Непорочный ангел

Ка­цуки де­ла­ет вы­вод, что Юрио ми­лый. Понима­ние это­го при­ходит вне­зап­но, ког­да муж­чи­на наб­лю­да­ет за тем, как па­ренёк остерве­нело тре­ниру­ет­ся на­кану­не их выступле­ния. Маль­чик за­кусы­ва­ет гу­бу в досаде, ког­да что-то не вы­ходит, на эмо­ци­ях то­па­ет но­гой по ль­ду, вы­бивая из хо­лод­ной повер­хнос­ти ис­кры-крош­ки. Вик­тор как-то вечером хо­хот­нул, что мол Юрий слиш­ком юн для осоз­на­ния та­ких неж­ных и воз­вы­шен­ных чувств, ко­торые пред­по­лага­ет Agape. Не то что­бы Ка­цуки ве­рил, что Ни­кифо­ров это серьёз­но, нет, ско­рее прос­то под­драз­ни­ва­ет. Но от­че­го-то ста­ло очень горь­ко за маль­чишку. Юри ви­дел, что Пли­сец­ко­му есть, что по­казать, но это нас­толь­ко лич­ное, нас­толь­ко сок­ро­вен­ное, что по­пыт­ки вдох­нуть эти чувства в прог­рамму ста­новят­ся срод­ни насилию. И это ка­залось япон­цу столь тро­гатель­ным, что он уже боль­ше не мог смот­реть на мальчика как на прос­то­го гру­би­яна и эго­ис­та. Пли­сец­кий не­воль­но стал для не­го оли­цет­ворени­ем Agape. Свет­лый и не­пороч­ный, скры­тый под креп­кой бро­нёй, что­бы жес­то­кая ре­аль­ность не вспо­рола неж­ную мя­коть своими ос­тры­ми гра­нями. Это бы­ло прекрасно! Не то что он со сво­ими… В об­щем, не важ­но. Пусть так. Пусть луч­ше сме­ют­ся над ним, чем ска­зать прав­ду, что так и не нашёл вдох­но­вения для се­бя. Но в ту се­кун­ду, ког­да Юри по­нял, что эта златокуд­рая зе­леног­ла­зая фея, пор­ха­ющая по ль­ду, слов­но на крыль­ях, на са­мом де­ле восхи­титель­но не­вин­на и чис­та… Ка­цуки да­же ис­пу­гал­ся прос­нувше­гося в се­бе же­лания об­ла­дать. Втра­вить в се­бя, под ко­жу, что­бы боль­ше ни­кому, что­бы толь­ко с ним одним. Сож­рать его все­го, пог­ло­тить, ис­пить до дна. И ду­шу, и те­ло вмес­те с бро­нёй из грубос­ти и не­уме­лого ещё сар­казма. О, те­перь-то Юри зна­ет, что вло­жить в свой танец. Зна­ет, что по­может ему по­бедить. Он вы­иг­ра­ет и не от­пустит. Ни столь не­об­хо­димо­го ему тре­нера, ни это бе­лоб­ры­сое чу­до. Юрио не су­ме­ет от­дать свои чувс­тва гля­дящей на не­го тол­пе, Ка­цуки не сом­не­ва­ет­ся. А он сможет. Он вло­жит каж­дую кап­лю зародившей­ся в гру­ди страс­ти. Толь­ко не скажет о ней, не про­из­не­сёт вслух, для че­го же, для ко­го же он бу­дет тан­це­вать на ль­ду... До­воль­ный, па­рень при­нял­ся тре­ниро­вать­ся, ис­подволь наб­лю­дая за не­пороч­ным ангелом, по­дарив­шим ему вдох­но­вение, совер­шенно за­бывая, что у это­го оча­рова­ния ос­трые зуб­ки и креп­кие ко­гот­ки. *** Пли­сец­ко­го уда­лось пой­мать уже на са­мой стан­ции. Влаж­ные от неп­ро­литых слёз изумруды глаз, рас­крас­невша­яся мор­дашка, рас­трё­пан­ные во­лосы. Юри по­думал, что умрёт, не схо­дя с мес­та. Юрио кри­чал, ругался, за­махи­вал­ся ку­лака­ми и вы­рывал­ся, ког­да Ка­цуки не поз­во­лил ему у­ехать, прос­то сжав в объ­яти­ях бры­ка­юще­еся тель­це. Уговоры ни­чего не да­ли, так что ши­пяще­го и ве­реща­щего на пол­го­рода ко­тён­ка приш­лось та­щить до до­ма на пле­че. Трав­мо­опас­ное занятие, как ока­залось. На­ив­ная ве­ра в то, что ди­кие кош­ки мо­гут быть лас­ко­выми и отзывчи­выми, как и до­маш­ние, уга­сала с каждым но­вым уда­ром ос­трым ку­лаком по спи­не. Бы­ло же­лание свя­зать