у Барнса позаимствовать. Барнс, хмыкнув, ушел переливать молоко, а Брок протянул Роджерсу две выданные ему тряпки. — Буду ходить голым, — предупредил он. — Не думаю, что твоей чешуйчатой части это понравится. Роджерс вдруг оскалился, показывая чуть удлиннившиеся клыки, и вырвал у него куски ткани. Предплечья у него опять покрылись тонкой вязью идеальных шестиугольников, напоминавших чешую. Брок думал, тот его дернет, как-то применит свою запредельную силу, но ошибся. — Руки. Подними, — раздельно произнес Роджерс и, глядя в глаза, быстро накрутил на него чертовы тряпки, стараясь лишний раз не касаться. — А ты ласковый, — хмыкнул Брок, разглаживая складки, а потом обхватил не ожидавшего подвоха Роджерса за шею и чмокнул в нос, как самый первый раз дракона. Роджерс на минуту замер, у него даже чешуя пропала, и вдруг потрогал шрамы на его шее и плече. Аккуратно провел кончиками пальцев, будто проверяя их плотность и выпуклость. — Ты поэтому? — спросил Брок, зная, что Роджерс поймет. — Не говори ерунды, — с едва заметным оттенком раздражения, которое Брок скорее почувствовал, чем услышал, ответил тот и убрал руку. — Пойдем, поможешь наколоть дров, Баки одной рукой неудобно. — Баки одной рукой может взвод положить, — резонно заметил Брок, но пошел за ним. Босые ступни сходу погрузились в толстый слой красноватой пыли, которой было засыпано тут все, и Брок пораженно выдохнул — настолько приятным и по-новому острым было ощущение ее мелкодисперсной шелковистости, охватившей ступни. — Черт. Роджерс тут же оказался рядом и, похоже, сам удивился собственной реакции. — Что? — спросил он. — Колючка? — Кайф, — ухмыльнулся Брок. Роджерс, дернув бровями, посмотрел на его голые ступни и — Брок мог поклясться — сдержал улыбку. Они накололи дров, пока Барнс возился с завтраком, Роджерс еще прошелся вдоль ограды, которую Брок на днях починил, и, не найдя, как еще облагодетельствовать частично недееспособного любовника, наконец, унялся. Они молча позавтракали. Барнс при этом постоянно ластился к Роджерсу, которого действительно не видел много месяцев, а до этого — еще семь десятков лет, и, собрав простые миски, которые они по местной традиции досуха вытерли хлебом, который тут же и съели, скомандовал: — Купаться. Спорить с ним никто не стал. Нацеленный на укрепление семьи Зимний Солдат (бывшими они, как известно, не бывают) — это страшная сила, которой бесполезно сопротивляться. Поэтому они собрали еды на целый день и пошли к тому самому озеру, у которого (во всяком случае, для Брока) все началось какие-то две недели назад. Стоило им спуститься к воде, как Барнс легко выпутался из своих тряпок, потянулся, абсолютно голый и красивый, как черт, и приказал Роджерсу: — Перекидывайся. Раздеться только не забудь. — Бак. — Слушай, — с Барнса, с которым кто-то попытался спорить, моментально слетела вся ленивая расслабленность. Он шагнул к Роджерсу, на месте которого Брок бы попятился, например, и обхватил его за подбородок. — Сколько можно себя истязать, Стив? С того самого дня, как ты впервые изменил форму на том чертовом заводе в Аззано, вынырнув из огня, как из воды, ты постоянно то в ошейнике, то загибаешься от вины за то, кем являешься. Не ты ли мне говорил совсем недавно, что человека делают поступки? — Я говорил не о себе. — Двойная мораль тебе не идет. Чего нам тут бояться? — мягче спросил Барнс, погладив Роджерса по щеке. — Тут местные такого насмотрелись, что даже если и увидят что, то не удивятся. — Я больше не хочу. С тобой. Вот так. Этим. Барнс внимательно вгляделся ему в глаза и серьезно ответил: — Мы оба знаем, что это все равно произойдет. И чем больше ты давишь это в себе, тем бесконтрольнее оно происходит. Это как с собакой, которую постоянно держат на слишком короткой привязи. Почуяв свободу, она перестает слушать команды. У Брока было ощущение, что Барнс говорит о себе. Притом делает это с полным знанием вопроса. — Если он… я… опять? Если я сорвусь, Бак? — Брок дорого бы дал за то, чтобы никогда не слышать такого голоса у несгибаемого Роджерса, выкованного, казалось, из мифического мифрила. — То я тебя удержу. Мы удержим, — он взглянул на Брока, без слов приказывая принять его сторону. Будто Брок в принципе мог взять и занять сторону Роджерса, с которым они в последнее время только грызлись. С его монстроверсией и то было проще. — Удержим, — сказал он. — Роджерс, не ломайся. Все, что ты мог натворить с голодухи, ты уже натворил. Давай, выпускай. Или как ты там это делаешь? Роджерс, с неудовольствием взглянув на него, по-военному быстро разделся и легко, будто только этого и ждал, перекинулся. Естественно, будто плечи расправил. Монстр, едва придя в себя, тут же принялся обнюхивать их обоих, лез под ладонь Барнсу, а Брока, обхватив хвостом, притянул к себе и облизал. — Купаться, — приказал Барнс. — Но сначала ляг. Давай, Стив, я сто лет об этом мечтал. Брок понятия не имел, что Барнс собирается делать, а когда до него дошло, он только мысленно фыркнул — Зимний во многом оставался мальчишкой, как бы странно это ни звучало. Стоило их дракону растянуться на песке, как Барнс одним красивым движением перетек ему на шею, усевшись за костяными наростами на щеках, как король. — Поехали, — скомандовал он. — Давай, купаться, я знаю, ты любишь. Монстр фыркнул и, переставив лапы, как большая ящерица, уставился на Брока. Когда тот не шевельнулся даже, подтолкнул его в спину кончиком хвоста. — Залезай, — вздохнул Барнс. — Давай, Брок. С трудом справившись с навязанными психующим Роджерсом узлами, Брок скинул тряпки, подошел ближе к живописной композиции «Купание желтого дракона» и запрыгнул, устроившись у Барнса за спиной. — Поехали, — он легко тронул пятками крепкую шею, гадая, простит ли Роджерс ему хоть что-то из произошедшего за последние сутки, и дракон послушно потрусил к воде. Что ж, похоже, их тварь была водоплавающей. Во всяком случае, гребла она со скоростью хорошего такого катера, отчего удержаться, даже вцепившись в него руками и ногами, на его спине было нереально. Потом монстр кое-как приспособился держать морду и шею над водой, и сбавил скорость до обычной скорости плывущего суперсолдата. Стало здорово. Барнс, рассмеявшись, прыгнул с его спины в воду, как с трамплина, умудрившись даже сделать сальто с относительно небольшой высоты. Брок просто соскользнул в теплую воду и нырнул, наслаждаясь ощущениями. Они плавали не менее получаса, Роджерс постоянно нарезал вокруг них круги, будто в этой глуши кто-то мог на них напасть и съесть или — того хуже — надругаться над их сомнительной невинностью. Барнс, фыркая, нырял все глубже, заставляя тварь нервничать и разрываться между ними двумя. С одной стороны, ей надо было спасти Барнса, который непременно захлебнется, стоит только отвернуться. С другой — нельзя ни на минуту оставить Брока, которого непременно украдут, стоит только скрыться под водой на несколько секунд. Это было забавно хотя бы потому, что у Роджерса точно не было бы никаких проблем с тем, что выбрать. Или кого. Выбравшись на берег, дракон растянулся на песке, а Барнс — на нем сверху. Поерзал, а потом сел, что-то озадаченно разглядывая. — Брок, иди сюда. Брок, который собирался поесть и точно не хотел лежать сверху на Роджерсе, подошел ближе. — Что? — Посмотри, — он указал на два бугра слева и справа от позвоночника монстра. — Это вчера было? — Знаешь, вчера мне было не до того. Я даже не уверен, что видел что-то кроме его брюха, хуя и оскаленной морды. Барнс задумчиво обвел бугры и надавил. Монстр хлопнул хвостом, взвив тучу песка, и с укором на него посмотрел. — Значит, больно, — констатировал Барнс. — Странно. — Себе так надави, — посоветовал Брок, почесав монстра под шеей. — Зоолог хуев. — Ксенолог, скорее уж, — отозвался Барнс и снова вытянулся сверху на блестящей чешуе. — А ведь знаешь, я его толком и не видел раньше. Все время то в темноте, то в душной палатке, то в каком-нибудь каземате, выделенном Говардом. Он пока ошейник делал, Стив часто оборачивался. Брок, порывшись в вещах Роджерса, нашел, наконец, нормальные сигареты и прикурил. Идея с ошейником ему не нравилась. Он всегда считал, что уж себя-то нужно принимать со всеми недостатками, а недовольные могут идти по известному адресу. — Нахуй ошейник. — Точно, — отозвался Барнс, поглаживая довольно заурчавшего монстра по спине. — Тем более, кроме старшего Старка о Стиве никто не знает. Иначе Тони точно бы не смолчал. И не бросался бы на нас там, в бункере, с такой яростью. А Фьюри уж точно не упустил бы шанс исследовать его. — Пусть это так и остается. — Пусть, — сонно отозвался Барнс и, кажется, задремал. Они провели на озере целый день, выгуливая монстра, который, к слову, не доставлял особых хлопот: не пытался никуда убежать, не ревел в голос, привлекая внимание, не порывался поохотиться на коз, показавшихся на дальнем склоне. Правда, сами козы, едва заметив его, брызнули в разные стороны, как рыбы от акулы. Барнс ворковал с монстром, рассказывая тому, какой он красивый и сильный, как хорошо себя ведет, какая он умница и вообще — мечта. Брок молча за этим наблюдал, надеясь, что этим двоим не приспичит тут трахаться. Потому что в стороне остаться было бы невозможно, а песок, воду и вообще полевые условия Брок от души ненавидел. Вся жизнь в Ваканде и так походила на какой-то квест и дауншифтинг, не стоило усугублять. Его опасения, похоже, были напрасными. То ли монстр натрахался прошлой ночью, то ли Роджерс даже в этой форме, коротким сейчас умом понимал, чего не стоит делать на берегу озера, но никаких поползновений в сторону монстроебли пока не было. Расслабившись, Брок задремал в кольце бронированного хвоста: почему-то именно его чудище сочло неблагонадежным и самым слабым членом команды, и таким образом «присматривало» за ним, не отпуская дальше, чем на десяток футов. На солнце было хорошо, в меру жарко в рассеянной тени от легких облаков, очень редких в Африке, ожоги не болели, все тело казалось не по возрасту легким и расслабленным. Барнс гладил монстра по морде, легкий ветерок гнал легкую рябь по воде, ничего не болело. Он был сыт и спокоен. Давно позабытое чувство полной безопасности укутало Брока с головой, и он отключился. Продрав глаза, он понял, что солнце вот-вот зайдет за дальнюю гору и здесь, в низине, станет прохладно. Он лежал на большом покрывале, накрытый собственным «верхним» саронгом. Под плотной синей тканью было не холодно и не жарко — в самый раз. Сладкая парочка обнаружилась у воды. Кэп уже был собой, правда, непривычно голый, но все равно нереально мощный даже по сравнению с Барнсом. Они обнимались и о чем-то тихо переговаривались. Стоило пошевелиться, Роджерс тут же обернулся, но остался на месте. Лишь теснее прижал к себе Барнса, четко обозначая, кто тут чей, будто наперекор тому, как он вел себя в другой форме. Брок давно научился не ждать, пока по реке проплывет труп его врага, а все делать самому. И здесь он рано или поздно своего добьется. Роджерс упрямый, но на стороне Брока Барнс и терпение. Он, пошарив вокруг, нашел пачку сигарет, утащенную у Роджерса, и закурил. Ему было хорошо. Впервые за последние годы ему было хорошо. Он был почти на месте. Ничего не болело. У