Sensorium

      Помню, мой отец часто говорил мне: «Саманта, почему ты такая бестолковая?» — Потому, что одна хорошая дочь у вас уже есть, — отвечала я ему, с самого детства. Такое, к сожалению, не забывается. Но даже он, любящий меня, единственный, кто в меня верил, не ожидал того, насколько я могу быть конченой. И да, не буду ковырять свои гнойные болячки. Их у меня много. Ну и что? Вы понимаете всю иронию? Если бы она не растрепала все, что видела, всем, я бы не находилась в том дерьме, в котором пребываю сейчас. Может даже и выиграла бы на страховке! Отсудилась бы, этот перерабатывающий алкогольный ходячий станок хоть раз бы мне пригодился! Если бы не было ее, вообще бы не было ничего. Ну, может, наполовину это и моя вина тоже. Но… НО ЕСЛИ БЫ Я ВЫКЛЮЧИЛА ФЕН, МОЙ ДОМ БЫ НЕ СГОРЕЛ! А то, что я сказала Кейт, меня вообще не волнует. Я скажу, что Кейт — сумасшедшая. Эти дауны из Больницы Фраундлинг сказали, что это был сердечный приступ. Так что это — дело забытое. И Кейт, чертова шлюха Кейт! Которая за всю жизнь не держала в руках больше, мать его, двадцатки, украла у меня статуэтки за сто тысяч долларов? Я убью ее медленно, если она потеряла их. Мне очень не нравятся картины, которые я представляю, когда думаю о том, что буду делать с этой рыжей блядью. Бомж, умирающий от туберкулеза, лежа в какой-нибудь дыре в Висконсине, будет умирать, радуясь, что он не на месте этой… — Саманта! Смотрите, там птенчик! Он сейчас умрет! — Цветочек! Нет!!!       И да, это растение все-таки прыгнуло в воду! В блузке от Gourji! B штанах от Balmain! Ну что мне с ней делать? Вода мутная, как сточные канавы. Дура! Хорошо, хоть пальто додумалась снять! Да, в машине есть другая одежда. Но, мать ее, это стоит столько денег! А эти ублюдки! Ненавижу копов. Они забрали у меня хренову кучу денег! И вот, я оставила в магазине целых пятнадцать штук! Сама удивляюсь своей тупости. Это все она! Ладно. Давайте не будем делать эту встречу такую же, как прошлая. Смотрите, Цветочек несет на руках птенца какой–то баклуши. Которых я истребила бы со всей планеты! Хорошо, я спокойна. Я шелестящая трава, покачивающаяся под дуновением ветра. Мой гнев не принесет мне пользы. Он только все усугубит… Я дышу ровно. Это очень сложно. Ведь мне хреново! Я очень-очень хочу выпить. И спать. Пол ночи пилила это долбанное ружье! Которое могла продать! Ненавижу се… Сейчас бы поспать. Я зевнула… И мне в рот залетела муха! Да, да! Я бы до посинения смеялась, увидев это. Я вдруг осознала, что нечаянно ее проглотила. Тьфу! Хрен вы угадали, если подумали, что я собираюсь ее переваривать! Сую два пальца в рот. Серая брусчатка осквернена моей еще не переваренной едой. Муха все еще живая! Не хочу пачкать свои новенькие кроссовки от Nike, и лишь поэтому она отряхнулась и улетела, как ни в чем ни бывало. Я вода… Выдох. Я вода, и я теку по течению. Все хорошо. Нужно попытаться успокоиться. Злость совсем не помогает. Даже если твое нутро будто скребут тираннозавры. Во рту такое чувство жажды! Ох, как я хочу пить! Но чертова вода не помогает мне! Я выбросила бутылку в реку, рядом с Цветочком, которая пыталась выбраться. У меня правда до сих пор есть терпение? Я выругалась на себя, как ни один машинист не ругался из-за поломки поезда или дороги. Что мне делать? Мне надо продать вещи, найти приличного адвоката. Нет, Саманта ни за что не будет носить оранжевую форму. Но эта дура! С ней пиз… Ужасный, хреновый исход событий приближается намного быстрее, и даже я могу это заметить. Мне оно, как бы, не очень-то и нужно. Что нужно: найти Кейт и вернуть свой граммофон, а вместе с ним и статуэтки. А картины! Боже! Я уже давно знала, что куплю на них, еще до того, как умер отец. И эта проститутка думает, что может это украсть и крякнуть от героина? Да я ей затолкаю его по самую… — Саманта, мне очень холодно… — Да ты что, Цветочек? С чего бы это вдруг? — Я спасла его, кто это Саманта? — Это твой ужин! — Что? Я не буду его есть! — Да постой ты, зае… Куда ты побежала?       