маль­чиш­ку, но что бы по­дума­ли лю­ди! Впро­чем, да­же так на них ко­сились и пе­решёп­ты­вались. Как бы не пош­ли слу­хи о том, что фи­гурист Ка­цуки педофил и са­дист. Хо­тя, мысль, ко­неч­но, интерес­ная. Осо­бен­но ин­те­рес­ной её де­ла­ет вёр­ткая зад­ни­ца рус­ско­го у са­мого ли­ца. Это сто­ит об­ду­мать. На­еди­не с са­мим со­бой. *** Уже на сле­ду­ющее ут­ро Вик­тор от­вёл Юри погово­рить. По­даль­ше от не­доволь­но­го Плисец­ко­го, прис­ту­па­юще­го к раз­минке. Как ока­залось, по ба­рам и ро­мен­ным на­чали шептать­ся, что “Ка­цуки (тот са­мый фи­гурист, да-да!) при­нуж­да­ет не­совер­шенно­лет­них маль­чи­ков к не­пот­ребс­твам! Пред­став­ля­ете? Ну и что, что гай­дзи­ну уже пят­надцать, и он всту­пил в воз­раст сог­ла­сия! При­нуж­де­ние оно при­нуж­де­ние и есть!” На язы­ке у Юри крутилось: “Да я же ещё по­ка ни­чего…”, но вслух он, гус­то пок­раснев и за­ика­ясь, произнёс, что по-дру­гому уго­ворить Пли­сец­ко­го не ду­рить и ос­тать­ся у не­го не выш­ло. И изви­нил­ся за дос­тавлен­ное бес­по­кой­ство. Вик­тор на это толь­ко за­ливис­то рас­сме­ял­ся и со­об­щил, что так и по­думал, о чём и рассказал всем же­ла­ющим его слу­шать горожа­нам, так что ми­лой хрюш­ке волноваться не о чем. И Ка­цуки улы­бал­ся, думая, что это очень хо­рошо. *** Во­об­ще-то, гай­дзин­ская мо­да на традиционную япон­скую одеж­ду Юри не нравилась. Ев­ро­пей­цы смот­ре­лись в ней не­сураз­но и глу­по, как на его взгляд, и вы­зывали глу­хое раз­дра­жение. Наш­ли се­бе развле­чение. По­рой ка­залось, что тем са­мым эти “блед­но­лицые” пы­та­ют­ся под­чер­кнуть, что ази­аты во­об­ще и япон­цы в час­тнос­ти для них за­бав­ные зве­руш­ки. Ка­цуки не знал, от­чего в го­лове рож­да­лись та­кие мыс­ли при виде в се­ти фо­тог­ра­фии оче­ред­но­го американца, или фран­цу­за, или рус­ско­го в юка­те или тра­дици­он­ном ки­моно. Но в его доме как-то не­ожи­дан­но по­сели­лось сра­зу двое гай­дзи­нов, на ко­торых та­кая одеж­да смот­ре­лась умес­тно. И да­же воз­бужда­юще. Осо­бен­но в мок­ром ви­де. Вик­тор по­чему-то ре­шил, что его уче­никам будет по­лез­но ук­реплять дух и во­лю, стоя под ле­дяным во­допа­дом. Мол, опыт до выступления был удач­ный и всё та­кое. Никифо­ров ве­лел сто­ять столь­ко, сколь­ко потре­бу­ет­ся ему, что­бы схо­дить по де­лам и вер­нуть­ся об­ратно за сво­ими зве­рята­ми. Юра, ко­неч­но же “срать хо­тел на это­го ста­рого выпен­дрёж­ни­ка”, за что чуть ли не ока­зал­ся раз­ма­зан­ным боль­шим бу­лыж­ни­ком, свалившимся свер­ху. От­ту­да же до­нёс­ся громкий го­гот и крик: “Бь­ём на по­раже­ние”. Рис­ко­вать быть при­биты­ми ка­ким-ни­будь залёт­ным ва­луном пар­ни не ста­ли, хоть во­да и про­бира­ла хо­лодом до кос­тей. Ох уж этот вы­дум­щик Вик­тор! Пли­сец­кий, оде­тый в бе­лую юка­ту, влаж­ной прос­ве­чива­ющей тканью об­ле­пив­шей стройное те­ло, уже вы­бивал зу­бами дробь, впол­го­лоса ма­теря их не­далё­кого тре­нера. А вот Ка­цуки ста­нови­лось всё жар­че. Осо­бен­но от ви­да прог­ля­дыва­ющих сквозь лёг­кое одеяние нап­ря­жён­ных сос­ков то­вари­ща по нес­частью. Внут­ри пар­ня же­лание при­жать­ся, сог­реть бо­ролось с пот­ребностью ос­та­вить это­го не­пороч­но­го ан­ге­ла та­ким же неж­ным и не­вин­ным. Не за­думы­ва­ясь о