***
Как оказалось, лидер вампирского клана решил встретиться не на нейтральной территории, а в центре событий — в том месте, где было убито по крайней мере двадцать вампиров. Когда Мэловин вновь вошел в то, как ему раньше казалось, отвратительное помещение, он почти что восхитился его обустроенности — будто здесь жили не кровопийцы, а всего лишь примитивные. Это была средних размеров квартира, которая все же была слишком мала для такого количества кровососущих тварей, с несколькими уютными комнатами, парочку из которых парень успел обойти пока ждал Рафаэля. После внезапного появления вампира, произошел серьезный и весьма скучный разговор о произошедшем; все извинения были проигнорированы, а объяснения даже возмутили. — Обе стороны не хотят проблем, но, если такое повторится снова, я вам обещаю, конфликта не избежать, — с этой едкой фразой Рафаэль покинул здание в своей вампирской манере. Мгновенно. С такой же скоростью Мэловин среагировал на упавший где-то в дальней комнате предмет, а затем на какое-то неуклюжее шуршание. Охотник без промедления двинулся в сторону последней двери, попутно доставая недлинный кинжал из прикрепленного слева футляра. Он ожидал увидеть затаившегося взрослого вампира, которого они каким-то образом пропустили, жаждущего мести и, конечно же, крови. Какого было его удивление, когда вместо этого он обнаружил трясущегося от голода бледного парня, видно, новообращенного, неопытного и слишком жалкого, чтобы посчитать того милым. Но Мэл никогда не жалел вампиров. Поэтому, да, он оценил привлекательность своего… стойте, врага? — Ты убьешь меня, да? — его карие глаза в ужасе распахнулись, а белки были чуть ли не полностью красными из-за расширенных сосудов. Охотника даже задела невинность этого мальчика (он и вправду казался маленьким потерянным мальчишкой, хотя на вид был не младше самого Мэловина), так что он убрал оружие и начал медленно приближаться к вампиру. — Нет, стой, пожалуйста, я накинусь на тебя и, — он закрыл лицо руками и съежился, — и ты убьешь меня, прямо как остальных. — Я не стану… — Костя подошел еще на несколько сантиметров и опустился на колени, показывая свою безобидность; между ним и забившимся в углу очаровательным кровопийцей оставалось пара метров, — не стану убивать тебя, ты слишком испуган и, думаю, ни в чем не виновен. — Они тоже не были, — не поднимая глаз, с грустью в голосе произнес вампир. — Нэнси и Кевин заменили мне семью, а вы их убили просто ни за что. Я не понимаю, почему все еще имею возможность разговаривать с тобой, если для тебя так просто лишить кого-то жизни. В нём будто мгновенно пропал весь страх перед смертью, оставив за собой лишь пассивную ненависть. И какого-то черта Мэловину стало ужасно стыдно и неимоверно жаль этого несчастного вампиренка, у которого из-за нападения раньше никому не известных врагов в этом мире не осталось никого, кроме себя. А ведь Костя отлично знал, что чувствовало это изящное создание. И все же Мэл мечтал о подобном моменте с восемнадцати лет — он был уверен, что только тогда справедливость восторжествует. Но… — Тебя как зовут-то? — и кто-то из этих абсолютно разных личностей все же испытывал жгущее изнутри чувство вины, понимая свою ответственность за содеянное. А еще за дрожащего перед ним кровопийцу. — Я Костя. — Никита, — бросил вампир, шмыгая носом. Спустя несколько секунд он резко дернулся из-за неожиданно появившейся возле него руки парня, оказавшегося катастрофически близко. — Пойдем со мной, — прошептал Костя, — я раздобуду пару пакетов крови и, думаю, смогу протащить тебя в институт. Никита не отвечал. — Прости меня, — парень со странным глазом начал говорить еще тише. После этого он аккуратно взял ледяную ладонь кровопийцы в свою и безмолвно предложил подняться. Вампир лишь кивнул и с опаской принял помощь некогда ненавистного охотника.***
Для Мэловина не было невозможных задач, поэтому он не особо гордился тем, что вампир, который, по сути, должен был быть мертв, напряженно сидел на его кровати. Приказав Никите не двигаться с места и ничего не трогать, охотник отправился в ближайший центр переливания крови, чтобы добыть для своего нежданного гостя еды. Он взял с собой большую черную сумку, надеясь захватить пару десятков пакетов. Возможно, это означало, что Мэл собирался приютить вампира на более долгий срок, чем планировал около часа назад. Но он не особо желал об этом задумываться. Забрать необходимое количество вампирической еды оказалось не так уж и сложно — все благодаря невидимости для примитивных — самое затруднительное в этой ситуации было пронести подозрительную сумку через коридоры института. Дело в том, что черный ход, через который Костя с Никитой пробрались до этого, должны были вот-вот закрыть на ночь, а это делало основной вход единственным способом попасть внутрь. Трудности Мэловина не останавливали: он уверенно зашел в институт и, как ни в чем не бывало, проследовал к себе. На вопрос о содержимом сумки он самым незаинтересованном образом кинул что-то насчет