него были два охуенных мужика, которых он почти заграбастал (один мужик и монстр, ладно, тоже неплохо). Ему не нужно изворачиваться ужом, врать и продумывать пути отхода, потому что эти двое знают о нем если не все, то на три расстрела точно. Он может лежать голый на берегу озера, курить и думать только о том, будет ли ночью монстр-Роджерс так же нетерпеливо еблив, как вчера. Неплохой расклад, особенно с учетом того, что молодые медсестрички до сих пор серели при виде него, стараясь не смотреть на изуродованные лицо и руки. Барнса это не волновало вообще. Роджерса волновал только Барнс (и мир во всем мире), а его монстр, похоже, тащился от его уродства, то ли принимая неровные бугры на коже за разновидность чешуи, то ли за свидетельства боевой удали, то ли еще за что. А хоть бы и за признаки готовности к спариванию, кто ж его, реликтового, знает. Барнс поднырнул под верхний кусок саронга, служивший Броку одеялом, и прижался всем телом. — Есть хочешь? — спросил он, поглаживая Брока по заднице, что было приятно и вселяло, откровенно говоря, некоторую надежду. — А у нас есть, что? — Стив наловил рыбы. — Чем? — Пастью, — Барнс ухмылялся, и под этой его насмешливостью отчетливо ощущалась гордость за монстра. — Огромные сомы, я даже не знал, что тут такие есть. — Опять из пасти вонять будет. — Если пожарим, то нет. Брок погладил его по удивительно блестящим волосам и легко коснулся губами губ. — Классно быть супром, да, Барнс? Волосы всегда в порядке. Барнс чуть удивленно на него взглянул, а потом рассмеялся: — Твои проблемы с волосами тоже скоро закончатся, поверь, — наконец, сказал он. — Поднимайся. Надо вернуться домой до темноты. Брок хотел спросить, что тот имел в виду, но вмешался Роджерс: недовольно взглянув на то, как они обнимаются, он молча принялся одеваться. — Надо и тебе саронг раздобыть, Стив, — заметил Барнс. — Два узла завязал и порядок. — Мне будет в нем неловко, Бак, — отозвался Роджерс, натягивая потрепанную кевларовую куртку. — Платья только для гарема, — вставил Брок, на что Барнс рассмеялся и плавно поднялся из их импровизированного гнезда — голый и возбужденный. — Давайте скорее домой, — поторопил он, принимаясь наматывать свою часть тряпок. Что ж, приходилось признать, что идея выгулять Роджерса в монстроформе была удачной: тот как-то успокоился, стал менее нервным даже на том интуитивном уровне, на котором чувствовал его Брок, да и контуры чешуи перестали проявляться. Домой они добрались без приключений, сидели у костра в ожидании жареной рыбы, Барнс опять надоил ведро молока, которое они распили на двоих с Роджерсом, сходил куда-то и вернулся буквально через пять минут с корзиной, полной свежего хлеба, потом они ели, Барнс с Роджерсом перекидывались ничего не значащими фразами, и с каждой минутой, приближавшей время отхода ко сну, Роджерс все ощутимее напрягался. Это понял даже Брок, что уж говорить о Барнсе. — Все в порядке, — сказал тот, поймав его за запястье. — Все будет хорошо, Стив. — Я опять. Почему? Я не хочу. — Не хочешь? — насмешливо переспросил Барнс и одним тягучим, плавным движением оседлал его. — Так это мне мерещится? — судя по стону, который издал Роджерс, его стояк Барнсу точно не померещился. — Бак. Я не хочу — так. Чтобы потом половину помнить, как сквозь туман. — Мы же говорили с шаманом, Стив, — видимо, в который раз напомнил Барнс. — Он сказал, чтобы ты принял себя полностью. Я тебя принимаю. Мы принимаем. Роджерс покосился на Брока, так, будто забыл, что они с Барнсом не одни, и собственнически прижал любовника к себе. — Я тебя люблю, — просто сказал он, а Брок подумал, что никогда не мог себе представить Роджерса произносящим эти слова. Никому. Даже картинно прекрасной блондинке, будто сделанной специально под него, как Барби для Кена. А оказалось, он может. С Барнсом — да. Поэтому Брок, задавив в себе природный мудачизм и желание испортить все, до чего сможет дотянуться, собрал остатки их ужина, подбросил дров в костер и ушел в хижину, оставив их наедине. Обострившимся в глуши слухом он улавливал шорохи снимаемой одежды, тихие горячечные стоны, вполне человеческие, но все равно напоминающие те, что издавал дракон, когда добирался до чьей-нибудь задницы, громкое рычание Барнса, который никогда особо не стеснялся своих реакций на происходящее, треск углей в костре. Он даже задремал под эти знакомые звуки, успев еще на краю приятной дремы отметить, что стал много спать, а потом почувствовал, что в хижине снова стало мало места. Когда по лицу и шее прошелся бархатный язык, он ощутил странное облегчение и удовлетворение — он снова в деле, как бы глупо это ни звучало. Дракон-Роджерс будто пытался ему воздать за игнор его человеческой ипостаси. Если у монстров существовала нежность, то, похоже, это была именно она. Ебали его не то что без боли, а еще и с удовольствием, от которого можно было захлебнуться. Барнс все время был рядом, лез целоваться, что к нему, что к монстру, помогал, даже ассистировал, так сказать. Брока вылюбили до изнеможения, до закрывающихся на полуслове глаз. — Спи, — Барнс поцеловал его и удобнее уложил в кольце хвоста. — Завтра поговорим. Брок спокойно закрыл глаза, уверенный, что со своей частью монстроебли тот справится сам. Он периодически просыпался ночью, укутанный, как в кокон, в сладкие стоны Барнса и ласковые порыкивания Роджерса, потом от того, что они снова устроились плотным клубком прямо на полу, и уже окончательно — утром, когда в хижине снова стало относительно свободно, потому что Роджерс в основной форме был крупным только по сравнению со среднестатистическим человеком. До монстра ему было далеко. — Я улетаю сегодня, — сказал он за завтраком, обращаясь больше к Барнсу, но потом перевел убийственно-серьезный взгляд и на Брока. — На несколько месяцев, точнее сказать не могу. Телефон для экстренной связи и скайп у Баки есть, — он доел, вычистил миску и, притянув к себе Барнса, коротко прижался лбом ко лбу и отпустил. — Сейчас мне во дворец, хочу увидеть Т’Чаллу. Проводишь меня, — без вопросительной интонации сказал он Броку и поднялся. — Бак? — Бывай, — Барнс поднялся и длинно поцеловал его, запустив руку в чуть отросшие волосы. — Не наделай глупостей. — Все глупости я оставлю здесь, с тобой. Барнс весело фыркнул и принялся собирать посуду. Роджерс взглянул на Брока, натянул куртку, проверил перевязь, рассовал по карманам мелочевку, небольшой кучкой лежавшую в глубокой глиняной миске и, еще раз обняв Барнса, уже почти по-дружески, направился к выходу. Брок, поправив узлы на чертовом платье, пошел за ним. Они вышли к тропинке, ведущей через широкое открытое пространство, укрытое высокой высохшей травой. Роджерс остановился у самой кромки этого бескрайнего моря желтоватой травы, мягко колышущейся на легком утреннем ветру, и закурил. Брок никогда не видел, чтобы тот делал это в открытую, но промолчал. С Роджерсом вообще часто было достаточно просто промолчать, потому что тот имел особенность заводиться от каждого слова, гладившего его против шерсти. Чешуи. Сейчас, в теплом воздухе раннего утра, напоенного прохладными нотками, в этом почти сказочном месте, было легко поверить и в реликтовых монстров, превращающихся в людей, и в то, что и дальше, сколько ни иди в любую сторону, везде будет только бескрайняя саванна, первобытная и нетронутая. И можно жить просто. Гнать стада за дождями и никогда не брать в руки ничего тяжелее первобытного копья. Наверное, чертов саронг отшиб ему мозги. Роджерс обернулся к нему, видимо собравшись мыслями, и положил руку на плечо. Ладонь у него была тяжелой и горячей, будто камень, нагретый на солнце. — Послушай, — сказал он, хмурясь. Он много хмурился, когда был человеком, гораздо больше, чем раньше, в почти беззаботном прошлом, когда у всех, кроме Барнса, было все хорошо. — Слушай и не перебивай. — Ты послушай, — Брок накрыл его руку своей, и Роджерс не отдернул ее, не отошел на шаг, чтобы не прикасаться. — Я за ним присмотрю. И помогу всем, чем скажет и о чем промолчит. — Проблема в том, что я не могу тебе верить, — он все-таки убрал руку и добавил: — Не могу верить никому. «И Его Величеству тоже», — услышал Брок. — Т’Чалла — хороший человек, — осторожно произнес Брок. — Но он прежде всего король. — Я рад, что ты это понимаешь, — Роджерс смотрел прямо на него, и Брок чувствовал, как в нем борются недоверие и острое, жадное желание обезопасить Барнса, остающегося на чужой территории, хоть как-то. Не сделать хуже. Не доверить самое ценное тому, кто… — Навредишь ему, — Роджерс навис сверху, и его лицо, потемнев, снова расчертилось правильными шестиугольниками чешуи, — и я тебя найду везде. — И откусишь мне голову, — усмехнулся Брок. — Я знаю. Он давно примерил ситуацию Роджерса на себя. Капитан Америка. В бегах. Из союзников — только король маленькой, но гордой африканской страны, у которого в любое время левая пятка может приказать что угодно. Барнс, любовь всей жизни, запертый в этой сказочной стране, как в резной шкатулке из черного дерева, и ключ — на шее все у того же Т'Чаллы. Случись что — Барнса будет не достать из его сейфа, не разворотив половину Африки. Не потеряв единственное пристанище. То, что Барнс до сих пор без руки, как нельзя лучше говорило о том, что Т'Чалле не нужны лишние проблемы. Что он понимает, кого пригрел на могучей груди, и здраво оценивает возможные последствия. Что менее самостоятельным Барнсом легче давить на безотказного Роджерса. Брок был уверен, что доблестный Капитан не только борется за мир во всем мире во время своих отлучек. Кое-какие поручения Т'Чаллы он выполняет тоже. Во всяком случае, Брок бы на месте короля использовал бы такой шанс на полную. — Я прикрою, — ответил он на изучающий, пронизывающий до нутра взгляд. — Роджерс, мне с вас с Барнсом нечего поиметь, кроме вас самих. Я не Т'Чалла. У меня нет на руках страны с проблемами. Я не оцениваю вас двоих с точки зрения того, с кем придется сцепиться в случае чего, и стоит ли оно того. Для меня вы два охуенных мужика, на которых у меня стоит. Поверь, своего я просто так не отдам. Ты меня знаешь. Роджерс еще несколько секунд вглядывался ему в лицо и, наконец, отступил. — Я не могу тебе ничего пообещать. В личном плане. Для меня всю жизнь существовал только Баки. — И как ты вообще такое допустил, Роджерс? — Броку действительно было интересно, почему тот все еще не закопал его под ближайшим деревом. — Баки одиноко, — после небольшой паузы ответил тот. — Он был один много лет. В том, что с ним случилось, виноват я. И сейчас, когда, казалось бы, я должен был дать ему все то, чего он заслуживает, я снова бросаю его одного в чужой стране. Если ему нужен ты… Пусть ты у него будешь. Быть игрушкой, купленной ребенку вечно занятых родителей, Броку еще не приходилось. Для начала это было неплохо. Он научился не ждать от жизни многого и пока то, что было, его устраивало. — Я на тебя рассчитываю, — тоном «Капитан Америка не хочет в тебе разочароваться, сынок» произнес Роджерс. — Как бы от счастья не помереть, — хмыкнул Брок и добавил, когда брови Роджерса поползли к переносице: — Будь на связи. Я хорош, конечно, но я не суперсолдат. Против целой страны, напичканной