Непошлое

Саша тяжело и шумно дышит, руками опираясь о край стола и откинув назад голову. Чужие холеные, музыкальные, унизанные перстнями пальцы с нажимом ведут по подобравшемуся животу, царапая кожу металлическими ободками, заставляя парня судорожно вдыхать и выгибаться сильнее. — ОлегЕвгенич… — свистящий выдох в пустоту. Хочет сказать что-то ещё, но выходит только невнятный скулёж — мужчина сжимает пальцами возбуждённый напрягшийся сосок. Трёт шершавыми подушечками нежную чувствительную плоть, чуть пощипывает. Молодой актер на это отзывается судорожными сбитыми вздохами и тихими задушенными полустонами. Задранная почти до горла футболка стягивает, стесняет движения, врезаясь в мышцы и не позволяя прогнуться сильнее в поисках ещё большего удовольствия. Меньшиков шарит руками по обнаженному торсу Саши медленно, издеваясь и распаляя ещё больше, губами легко касается загривка, шеи и кромки волос, оставляя почти эфемерные дорожки поцелуев. С нажимом проводит пальцами по низу живота, царапает ногтями. — Саша, подними руки… — тихо, ровно. Приказ выполняется незамедлительно, только не резко и быстро, а словно Петров в тумане и действует как-то заторможенно. Олег краем глаза отмечает, как дрожат руки парня, как крепко он держится за деревянную столешницу (пальцы мальчик разжал, но так и не разогнул), как крепко он зажмурил глаза и нервно облизывал пересохшие губы. Мужчина кончиками пальцев ведёт по груди, цепляет задранную футболку и тянет вверх. Ненароком касается алеющих щек, влажных приоткрытых уст, чувствуя, как Сашка ловит языком шершавые подушечки пальцев, увлажняя и дразня. — Лисёнок… — выдох в самое ухо. Парень вздрагивает, но улыбается, явно собою довольный, — будь осторожен… — угрожающе-рычаще. Зубами прихватывает мочку уха, откровенно кусая. Футболка, наконец стянутая с рук, отлетает в сторону неаккуратным комком. Руками, раскрытыми ладонями, с нажимом мужчина проводит по рукам актёра, разогревая затёкшие мышцы, расслабляя. Сцепляет пальцы с одеревеневшими пальцами Сашки, прижимая вновь ладони к столу, и наваливается-притискивается сзади. Прохладная, чуть шершавая ткань рубашки к разгоряченному чувствительному телу сродни наждаку, а горячее, но спокойно-размеренное дыхание, проходящее по уху и шее, как сотни раскаленных игл. Петров вздрагивает от каждого нового выдоха, скулит и двигает бёдрами, когда Олег прижимается сильнее, ближе. А через пару мгновений стонет громче — мужчина проходит пальцами по возбужденному члену через плотную ткань джинсов, чуть надавливая на молнию. Ремень со звоном оказывается на полу, перстни с неизвестными Саше камнями с лёгким холодком скользят по нежной горячей коже. Петров краем сознания ещё понимает, как они выглядят сейчас: он — распалённый, с голым торсом и в одних боксерах, с зажмуренными глазами и пальцами Олега во рту, и Меньшиков — спокойный и невозмутимый за его спиной, и пальцы его, ласкающие Сашин член сквозь тонкую ткань. Представляя всё это, парень глухо стонет, чуть улыбаясь, и кусает-посасывает музыкальные пальцы мужчины, раззадоривая. Меньшиков приседает на корточки, стаскивая с молодого актёра сбившиеся на щиколотках джинсы. Скользит по ногам, оглаживая; поднимается, собственнически сжимая ягодицы, расцеловывает спину, обводя губами и языком выступающие позвонки и крылья лопаток. Прижимается ближе и теснее, вновь начиная поглаживать живот и грудь парня. Через тонкую ткань сжимает-ласкает вставший член и поджавшиеся яички, заставляя мальчика сдавленно, еле слышно постанывать. — Саша… — шепот в макушку и нежный поцелуй. Петров дёргается, как от удара — вместе с нежностью Меньшиков жёстко и даже грубо сдавливает