почищенных мечей. Благо, оружейная была в одной стороне с его комнатой, так что Мэл без колебаний свернул направо. — Кушать подано! — с энтузиазмом произнес парень, закрывая дверь и кидая сумку на пол. Голодный Никита буквально подлетел к ней и вцепился в первый попавшийся пакет с кровью, из-за чего Мэл недовольно сморщил нос. — Отвратительно. Никита не стал реагировать на это едкое высказывание, в основном потому, что был даже согласен. Возможно, некоторым кажется, что это зрелище не настолько и ужасно, но оно все же таково. Когда вампир впервые увидел трапезу своей новой родни и понял, что после своего обращения выглядел еще омерзительнее, ему буквально стало плохо. Честно, он все еще не желает знать, как выглядит со стороны — прошло всего пара месяцев с его человеческой смерти, и окончательно свыкнуться с положением пока не удалось. Когда Никита опустошал уже третий пакет, Мэловин, все это время стоявший спиной к парню, был вынужден его прервать: — Хэй, еще раз я туда тащиться не собираюсь. Ты должен растянуть это на как можно больше дней. — Ты имеешь ввиду, я тут надолго? — искренне недоумевая спросил Никита, вытирая рукавом алые от крови губы. В ответ он получил такой же растерянный взгляд Кости. — То есть, я думал, ты меня пару дней здесь подержишь, чтобы я не напал на случайного примитивного, а затем просто отпустишь в свободное плавание, как настоящий сумеречный охотник. — Ты так нас представляешь? — с негромким смешком выдал тот; получив в ответ пару быстрых и уверенных кивка, парень отодвинул сумку с украденной кровью и присел рядом с Никитой. — Я понимаю твои чувства, и ты в праве меня ненавидеть, но я сейчас распинаюсь перед тобой, потому что из-за содеянного ощущаю себя последним ублюдком. Слушай, я никогда не думал, что буду осуждать себя за убийство нижних: как бы странно это не звучало, благодаря тебе у меня внутри что-то щелкнуло. Мне правда жаль. Вампир опустил глаза в пол и напряженно молчал почти минуту, в то время как увлеченный взгляд Кости был направлен на его несколько мягкие черты лица. — Не подумай, я искренне благодарен тебе за то, что не только оставил в живых, еще и помощь оказал, но, — Никита поджал губы, — мог бы просто сказать, что я здесь из-за твоего чувства вины. — Не только вины, — тихо произнес Костя, так же не отрывая глаз от нового знакомого. Вампир осторожно повернул голову в сторону говорящего, и их взгляды наконец столкнулись. — Красивые глаза у тебя, Никита. — Спасибо, — он не мог подавить смущенную улыбку. — А почему ты носишь линзу? Мне кажется, твои голубые глаза и так невозможно не заметить. — Вау, взаимный флирт, — рассмеялся парень, заставив вампира еще больше смутиться. — Это не совсем линза: несколько лет назад произошла забавная история с руной зрения, в общем, не хочу перед тобой позориться, раз ты думаешь, что я такой крутой сумеречный охотник. — Ну, теперь я думаю, что ты просто милый Костя, — Никита расплылся в улыбке и тут же постарался от неё избавиться. Да, ему и вправду хотелось развить этот разговор, но нельзя было забывать, что этот человек на самом деле является убийцей, который лишил вампира его новообретенной семьи. — Так, ты сказал, что это не только из-за чувства вины. Какого еще? — Сопереживания? Понимания? Не знаю, называй это как хочешь, — охотник ненавидел, когда люди пытались заглянуть ему в душу, поэтому всеми способами отмахивался от подобных вопросов. — А еще, я уже давно не позволяю никому звать меня по имени. Ты вроде и внезапное исключение, но я бы предпочел Мэловин, ну или Мэл. — Без проблем, Мэл, — Никита подумал, что этот псевдоним как горькая таблетка от боли в горле, подаваемая как сладкая конфета. — Кстати, раньше друзья называли меня Алексеев, по фамилии, так что ты тоже можешь. — Хорошо, — парень улыбнулся, зная, что никогда его так не назовет.***
Прошла уже неделя с момента обретения Никитой нового дома: запасы его еды кончались, а количество прямых заигрываний с обеих сторон увеличивалось, но самое главное — никто так и не догадался о нежданном госте в комнате Мэловина. Хотя, это не было удивительно, ведь все его сожители привыкли к тому, что парень половину каждого дня проводит в своих хоромах (которые еще и запирает на ключ), а остальную на одиночных заданиях. Он был не уверен, почему скрывает присутствие вампира в институте даже от самых близких, ведь Александр уж точно был бы не против — ему как никому другому знакома ситуация… общения с нижним. Может быть, Мэл просто стыдился этого. Для сумеречных эта неделя выдалась спокойной, так что каждый вечер охотник проводил с вампиром, пару раз даже делая вылазки на прогулку. И всё это так напоминало Никите нормальную жизнь, что становилось даже грустно от осознания иллюзорности всего происходящего. А Костя и не знал этой «нормальной жизни», так что такое общение было для него каким-то приятным открытием. Возможно, они даже успели понравиться друг другу. Каждый день на протяжении этой недели Алексеев пытался выпытать хоть какое-то откровение от