вибраниумом и технологиями, мне долго не выстоять. — До этого не дойдет, — уверенно заявил Роджерс. — Не подведи меня… Брок. С этими словами он развернулся и ушел по узкой тропе, петлявшей между холмами, поросшими желтой травой. Тропой, слишком узкой для двоих. *** Барнс оказался легким в быту, но все время будто на своей волне. Брок чувствовал в нем крепко запертых внутри демонов, которым тот не давал воли, там, внутри, под толстым налетом благостности, крепким, как толстое стекло криокамеры. Брок никогда еще не встречал более чувственного, более страстного существа, чем Барнс, и старался не думать о том, кто и как годами выбивал из него это, вытравливал по капле, как драгоценное эфирное масло из лепестков, оставляя те безжизненно-полупрозрачными. Страстность была основой личности Барнса. Откровенное бесстыдство, с которым он отдавался и брал, иногда просто закинув на спину свободный саронг, под которым никогда не носил белья, поначалу ввергало Брока в ступор. Потом он понял, что другой просто не выжил бы рядом с Роджерсом, имевшим солидный довесок в виде монстра, способного ебаться сутки напролет. Барнс тоже бы только этим и занимался, но у него (у них обоих) была прорва мелких каждодневных дел, отнимавших уйму времени и сил. То козы рожали, то сено само не косилось, то лошади сбегали, то местная мелкотня толклась рядом, несмотря на все запреты старших. Взрослые вакандийцы начинали кланяться — уважительно, но с достоинством, — стоило им с Барнсом показаться в поле зрения. Они редко ходили в деревню, но иногда приходилось, и в самый первый раз Брок всем собой ощутил перемену отношения к себе. Раньше на него косились и делали защитные жесты, хватались за амулеты и отталкивали за спину детей. Теперь же на него смотрели с интересом, с тщательно скрытым любопытством. Охотно отвечали на вопросы, стараясь не отказывать без причины ни в одной просьбе. — Они знают про Стива, — просто сказал Барнс, когда Брок уловил в затейливой вязи вакандийской речи слово 'n vrou, брошенное ему вслед, что означало «женщина, жена». — И не испытывают иллюзий по поводу того, кто мы ему. — Да мы не бабы, вроде, — рассмеялся Брок. — Для Стива нет. А вот для дракона, боюсь, наши половые признаки не играют особой роли. Воспринимает он нас именно как самок, нуждающихся в любви и защите. Брок отобрал у Барнса один из тяжелых мешков с тканями и продовольствием, которые они наполнили в деревне, и решился спросить: — Роджерс помнит, что творит? Что… чувствует? Барнс задумчиво провел пальцами по губам и ответил: — Я спрашивал у него. Тогда, давно. Момент, наверное, выбрал неправильно: это было сразу после… нашего первого раза. Стив тогда взглянул на меня так, будто чуть не убил, и ответил «Это был я». Думаю, помнит. Но ничего с собой не может сделать в таком состоянии. Как ни крути, а монстр у нас не особо умный. — И, заметь, с ним частенько проще, чем с самим Роджерсом. Барнс накинул Броку на голову венок, который умудрился сплести одной рукой и тоже поднял свой мешок. — Со Стивом просто. С ним не нужно ничего усложнять. Это нелегко, как и говорить ему правду, потому что… Знаешь, Стив из тех, кто не умеет прощать. Он верит до последнего, даже если все вокруг в один голос твердят, что ты лжешь, что тебе нельзя доверять, он все равно упрямо верит. Врать можно кому угодно, но не ему. Если он поймет, что ты его обманул, он больше не поверит никогда. Можно сказать, что в этом плане он одноразовый. — Боюсь, ты поздно мне об этом сказал, — Брок, пропустив Барнса вперед, пошел за ним к их хижине. — Я его предал. — Лично его? — Барнс с усмешкой обернулся и некоторое время шел спиной вперед, чтобы видеть Брока. — У меня с ним не было ничего личного. К сожалению, — подумав, добавил он. — Политические разногласия никогда не играли для Стива особой роли. Если ты, конечно, не Красный Череп. И не генерал Росс. — И не Пирс, и не Старк… — Брок, — Барнс остановился, и они вдруг оказались лицом к лицу посреди саванны. Вдалеке лаяли собаки, ветер клонил травы, пахло сухим сеном и свободой, а Барнс был красивым. Настолько, что внутри что-то сладко заныло от осознания того, что этот классный мужик с капризно изогнутыми, сладкими губами, принадлежит ему. Что они сейчас придут в чертову хижину, рассуют по углам покупки и можно будет его раздеть — медленно и бережно. Можно будет любиться с ним до самой ночи, брать его себе, податливо-страстного, чувственного, горячего. Можно будет не думать о том, что было раньше. — Ты простил меня? — спросил вдруг Брок, отводя за ухо выпавшую из смешного пучка прядь. Барнс, прищурившись, поймал губами кончики его пальцев и слегка прикусил. — Единственный, кто не заслуживает прощения — я сам. А тебя мне особо не за что. Не думай ни о чем. Так легче. Они целовались посреди бескрайнего желтого моря травы, и Броку впервые в жизни хотелось верить, что все будет хорошо. *** Роджерс появлялся набегами по два, максимум, три дня раз в несколько месяцев, перекидывался, первую ночь трахал их обоих до потери сознания, выгуливался у озера и, снова обретя подобие шаткого равновесия, становился человеком. Брок ощущал себя второй женой в гареме, взятой исключительно из политических соображений, которая не нужна никому, кроме, как ни странно, первой жены, умницы и красавицы. Будь Брок хоть лет на десять моложе, или окажись на месте Роджерса кто угодно другой, он бы задумался над целесообразностью этих недоотношений. Но это был прямой, как рельса, Роджерс, которого Брок дважды чуть не убил. И теперь тот не гнал его от Барнса, обращался по имени и, пересиливая себя, пытался наладить некоторое подобие партнерства. Что само по себе было чем-то из ряда вон. Они очень натянуто общались, пока Роджерс изволил пребывать в человеческой форме и, конечно, не трахались. Роджерс вообще старался к нему не прикасаться даже случайно. И каждый раз, когда к Броку прикасался Барнс, он напрягался, как от беспокойства, с которым не мог совладать. Или как от боли. Все это было мучительно, и Брок часто ловил себя на мысли, что лучше бы тот дольше оставался драконом, с которым не было вообще никаких проблем. Тот был сытым от ласк, от многочасовой ебли, и понимал, что ему дадут еще. С каждым разом с ним было все приятнее, потому что монстр научился соотносить свои силы и размеры с возможностями партнеров-людей. Во всяком случае, перестал совать так, что доставал, казалось, до желудка. Роджерс, перекинувшись обратно, уводил Барнса, и они стонали где-то в пределах слышимости, так, что у заебанного монстром Брока все равно вставало, как по команде. В такие моменты он остро чувствовал себя лишним, и никакие доводы чертова рассудка не помогали. Барнс старался сглаживать все острые углы, но у него далеко не всегда выходило. Когда они оба закипали, чаще всему виной был, конечно, непримиримый Роджерс, Брок просто уходил на час. Иногда тот поступал так же. Когда Роджерс убывал в очередной раз, Брок вздыхал с облегчением. Роджерс был горяч настолько же, насколько невыносим, несмотря на все старания их обоих быть цивилизованными людьми. Даже по скайпу в редкие спокойные минуты там, в далеком большом мире, он был менее категоричен. Болтал с Барнсом обо всякой ерунде. Спрашивал «Как вы там», и от этого «вы» у Брока заедало что-то внутри, ломалось. Просто потому, что никакого «мы» не было. Были они с Барнсом. И были Барнс с Роджерсом. Когда мрачный Т’Чалла принес Барнсу новую руку, Брок понял, что пришел пиздец несоизмеримо больший, чем мог учинить слетевший с катушек Зимний Солдат, оснащенный новой суперсовременной киберрукой, а это о чем-то да говорило. Барнс как-то подобрался весь, и сквозь мягкие черты его лица будто проступил стальной каркас. Брок давно не видел Зимнего, но понял это только сейчас, в тот самый момент, как Барнс глухо спросил: — Где драка? Для Брока это прозвучало, как «Жду указаний». Он обнял его со спины, зная, что имеет право, даже с учетом пиздеца. Особенно с его учетом. — Для вас у меня тоже есть кое-что, — Его Величество перевел взгляд на Брока, и в его темных миндалевидных глазах были видны отсветы огня полыхающих деревень, фонтаны земли, изрытой воронками взрывов, мертвые женщины в ярких саронгах. В его глазах Брок отчетливо видел войну и знал, что и он, и Барнс с Роджерсом костьми лягут за эту землю, давшую им пристанище и покой на долгий год. Если разобраться, то даже с учетом проблем очень личного плана это был самый счастливый год в жизни Брока за последние два десятка лет. Невообразимая роскошь для таких, как он. Для таких, как они все. — Жду вас в резиденции ближе к вечеру. — Стив? — только и спросил Барнс. С Роджерсом не было связи уже неделю, и их обоих это напрягало. — Прилетает завтра, — ответил Т’Чалла и после паузы добавил: — Мне жаль, что поводом для встречи станет война. — За такое место не грех и повоевать, — с мягким бруклинским выговором ответил Барнс и снова взглянул на новую руку. — Мы придем. Его Величество с Ее Высочеством убыли, и Барнс долго смотрел им вслед, видимо, в который раз смиряясь с тем, что спокойно не будет никогда. — Надо отогнать животных в деревню, — вслух сказал он через минуту. — Собрать вещи. У меня даже штанов приличных нет. — А неприличные? — хмыкнул Брок, целуя его в висок. — Неприличные найдутся. Как думаешь, что у Т’Чаллы для тебя? — Рискну предположить, что разновидность того, с чем я смогу быть полезен его народу. Оружие и, если повезет, броня. — Если не повезет, ты в поле не выйдешь. — Хочу посмотреть на того, кто мне запретит. Барнс повернулся к нему и дернул уголком рта: нервно, даже не пытаясь сделать вид, что улыбается. — Стив. Он слишком опасен в звероформе, чтобы выпустить тебя беззащитным. Вспомни, как он нырял за тобой, боясь, что ты утонешь. — Он был драконом. Барнс вздернул брови, будто собирался озвучить давно известную им обоим вещь, которая отчего-то до Брока все не доходила: — Стив и есть дракон. И теперь на нем нет ошейника, который оторвет ему голову, если он перекинется. — И хорошо. — Ровно до тех пор, пока он не перетопчет половину армии Его Величества, кинувшись спасать одного из нас. Так что, думаю, в интересах короля обеспечить нас всем необходимым. Они собрались быстро — весь скарб состоял из ружья Брока, остатков его экипировки и неожиданно обнаружившейся в тайнике винтовки Барнса. Новомодная, явно сделанная для ЩИТа, она смотрелась в их мирной хижине, как останки читаури в Нью-Йорке — отвратительным свидетельством того, что пиздец приходит, хочешь ты того или нет. За ними прислали платформу. Та, правда, встретила их на полпути, и Барнс, усмехнувшись, забрался в нее, не задавая глупых вопросов. — Все готово, — солнечно улыбнулась Шури, будто им предстояла не война, а развлечения. — Рука получилась зачетная, тебе понравится. Брат сказал, с Капитаном Роджерсом прибудут еще люди. Из ваших. И даже настоящий андроид. Брок подумал, что все совсем плохо, если Роджерс стягивает сюда все силы, какие может найти. Всех, кто помнит его Капитаном Америкой, доблестным героем, за которым они готовы идти до конца. *** Барнса пытались увести на операцию по присобачиванию новой руки сразу, как только они переступили порог резиденции. Но сам Барнс не спешил