Да привезла я ее в этот гребаный ОИН. Если бы я знала, что это, я бы нашла пропасть и сбросилась оттуда. Общество Инвалидов Нью-Йорка! Красная огромная надпись на сером древнем здании. Одно окно открыто, я слышу, как кто-то поет. Самое оно, чтобы прославиться в газете, как свихнувшаяся Саманта, которая начала очищать землю от неполноценных людей. Я не собираюсь туда заходить. Иди ты на… — Цветочек! Мы ждали тебя! — Девушка. Молочный свитер, коричневые штаны. А что вы ожидали от девушки, которая вроде не инвалид, но находится там? Миксер мне в глаза, я иду за ними. Я с каждым шагом направляюсь в ад, не иначе, иду навстречу Сатане. Вижу, как толпа круглоногих окружили Цветочек, словно птенцы прилетевшую мать. Они ждут, пока она выплюнет им кусочки рыбы. В этом случае это — объятия. Но, должна признать, я удивилась, увидев так много нормальных в зале. Калек было не так уж много. В центре находился мужчина в черном старом костюме, на голове была заметна лысина. Здоровый. Не хватает очков, как у учителей, точно маньяк! Он держал в руках библию. А мне бы завыть как оборотню, которому вогнали серебряный кол в сердце. Его окружало какое-то стадо человекоподобных существ, гармонично стоявших вокруг него. Они хлопали в ладоши. Меня ударила молния? Иначе, зачем я сюда зашла? Слава богу, зазвонил телефон. Я вытащила специально, чтоб все увидели источник шума. Вышла, хотелось бы, навсегда. Боже, этот в коляске… Руки у него скрючены, изо рта течет слюна. А женщина почти без волос? Зачем, черт побери, мне запоминать такие картины? В моей голове и без того хватает дерьма! А еще эта, которая пялится на меня, как на голую. Я подняла телефон, когда надоела его вибрация. — Саманта? — Слушаю, миссис Руди. — Ты где? Где она? — Рядом. С ней все нормально. Я отколола кусок старой штукатурки и раскрошила в руках. Интересно, сколько в этом песке человеческих слез? — Я хочу приготовить лазанью, может, заедете? — Да, конечно тетя Руди. Мне срочно нужно принять душ! — Хорошо, в семь будет готово. — Как всегда. Слушай, миссис Руди. Там остались мои цветы, в прихожей. Пожалуйста, забери их… — Саманта, забери их сама, я теперь не работаю на тебя. — Забери их! Они мне очень дороги. Я заплачу тебе, сука, как всегда. Просто забери их, пусть они будут у тебя! — Саманта, ты что охренела? — Э-э-э-э… Миссис Руди, простите… У меня нервы. — Еще бы! Мне звонил репортер из Brooclyn Eagle.Они ищут вас, хотят сделать репортаж. — Хрен им! — Саманта, они заплатят деньги. Я выдержала паузу. — Они оставили номер? — готова сломать всю эту стенку от радости. — Разумеется, я взяла у них номер. Черт! Батарейка села! Я готова взорвать этот телефон, как террористы взрывают свои бомбы! Почему ослиная моя голова постоянно забывает поменять эту долбаную батарейку? Она давно уже износилась. Проклятие, немного денег мне сейчас не помешает. Еще и этот большой заказ на фабрике! Не увижу денег до конца следующего месяца. Я готова бить этих жирных и ленивых коров, которые сидят на моих стульях, за моими швейными машинами, плетью, как били египтяне евреев, чтобы те быстрее работали! Что делать? Уйти? Или вернуться обратно к ней? Даже моя глупая версия в параллельной вселенной ушла бы, но я вернулась. Потому что какой-то пострадавший от сексуального насилия вежливый молодой человек вышел, чтобы меня позвать.       Они поют, боже мой. Я готова воткнуть себе в уши вот те карандаши, которыми колесоногий пытается рисовать за столом. Что ты тут делаешь, Саманта Моника Сид? Я слышу эти слова голосами всех ненавидящих меня людей. То есть, всех, кроме Цветочка. Она смотрит рисунки какой–то амёбы. Может, схватить ее и просто убежать? Я стояла, будто наступила на мину из белого фосфора. Ближе, чем на пять метров я не подойду к этим детям кукурузы. Пусть Цветочек хоть на коленях ползает, умоляя.       