Мэла, но все безуспешно — он переводил тему на прочтенные книги и просмотренные фильмы (в дневное и ночное время Никита пользовался развлекательными ресурсами, имеющимися у охотника в комнате; к слову, больше всего было книг). Сам же вампир отказывался рассказывать что-либо личное, мотивируя это каким-то ребяческим «я первый спросил». — Ну, а каково было выкарабкиваться из земли после обращения? — сидящий на кровати в позе лотоса Костя выглядел максимально заинтересованным в задаваемом вопросе. — Трудно, наверное? — Честно, не знаю. Сложно что-либо вспомнить, когда желание отведать крови было единственной твоей мыслью, — отвлеченно отвечал расположившийся на диване Никита, параллельно листая новости через смартфон парня. — Ты знал, что в английский ежедневно добавляется 15 слов? — Представь, нет. А еще я не знаю о твоей «жизни до смерти» ничего, кроме прозвища, — когда Алексеев оторвал глаза от телефона его ждал осуждающий взгляд Мэловина. — Я хочу иметь хоть какую-нибудь информацию о том, с кем делю комнату! — Не поверишь, но я тоже, — вампир поднялся с дивана, который, кстати, являлся для него основным местом отдыха, и двинулся к двуспальной кровати, чтобы присесть рядом с охотником. — Объясни мне, почему я жив после всего того, что ты сделал с другими, и почему уже семь дней мы ведем себя как друзья в переходной стадии. — То есть мы в переходной стадии? — ухмыльнулся Мэловин, вскидывая брови. — Костя, — настроение Никиты резко стало не в шутку серьезным: после той просьбы вампир еще ни разу не называл его настоящим именем. — Иначе я просто уйду. — Что ж, давай, — Мэл, не спеша, повернулся к высокой лампе, единственному источнику света, и выключил её, — если тебе удастся выбраться из института через основной выход, я даже буду восхищен, — парень как ни в чем не бывало забрался под тонкое одеяло. — А пока спокойной ночи. Никита угрюмо проследил за действиями охотника, а затем, немного замешкавшись, прилёг рядом с Мэловином и уставился на его неестественно сжатые глаза. Вампир ожидал какой-либо реакции, возможно, даже резко негативной, но тот продолжал притворяться засыпающим. — Я могу так пролежать всю ночь, а ты вряд ли уснешь с осознанием того, что напротив тебя лежит озабоченный кровопийца, — безэмоционально сказал Алексеев, подпирая голову рукой. — Ну почему же, — Костя все же разомкнул веки, — к этому можно даже привыкнуть. Наступила какая-то естественная тишина, которую даже нельзя было посчитать неловкой; несколько десятков мгновений они просто бессмысленно пялились друг на друга, словно изучая. Внезапно Никита отвел взгляд, тем самым прервав эту немую идиллию, и нерешительно потянулся к руке Мэла, покоящейся у того на груди. — Я просто хочу тебя узнать, — произнес вампир, несильно сжимая кисть парня и все так же смотря ему прямо в глаза. — Да, знаешь, мы в переходной стадии, но, если не откроемся друг другу, так в ней и останемся, — Никита старался говорить как можно тише, даже зная, что никто в любом случае их не услышит. — Я правда могу дождаться завтрашнего вечера и уйти, потому что единственное, что меня здесь держит — это ты, причем во всех смыслах. А раз тебе еще и будет на это плевать, то… — Три года назад, во время совместного задания, на мою мать напала целая стая кровососов, — резко передернул Мэловин. — Это было последнее, что я делал вместе с ней — выполнял поручение Конклава. Как понимаешь, теперь мамы нет, — на лице парня, кажется, не дрогнул ни мускул. — Всё выяснил? Доволен? — Нет, — вампир тут же прервал раздраженный тон охотника. Не подумайте, ему безусловно стало неистово жаль Костю, но проблема была в том, что перед собой в тот момент он видел лишь Мэловина. — Мне важно не то, что произошло, а то, как ты это пережил. — Ужасно, — Никите на секунду показалось, что вторая радужка парня тоже превратился в стекляшку, ибо в его глазах не было ни капли грусти или любой другой эмоции. — Но теперь все нормально. — Не нормально, — Алексеев уже второй раз отвечал мгновенно, как по приготовленным шаблонам. — Пожалуйста, признай, что у тебя не все в порядке. Костю будто передернуло. Он знал это. Все эти три года он прекрасно понимал, что дела у него далеко не нормально, но эта маска человека-без-чувств ему невероятно подходила. Маска, которую он ежедневно примерял и которая, кажется, уже перестала быть отдельной от тела субстанцией. Костя изо дня в день мучается, просто существуя, но этого попросту никто не замечал. Кроме Никиты. Ему потребовалось семь дней, когда другим не хватило и трех лет. — Ты прав, — Костя быстро замотал головой, его губы слегка задрожали, а в глаза еле заметно заблестели, — но притворяться так удобно, верно? — Удобно, — согласился Алексеев, пододвигаясь как можно ближе к парню, — но со мной ты можешь быть настоящим, хорошо? — вампир переместил ладонь на щеку Кости и снова заглянул в его глаза, которые теперь были какими-то прозрачными и настолько живыми, что Никита подумал, будто так он может разглядеть все глубины души холодного сумеречного