мошонку — и стонет громко и отрывисто, тут напрягаясь и стушёвываясь от собственной несдержанности. Мужчина ловит руками малейшие изменения в состоянии парня, дрожь тугих мышц; разворачивает его лицом к себе, успокаивая. Сашка льнёт к нему, цепляется за плечи, обнимая. Дышит жарко в шею, пряча лицо, уткнувшись носом в ключицу, боится реакции. А Олег только вздыхает как-то тяжело, проникая руками под бельё, сжимает ягодицы, впиваясь ногтями в плоть и прижимая Петрова к себе ближе. — Саша, всё хорошо… Ты ещё стесняться сейчас будешь, нет ведь? — парень отчаянно трясёт головой и часто-часто дышит. — Мне бы не хотелось, чтобы ты сдерживался… — ОлегЕвгениииич… — Петров шумно выдыхает полустоном, зубами цепляясь за воротник рубашки, всё ещё давя в себе неосторожные стоны и вскрики. Мужчина фыркает, выражая недовольство, наконец стягивая с парня последнюю деталь одежды. Возбуждённый член качнулся, ударяясь о живот, оставляя на коже капельки смазки. Длинные пальцы проходят по всей длине, лаская, перекатывают, поглаживая, яички, сжимая иногда для острого удовольствия. Актер опускается на колени, прижимаясь лбом к животу Саши, обжигает дыханием кожу. Поцелуями осыпает бёдра, кусает выпирающие косточки едва ли не до крови, руками сжимает ягодицы, скользит пальцами к колечку мышц. Смотрит снизу — вверх вишнёво-карими глубокими глазами, даже в таком положении оставаясь ведущим, директором, худруком. А Сашка — распалённый и открытый сейчас, с закушенной губой, лоснящейся от пота кожей, лихорадочно блестящими, чуть помутневшими голубыми глазами и колом стоящим членом выглядит одновременно и развратно, и остро невинно, и Олег, не сдержавшись, коротко стонет, прижимая парня к себе крепче, языком скользит по гладкой коже, выдыхая жаркое: «Сашка». Со стола летят бумаги, эскизы афиш и прочий хлам, такой неважный и ненужный сейчас. Место на гладкой поверхности тут же занимает Петров. Молодой актёр обнимает мужчину за шею, ногами обвив его бёдра, пальцами путается в тёмных волосах, сбивая прическу, и смотрит в глаза с нескрываемой искренней нежностью и страстью, одними губами шепчет: «Люблю тебя». Прохладная ткань рубашки раздражает горячую кожу и чувствительные соски, заставляя мальчика тихонько хныкать и выгибаться навстречу, потираясь о бедро и грудь Меньшикова. А мужчина медлит, вырисовывая тонкими пальцами по светлой коже невиданные узоры, лаская возбуждённую плоть, играя с чувствительной головкой. Целует — кусает ключицы и плечи, оставляя яркие тёмные метки, любуясь тем, как плавится в его руках молодое горячее тело. Как Сашка, его родной и любимый Сашка, сейчас растекается перед ним, обнажая всего себя, будто бесценнейший дар преподнося свою собственную душу — светящуюся, тонкую, преданную только Олегу. И Меньшиков это понимает и принимает, оставляя крупный, тёмно-фиолетовый, наливающийся болью засос между ключицами, будто лаская саму душу. Петров выстанывает что-то невразумительное, откидываясь на столешницу, цепляясь руками за край. Вскидывает бёдра вверх, когда мужчина рукой сжимает член, до боли впивается ободками колец в набухшие венки; пальцы проводят с нежностью по головке раз, другой. Ещё! У парня глаза закатываются от тёмного долгожданного удовольствия, что затапливает полностью сознание, оставляя только ощущение тёплых шершавых подушечек пальцев на чувствительной горячей плоти. Одной рукой лаская своего мальчика, Олег споро расстегивает пуговицы собственной рубашки. Наклоняется вперёд, целуя выступающий кадык, обнажённой кожей ощущая горячую пульсацию и вязкие капельки смазки на влажной головке члена. Нависает над парнем, словно хищник над жертвой, смотрит