К моему великому счастью, одной бесконечности хватило, чтобы они закончили свое умопомрачительное голосовое шоу, я уже и вправду думала пойти и написать все копам. Признаться во всем, что делали пираты в африканских заливах! Я не хочу больше слышать это пение, никогда в жизни. Это давит на мою психику, будто инквизиция поет перед тем, как начать обвинять меня в колдовстве. Они как будто напились вина на шабаше полчаса назад, бегая голышом перед костром. ХРЕН Я БУДУ В ЭТОМ УЧАСТВОВАТЬ! Нет! Не надо тянуть ко мне свои руки, которыми ты угощаешь своих овец печеньем с кремом! — Я просто постою тут, и подожду ее. Что, твою мать?! Я вижу в глазах этого жалкого, едва живого старика презрение. Своей трясущейся рукой он в очередной раз похлопал словам вождя своего культа. Я определенно не собираюсь слушать, что он говорит. Видимо, Цветочек собралась. Отлично! Пойду, посплю в машине! И покурю! Смотрю на нее. Боже, как же она прекрасна. Ее нормальность, ее красота выделяется на фоне этих серых и недобитых лабораторных крыс. Идея стать санитаром бетонного леса не такая уж и безумная. Вы посмотрите, они приходят к инвалидам, чтобы потешить свое самолюбие. Быть христианином — это ведь так, мать его, сложно! А этот их вождь, у него лицо такое важное, будто он помогал Христу нести крест. Сейчас бы в ветер превратиться, чтобы вылететь в эту спасительную форточку. Я, глядя на этот кусочек нормального мира, глубоко вздыхаю. Зря я заставила Цветочек отдать птенца в зоомагазин. Он бы вписался в эту картину идеально. И здравствуй, Саманта, банановое пюре не заказывала? Я точно свихнусь, если дальше буду находиться здесь. Но посмотрите на нее, разве вся эта нездоровая пытка моей психики не стоит того, чтобы увидеть, как она играет с маленьким мальчиком? Тот наглым образом ударил ее в грудь. Если он еще раз это сделает, я его украду и сделаю своей служанкой. Никогда в жизни так не радовалась звонку своей сестры, как сейчас. Я вылетела из этого ада, как будто на том проводе не сестра, а орда клонированных Цветочков. — Саманта. — Кейт. Я, пытаясь сфокусироваться на одной мысли, заметила дрожь в своем голосе. — Где ты? — Недалеко. Кейт. Я хотела сказать… — Заткнись, дура. Завтра ужин! У дяди, в семь. У тебя будут большие проблемы, если ты не придешь, Саманта. В этот раз я уже не смогу тебе помочь. Саманта под коксом. Общаться с сестрой сейчас это последнее, чем бы я хотела заниматься. Но что-то в ее голосе есть такое, это что-то… мой отец с того света. Во мне как будто разворошили пчелиные ульи. — Кейт, я… — Ты, Саманта. Думаешь, я ничего не знала? — Кейт… — Я тоже знала пароль от папиного сейфа. Я сразу же посмотрела флакон, там было меньше, чем обычно. Я долила туда воды, чтобы разницу не увидела мама. — Кейт… — Саманта? — Я думала, что это миссис Руди. Как же она меня сейчас уделала. Даже дышать трудно. Чтоб я напоролась на рога дьявола! Кейт просто загнала меня в угол, как стая собак какую-нибудь перепуганную кошку. Я не могу поверить, что это была она! Она опередила меня, залив немного воды во флакончик синего яда. Господи, да я готова расцеловать ее с ног до головы… — Саманта, послушай меня. Я простила тебе то, что нельзя прощать, только в память о нем. Он любил тебя, и не до… И не допустил бы, чтобы ты пропала в одиночестве. Все тебя любят, Саманта, почему ты не можешь это понять? — Теперь ты будешь моим личным психологом? — Завтра ужин, Саманта. Очень советую тебе не пропускать. И не бери ее с собой. Кейт бросила трубку. Меня даже прошибла обида, ведь это я всегда бросаю трубку! Что мне остается, кроме беспрерывного курения этих отвратительных сигарет? Надо придумать, как закончить этот день более романтично… — Вас не заботит ваше здоровье, раз Вы так часто курите… — та девушка в молочном свитере. Она уставилась на меня своими маленькими глазами, как у крота. — Чужое мнение, вот, что действительно меня не заботит! — я выкинула очередной окурок и закурила следующую. Лучше я умру от рака легких, чем снова зайду туда! — Какая Вы грубая. Надеюсь, Вы не грубите так Цветочку, — сказала, как отрезала. Конечно нет, дура. Если ей кто-нибудь нагрубит, я сломаю об него все, что попадется мне под руку. Однажды я избила продавца в супермаркете весами, за что же… Ах, да! Он не хотел продавать мне мартини. Естественно, ведь я была в школьной форме. Но, к его глубокому огорчению, я уже была пьяна. А когда я уже пьяна, мне лучше не говорить «нет».       Ужин. Я уже чувствую подкрадывающийся ко мне пи… Мама что-то устроила, как всегда, должно быть, отвратительное. Чувствую это каждой порой на коже. Что бы такое придумать? Может, отвезти Цветочек, в тот ресторан, куда водил меня тот, на Aston Martin? Там живая музыка. И красиво, в стиле Цветочка. Ей там очень понравится. Ах, чуть не забыла. У нас же ужин у миссис Руди. Но где убить столько времени?       