охотника. Костя лишь кивнул, а затем приподнял одеяло рукой, как бы предлагая приблизиться. Ну, а разве Никита мог отказать. — Я просто не уверен, что все еще умею быть искренним, — выдохнул Костя, приобнимая лежащего на его груди вампира. Они никогда еще не были столь близко друг другу, но это ничуть не делало положение неудобным, даже напротив, создавало какую-то чувственную атмосферу. А еще Никита впервые за долгое время ощутил человеческое тепло. И не только физическое. — Просто начни говорить, — вампиру было важно узнать Костю так, как не знает никто, потому что он хотел стать для него тем, кого у парня никогда не было. // На улице стояла на удивление теплая осенняя ночь. Костя Бочаров, один из лучших борцов с бунтующими нижними, отправился на индивидуальное задание по розыску пропавшего пару дней назад охотника, порученное ему персонально. В городе была неспокойная ситуация из-за нападений вампиров на примитивных, поэтому мать не могла позволить ему идти в одиночку. Все проходило относительно спокойно и удачно, взять след получилось без каких-либо проблем. Метка отслеживания привела их в относительно неожиданное место — небольшой парк позади многоэтажного отеля. Там на Бочаровых и напали. Все случилось внезапно: прошло только несколько минут после прибытия на место, но над Костей уже нависал освирепевший вампир, желающий отведать его крови на ужин. И это вот-вот могло бы произойти, если б не его мать, отвлекшая всю стаю свежим порезом в области предплечья. Она без сомнений пожертвовала собой ради сына, в последние секунды своей жизни со слезами на глазах выкрикнув: «Я люблю тебя», а затем надрывное «Беги!». Мэл продолжал видеть эту сцену в кошмарах снова и снова на протяжении года, после каждого такого сна встречая новый день со слезами на глазах. // — Лучше бы тот кровосос убил меня, — тихо шмыгнув носом, дрожащим голосом произнес Костя. — Я ведь буквально виновен в её смерти, понимаешь? И не только её, господи, я стольких невинных вампиров убил, даже не переживая об их жизнях до моего вмешательства, я ведь правда и не думал, что… — Тише, — Алексеев поднял голову и с болью в глазах посмотрел на заплаканного парня, — смерть твоей матери произошла не из-за тебя. Она сама так решила, — Никита снова нежно прикоснулся к лицу Кости, легкими движениями смахивая горячие слезы. — Это не то убийство, к которому ты имеешь отношение. — Но что насчет других? — парень прошептал это с такой горечью и сожалением, что вампир на секунду забыл о виновности охотника в смерти своих близких. — Такой ужасный человек, как я, не заслуживает жизни. — Каждый, слышишь, каждый заслуживает право на жизнь, — он мягко поглаживал теплые щеки Кости, заставляя его буквально таять под прикосновениями холодных рук, — особенно тот, кто сожалеет о содеянном. Охотник опустил глаза, и Алексеев почувствовал, как по лицу парня скатилась еще одна горькая слеза. Последующие пару минут они оба молчали: Костя зарыл свои мысли в раздумьях, а Никита не мог оторвать взгляд от его бархатных губ. — Можно я тебя поцелую? — осторожно прошептал вампир, застыв на месте, будто в испуге от собственных слов. Это было настолько по-детски наивно, что Мэловину захотелось оставить его без ответа и сделать это самому. Но вместо этого Костя лишь расплылся в умиленной улыбке, открывая в себе качества сентиментального романтика, и быстро кивнул. В этот момент Никита вдруг почувствовал, как в его душе распустилось тысяча бутонов — он плавно прильнул к губам парня, целуя его до головокружения нежно, медленно и даже в некотором роде вежливо. Костя будто утопал. Охотник положил руку на талию вампира, прижимая того как можно ближе к себе и невольно углубляя все еще трепетный поцелуй. Но по негласным жизненным законам идиллия никогда не длится долго. Внезапно Никита вырвался из некрепких объятий и буквально отпрыгнул от парня, в секунду оказавшись сидящим на дальнем краю кровати. Он съежился и бесконтрольно дрожал, никак не реагируя на взволнованные вопросы Кости о случившемся. Когда парень подвинулся ближе, Алексеев с чего-то напрягся еще сильнее, но, ощутив теплое прикосновение к своему плечу и услышав жалостливо-обеспокоенное «Никита?», вампир нехотя обернулся. Кажется, это мгновение для обоих было словно в замедленной съемке. Тяжелое дыхание Никиты, должно быть, было слышно в любой части комнаты; его зрачки были расширены, глаза выражали нечеловеческое желание, а белоснежные клыки выглядывали из-под припухших от поцелуя губ. И какого-то черта Костя посчитал это безумно красивым. Но эстетичность момента не могла затуманить рассудок Мэловина, а именно осознание того, что в данный момент Алексеев представлял опасность. Поэтому он, почти мгновенно среагировав, поспешил открыть запасы пластиковых мешков с кровью и как можно аккуратнее предоставить их вампиру. Закончив трапезу, Никита пришел в себя и начал в полной мере контролировать свои действия, но осмелиться посмотреть Косте в глаза у него все никак не находилось сил, поэтому он несколько