делать то, что от него требовали, вся покладистость и мягкая уступчивость, похоже, остались в хижине. Или же — что вероятнее — просто распространялись далеко не на всех. Поэтому они приняли душ (наконец-то горячий, с ароматным мылом, шампунями и прочими позабытыми благами цивилизации, когда не нужно экономить нагретую за день в бочке воду и беречь самодельное травяное мыло), поели наваристой мясной похлебки со специями, переоделись в простые штаны и футболки, приготовленные для них, и только после этого пошли в лаборатории. Барнс даже обуваться не стал — привык за столько времени, да и полы были такими приятными после колючей травы, гладкими, что Брок тоже последовал его примеру. О том, что его в лаборатории могли и не ждать, он даже не подумал. Но Ее Высочество Шури только улыбнулась им обоим и мигом приделала Барнсу руку, тот даже толком устроиться в кресле не успел. А Брок не успел напрячься, потому что помнил, как Зимний ненавидел все эти манипуляции. — Тест! — радостно улыбнулась принцесса и кинула Барнсу красный шарик, который тот поймал новой рукой. Какой-то естественной, почти не отличающейся от живой ни формой, ни подвижностью, ни мелкой моторикой. Как ни крути, а старая, еще советская рука была, скорее, оружием, а не конечностью в стандартном смысле этого слова. Все эти звуки, которые она издавала, щелчки перестраивающихся пластин были частью ее хищного очарования. От одного ее вида яйца поджимались у всех, кроме Пирса, чтоб его в аду черти драли, не вынимая. — Отлично! Ее Высочество радовалась, как ребенок, разве что в ладоши не хлопала, когда Барнс прошел все тесты на моторику и опробовал все примочки, которые она напихала в его новый протез. Через час их отпустили, потребовав жаловаться на малейшее неудобство. В отведенных им апартаментах обнаружились два комплекта тактической одежды, которая только на вид выглядела обычно, а на самом деле плетение ткани было странным, будто металлизированным, и вместе с тем та была легкой, гораздо легче обычной экипировки. — Синяя куртка, — непонятно произнес Барнс. — Не такая, как у меня была, но похожа. Надеюсь, Стиву они не предложат новый костюм, потому что он все равно откажется. Брок знал почему. Роджерс делегировал другим только те проблемы, которые не мог решить сам. Например, с безопасностью Барнса, тут он справедливо считал себя обязанным Т'Чалле по гроб жизни, но вот для себя бы действительно ничего не принял. И Его Величеству хватало ума и такта не предлагать. — Пойдем, вымоемся по-царски, — предложил Барнс, моментально перестроившись под две конечности. Брок думал, что первое время он инстинктивно будет по-прежнему пытаться обходиться одной, но, видимо, установки, вбитые самой природой, оказались более живучими, и намыливал его Барнс уже двумя руками. Нежно касался везде, гладил, прикрывая глаза, касался губами шеи и плеча. У них редко получалось остаться вдвоем в полном комфорте и безопасности. Черные дети постоянно лезли во все щели, трава кололась, пол в хижине был твердоват, несмотря на покрывала и прочие меры предосторожности. Это если не брать в расчет условную гигиену и тучи разнообразных насекомых, так и норовивших укусить за самые нежные места. Но Брок заметил все эти мелочи только сейчас, устроившись с Барнсом в огромной ванне, полной горячей воды и душистой пены. — Так приятно, — прошептал тот, не открывая глаз. — Я могу чувствовать тебя. Обнимать. Шури гений. Я почти не ощущаю разницы. Разве что на руку будто перчатка надета. Тонкая, из латекса. А так все чувствую, — он коснулся Брока между ягодиц теплыми металлическими пальцами и снова поцеловал в шею. — А еще я никогда не думал, что полюблю еще кого-то, кроме Стива. Стив был всегда. Он как константа. Не думал, что сердца хватит на кого-то еще, но вот… Он замолчал, глядя из-под опущенных влажных ресниц, а Брок смотрел на его губы и чувствовал, как бьется сердце: загнанно, больно, будто сразу во всем теле. — Почему сейчас? — тихо спросил Брок, проводя по его губам пальцами. Он обожал эти губы, настоящее произведение искусства. Прихотливо изогнутые, чуть капризные губы человека, за которого он готов умереть. — А когда, Брок? В самом деле, когда? — Я тоже, — ответил он. — Тоже. — Знаю, — по любимым губам скользнула самодовольная улыбка и тут же пропала. — И Стиву скажи. Брок смял его плечи и жадно вжался лицом в шею, пообещав: — Я попробую. — Обещай. — Даю слово. *** Роджерс прибыл с утра. Его встречали, как вернувшегося с завоеваний героя, будто он и не бывал тут каждые два-три месяца. А может, его всегда так встречали. Наблюдая за тем, как он властно спускается по трапу, Брок думал о том, что даже в изгнании, опороченный и объявленный преступником, Кэп заражает силой своей правоты. Глядя на него, действительно легко было поверить в почти недостижимую победу. Танос. Камни. Поломанный андроид. Испуганная Ведьма, которая в одиночку могла испепелить небольшую страну. Все это отходило на второй план, стоило взглянуть на Роджерса. Тот излучал такую уверенность в собственных силах, что Брок вдруг понял — так было всегда. И именно этого все ждут от Кэпа. Несгибаемой, непрошибаемой, как вибраниум, уверенности в том, что они все справятся. Кэп был рожден лидировать, и он умел это как никто другой. Даже Т'Чалла, хозяин этой земли, король, обладатель передовых технологий и многомиллиардного состояния, не обладал такой аурой несокрушимой уверенности в себе и в своих людях. Своими людьми, казалось, были для Кэпа все: и какие-то племена с окраин, и личная гвардия короля, и Барнс, и напряженная Романова, и бледная Ванда и даже андроид, который, помнится, был совсем не на их стороне в последней заварухе. Стив принимал всех, кто хотел быть на его стороне, как взрослые принимают нагрубивших детей: без лишних слов и длинных лекций. Просто потому что старше и мудрее. Роджерс с Барнсом обнялись у всех на глазах, будто не виделись сто лет, и Брок заметил, как многие стали отводить взгляды, смущаясь на ровном месте. На него Роджерс только взглянул, будто ожег взглядом с головы до ног, без слов оценивая, все ли руки-ноги у него на месте, и как он функционирует, и кивнул, убедившись, что все в порядке. Никто его не съел и не покалечил. И на том спасибо. Ее Высочество тут же уволокла к себе новую игрушку — камень и прилагавшегося к нему андроида, да и Беннера прихватила играючи, будто даже не заметив пошедшую наперерез Романову. Роджерс двинулся за ними, перекинувшись с Барнсом несколькими словами. А они остались. Генерал Окойе взглянула на них с пониманием и, прежде чем удалиться вместе со всеми, подмигнула, будто они были женами, вынужденными ждать своего воина в гареме. — Не сердись, — не глядя на него, улыбнулся Барнс. — В лаборатории будет скучно. Я достаточно их повидал на своем веку, чтобы понимать, что этому Вижну Стив сейчас нужнее там, чем нам в койке. Он его командир. — Он тот, кого Вижн пытался убить, — напомнил Брок. — Для Стива это в прошлом. Вижна вели убеждения. А это самая понятная Стиву категория. Знаешь, в войну он бы не понял, почему тот изменил мнение. А сейчас, после случая со Старком, он понимает и это. Так к убеждениям прибавилась любовь как уважительная причина сменить сторону. — В отношении меня ему этой причины недостаточно. Барнс взглянул на него с мягкой насмешкой и притянул к себе. — Может, потому, что ты ему так и не озвучил своих причин? Знаешь, если позволить Стиву додумывать за себя — проблем не оберешься. Как думаешь, — сменил он тему разговора с самым светским выражением лица, — дракон поместится в наш бассейн? Не поместился. Вернувшись глубокой ночью, Роджерс с порога разделся и перекинулся, будто скинул тесную одежду и неудобную обувь после долгого дня. — Фу, — сонно сказал Барнс. — Пойдем-ка мыться. Никакой любви с грязными лапами. Брок, почесав щеку, пошел за ними, по опыту зная, что вымыть чудище, выпустившее из поля зрения одну из своих самок, попросту невозможно. Оно будет рваться проверить, не позарился ли кто на его драгоценность. Бассейн был маловат. — Задние лапы, — приказал Барнс. — Давай, не упрямься. Задницей садись в чашу или обращайся обратно, так точно влезешь. Дракон сердито заворчал — он еще не получил свою долю ебли и уступать место занудному человеку не хотел, за что Брок был ему втайне благодарен. Без костюма и каменной рожи Роджерс нравился ему больше. Хотя и от всего остального он бы не отказался, но его никто не спрашивал и ничего ему не предлагал. Они с Барнсом справились с омовением чудовища, хотя оно все время норовило подмять их под себя, вылизать и всячески отлюбить. Барнс отфыркивался, выгребал из-под брюха и отправлялся настраивать душ — вода могла бить прямо из потолка, как дождь, что в их случае было очень удобно. Наконец все они устроились в спальне на полу, на толстом ковре. Монстр вылизывал их с такой нежностью, уложив на передние лапы, что Брок заподозрил бы в нем проблески человеческого, если бы этим человеческим не заведовал Роджерс. Тот точно не стал бы лизать Брока. Уложив их друг на друга, дракон пристроился сверху, прижавшись брюхом к послушно прогнувшемуся Барнсу, горя желанием исполнить супружеский долг. Барнс смеялся от щекотки, терся о Брока, распростертого под ним, и сладко выдохнул, стоило монстру добиться своего. — Стив. Брока удивляло, что тот всегда звал Роджерса одинаково, в любой форме, будто не делая различий между ним и драконом, и тот вдруг съежился, уменьшаясь, все еще оставаясь в нем, продолжая двигаться. Брок, по сути, ни разу не видел обратной трансформации, так сказать, во всей красе. Роджерс перекидывался либо ночью, либо в темноте, либо когда Брок дремал, разморенный многочасовой еблей. Но ни разу еще это не происходило в самом начале, так сказать, веселья. Барнсу было все равно, с каким Роджерсом трахаться: он подал бедрами, насаживаясь до упора и, обхватив любовника за вполне человеческую шею, притянул его к себе для поцелуя. Роджерс, видимо, не сразу понял, что произошло, потому что какое-то безумно долгое мгновение смотрел на Брока из-под опущенных ресниц так, как смотрел на Барнса: тепло. Потом его взгляд потяжелел, будто он навел резкость и, наконец, рассмотрел, кто перед ним. Барнс жадно потерся о Брока всем телом, покрутил задницей, приводя их обоих в состояние легкой невменяемости. В этом был весь Барнс: в койке с ним можно было думать только о нем. Роджерс поддался. Застонал глухо и беспомощно, запрокинул голову, а потом, зажмурившись, уткнулся Барнсу в загривок. Драконом он тоже делал так, и Брока будто обожгло. Он никогда не видел их вдвоем, поэтому не мог сравнить, но теперь был уверен: весь этот год он трахался с Роджерсом. И пофиг, что он весил, как грузовик, и то рычал, то мурлыкал вместо того, чтобы стонать. Это был он. Осознание свалилось ему на голову, как кокос с пальмы, хотя Барнс твердил об этом постоянно, Брок до конца не верил в то, что это возможно. Но сейчас у него почти не осталось сомнений. — Баки, — со стоном позвал Роджерс, подавая бедрами и жарко выдыхая, а Брок слышал утробное «Уррргх», которое в такие моменты издавал дракон. Самого Брока он «звал» иначе. Это был длинный непроизносимый набор гласных, который обозначал только