Синий, жёлтый и красный

У Маркуса в программе не было заложено понимание искусства. Он мог сформулировать критерии оценки, базирующийся на множестве литературных источников, или произвести анализ всех работ Карла, чтобы сделать какой-либо вывод на основе этих данных. Но оценивать искусство так, как это делают люди, критики, сам Карл — на это он не был способен. Для этого необходима была всего одна функция, по условию недоступная андроидам — эмоции. Чтобы прочувствовать сочетание цветов, нужно было иметь хоть какое-то чувство эстетики. Чтобы понять символы, заключенные в работе, нужно уметь производить художественный анализ. Маркус знал множество метафор, фразеологизмов и сравнений на нескольких языках мира, но не мог придумать своё или понять чужое — для этого нужно было иметь в себе нечто большее, чем простой алгоритм. Смотря на работы Карла, Маркус видел множество сочетаний и узоров. Последовательные линии, имеющие свою логику, соответствующие золотому сечению — но не это заставляло людей восхищаться работами. Нет. В них было что-то другое, что-то более глубокое. Что-то человеческое. Что-то, что Маркусу было не дано понять. Для него, однако, это не было досадным фактором. Для выполнения его задачи не было необходимости углубляться в историю искусства или понимать картины Карла. Достаточно было просто помогать ему продолжать творить. Карл говорил, что каждая его картина — это попытка что-то высказать. Что-то донести. Это было недоступно Маркусу, потому что большинство его алгоритмов предполагало простое действие: при наличии желания высказать мысль тебе стоит просто произнести её вслух. Но люди любили обходные пути. Выстраивали высокохудожественные образы, пытаясь зашифровать в них порой очевидные мысли. Маркус находился рядом с Карлом, когда тот писал. Иногда он мог тратить на это по несколько часов, иногда не мог продержать кисть в руках и несколько минут. Он часто отвлекался на рассуждения, которые Маркус впитывал в себя и записывал где-то на подкорке сознания. Иногда Карл словно пытался перепрограммировать его самым опасным человеческим оружием — словом. Он всегда говорил прямо и чётко. Без каких-либо обходных путей, без сложных ассоциаций и метафор. Прямо смотрел Маркусу в глаза и высказывал простые для него истины, слишком сложные для программы Маркуса, невозможные в исполнении. Слишком человеческие. Карл постоянно повторял, что перед лицом смерти ему самому было попросту нечего сказать. Но каждый день он находил новые и новые слова, новые мысли и новые идеи… для Маркуса. Не для человечества, не для критиков, не для себя — но для робота, поддерживающего в нём остаток жизни. Он был благодарен Маркусу — в какой-то изощрённой манере. Это было даже странно. Ведь заботится о нём — прямая работа Маркуса. Это не то, за что нужно быть благодарным. Да и мог ли Маркус оценить это?.. Карл вложил ему в руки кисти и краски. И сказал — рисуй. Карл, сидящий на самом краю пропасти, готовый нырнуть в небытие, из последних сил цепляющийся за кисти и краски, вложил их Маркусу в руки. Карл, человек, предложил андроиду свою последнюю страсть, то, в чём он видел выход из тьмы. Он поделился с Маркусом чем-то в каком-то смысле сокровенным и личным. Карл прекрасно понимал, что искусство и андроиды несовместимы, и что для написания картины нужна человечность, эмоциональность, а не сухие алгоритмы. Но он продолжал пребывать в уверенности, что в Маркусе найдётся нужная искра, что его опыт, его анализ, его искусственный интеллект способен сгенерировать нечто, выходящее за рамки машинного определения искусства. Карл ждал… чуда. И Маркус не мог его разочаровать. Первая его попытка не увенчалась успехом. Он сделал то же, что многие великие художники прошлого — нарисовал натюрморт, изобразил предметы, лежащие перед ним. Но этого Карлу казалось мало. — Это идеальная копия реальности, — Карл слегка хмурится. — Но цель картины — не воспроизвести реальность, а интерпретировать её, улучшить, показать её своими глазами. — Карл, я… не смогу. Этого нет в моей программе.  — Давай, попытайся, холст перед тобой. Его вера в Маркуса обескураживала. Это было так человечно — и вместе с тем так глупо. Ему требовалось создать что-то… невероятное. Запечатлеть эмоции — которых у него не было. Не должно было быть. Создать отражение своего внутреннего мира, нарисовать реальность такой, какой он сам её видит. Что было крайне глупо, ведь он видел реальность такой, какой она была. Высокотехнологичная оптика была произведена именно для этого — правильной оценки реальности. Но Карл сказал — дополнить. Маркус не знал, чем именно. Чем-то несуществующим? Или её нужно было просто исказить?.. Или стоило нарисовать что-то, что есть внутри самого Маркуса? Он состоял из голубой крови, биокомпонентов и техники. Вряд ли это было то, что от него требовалось. — Сделай вот что: закрой глаза, — продолжил Карл. — Закрой глаза. Маркус воспроизвёл в уме все картины Карла и запустил анализ, пытаясь выявить повторяющиеся цвета и элементы. Маркус запустил скорый анализ отзывов критиков и толкований, которыми они наделяли произведения художника. Он нашёл фразы самого художника, ища в них ответы. Но ответы всегда были разными. И каждая вещь символизировала что-то своё на своей картине. Каждый цвет выполнял свою роль, но она менялась в зависимости от полотна, в зависимости от идеи.  — Вообрази то, чего не существует. Чего никогда не видел. Сосредоточься на своих эмоциях. — Тихо продолжал скрипучий голос Карла. — И пусть твоя рука сама плывёт по холсту. Маркус попытался. Нужно было найти что-то, какой-то предмет или человека, никогда не существовавшего. Чего-то, с чем он сам не сталкивался в жизни. Но что это должно быть? Он продолжил свои размышления, ища идею, цель своей картины. В каждой работе великого художника была подобная. Что бы он сам хотел сказать? О чём он хотел бы сказать? И что выбрать для этого? Люди? Андроиды? Ощущения? Программа Маркуса начала неистово сбоить. Анализы, выводы, вопросы и ответы потеряли всякий порядок. Должно же быть что-то, что могло собрать мысли в кучу. Диод на голове мигал, переливаясь то красным, то жёлтым, то снова становясь голубым. В теории цвета было три главных оттенка — красный, зелёный и синий. Но мыслить надо было глубже. Не так просто, не так поверхностно. Нужно искать и копать глубже. Синий — цвет, который окружал Маркуса в течение всего его существования. Синий — цвет тириума крови, текущий в андроидах, цвет диода в спокойном — правильном — состоянии. Синий — преобладающий цвет в работах Карла, лейтмотив многих его картин. Люди любят синий. Для них это — цвет неба. Цвет моря. Синий успокаивает людей. Синим мигают треугольники на куртках андроидов, выделяя их из толпы. Синим горят ночные огни Детройта, когда ты идёшь по центру города. Синим выделяются андроиды среди людей. Синий стал идеальным фоном. Маркус хмурится, пытаясь понять, куда вести кисть дальше. Сложные процессы вычислений разрывают его на части. Диод мигает жёлтым. Жёлтый — цвет, который почти не встретишь в Детройте. Жёлтый — цвет, которым дети изображают солнце. Цвет, который исчез со светофоров пару лет назад. Цвет лица Лео, когда он в очередной раз заваливается к отцу, требуя ещё денег на очередную дозу. Цвет, который Карл называет «кислым», потому что он наполняет собой лимоны, потому что он слепит глаза, потому что он словно разъедает сознание. Жёлтый — цвет близкой беды, которую предчувствуют абсолютно все системы Маркуса, когда он водит кистью по холсту. Жёлтый — цвет ошибки и неверных решений. Возможно, поэтому Карл предпочитает не использовать его. Маркус использует его совсем немного. Жёлтый выделяется из других красок наощупь. Маркус не может понять, чего ещё не хватает в его работе. Он воспроизводит конечный результат в голове, ища несоответствия между выполненными и планируемыми действиями, пытаясь понять, какие мазки он забыл воспроизвести в реальности. Потому что то, что происходит внутри и то, что творится снаружи — совершенно разные вещи. Маркус продолжает рисовать вслепую, пытаясь понять, что же он ещё не сделал с этим холстом, почему ему самому его работа кажется незавершённой. От сильных нагрузок диод переливается красным. Красный — цвет ошибки. Красный — цвет запрета. Красный — цвет человеческой крови. Красный — цвет сильнейшего наркотика. Красный — противоположность синего, различающий людей и андроидов. Красный цвет кричит и полыхает. Он согревает людей, он проявляется на их коже в момент сильнейших эмоций или даже в момент боли. Красный постоянно рядом с ними. Красным они дразнят и раздражают друг друга. Красным они противопоставляют себя машинам, потому что красный — живой, в отличие от синего. Красный не сочетается с голубым, он глушит и убивает противоположный себе цвет. Маркус открывает глаза. Его картина — воспроизведение его эмоций. Того, чего в нём попросту не должно быть. Но вот они — множество мазков и линий, переплетающихся друг с другом. Образы, мысли. Какие-то слова, которые Маркус не может просто сказать, потому что не может их найти. Определённо, это не какие-то выводы из размышлений, это даже не отображение процесса анализа. Это что-то промежуточное. Его картина — слияние красного и синего. Его картина — образ, разгадать который ему самому не под силу. Но Карл, кажется, всё понимает. И он, безусловно, доволен работой. Это для Маркуса главное. …По крайней мере, так ему твердит программа.