минут просто сидел на полу, уткнувшись лицом в колени. Сейчас все напрямую зависело от решения охотника, так что вампир передал контроль над сложившейся ситуацией ему. — Ты как? — Алексеев почувствовал, как парень присаживается рядом и кладет руку на его плечо, слегка приобнимая. Никита не отвечал, ибо просто не знал подходящего ответа. — Посмотри на меня, — выдохнул Костя, немного хмурясь из-за своего же «приказа». Когда вампир выполнил поручение, и парень увидел в карих омутах слезы, в его груди что-то предательски кольнуло, будто недавно распустившиеся цветы оказались колючими розами. Ему вдруг так захотелось скрыть этого запутавшегося мальчика от всех проблем и беречь его до конца своих дней: некое эмоциональное возвращение в то вампирское логово, только с более понятными и, как ни странно, устоявшимися чувствами. — Я все только порчу, — проговорил Алексеев, стараясь предотвратить наступающие порывы истерики. Костя тут же притянул вампира к себе, не планируя его больше отпускать. Никогда. И все это было настолько слащаво и клишейно, что попросту казалось какой-то выдуманной историей. Никто и не мог подумать, что подобное случается с такими, как они. — Мы со всем справимся, — прошептал Костя, невесомо целуя Никиту в лоб. Парень не был уверен в сказанном, но обоим хотелось верить в лучшее. Особенно когда они друг у друга и были тем самым «лучшим».***
Для Никиты Алексеева, среднестатистического студента университета менеджмента и экономики, такие понятия как семейное тепло, любовь и забота были чужды, в большей степени потому, что он никогда не был с ними знаком. Первые годы своей жизни он провел в детском приюте — туда он попал из-за своего от рождения слабого сердца и необеспеченности биологических родителей. Года в три его забрала многодетная семья, но это нельзя было назвать усыновлением как таковым, ибо за содержание ребенка им выплачивали денежную компенсацию. Спустя долгих пятнадцать лет, проведенной в так называемой семье, Никита съехал в общежитие на территории кампуса. Шесть учебных лет прошли рутинно, вот только такие факторы, как вечные недосыпы, еженедельные вечеринки и частое непосещение врачей дали о себе знать — его сердце просто не выдерживало, была необходима дорогостоящая операция. Никита, всю жизнь полагавшийся на деньги государства, находился в безвыходном положении, и именно тогда ему поступило предложение отказаться от жизни примитивного. Видимо, такие способы «спасения» его лечащий врач практиковал нередко, ибо он преподнес всю нужную информацию так, будто это была просто аннотация к очередному лекарству. И даже не предоставил весомых доказательств. Но Никита, порассуждав над вопросом несколько дней, не без сомнений согласился, попросту из-за неимения других вариантов. Вампир, подаривший парню второе дыхание, таким образом спасал десятки примитивных уже много лет, но приближенными к нему считались лишь избранные — другие продолжали свою людскую жизнь, только с некоторыми «неудобствами». Но так как Алексееву продолжать было, по сути, нечего, он целиком и полностью был предоставлен уже упомянутым Кевину и его возлюбленной Нэнси. За четыре месяца в составе их вампирской стаи Никита получил больше заботы, чем за годы проживания с бывшими опекунами. Родителями он их назвать, конечно же, не мог, но вот впервые обретенной семьей, помогающей с обучением и дарящей поддержку, — наверняка. А что произошло спустя эти четыре месяца вампирской жизни, уже известно. // Никита поведал эту историю Косте только спустя девять дней после той ночи, ознаменовавшейся как начало их отношений. И все потому, что он необъяснимо боялся самого процесса — рассказывать о том, какую важную роль в твоей жизни сыграли некоторые персоны, человеку, виновному в их смерти, дело не из легких. К сожалению, все опасения Алексеева были не напрасны: после того, как он словно вновь пережил те счастливые моменты, подаренные ему родными, возвращаться в реальность, где он в отношениях с их убийцей, было непросто. И Костя это видел, но он так отчаянно хотел загладить вину, что подбирал все возможные извинения и самооскорбления. Но, казалось, Никите было более чем все равно на эти пустые фразы: он свернулся калачиком и уткнулся в одну точку, а переводить внимание на раскаивающегося охотника, видимо, не собирался. — Тебя оставить? — выдохнул Мэловин, приняв, что все его усилия тщетны. В ответ не последовало ничего, кроме напряженной тишины, поэтому парень, недолго думая, встал с мягкой кровати и направился к двери. — Не уходи, — с горечью в голосе проговорил Никита, поднимая на него блестящие от слез глаза, — пожалуйста, Костя, хотя бы ты. Внутри Кости что-то словно разбилось, рассыпаясь на мелкие режущие осколки. Он точно подлетел к своему невинному вампиренку, пытаясь закрыть его от всех проблем в крепких объятьях, нашептывая что-то вроде «ты этого не заслуживаешь» и все чаще и чаще целуя его в лоб. Не придав значения произнесенному спустя несколько минут тихому «заслуживаю», Костя продолжал покрывать