вишнёвыми угольками глаз в его — почти прозрачные голубые, подёрнутые слегка беловатой мутью, будто небо с клочками облаков, и рычит тихо-утробно, толкаясь вперёд. Петров воет от соприкосновения ткани брюк — чуть грубоватой и колючей — с нежной кожей, от жара, что скапливается, вновь и вновь связываясь узелками, внизу живота. Неудовлетворённо кричит, срываясь на хриплый скулёж, когда мужчина резко отстраняется и отходит от стола. Саша слышит, как шуршит-скользит ткань брюк, приподнимается на локте, дрожа от возбуждения, и буквально скатывается со стола, руками обвивая бёдра Меньшикова. Безумно-бездумно целует живот и выступающие тонкие косточки, вылизывает смуглую теплую кожу, заставляя актера шумно дышать, теряя последние крупицы самоконтроля. Пробует на язык тяжелую головку, втягивает в рот возбуждённую плоть, чувствуя лёгкую боль в затылке, где длинные музыкальные пальцы сжимают от неожиданности и остроты чувств светлые вихры волос. Но порыв, что толкнул его — заведённого, дрожащего и уже почти ничего не соображающего — к ногам этого великолепного человека, проходит, возвращая в реальность. И сил теперь хватает только на то, чтобы лениво посасывать — покусывать тёмную набухшую головку. Несколько медленных движений хватает, чтобы Олег, рыкнув, за волосы вздёрнул мальчишку на ноги, притиснул к столу и впился в губы грубым поцелуем. — Наконец-то, — выдыхает Саша, улыбаясь в поцелуй. А Меньшиков рычит, стирая улыбку, хоть и согласен с парнем сейчас — начинать стоило именно с поцелуя, а не вжимать тонкое тело в столешницу, возбуждая и лаская, сразу, с порога. Мужчина мысленно ставит себе галочку, что исправился, и вновь вжимает мальчишку в стол, удобно укладывая руки на упругую задницу. Вдыхает глубоко и сильно, поднимает Сашу, усаживая на деревянную гладкую поверхность, и медленно, толчками, выдыхает. Выдох — Петров распластан, придавлен к столешнице телом Олега. Выдох — сильные руки раздвигают ноги актёра, придерживают под коленями. Последний долгий выдох — член медленно входит в расслабленное тело. Хриплый стон Саши в напряжённой тишине кабинета звучит набатом или выстрелом стартового пистолета, отрезая пути к отступлению. Несколько одуряюще-медленных движений — мужчина входит только головкой и выходит, оставляя после себя пустоту. Петров на это раздражённо выдыхает и смотрит мутными глазами исподлобья, Олег ловит этот полный негодования и шаткой злости взгляд и растягивает губы в улыбке, раздражая парня ещё больше. Сашка не выдерживает и, зафиксировав бёдра мужчины ногами, сам насаживается на твёрдый член, громко выстанывая какую-то нецензурщину. Меньшиков наклоняется, вжимаясь в молодого человека, и прикусывает его язык в наказание за брань. Двигается резко, широко, выбивая из неугомонного Саши чувственно-хриплое: «ОлегЕвгенич!» — Громче, Петров, громче! — голос подрагивает от возбуждения, но командные, стальные нотки в нём ещё проскальзывают, и мальчишку от этого такой дрожью прошивает, что мужчине приходится успокаивающе зашипеть и погладить по ходуном ходящей груди. Слов он старается больше не говорить, понимает, что любовник от ещё одной реплики дугой изогнётся и удовольствие оборвёт, получив своё. Нет, Олегу нужно было совсем не это. Ему нужен открытый, изнывающий от нетерпения, почти доведенный до отчаяния Саша с его членом в заднице, улыбающийся при этом совершенно безумной улыбкой. Мужчина двигается словно в ритме вальса — быстро — быстро — медленно, отчего Петров стонет, выдыхает и цепляется пальцами за его предплечья, силясь удержать хоть какую-то связь с реальностью. Меньшиков сжимает до синяков бедро мальчика одной рукой, второй, едва касаясь, ведёт