его. И это тоже Брок понял только сейчас. Будто пелена с глаз упала. Он протянул руку и коснулся горячего плеча Роджерса, погладил его по спине. Дракон любил, когда его касались, он был тактильным и сам постоянно лизался, как щенок, ему нужно было чувствовать обоих своих партнеров. Постоянно. Роджерс задушено выдохнул и взглянул на него поверх плеча поплывшего Барнса, но, чтобы отпугнуть, поставить на место, его взгляду не хватало твердости и остроты. Тот был затуманенным и очень знакомым. Брок почти увидел золотые веки, прикрывающие яркую синеву радужки больших глаз и темный провал узкого зрачка. — Да, — простонал Барнс, — Да, сладкий, вот так. Силь… нее. Брока он сладким не звал никогда. Только «бубочка» или «крокодильчик», за что периодически выхватывал по заднице, но попыток подобрать «постельное» прозвище не оставлял. Значит, как Роджерс, так «сладкий», а как он, так «крокодильчик». Ладно. Ладно. Трахающийся Роджерс был прекрасен. Если уж начистоту, на него такого стояло еще крепче, чем обычно, все тело выламывало от желания прикоснуться, ощутить его на себе, поймать губами хриплые, короткие выдохи и горячечные стоны. Барнс привычно коротко выдыхал проклятия вперемешку с просьбами и нежными глупостями — в постели он трепался, не переставая, и Брок мог трахать и вылизывать его часами, только бы он не затыкался. Он обожал его изобретательность в этом вопросе наверное еще потому, что сам был молчалив. Да и Роджерс, похоже, тоже. — Еще чуть, сладкий, боже, как я скучал по тебе… Да, вот так… Брок, я… Брок знал, чего тот хочет, а потому, пристроившись, позволил ему толкнуться в подготовленную задницу и застонал от совершенно потрясающих ощущений: Роджерс имел их обоих. Барнс никогда не двигался так резко, что спина проезжалась по гладкому шелку персидского ковра. А вот Роджерс ебался, как дракон: с силой задвигал жадному до таких дел Баки, и тот уже почти орал, зажатый между ними двумя, утративший нить рассуждений об их общих достоинствах и своих впечатлениях от ебли. Эти двое кончили почти одновременно. Зарычав, Роджерс прикусил Баки плечо, зализал старые шрамы и утянул его за собой, они будто слились. Баки дрожал, как в экстазе, закрыв глаза и двигаясь между ними, крича во все горло. Брок даже боялся, что прибежит охрана, но в коридоре было тихо. Роджерс упал сверху, потерся лицом о его металлическое плечо и шею, жадно, благодарно целуя, даже забывая сбросить руку Брока, поглаживающую его спину, и тут же поднялся на руках, побоявшись (и не без оснований) раздавить нижнюю часть их сэндвича. — Хорошо, — мурлыкнул Барнс, когда Роджерс лег рядом, — но, по-моему, не всем. Он склонился к Броку за поцелуем, знакомо, правильно двинул бедрами, заставляя забыть обо всем. Баки Барнс был монстром в койке. Будь его воля, он бы не слезал с члена, или сам не вынимал сутки напролет, казалось, отдых и восстановление ему не были нужны совсем. Брок, забывшись, ухватил Роджерса за предплечье, потянул на себя и жадно вдохнул его запах, у шеи, за ухом, у кромки волос. Он пах просто охуенно: потом и сильным мужиком, от него такого — чуть настороженно напряженного — сносило крышу, и уже от того, что он не стал вырываться из этих недообъятий, как из капкана, Брока выгнуло. Он обхватил Баки ногами, вжимая в себя, интуитивно подставляя плечо, забывая, что руки у него теперь две, и дышал, дышал Роджерсом. Он кончил так ярко, что на несколько мгновений просто потерялся в них обоих, превратившись в ослепительную вспышку. Проморгавшись, он увидел, как Стив и Баки целуются над ним, и Баки быстро дрочит себе, милосердно оставив его гиперчувствительную сейчас задницу в покое, а Стив перебирает его волосы и касается губами распахнутого в немом крике рта, скул, прикрытых от удовольствия глаз. Кончив, Барнс упал на Брока сверху и выдохнул в шею. — Есть хочу, — так же предсказуемо сказал он, и Брок погладил его по спине. Где во дворце берут еду, да еще ночью, он не знал, но Барнс, похоже, был в курсе. — Пойду пошуршу на королевской кухне, у меня там связи. — Надеюсь, не интимные, — усмехнулся Брок и наткнулся на потяжелевший взгляд Роджерса. Похоже, тот таких шуток не понимал, в отличие от Барнса. — А ты ревнуешь, пирожок? Не переживай, я люблю только тебя, — у Роджерса сделалось такое лицо, будто его ударили в живот. И вроде он суперсолдат, и от такого не умирают, а больно один хрен. — Тебя и сладкого монстрика, — Барнс сделал вид, что не заметил повисшей напряженности, легко поднялся, наскоро вытерся валявшимся на полу полотенцем и потянулся. — Кому что? Стив? — Я не голоден, — Роджерс изо всех сил старался смягчить и голос, и интонацию, но у него ничего не вышло. Барнс легкомысленно растрепал ему волосы, поцеловал и, натянув тонкие штаны, посмотрел на Брока. — А тебе, пирожок, какую начинку? — Мимбо. — Заметано, — подмигнув, он скрылся за дверью, оставив Брока на растерзание Роджерсу, сжираемому ледяной ревнивой яростью. — Пирожок, — тяжело уронил тот, стоило двери за Барнсом закрыться. Брок размазал по животу остывшую сперму и усмехнулся. — Да. А еще крокодил и бубочка. Ты был бубочкой, Роджерс? — Сопляком, мелким и глазастиком, — на полном серьезе ответил тот, буравя Брока взглядом. — Я прошу тебя переночевать в гостиной. Брока охватила дикая ярость, такая острая и яркая, что вся муть, последний год, даже годы, оседавшая на самом дне души, вдруг всколыхнулась, обжигая горло, и он резче, чем собирался, рявкнул: — Нет! Роджерс удивленно вздернул брови, будто ожидал, что он вот так встанет и уйдет, как выкинутая из хозяйской постели кошка. Но он не собирался уступать, не тогда, когда завтра… — Брок, послушай… — Роджерс, хмурясь, так и лежал голый, на боку, подперев тяжелую голову рукой, но выглядел при этом настолько Кэпом, насколько вообще возможно. И это бесило еще больше. — Нет, это ты послушай. Хоть раз, сука, послушай кого-то, кроме своего эго. Ты слышал, что говорит Беннер. Завтра сюда припрутся чокнутый титан и половина галактики, потому что ты притащил в наш дом чертова андроида. Если выживем в кровавой мясорубке, а я готов поспорить, что тут будет жарче, чем в Нью-Йорке, если случится чудо, и мы уцелеем, все трое, то где гарантия, что, раздобыв камни, чертов сумасшедший щелчком пальцев… Нас трое. Это не делится поровну, и шансы, что нас всех пронесет над пропастью, в очередной раз стремятся к нулю! К нулю, понимаешь? Мы можем сдохнуть все трое. И как по мне, так это будет лучшим вариантом. Для меня. После того, конечно, где сдыхаю я один. — Я думал, лучшим вариантом будет моя смерть, — спокойно вставил Роджерс. Брок открыл рот, но только и смог, что бессильно хлопнуть себя по бедру. — Ты совсем идиот? Да Барнс без тебя минуты лишней не проживет! — Он сказал, что любит тебя. Я достаточно знаю его, чтобы быть уверенным, что он говорит, что чувствует. — Тогда ты должен почесать в затылке, вспомнить, что он тебе сказал то же самое и, блядь, сложить два и два. Хотя знаешь, Роджерс, меня заебало быть нелюбимой женой в твоем гареме, тянуться и каждый раз получать по морде. Ты то ебешь меня часами, не вынимая, то харю воротишь. Заебало! Перекидывайся обратно, хоть потрахаться дай перед смертью, твой монстр человечнее тебя. И честнее. Нахуй все, скажи Барнсу, что я… — Погоди, — Роджерс сел и дернул его вниз, не давая подняться. Сжал запястья, как кандалами. — Какая еще нелюбимая жена? — Вторая, сука, не прикидывайся. Отпусти, а то я тебе двину, и мы подеремся. Если Барнс узнает, он выпадет из нирваны, в которой счастливо пребывает, и тогда всем пиздец. Зимний рассусоливать не станет. Никакого Таноса не нужно будет. — Я не буду с тобой драться. Да я бы и не смог. Я даже сердиться и ревновать толком не могу, Брок, как ты не видишь? — Откуда?! По твоей роже каменной я понять должен? Да ты себя в зеркале видел?! — Послушай, — Роджерс заговорил нежнее, монстр так мурлыкал, когда хотел успокоить, что-то объяснить, но выходил только рык, и он начинал лизаться. Роджерс, похоже, лизаться не собирался. — Я был уверен, что тебе это все не нужно. — Я ебусь с драконом из любви к искусству. — Тебе нравится, — без тени сомнения заметил Роджерс и был прав. — Да. Единственное, что мне не нравится, так это когда меня отшвыривают, как использованный… — Не произноси это слово. — … гандон. Стоит тебе перекинуться обратно, и все, — Брок выкрутил запястья, вырываясь из его хватки, и Роджерс отпустил. — Заебало. Я год глотаю твое дерьмо. — Я старался… — И я, сука, мы все стараемся, даже Барнс. Слушай, я все понимаю, я влез между вами, когда был нахуй тебе не нужен. Если бы ты мог пасти Барнса сам, ты бы меня к нему на расстояние выстрела не подпустил. — Я подпустил, как ты выразился, тебя не поэтому, — Роджерс схватил его за плечи, аккуратно встряхнул и заглянул в глаза. — Я подпустил тебя, потому что так захотел Баки. Я виноват перед ним. Всей жизни, посвященной заглаживанию моей вины, не хватит, чтобы я посчитал этот вопрос исчерпанным. Если он хочет тебя… это такая малость, Брок. Я хочу, чтобы ему было хорошо. Чтобы он был счастлив. Чтобы всем было хорошо. У меня… плохо выходит, — признал он. — Зверем все проще. — Это ты все усложняешь, Роджерс, — Брок подался ему навстречу и отчаянно коснулся губами его плеча. — Как же я хочу тебя, господи. Все кишки мне вымотал. То ныряешь и пасешь, то… — Прости, — искренне сказал Роджерс. — Я не… я полный профан в этом во всем. Я не хочу, чтобы ты умирал. Никто не умрет, слышишь? — Он будто только сейчас представил, что будет, если Танос получит все камни, и хотя бы один из них попадет в «расстрельный список». — Я сделаю все, чтобы вас защитить. Мне кажется, я, — он склонил голову набок, будто прислушиваясь к себе, и вдруг обнял — медленно, словно не решаясь, — я не смогу. Перекинусь и буду искать тебя. Я ведь все помню, Брок. Как с ума схожу по вам обоим, не могу из поля зрения выпустить. Как боюсь за вас. Вы кажетесь такими хрупкими и маленькими. Две искорки. И если хоть одна затухнет… Я идиот. — Упрямый баран, — в плечо ему сказал Брок. — Я просто забываю, что не человек. Так долго… хотел избавиться от монстра, который покалечил Баки, что почти забыл, что этот монстр — я сам. И чувствую все то же, что и он, только будто… приглушенно. Под слоем мыслей, сомнений, каких-то глупых норм, установленных людьми и для людей. Ревную Баки, хотя это бесполезно, он всегда поступал, как считал нужным, и ни разу за все время меня не обманул. А зверем я просто… люблю вас обоих. Он осторожно погладил Брока по спине, будто боясь поцарапать когтями, которых сейчас у него не было, и Брок решил брать этого дракона за рога, пока не передумал. Когда он обхватил его ладонями за затылок и поцеловал, то даже не удивился, когда Роджерс напрягся весь, от шеи до пяток, будто по-прежнему не ожидал от него такой наглости, а потом ответил — мягко, будто пробуя, и в этом тоже напоминая себя в другой ипостаси. Когда дракон привык к тому, что у него ничего не отбирают и не загоняют его в тесное человеческое тело чаще необходимого, то тоже стал очень осторожным, нежным и совсем не агрессивным. Видимо, Роджерсу тоже нужно было знать, что у него не отнимают Барнса, а, наоборот, Брок отдает ему и