лицо Никиты беспорядочными поцелуями, особенно долго задерживаясь на его бледных губах, но стараясь случайно не перейти негласную черту. Однако это было незачем — вампир, неожиданно для них обоих, решил от нее просто-напросто избавиться. Слегка отстранившись, Алексеев вновь одарил Костю своим туманным взглядом, от которого так странно щипало где-то в районе сердца. В его недавно мокрых от слез золотистых глазах полыхал непонятный парню огонь, от которого становилось невообразимо жарко. — Я, кажется, уже успел в тебя влюбиться, — томно прошептал Мэловин, все так же сгорая под пристальным взором вампира. Никита лишь улыбнулся, и притянул Костю для развязного, более глубокого и даже страстного поцелуя. Ему уже давно так не просто кажется.***
Возможно, в этот день была небольшая годовщина их отношений. А может до нее еще оставалось некоторое количество суток, или эта дата уже прошла — Никита не особо это помнил, ведь перестал считать дни и обращать внимание на календари достаточно давно, но именно этот день казался ему каким-то особенным, да и Костя с утра был чересчур ласковым. По-видимому, он просто чувствовал, что прошел уже месяц с поворотного для его жизни момента. В последнее время на плечи сумеречных охотников свалилось куча проблем, и, в то время как сильнейшие отправлялись на выполнение поручений Конклава, а Александр ежедневно посещал различные собрания, Мэловин и его команда оставались в Нью-Йорке для поддержания спокойной ситуации в городе: в период уязвимости сумеречного мира нижние ощущали неограниченную свободу, и кому-то нужно было их самоуверенность поубавить. Именно поэтому на вечерние прогулки или долгие посиделки времени не оставалось, что не могло не разочаровывать обоих. Но для Никиты самым ужасным в этой ситуации было не ограниченное время на совместный отдых, а неуверенность в безопасности своего возлюбленного и постоянные переживания без возможности ежечасно названивать с вопросами о самочувствии. Тот день был не исключением: Костя снова задерживался, а вампир проводил все время в попытках отвлечься от собственных мыслей. У него было столько свободных часов, что, казалось, Алексеев мог бы уже освоить злополучную математику, было бы желание. Зато в запасе всегда был огромный список еще непрочитанных книг, от одной из которых его оторвал кодовый стук. Первое, что встретило Никиту, когда он отворил дверь, это бордовая, слегка потрепанная роза с оборванными шипами, врученная ему прямо в руки. — С годовщиной, — вторым подарком был весьма романтичный поцелуй руки и влюбленный разноокий взгляд. — Ты ведь любишь розы? — Я ужасно банален, так что да, — Никита слегка смутился, но, переняв инициативу, приблизился и оставил быстрый поцелуй на губах парня, — и тебя, — мило улыбнувшись, вампир развернулся и направился к оставленному на кровати лэптопу. — У меня ничего особенного нет, но могу предложить посмотреть слезливую мелодраму. Настроение Кости несколько не соответствовало выбранному жанру, но он согласился лишь из-за мысли о том, что в процессе сможет понаблюдать за своим чувственным мальчиком без его ведома. Фильм совсем перестал волновать парня уже на середине — все его внимание заняли совсем ненужные тяжелые мысли, а также мягкие волосы вампира, отдающие запахом его любимого персикового шампуня. — Алек начинает догадываться о тебе, — неожиданно выдал Мэл, продолжая ерошить волосы Никиты, лежащего с ним в обнимку. — Я что-то сделал не так? — с нотками неподдельного волнения спросил вампир, ставя фильм на паузу. — Нет-нет, тут я прокололся, — парень приподнял уголки губ. — Он сказал, что я перестал бездумно идти на смерть, то есть, — Мэл закусил губу, как бы параллельно делая выводы, — что я снова начал ценить жизнь. Никита физически не мог что-либо ответить — его будто с головой захлестнуло некое чарующее чувство искреннего счастья, так что уткнуться парню в шею и крепко его обнять было единственной возможной реакцией. Он стал смыслом жизни для Кости. — Так почему бы тебе не рассказать ему правду? — вопрос прозвучал так наивно, что Костя и в правду задумался — почему? Какого черта он должен стыдиться, что обрел человека, которому впервые за много лет может доверять? Но даже не находя разумных ответов, Мэл отчетливо понимал, что просто морально к этому не готов. Не пришло еще время. — Никит, не стоит, — вряд ли существует способ описать ту боль, которую Костя испытал, чувствуя, как счастливый огонек внутри Никиты резко тухнет из-за одной нелегкой фразы. — Прости. — Ничего, я понимаю, — и, господи, как же Мэловину было приятно осознавать, что это была чистейшей воды правда; он давным-давно отвык в полной мере верить окружающим, и даже забыл каково это — не сомневаться в каждом услышанном слове. Костя безумно хотел лишь одного — поддерживать огонек радости в своем мальчике как можно дольше. Но когда он сам стал причиной его погасания, парень подумал, что просто не заслуживает хранить это чудо в своих жестоких руках. Хотя, ему ли решать?***