том, что де­ла­ет, Юри по­доб­рался к блон­ди­ну поб­ли­же и, об­хва­тив по­перёк гру­ди ру­ками, при­жал к се­бе. Паренёк что-то воз­му­щён­но пис­кнул, но японец уже ни­чего не слы­шал. От Юрия так пот­ря­са­юще пах­ло! Этот за­пах да­же не смогла скрыть ль­юща­яся на них свер­ху во­да. И он за­рыл­ся ли­цом в мок­рые пряд­ки, при­жимая маль­чиш­ку ещё бли­же к се­бе. - Что ты выт­во­ря­ешь? - вос­клик­нул Пли­сец­кий. Но вы­рывать­ся, нес­мотря ни на что, не хотелось. В чу­жих ру­ках бы­ло оду­ря­юще тепло, хо­тя не­имо­вер­но сму­щали паль­цы, теребя­щие сквозь юка­ту нап­рягши­еся от хо­лод­ной во­ды сос­ки, да что-то упи­ра­юще­еся в по­яс­ни­цу. Юра до­гады­вал­ся, что это, и от этих мыс­лей по те­лу про­бега­ла жар­кая вол­на, скап­ли­ва­юща­яся вни­зу жи­вота. Па­рень прик­рыл гла­за от удо­воль­ствия и неволь­но на­чал те­реть­ся о сто­яще­го за спиной япон­ца. Су­дорож­ный вздох опа­лил заледе­нев­шее ухо, и Пли­сец­кий при­жал­ся ещё силь­нее, вцеп­ля­ясь ла­доня­ми в обнимающие его ру­ки. Собс­твен­ный вставший член, ка­са­ющий­ся го­лов­кой холодню­щей влаж­ной тка­ни, сос­тавлял контраст с при­жатой к по­яс­ни­це плотью, от­чего воз­бужде­ние мгно­вен­но под­ско­чило сразу на нес­коль­ко де­лений. Ка­цуки чуть пе­ред­ви­нул маль­чи­ка, по­вора­чивая его ли­цом к от­весной ка­мен­ной сте­не, скры­той за по­тока­ми во­ды, зас­тавляя опереть­ся о неё ру­ками и прог­нуть­ся. Юри пок­ры­вал его шею, пле­чи и ло­пат­ки обжигающи­ми по­целу­ями и тёр­ся напряжённым ство­лом меж­ду креп­ких ягодиц. Пли­сец­кий ут­кнул­ся в кам­ни лбом, тихо пос­та­нывая и по­дава­ясь бёд­ра­ми на­зад. Мыс­ли в го­лове зве­нели, об­ра­тив­шись сосулька­ми, толь­ко од­на не­оно­вым све­том билась под зак­ры­тыми ве­ками: “Что я тво­рю?” Но на­каты­ва­ющий всё боль­ше и боль­ше жар, рас­простра­ня­ющий­ся от те­ла Ка­цуки, слов­но гип­но­тизи­ровал, зас­тавляя те­реть­ся, при­жимать­ся, по­давать­ся на­зад, к теп­лу, к источни­ку удо­воль­ствия. Юри с ти­хим ры­ком раз­вернул блон­ди­на к се­бе ли­цом, под­хва­тил под бёд­ра, при­жал своим об­жи­га­ющим те­лом к хо­лод­ным камням и впил­ся от­кро­вен­ным по­целу­ем в по­синев­шие тон­кие гу­бы. Юрий ух­ва­тил­ся за чужие пле­чи, об­нял но­гами та­лию и с жадностью от­ве­тил, про­тал­ки­вая свой язык пог­лубже в рот брю­нета, ог­ла­живая са­мым кон­чи­ком нё­бо, за­иг­ры­вая с его язы­ком. Слои тка­ни меж­ду ни­ми раз­дра­жали, но в то же время лишь обос­тря­ли ощу­щения. Ка­цуки вжи­мал­ся пуль­си­ру­ющим чле­ном в пах Плисец­ко­го, тёр­ся всё силь­нее и силь­нее, пока не по­чувс­тво­вал, что маль­чиш­ка на­чал дро­жать, гром­ко пос­та­нывая в по­целуй и кончая. Собс­твен­ная спер­ма ка­залась Юри обжи­га­ющей, и он при­жимал­ся к блон­ди­ну силь­нее, ста­ра­ясь сог­реть неж­но­го ан­ге­ла, обмякше­го в его ру­ках. *** Вик­тор, ко­неч­но, хо­тел, что­бы его по­допеч­ные хо­тя бы на­чали ла­дить, но не пред­по­лагал вари­ан­та, что они под­ру­жат­ся про­тив не­го. Но объ­ём­ная ку­ча из пле­дов и оде­ял чи­хала на два го­лоса и сле­дила за ним дву­мя па­рами глаз, не обе­ща­ющих объ­ек­ту наб­лю­дения ни­чего хо­роше­го. Об этом сто­ит хо­рошень­ко по­думать, ре­шил Ни­кифо­ров, спеш­но уда­ля­ясь в свою ком­на­ту.