себя. Бонусом. Оптом дешевле. Брок со стоном обхватил его руками и ногами, и они сидели на полу, на наверняка безнадежно испорченном дорогущем ковре и целовались впервые, будто не трахались весь этот долгий и счастливый год. Будто завтра не настанет. — Я — тебя, — задыхаясь от кайфа, попросил Брок, все еще по-идиотски проверяя границы. Он знал, что Барнсу это позволялось. Просто знал, и все. Такое вот доказательство того, что его приняли в «первую линию». Да и хотелось до боли. Роджерс был сильным, горячим на ощупь, гораздо более горячим, чем обычный человек, чем даже Барнс. — Дай хоть потрогать. Хочу тебя, как же я тебя… Роджерс завалил его на спину и накрыл собой. Брок щупал его мышцы, напоминавшие стальные тросы под гладкой, как шелк, кожей, и плыл. От чувства вседозволенности, от предвкушения, что это все-таки произойдет: он трахнет Кэпа. Несгибаемого мудака со стальными яйцами, прекрасного даже в опале, как тысяча рассветов над Вакандой. Невольно вспомнились смазанные горячечные фантазии, на которые он так любил передергивать лет шесть назад, когда только увидел это великолепие в туго обтягивающем все тело синем трико, больше напоминавшем костюм аквалангиста или серфера. Как он подходит к нему в душе сзади, трется членом о твердую вызывающе-выпуклую задницу, трогает пальцами тугую розовую дырку. Этого обычно хватало. Он знал, что никогда не получит его. Дело было даже не в Гидре, идеях мирового господства и очереди скелетов в шкафу. А в том, что с такими, как Роджерс, обычно масса проблем. Для разовой ебли они не подходят, а в быту обычно невыносимы. А резать корову ради одного сочного бифштекса Брок не соглашался никогда — нахрена ему целая корова, если сочные бифштексы продают на каждом углу? Теперь, год проубирав за этой коровой разнообразное дерьмо, он ничего не хотел больше, чем получить заслуженную награду. Роджерс, еще раз распластав его под собой, навалившись всем весом, устроился рядом на полу. Лег на живот и призывно приподнял ягодицы, разрешая. У Брока в глазах потемнело от желания. Он упал сверху, жадно прикусив за холку, не хуже, чем дракон, потерся текущим членом о твердую задницу, потрогал нежный вход и зажмурился, пережимая член у основания. — Черт… Я кончу сейчас, — прохрипел он, и Роджерс самодовольно улыбнулся. Очень так по-барнсовски. — Всегда можно начать сначала, — бархатно заметил он, и Брока продрало от холки до копчика острым удовольствием, он с силой сжал член и оно, побалансировав на грани, все-таки схлынуло. — Начну, — пообещал ему Брок, целуя в плечо. — «Спать» на сегодня отменяется. Он был приятно тугим. Не настолько узким, как Барнс в самом начале, а казался готовым, расслабленным и доверившимся. Когда его пальцы туго обхватили неестественно горячие мышцы, Брок застонал протяжно и голодно, потерся членом о твердое бедро, понимая, что нужно отвлечься и в то же время — что не в силах думать о чем-то еще, кроме охуительской задницы своего любовника. Они с Роджерсом любовники — мир сошел с ума. Но как же правильно, как вовремя он это сделал — за миг до катастрофы. Они успели… успеют. — Люблю тебя, — неожиданно сам для себя сказал Брок и толкнулся в него, в жар его тела, в сладко сжимающееся нутро. Роджерс… Стив ответил ему длинным рычащим стоном и рисунком чешуек на гладкой спине. На лопатках образовались странные темные пятна, как синяки, будто гипотетическая чешуя была наслоена там очень плотно. Брок поцеловал эти плотные горячие места, глубоко дыша, стараясь думать о чем угодно, кроме сжимавшей его тесноты, жаркой и нежной, до того охуенной, что хотелось кричать на всю спящую Ваканду о том, как ему хорошо. — Блядские ящерицы, какой же ты охуенный внутри. Оно того стоило, слышишь? Оно стоит всего. — Польщен, — хмыкнул Роджерс и сжал его в себе до звезд под веками, до ярких вспышек. — Делай что-то, а то… — Скажешь «скучно» — вцеплюсь зубами в твои недокрылья, и тебе станет весело, — пообещал Брок, задыхаясь от перегрузки. — Черт, как хорошо. Как же мне… Он двинулся обратно, медленно, смакуя каждое ощущение, вышел почти до конца и, сменив угол, толкнулся обратно. Роджерс, похоже, скучать перестал — вцепился пальцами в ковер и весь расчертился правильными шестиугольниками чешуек. Это было красиво. Как же он его хотел. — Да, вот так, — Брок прикусил его ухо, полыхающее, горячее, и прицельно надавил на простату. — Веселее? — Молчи, — Роджерс почти рассмеялся и снова сжал его в себе, лишая остатков терпения. — От Баки подхватил? Брок хотел что-то ответить о половых путях передачи болтливости, но сорвался: вздернул неожиданно послушного Роджерса на колени и с силой развел твердые ягодицы, почти ослепнув от наслаждения, смотрел, как его блестящий от смазки член исчезает в растянутой заднице, идеально безволосой, гладкой, желанной до боли за грудиной. Стив стонал на каждом движении, и от вида его смугло-розовой щеки, от опущенных ресниц и растрепанных волос хотелось быть так вечно: переплетенным с ним, принадлежащим до самого дна. На особо удачном, жадном толчке Роджерс вдруг открыл глаза, издал тот самый горловой звук — непроизносимый набор гласных, означавший, видимо, его имя, и Брок, глядя в его радужки, рассеченные вертикальным зрачком, рванул, как с обрыва: схватил его за отросшие волосы, заставляя подняться на руках и прогнуться в спине, задвигался короткими, сильными рывками, целуя вкусную шею, под гладкостью которой прощупывалась твердая чешуя, обхватил его член и позволил жгучему, разрывающему изнутри удовольствию накрыть его удушливой красной волной. Стив выгнулся, забился под ним, оглушительно рыча, почти сбрасывая с себя, хаотично, до боли сжимаясь, а Брок долбился в его сладкое нутро, сходя с ума от желания слиться, срастись с ним в единый организм. — Мой, — зарычал он и вцепился зубами в гладкую шею, чувствуя, что умирает. Рассыпается невесомым ярким пеплом, оседает на любовнике, как многовековая пыль на гладкой чешуе, растворяется. — Весело тут у вас, — Брок с трудом повернул голову, удобнее укладываясь на широкой спине Роджерса и увидел Барнса, с интересом поглощающего крупный виноград с огромного блюда. В расслабленном мозгу промелькнула ассоциация с попкорном, но тут же пропала — лень было думать о чем-либо, кроме двух охуенных мужиков, принадлежащих ему полностью. Теперь — безо всяких там «Роджерс против, монстр в уме». — Бак, — позвал Роджерс. — Скажи, что ты принес воды. — Только мимбо, — усмехнулся тот. — Кое-кто сказал, что не голоден. — Это было до Брока. — Да, — глубокомысленно согласился Барнс. — После Брока у запасов продовольствия ни единого шанса. У меня есть жареное мясо, маисовые лепешки, бананы и виноград. Будешь? Только не перекидывайся, а то придется идти на скотный двор и украсть у Его Величества барана-другого. — Не буду, — пообещал Стив. — Я наконец-то чувствую, что контролирую это до конца. Тебе удобно? — спросил он у Брока. — Вполне, — сонно отозвался тот. — Как на чешуйчатом хвосте, только лучше. В этой форме ты более анатомичен. — Поедим и в кровать, — решил Стив. — Я пока так останусь. — Да неужто, — Брок зевнул, честно пытаясь держать глаза открытыми, но на теплой широкой спине было так хорошо, что они сами закрывались обратно. — Мне так охуенно, я даже есть не хочу. Роджерс ловко перекатил его на пол и раньше, чем Брок успел возмутиться, подхватил на руки и уложил в кровать, обложил подушками и накрыл невесомым теплым пледом из верблюжьей шерсти. Брок свернулся в сплетенном для него гнезде и отрубился. Сквозь сон он слышал этих двоих, их сладкие стоны, переходящие в рык, тихий смех и разговоры. Впервые за год это не раздражало, не заставляло чувствовать себя лишним и непричастным, а было приятным фоном, как тихая музыка, в которую вплетались звуки природы. — Пора, — сказал над ухом Барнс и прижался сзади, горячий, мощный и привычный. — Завтракаем, и Т'Чалла ждет нас в конференц-зале. Должны были прибыть вожди окрестных земель. Брюс еще раз расскажет о Таносе. Для всех, — Стив поцеловал его в висок, и они с Баки сжали его с двух сторон, как вафельница — жидкое тесто. — Ты выспался? Брок подумал, что за год спал, наверное, больше, чем за последние лет пять на вольных хлебах, но вместо ответа только прижался задницей к явно воодушевленному Барнсу, который, как всегда по утрам, был готов к употреблению, сколько бы ночью ни трахался. Суперсолдат во всей красе. — Мне нужна только диспозиция и лицо, отдающее приказы, — лениво ответил Брок и поцеловал Барнса, уже сунувшего в него пальцы, через плечо. — Для остального есть коммуникаторы. — Командовать людьми буду я, Т'Чалла возьмет на себя техническое оснащение. Главное, чтобы Ванда не подвела, — Роджерс обхватил ладонью оба члена — свой и Брока — и как только Барнс толкнулся внутрь, сладко застонав, принялся медленно дрочить. — Какого хера ты не уволок чертова андроида в Нью-Йорк? — Брок со стоном замер между ними, подставляя губы и шею под поцелуи, но эта мысль не давала ему покоя с тех самых пор, как он узнал о глобальности пиздеца. — Цинично, но в Нью-Йорке плотность населения выше. Да и Тони куда-то пропал, а без него с Советом не справиться. Брок притянул его за шею, целуя, и разговоры были отложены на добрых полчаса. Трахаться с Барнсом Брок мог сутками, тот был плотно подогнан под него последним годом, проведенным бок о бок, а вот Роджерс вносил какой-то новый приятный диссонанс, как непривычное звучание инструмента в общем фоне оркестра. Как электронная скрипка, например. Это было охуенно. В последний год, дроча на ахи-охи этих двоих, Брок хотел именно этого — быть для Роджерса кем-то. Кем-то важнее бесплатного приложения к Барнсу. И теперь, когда тот охотно прикасался к нему, не делая особых различий между ними, будто сплавившись, наконец, со своим монстром, Брок мог признать — не особо надеялся. Более того. Наверное, никогда бы не поднял этот вопрос, если бы не Барнс, которого, похоже, это заебало. — Бубочка, какой ты вкусный, — простонал Барнс, и Брок бы рассмеялся, если бы не был готов кончить. — Пирожочек мой. Моя прелесть. Роджерс, видимо, тоже привыкший к этим эвфемизмам, не отвлекался. Поэтому как только Барнс кончил, прикусив Броку плечо, он тут же остановился, оставив Брока на самом краю, за несколько рывков до оргазма, и подмял его под себя. Вогнал сразу на всю длину с глухим рычащим стоном и принялся драть ничуть не хуже дракона. В сексе он был так же неотвратим, как на войне, разительно отличаясь в этом от Барнса, который умел разделять. Брок кончил до слепоты, с хриплым воем вцепившись в широченные твердые плечи, чувствуя, как его наполнило изнутри, как в заднице стало горячо и мокро. — Хоть не кислотой, — еле ворочая языком, выговорил он, роняя ослабевшие руки на постель. — Что? — хрипло спросил Стив. — Какой кислотой? Барнс сделал страшные глаза, но Роджерс, конечно, увидел. — Что происходит? — потребовал он, и Брок, пошарив под подушкой, нашел-таки сигареты — старые привычки в цивилизации возвращались быстро. — Когда ты-дракон кончил в меня первый раз, в кишки будто кислоты плеснули. Думал, сдохну. Потом это прошло, пощипывало поначалу немного, но больше так не жгло. Думал, вдруг ты и человеком первый раз такое выкинешь. Роджерс