Они оба знали, что день, когда запасы крови внезапно закончится, рано или поздно настанет, просто не рассчитывали на настолько неудачную ситуацию. Положение в городе обострилось из-за частых нападений на примитивных, и Мэловину приходилось появляться в институте, только когда часовая стрелка уходила за цифру двенадцать, а, следовательно, черный ход был давно закрыт. В очередной раз, возвращавшись с задания с единственным желанием завалиться в теплую постель, Костя простучал зазубренную комбинацию и необычно долго простоял в ожидании. Когда замок входной двери наконец щелкнул, его не встретили ни привычные крепкие объятия, ни даже просто заботливый взгляд: Алексеев, при первом же появлении охотника в комнате, отлетел в её дальний угол и как-то безумно поглядывал на Мэла. — Ты чего? — парень так привык к ощущению блаженной умиротворенности рядом с вампиром, что сперва даже и не понял причину такого его поведения. — Что-то случилось? — Кровь закончилась, — Никита произнес это относительно сдержанно, но Костя видел, каких усилий ему стоило сохранять это спокойствие. — Еще днем. — Но ты говорил, что осталось еще три пакета, — в голосе Мэловина играли нотки тревоги и непритворного волнения. — Я не уверен, но, кажется, с ней было что-то не так, — произнес вампир, кивком указывая на лежащие в стороне опустошенные пластиковые емкости. — Я выпил все, но мне стало только хуже, — он снова перевел взгляд на открыто паникующего Костю, — успокойся, все не настолько безвыходно. Если сейчас будешь держаться от меня подальше, заперев в ванной, я перетерплю. — Ты серьезно? — будто не слыша поручений Никиты, парень начал приближаться к голодному кровопийце, уже начавшего проклинать его упрямство. — Я не раз видел, что такое ломка молодых вампиров, и не собираюсь делать это с тобой! — казалось, лишь расположение стрелок на часах заставляло Мэла говорить умеренным тоном. — Ох, ну прости, это не я стыжусь своих чувств настолько, что даже близким рассказать о них не могу, — Никита бросил эту фразу так яростно, словно прокручивал её у себя в голове уже несколько дней. Внутри них обоих что-то треснуло. — Ты ведь понимаешь, что будь обо мне известно хотя бы Алеку, у нас бы был другой выход? Косте так сильно хотелось найти ответ на этот провокационный вопрос, и даже неважно — грубый или примирительный — хоть какой-нибудь, но в голове не было ни единой мысли, словно в ней только что пронесся сокрушительный ураган, не оставивший после себя ничего, кроме пустынного поля. И внезапно в мыслях парня зародилось нечто безрассудное. — Другой выход и так есть, — Костя подошел недопустимо близко, пересекая ту черту, за которой мог быть в безопасности; казалось, парень даже услышал тихое шипение. — Никит, ты знаешь, я доверяю тебе как никому другому, — он взял ледяную руку вампира в свою, и медленно приложил её к своей шее, пальцем надавливая на пульсирующую артерию. Алексеев в оцепенении замер, подушечками ощущая горячую жидкость, так необходимую ему в тот момент. Придя в себя спустя пару неизмеримо долгих секунд, вампир отдернул руку и, окончательно упершись в стену, безуспешно пытался отойти еще дальше. — Я не смогу, — находясь в настоящем мандраже, произнес Никита; он быстро замотал головой, изо всех сил стараясь противостоять накатывающейся панической атаке. — Я просто не остановлюсь. — У меня получится остановить тебя, если понадобится, — охотник, видимо, и вправду не понимал. Никита часто думал, что рядом с Костей может ощущать себя защищенным, но только не в этот раз — сейчас защищать необходимо было от него. Поэтому, когда Мэловин провокации ради настойчиво попытался приблизиться к губам вампира, второму ничего не оставалось, только как чрезмерно сильно оттолкнуть парня, тем самым повергая того в шок. Но Никите не было дела ни до недоумевающего взгляда Кости, ни до их совместной жгучей моральной боли: его больше волновала высокая вероятность внезапной потери контроля над своим разумом. — Ты даже понятия не имеешь, что происходит внутри нас после обращения, — сквозь зубы процедил вампир, чуть ли не сорвавшись на раздраженные крики. — Костя, я ведь могу ненамеренно убить тебя. — Я не собираюсь заставлять тебя мучиться в течение нескольких часов при возможности просто пожертвовать немного своей крови, — парень так часто называл Никиту невинным, что сам не замечал, сколько глупой наивности хранится в нем самом: Мэл, прибегнув к крайней версии неразумного плана, с характерным звуком выудил из футляра свое главное оружие, заостренный кинжал, и, сам не понимая своих действий, приложил его к шее, параллельно замечая до жути испуганный взгляд Алексеева. Костя предварительно сморщился в ожидании острой боли, как вдруг его прервал надрывный крик: — Я уже убил одного человека, слышишь?! Я не хочу, чтобы ты стал вторым! — по щекам вампира одновременно скатилась пара горьких слез, голос сорвался, а правда, так долго скребущая душу убийцы, уже не казалась тем, что охотник должен был знать. Косте хотелось кричать. Провалиться сквозь землю в