по щеке, переходит на шею, ключицы, грудь; царапает кожу ногтями, и, наконец, доходит до влажного, сочащегося смазкой члена парня и пережимает плоть у основания, вызывая у любовника новую волну стонов и скулежа. Олег и рад бы помучать парня лишний раз, полюбоваться им подольше, но Сашка сжимается вокруг его члена так плотно и так сладко, что собственная выдержка летит к чертям, а все желания, кроме как кончить и довести своего мальчика до оргазма, уходят куда подальше. Движения бёдер становятся быстрее, хаотичнее, рука движется по горячей плоти в такт им, молодой человек дугой изгибается, подставляется ещё больше под ласковые любимые губы, что оставляют метки на самых ребрах. Ритм постепенно сбивается, взгляд вишнёво-карих глаз замыливается, становясь масляным, затягивающе-бесовским, и Петров не может ему противиться, закатывая глаза и уже готовясь упасть в бездну, но движения замедляются — член издевательски медленно скользит по бархатным стенкам наружу и резко входит вновь, ударяя простату. Олег наклоняется к самому лицу и на последнем дыхании произносит: — Лучше и важнее тебя никого и никогда не будет, Саша. Всегда будешь для меня только ты, мой лисёнок. Только улыбайся ярче, играй так, что душа наизнанку и у тебя, и у меня, Сашка, целуй, как в последний раз и стони и кричи громче… — шумно вдыхает-выдыхает и добавляет-приказывает, — Громче, Петров, громче, Сашура! И мальчик кричит, кончая. Его чувственно-острое, несдержанно-громкое: «ОлегЕвгенич!!!» птицей бьётся в кабинете, эхом отскакивая в самое сердце худрука. И это последняя капля для мужчины: Меньшиков, рыкнув и впившись зубами в плечо любовника, кончает внутрь расслабленного, ещё дрожащего тела. Парень из последних сил поднимается, обвиваясь вокруг Олега, прижимая его к себе руками и ногами, утыкается носом в одуряюще пахнущую дорогим парфюмом шею и пытается отдышаться. Старший актер обнимает его в ответ, не спеша выходить, гладит по спине, обводя кончиками пальцев острые лопатки. После подобных ярких перфомансов им обычно нет дела до окружающего мира: Сашка, затраханный и весь растекающийся от удовольствия, просто не способен думать о чём-то, кроме объятий любимого демона, его лёгких поцелуях и мягких поглаживаниях. А мужчина просто не хочет выпускать из тёмного порочного кокона своего лисёнка и потому ещё больше и крепче кутает его в свою нежность, любовь, ласку… Но сейчас шум аплодисментов и восторженные речи зрителей, доносящиеся до слуха словно бы через толщу воды, заставляют мужчин оторваться друг от друга. Петров недовольно выдыхает, когда Олег выходит из него и начинает одеваться, слезает со стола и, чуть пошатываясь подходит к любимому. Прижимается к спине, морщится недовольно, когда ткань брюк задевает нежную кожу внизу живота, осыпает поцелуями шею и плечи и шепчет на ухо: — ОлегЕвгенич, может, не стоило всё это во время премьеры, а? Вас же там обыскались, наверное… — Смешной ты, Сашка, — весело отвечает худрук, поворачиваясь к парню лицом. Скользит взглядом по любимому телу, в очередной раз отмечая, какой же его мальчик прекрасный, нагой и прекрасный, — забыл уже, кто начал-то всё? — карие глаза светятся изнутри, словно угольки, притягивая к себе внимание. — Ты же ведь, засранец, меня утащил! Из зала вывел и утащил! — Там удержаться сложно было, — Петров виновато опускает голову, пальцами теребит ремень на брюках мужчины и глядит исподлобья своими невозможными глазами. Меньшиков смеётся, не в силах сердиться на этого хитреца, позволяет актёру обхватить ладонями своё лицо и заглушить тихий, хрипловатый смех отчаянным поцелуем. И сам выдыхает в губы — острое, как кусочек стекла: «Люблю».