осторожно выскользнул из него, лег рядом и погладил по скуле, задумчиво прислушиваясь к чему-то внутри себя. — За неимением другого термина, назовем это перенастройкой, — после долгой паузы произнес он. — После первого раза ты стал для меня иначе пахнуть в звероформе и совершенно перестал меня раздражать человеком. Я счел тебя своим. — После такого ты на мне жениться должен, а не просто раздражаться перестать, — Брок просунул под задницу поданное Барнсом полотенце и со смаком затянулся сигаретным дымом. — Дракон и так на вас обоих… ну… он вас воспринимает, как свою пару. Я вас так воспринимаю. Первое время еще боролся. По сути, я это делал до вчерашнего дня. Но на самом деле все решилось еще год назад. Вы оба мои, — он погладил Брока по щеке, обвел кончиками пальцев шрамы и улыбнулся. — И тебе это только на пользу. — Да, и как я жил без ебли полутора футами монстрочлена? — Ты в зеркало когда последний раз смотрел, крокодильчик? — невинно поинтересовался Барнс, и Брок задумался. В хижине зеркала не было — они с Барнсом кое-как подстригали друг друга (у Барнса выходило лучше даже одной рукой), брились машинкой на супервакандийских батарейках и… в общем, в озерную гладь он тоже не особо вглядывался. Да и тут вчера у него нашлись дела поинтереснее созерцания своей перекошенной рожи. — Давно. А что, похорошел? — Куда уж больше, — фыркнул Барнс. — Мой пирожок самый вкусный. — Ты устанешь когда-нибудь? — без особой надежды спросил Брок. — Нет. Но я не о том. Суперсолдатом меня сделала не сыворотка, Брок. А… — Долгие тренировки. Ага. — И Стив. Брок поперхнулся дымом и посмотрел сначала на одного, потом на второго. Он умел определять, когда Барнс придуривается, даже если тот держал морду кирпичом. Тот был серьезен, как никогда. Серьезнее, чем после «Я жду приказаний». — То есть? — То есть считай, что тебе ввели сыворотку. Внутри… — Барнс сделал вид, что задумался над формулировкой, но «внутрижопно» так и не произнес. — Ректально, — с трудом выговорил Брок и рывком поднялся с кровати, легко перескочив через Кэпа. Ему нужно было зеркало. Что ж. Он не знал, что собирался увидеть, уж точно не думал, что вымахал, как в свое время Роджерс — размер одежды у него не поменялся. И зеркало не подвело: все то же, все те же. Может, он даже похудел немного и раздался в плечах, но это, скорее, от физического труда, козьего молока и свежего воздуха. А вот побледневшие шрамы, уже не перекраивавшие лицо, не перекашивавшие его на одну сторону, как у больного проказой, на это списать не получилось бы. Конечно, он не стал таким, как был, но и жителя лепрозория больше не напоминал. Создавалось впечатление, что ожоги он получил в глубоком детстве, когда регенерация еще не заебана многочисленными ошибками в выборе жизненного пути. Они побледнели, стали менее рельефными. Да и седины поубавилось. Брок начал седеть в двадцать пять и не считал это проблемой — у него всегда хватало других поводов для беспокойства. К сорока виски у него были почти полностью седыми. Да и щетина напоминала смесь соли с перцем. Сейчас же он будто вернулся лет на двадцать назад: морщины в углах глаз никуда не делись, он часто щурился, и на загорелом лице они выделялись светлыми лучами. Но седины убавилось в разы. Он никак не мог понять, как упустил перемены. Почему Барнс не сказал ничего? Почему он сам перестал удивляться улучшившемуся здоровью? Ведь он прибыл в Ваканду разваливающимся на части, хромым и изуродованным. Плохо спал даже на обезболивающих, загибаясь от болей в бедре и треснувшем когда-то позвоночнике. Когда лицо перестало ощущаться стянутой маской для африканского карнавала? — Ты там от восторга умер? — крикнул из спальни Барнс. — Пирожок, я люблю тебя и горелым. Иди, надкушу разок-другой. — Барнс. — Меня зовут Баки, бубочка. — Барнс возник за спиной и обнял, прижавшись виском к виску. — Склероз тоже должен был подлечиться. Мне помогло. Брок еще раз взглянул на себя в ростовое зеркало и развернулся в его руках. — Пойдем, Баки. Бубочка тебя нафарширует. Сигнал общего сбора застал их за миг до крышесносного оргазма, но Стив, как ни странно, никак на него не отреагировал, пока все трое не растянулись на смятой постели. — Пора, — пытаясь вернуться в модус Капитана, произнес он. — Позавтракаем в процессе. Баки, потянувшись, легко вскочил и, стянув с кровати Брока, поволок его в душ. *** Никогда еще Броку не приходилось участвовать в чем-то настолько же масштабном, насколько идиотском. Роджерс, гений планирования и убеждения, никак не мог донести до разрозненных, по сути, сил Ваканды свою позицию. Несмотря на то, что Т'Чалла признал его авторитет и опыт, остальные не были настолько покладистыми и доверчивыми. Брок вдруг почувствовал себя на одном из брифингов времен ЩИТа — чистая форма, жаркие, но вежливые дискуссии, приятное ощущение собственного профессионализма и настроенности на командира. Роджерс даже в своем потрепанном костюме внушал уважение. Барнс, не привыкший к тому, что при нем что-то настолько бурно обсуждают, первое время еще пытался следить за нитью рассуждений, но потом откинулся на спинку стула и принял позу «покажите, кого убить». Брок хмыкнул. Это его состояние тоже было знакомо, хоть и с другой «теневой» стороны работы в прошлом. Сам он не слушал длинные увещевания Т'Чаллы и объяснения Роджерса. Он думал о том, как причудливо пересеклись две параллельные линии его прошлого. Второй раз. Только теперь все было иначе. Чертово личное, как ни крути, прыгнуло из-за угла и едва не задушило в двойном объятии. И вот теперь он сделает все, чтобы все так и оставалось. Вне зависимости от выбранной стратегии. Наконец, разведка донесла о появлении кораблей пришельцев и все выдвинулись к границе защитного поля. Оценив диспозицию, Брок лишь понадеялся, что они не побегут на монстров с криками «ура», как в патриотических фильмах про Вторую Мировую. Если, конечно, Роджерс не захочет вспомнить молодость. Барнс стоял рядом, непривычно собранный, остро-напряженный, и оглядывал бесконечное живое море их «врагов», если так вообще можно было назвать полуразумных бешеных тварей, кидавшихся на голубой купол силового поля. — Многовато, — сквозь зубы процедил он, вместе с остальными наблюдая, как Роджерс и Его Величество пытаются вести переговоры, вряд ли рассчитывая договориться, но планируя потянуть время, которого и так было мало у Шури. Брок не понимал щепетильности Роджерса в отношении этого Вижна, который, по сути, просто очень хорошая машина. Когда он поделился этим с Барнсом, тот лишь заиграл желваками и спросил: — А я? Брок мог бы сказать об одном с ним биологическом виде, но помнил Зимнего, который тоже считался чем-то вроде самонаводящегося ракетного комплекса, оснащенного искусственным интеллектом. Хотя кровь у него была красной, как у всех. И интеллект вполне человеческий. А еще у них был Роджерс, о биологическом виде которого можно было бы поспорить. Но не хотелось. Поэтому Брок пожал плечами и закурил, опустив дуло винтовки и наблюдая за Роджерсом. Все-таки с бородой и в этом поношенном костюме с сорванной звездой он выглядел деклассированным элементом, а не военачальником. С другой стороны, главное - содержание. И то, что было под формой, Брока устраивало более чем. Когда выяснилось, что монстры все-таки проникают за барьер, но по одному, стало скучно. Не то чтобы Брок любил драки (хотя кого тут обманывать?), но пока это все походило на отстрел диких животных. Веселее стало, когда Т'Чалла приказал приоткрыть барьер. Брок не мог понять, нафига им бежать, как дебилам, навстречу такой же толпе вместо того, чтобы взять место их выхода в каре, но спорить не стал. Все побежали — и он побежал. Хорошо, хоть без криков обошлось. Во всяком случае, они с Барнсом бежали молча. И только обогнав экзотически одетых представителей других племен, Брок понял, что не чувствует ни одышки, ни усталости, ни тяжести экипировки и вооружения. — Круто быть супром, — поделился он с Барнсом, попадая четко в глаз очередному одинаковому уроду с четырьмя верхними лапами, почти не целясь. Барнс, хмыкнув, завертелся, как волчок, экономя патроны (Брок мог вспомнить по крайней мере два случая, когда такая предусмотрительность Зимнего спасала им жизнь) и так явно кайфуя от рукопашной, что Брок невольно подивился тому, как легко тот вышел из нирваны. Что ж, дзен, похоже, придется познавать заново. И, скорее всего, на горе этих уродливых трупов. — Кто ж их всех хоронить-то будет? — вслух посетовал Барнс, ломая шею очередному шестилапу. — Пиздец пастбищам. — Фермер хуев, — Брок предпочитал прицельно стрелять, надеясь, что не случится чего-то совсем из ряда вон. У инопланетчиков вполне могла быть какая-нибудь затейливая хрень, воздействующая на мозг, психику или еще что похуже. — Прекрасное место, почти рай. Дракона легко держать. Экология, опять-таки, — он мигом завалил шестерых монстров, краем глаза наблюдая, как Стив, оснащенный новыми наручами-щитами, раскидывает всех вокруг себя. — И тут это. О, там на Стива навалились. Барнс, разбежавшись, прыгнул, но тут чистое голубое небо расколола яркая молния, и прямо посреди свалки из ослепительно белой вспышки появился Тор. На нем висели енот с огромным стволом и глазастое живое дерево. Брок уже ничему не удивлялся. Заорав так, что у Брока уши заложило, божество сигануло на своих молниях вверх, выжигая мертвым белым огнем сразу несколько десятков монстров, и, видимо, до их командования дошло, что дело дрянь. Барнс и енот сложились в «мельницу смерти» и отстреливались вдвоем, похоже, зверушка была еще безбашеннее, чем оттаявший и выпавший из нирваны Зимний. Они месились, Брок почти не уставал, запоздало завидуя двужильным Роджерсу и Зимнему, с которым неоднократно бывал в поле, будучи обычным человеком, вынужденным за ними поспевать. Когда гигантские шестеренки, перепахав столь милые сердцу Барнса пастбища, прорвали защитное поле, Брок не успел даже подумать «вот и все», потому что Ванда расправилась с ними, играючи, но наверняка при этом бросив своего андроида без присмотра. Это было плохо. Брок тоже не любил становиться перед выбором: несколько людей, которые дороги лично ему, или все люди в целом мире. Ну, или половина. Потому что нахуй ему какие-то остальные люди, какой в них смысл, если не станет своих? Пожив два года в трущобах, из которых он выбрался с единственной целью — сдохнуть не зря, а вместо быстрой и ненапрасной смерти вдруг получил мешок подарков Судьбы, он научился ценить то, что дорого именно ему. И плевать на всех остальных. Об остальных пусть думает Роджерс. Ванда, похоже, была с ним согласна. Когда прямо перед ним раскрылась пасть портала и на него вышагнул Халк, только фиолетовый, с той самой чертовой перчаткой на руке, Брок, ни на что особо не надеясь, разрядил в него рожок своего автомата. Потому что сзади Барнс. Где-то там Роджерс и остальные. Потому что это его земля, и каким-то фиолетовым уродам с идеями вселенской справедливости тут не место. Великан взглянул на него с какой-то брезгливой жалостью и схватил за горло, видимо, собираясь придушить. Брок через шум крови в ушах еще услышал, как закричал Барнс, но не смог отвести взгляда от грустных глаз