царство Аида, задохнуться в волнах Посейдона или сгореть под молнией Зевса — неважно, поистине адские муки он испытывал в момент произнесения Никитой первой же фразы. Его душа сгорала рядом с тем, кто стал для него новым дыханием. Кто теперь это дыхание отнял. Мэловин лишил жизни стольких ни в чем не виновных мирных вампиров, а настоящего убийцу посчитал самым родным, что у него только было. В парне словно взорвался вулкан, наполняя раскаленной магмой всю его некогда расцветшую душу, внутри которой под крушительным действием лавы сгорал последний цветок. Косте было больше, чем просто больно: казалось, его тело после долгих мук разорвали на мелкие частички каким-то инопланетным изобретением, превращая каждое счастливое воспоминание в ненужную пыль, от которой все отчаянно желают избавиться. Ему хотелось надеть маску Мэловина на всю, он надеялся, недолгую жизнь, и больше никогда не снимать её — не делать исключений в виде прекрасных мальчиков-убийц, так сильно нуждающихся в любви и защите, но скрывающих внутри себя прогнивающий лживый скелет. — Пошли, — холодно приказал Мэл, как ни в чем не бывало вставляя ключ в дверную скважину. Его вдруг перестали волновать любые последствия своих действий — осуждения охотников, странные взгляды, их дальнейшее недоверие… да даже последующее наказание, избежать которое парню точно бы не удалось, учитывая то, что он собирался сделать. — Стой, Костя, а как же… — шокировано начал Никита, желая прояснить сложившийся в голове охотника план; вампир снова зажался в уголке, находясь в ужасе от их общего поведения и от происходящего в целом. Он безрезультатно пытался выхватить из парня то живое, что было в нем буквально несколько минут назад — но даже тут Мэловин не дал ему шанса. — Ты не имеешь права меня так называть, — выпалил он, пуская в вампира мнимые пули из своих стеклянных глаз, которые в миг безвозвратно лишились возможности по-настоящему чувствовать. И именно тогда Алексеев понял, что окончательно потерял своего волшебного Костю с искрящимся от первой влюбленности взглядом — все из-за самой страшной его тайны, с каждым днем все больше и больше разъедающей его внутреннее я. Поддавшись порыву жажды однажды, он полностью лишил себя возможности искупить свою вину и продолжить жизнь без влияния на неё прошлых поступков. Вампир представлял опасность для примитивных, и каждый сумеречный охотник прекрасно понимал, что это значит только одно. Каждое неверное действие влечет за собой необходимые последствия. Мэловин уверенным шагом двинулся по темному коридору, не выпуская из рук поднятый с пола кинжал, ожидая, что Никита проследует за ним. Это он и сделал.***
Солнце взошло как по расписанию: ни минутой позже, ни минутой раньше. Птицы на немногочисленных деревьях радостно чирикали и даже создавали некую расслабляющую мелодию, что было совсем не к месту, но Мэловина это тревожило меньше всего. Парень сидел на парадных ступенях пред входом в институт, скуривая очередную сигарету, без слегка одурманивающего эффекта которой он просто не смог бы сохранять безразличие к каждому издаваемому на еще безлюдной улице звуку. Часовая стрелка едва пересекла шестерку, но парень предчувствовал скорое появление разъяренного Александра, хотя не особо-то этого и хотел. Так и произошло: уже через несколько минут он изредка вылавливал из контекста упреки вроде «ты свихнулся», «это переходит все границы дозволенного» и «ты принуждаешь меня сообщить о твоих поступках Конклаву», но Мэловина ни капли не задевала ни одна фраза, обвиняющая его во всех всемирных злодеяниях. Его даже забавил тот факт, что его друг так активно негодовал только из-за парочки вырубленных коллег, охраняющих в ту ночь институт. Но даже возмущенные крики Алека не смогли превысить по громкости запутанные мысли Мэловина, посвященные тому самому кровопийце, изначально без всяких сомнений казавшемуся безобидным мальчишкой. Чувство неподдельной тревоги колебало сердце парня, заставляя проросший внутри него терновый куст своими колючками жалить каждую молекулу вдребезги разбитой души. Никита невольно открыл в Косте что-то прекрасное, скрывшееся где-то глубоко внутри него, но такое родное и приятное… а теперь это «нечто» погрузилось еще дальше в почерневшие пучины его сердца. На освещающейся стороне колоннады безжизненно свисало привязанное к самому крайнему столпу тело молодого вампира. Он сгорел, утопая в неистовой боли, идущей не от смертельных солнечных ожогов, а от недавних воспоминаний об их беззаботном счастье, пролетающих перед ним в последние минуты недолгой жизни. Требования объяснений, угрозы, обвинения — все это звучало в голове Мэловина, как в качественном кино, вторым планом с недлинными проблестками из отдельных слов. Параллельно со звуками биения обливающегося кровью сердца, на передний фон затуманенное сознание не изменяющего своим принципам сумеречного охотника выдвигало последнюю и, не смотря ни на что, такую ласковую фразу его маленького беззащитного вампиренка: — Я всё равно люблю тебя, Костя.