титана, обремененного правом решать, кому жить, а кем неплохо бы и удобрить землю. Мир темнел, выцветая, и вдруг… Брок не успел понять, какого хуя произошло. Потому что вот он красиво умирает, бессмысленно и глупо — проще было просто спрятаться, откатиться в сторону. И вот он сидит на залитой синей жижей траве, наслаждаясь просто неимоверной вонью. Но видит бог, или кто там за него: провонявший какой-то херью воздух — это лучше, чем вовсе никакого. — Дыши, — приказал Барнс и вдруг крикнул: — Стив! Фу! Блядь, — тише произнес он. — Опять из пасти вонять будет. Брок, оперевшись спиной на широкую грудь Барнса, меланхолично наблюдал за тем, как Роджерс-дракон догрызает голову Таноса. Та была для него крупновата, как если бы сам Брок пытался запихать в пасть целый апельсин, но он не сдавался. Синей вонючей жижей, похоже, была кровь непобедимого властителя вселенной. Знаменитая перчатка тускло поблескивала в лучах заходящего солнца, и Барнс неуважительно попинывал ее носком тяжелого ботинка. Брок подумал — наверное, это и есть дзен. Птицы поют. Тор с рыком добивает тварей. Где-то рядом Ванда воркует со своим андроидом. Т'Чалла криками пытается навести порядок. Енот торгуется с кем-то, пытаясь выпросить метательный диск из вибраниума. Роджерс грызет голову. Мир и благодать. — Фу, — прочистив горло, присоединился к увещеваниям Барнса Брок. — Роджерс, иди сюда, еще блеванешь. Неудобно выйдет, — дракон повернул к нему морду, облизался и принялся зарывать добычу лапами. — Что это у него? — спросил Брок. — Крылья? Прорезались-таки? — Ты бы видел, как на нем одежда треснула, в мелкие клочья разлетелась. Он так заверещал, когда увидел, какой ты идиот, что я чуть не оглох. А потом у него на спине ну… знаешь. Кожа лопнула. Кровища брызнула, он крылья разложил и как рванет, меня за шкирку только схватил, видимо, чтобы из поля зрения не выпустить, и сюда. Надо будет его облетать потом. Круто. Что за место, а? Чудеса на чудесах. Дракон, убедившись, что зарыл голову захватчика достаточно надежно, ящерицей скользнул к ним. Тщательно облизал обоих (Брок надеялся, что тот не станет рвать на них одежду прямо здесь), воняя все той же дрянью, и свернулся вокруг бронированным кольцом. Садилось солнце. Вокруг слышались хрипы умирающих. Легендарная перчатка лежала в траве. В джунглях кричали обезьяны. — Хорошо, — сказал вдруг Барнс и погладил дракона по клыкастой морде. — Но пастбищам все равно пиздец. Брок подумал, что пусть пастбищам. Но не всему миру же. И не им, слава богу. Дракон согласно рыкнул и заслонил его от солнца, бившего в глаза, полупрозрачным золотым крылом. Выпускать свои сокровища из надежного бронированного кольца дракон, похоже, не собирался. На все попытки выбраться отвечал беспокойным порыкиванием и попытками запихнуть их двоих обратно. — Стив, прекрати, — увещевал Барнс. — Полно работы же. Ты бы хоть трупы помог прятать, у тебя хорошо получалось. Они были стиснуты со всех сторон от щиколоток до подбородка уже минут пятнадцать. Оставалось надеяться, что у Т'Чаллы, команды и остальных хватит ума не соваться к обеспокоенному целостностью семьи дракону. Во всяком случае, пока. Когда вдали раздался бой ритуальных барабанов, мелодичные уханья и завывания нескольких десятков глоток, Брок переглянулся с Барнсом. Хриплый низкий голос шамана они узнали бы из сотни. — Надеюсь, — философски вздохнул Барнс, — они знают, что делают. Через несколько минут перед ними остановилась большая процессия: шаман, пятеро здоровенных мужиков в этнических костюмах и с барабанами, женщины с цветами и фруктами и, конечно, Т'Чалла в накинутом поверх вибраниумного костюма ярком плаще. Шаман низко пророкотал последние тягучие слова на редком даже в Ваканде диалекте и бесстрашно остановился в нескольких футах от морды дракона. Заговорил, показывая то в небо, то на землю, причмокивая губами, хлопая себя по бедрам и постукивая в ярко раскрашенный бубен в особо драматичных местах. Брок понимал едва ли одно слово из двадцати, а потому смотрел на Барнса, который языки запоминал влет. Тот ухмылялся. Наконец, шаман сорвал с себя яркую накидку, расписанную затейливыми узорами, и с поклоном протянул ее дракону. Брок был в шоке, когда тот вдруг дрогнул, уменьшаясь, и превратился в Роджерса. Завернувшись в мягкую яркую ткань, тот что-то ответил, обнялся с Т'Чаллой и обернулся к ним. — Ты меня напугал, — сказал он Броку, успевшему подняться с земли. Барнс отколупывал перчатку с останков Таноса, но даже по его спине и заднице было понятно, что тот старается не ржать. Брок стоял в перекрестье нескольких десятков внимательных взглядов и не понимал, что он должен ответить. — Извини? Но вообще-то я к нему не лез. Он вышел прямо на меня. Роджерс обнял его при всех, сжал до хруста, быстро коснулся губ и отпустил. — Потом поговорим. Барнс пришел с перчаткой, которую брезгливо держал двумя пальцами чуть на отлете. — Что с этим делать? — резонно спросил он. Вокруг них понемногу собирались выжившие: Романова, непривычно усталая, с глубокой морщиной между бровями, Беннер в своем халк-скафандре, Ванда и опирающийся на нее Вижн, дамы из личной охраны короля. Все они образовывали вокруг них троих широкий круг, будто все еще не могли поверить в произошедшее. — Мне показалось, — нарушил тишину Уилсон, как всегда, оказавшийся не в силах смолчать, — или я видел дракона? Эта тварь оттяпала голову Таносу? Вот так просто? Чуваки? А как же подвиг? — Заткнись, — устало посоветовала ему Романова. — Я есть хочу, — направил всех в нужном направлении Баки, покачивая перчаткой. — Ваше Величество… — Приглашаю всех во дворец. Отметим, — мягко, по-кошачьи улыбнулся Т'Чалла и принялся раздавать приближенным указания на своем гортанном наречии. Народ понемногу расходился, оставались только самые близкие или самые любопытные. — Ты собирался нам сказать? — спросила Романова. — Нет, — просто ответил Стив, все еще обнимая Брока и держа Барнса, о чем-то говорившего с енотом, в поле зрения, как делал всегда. В обеих ипостасях. — Меня вынудили, и теперь я понятия не имею, что с этим делать. Романова смерила его долгим взглядом и заметила: — Теперь, по крайней мере, понятно, почему ты прыгал без парашюта. Брок хмыкнул. Ему тоже пришла в голову эта мысль. — Крылья у меня появились только сегодня, — Стив крепче прижал его к себе и поцеловал в висок. — Две дополнительные точки опоры. До Брока я был бескрылым. Все как по команде посмотрели на Брока, будто видели впервые, но у всех, даже у Уилсона, хватило ума промолчать. Сияющая Шури подогнала летающую платформу, и все на нее загрузились, даже шаман со своими барабанщиками, которые тут же принялись отбивать веселый ритм. Садилось солнце, до утра прощаясь с их новым домом. Где-то сверкали молнии Тора, енот ругался с живым деревом, Роджерс обнимал их с Барнсом, будто только встретил. Оставалось надеяться, что он окончательно принял своего зверя и больше не будет упираться всеми конечностями, пытаясь сделать вид, что между ними ничего не происходит. Потому что Брок своего отдавать не намерен. Уж Роджерс-то должен быть в курсе. ЭПИЛОГ — Домой, — приказал Стив и откинулся в кресле джета. Миссия была пустяковой, а потому, быстро написав отчеты, они решили рвануть обратно, пока в который раз всплывший из небытия Фьюри не придумал им что-нибудь еще. — Я пилотирую, — кивнул Брок, запуская двигатели — новейшую разработку вернувшегося с Титана Старка. Длительная изоляция в обществе Стрейнджа и Квилла, которые и по отдельности-то были невыносимы, а уж вместе вообще хоть беги, пошла ему на пользу. Во всяком случае, с Роджерсом они все выяснили без очередной драки и прочих глупостей. — Есть хочу, — как всегда, сказал Барнс и принялся рыться в объемном рюкзаке. — Я бы подумал, что ты беременный, если бы не знал, что это невозможно, — проворчал Брок. — Жрешь и жрешь. — У меня повышенный метаболизм, но, в отличие от некоторых, я не могу сожрать козу с рогами и копытами, а после забыть о еде на день-другой. Роджерс даже не покраснел. Он давно перестал париться из-за естественных для дракона вещей. Перетекал из одной формы в другую по несколько раз на день, благо, дома все для этого было предусмотрено. В том числе и постоянное отсутствие на нем одежды, что не могло не радовать эстетствующего мудака, запрятанного где-то глубоко внутри самого Брока. — Жаль, камни уничтожили, — проворчал Барнс, распечатывая огромный энергетический батончик, сходу наводящий на мысли определенного рода своими размерами и тем, как тот совал его в свой красивый сочный рот. Они не трахались уже дня три — не до того было — и теперь все мысли Брока, стоило чуть отвлечься, приобретали совершенно определенное направление. Когда он успел стать таким жадным до удовольствия в койке? Когда сравнялся по ебливости с этими двумя? — Не говори ерунды, — Стив расстегивал перевязь вернувшегося к нему щита, только вместо звезды на нем теперь красовался летящий дракон — новый тотемный зверь Ваканды. Стива чтили, как живого бога, как победителя, и иногда это ужасно напрягало. Особенно когда к ним прилетал Старк и открывал рот. А прилетал он часто — дела восстановленного ЩИТа приводили. — Камни были опасны. Вижн жив, а без остального можно обойтись. Жадность людей… и нелюдей никогда бы не позволила таким сокровищам пылиться в каком-нибудь сейфе. — Фьюри до сих пор с тобой не разговаривает, — жуя, напомнил Барнс. — Это не имеет значения. Так было правильно. Даже Тони согласился. Если уж Асгард не уберег тессеракт, то и все остальные места не могли дать никаких гарантий. Безопасность людей и всех остальных существ важнее мнения Фьюри по поводу моего самоуправства. — Положил ты, Стив, на Фьюри большой и толстый драконий хуй, — философски заметил Барнс, на что тот только фыркнул. — Домой, — попросил Стив, и Брок уверенно вывел их джет сначала в стратосферу, а потом на гиперзвук. Весь перелет занял от силы десять минут, за которые Роджерс успел полностью раздеться: их с Барнсом дурацкая традиция не нарушалась никогда. В любую погоду, стоило джету начать снижаться над Вакандой, Роджерс открывал люк и говорил: — Увидимся дома. Не задерживайся. И выходил в вакандийское небо голым, обращаясь прямо в воздухе. Барнс сигал за ним, и уже через мгновение они взмывали ввысь, обгоняя джет, делали почетный круг над своей новой родиной, и Брок знал, что вакандийцы, завидев его в небе, бросают свои дела и следят за тем, как он медленно, широкими кругами, снижается над личной территорией, выделенной Т'Чаллой: лес, кусок пустоши, озеро, вытесанный из белого камня большой дом. Проследив, как его дракон золотым росчерком исчез в густой листве леса, Брок взял курс на столицу — оставлять джет там, где в него могли влезть мартышки и малолетние дети, было запрещено. Полчаса разлуки не играли особой роли — он знал, что дома его ждут. Он чувствовал, что этот дом у него есть. Светлый, уютный и достаточно вместительный для того, чтобы в нем разместился дракон, они с Баки и все их многочисленные друзья, бывавшие у них набегами. Жизнь определенно взяла новый курс, и он не хотел с него сворачивать. Впервые не хотел ничего в ней менять, потому что все, что нужно, у него уже было. В двойном размере.