Ответ нашелся сам. Цветочек вышла, держа под локоть того самого «пастуха». Ревность во мне бьет тревогу. Надо их разъединить, я потом спать не смогу, зная, что этот извращенец возбуждался, когда она держала его за руку. — Саманта. Цветочек, вот, как раз рассказывала о Вас. — Надеюсь, не самое плохое. — Достаточно, чтобы знать, что Вы отбились от Господа. Вам нужно найти Его прощение. Мне нужно выпить полбутылки мартини, чтобы я пришла в себя. И еще полбутылки, чтобы все стало хорошо. Его голос, будто бы судья, выдает мне смертный приговор. Меня, впрочем, это даже не раздражало. Потому что я сразу вытянула из его лап Цветочек и потащила к машине. — Всего доброго… — только и успела она сказать ему.       Чтоб я попала в самый страшный круг ада! Она собирается идти к матери в больницу! Получается, я зря провисела в этом аду? Если не пойду с ней? Идти туда мне категорически не хочется. Это надо купить апельсины, заказать китайскую кухню. Которую ей, окажется, нельзя. Ладно, все почти готово. Я курю у входа в больницу. Почему люди забыли, как быть добрыми, спрашивает она. Потому что быть добрыми очень невыгодно, ответила я ей. Какого черта я разбила это сраное окно? Теперь мне, сука, холодно! А денег заехать в СТО почти не осталось. Долбанный 221 кузов S Class, чертово окно стоит, как подержанная машина! Главное, ей не дует. Ее мокрая одежда покоится у меня на заднем сидении. Я вижу перед глазами картину, на которой эти культисты умирают от проказы. «Помни про грех», сказал он напоследок ей. Конченый гомосек! Надеюсь, он не про поцелуи говорил. — Цветочек. — Саманта, Вы все пропустили. — Мне так жаль, Цветочек. Скажи, что твоя мама любит? — Мама говорила, что любит, когда я рада. — А еще? — Э. Э. Мама раньше любила кушать персики. — Хорошо, давай поищем ей самые лучшие персики в городе! Найти персики в октябре в Нью-Йорке, задание должно быть простым. Но Саманта Моника Сид не была бы собой, если бы неудача не напомнила о себе. Пока я искала персики по этому огромнейшему торговому центру, Цветочек снова куда-то делась! Теперь я сижу в будке охраны, и мы ищем на записях камеры, куда и с кем она ушла. Какая-то старая седоволосая дура увела мой Цветочек хрен знает куда, они ушли за дверь и через дорогу! Черт бы ее подрал! На моей неудаче можно гарантировано выиграть, просто поставьте против меня. Какой-то достопочтенный джентльмен был так любезен, что закрыл мне выезд! Пошла пешком. Старая кляча! Кем бы ты ни была, я не позволю тебе… — Саманта! Вы уже пришли? А мы как раз говори про Вас. — Цветочек, прекрати говорить обо мне со всеми кого, ты встретишь! — Из того что она сказала, можно сделать вывод, что Вы — очень добрая девушка, Саманта, — женщина пожала мне руку, представившись Йолантой. Выглядит она, конечно, ярко. У меня нет сомнений в том, что это та самая мама мистера в синем пиджаке! Человека, с которым поссориться — подписать себе смертный приговор. Но я была бы не я, простите, что повторяюсь, если бы не нагрубила этой женщине. Но то, что она ответила, повергло меня в ступор. — Будь я моложе хотя бы на пятьдесят лет, оторвалась бы с ней, как настоящая рок’н'ролл звезда!       Ох уж эти пятидесятые. Они трахались, словно кролики, устраивая оргии с настоящей толпой. Йоланта закурила сигарету, она пахла шоколадом. Меня тошнит от этого дыма. Я бы закурила свои, но я все скурила там, на скамейке. — Мистер в синем костюме! — радостно закричала Цветочек! Не знаю, кто был больше удивлен — я или Йоланта — тому, что Цветочек и мистер в синем костюме знакомы. Тот, как всегда, размеренно шел по тротуару, будто бы город принадлежал ему. Цветочек выбросила кожуру от банана, который купила ей Йоланта, в круглую уродливую урну. Мистер в синем костюме выглядел точно так же, как и всегда. Напыщен, горд, чсв зашкаливает (чувство собственной важности). Странно, что такая известная в Нью-Йорке личность ходит без охраны. Может, потому, что я вижу у него «магнум» пятидесятого калибра в кобуре? Его синий старый костюмчик скрывает под собой настоящую базуку! По сравнению с этим стволом, мой серенький «кольт» был просто игрушкой! — Сынок, ты знаком с Цветочком? — Я знаком со всеми в этом городе, — сказал он, выплюнув зубочистку на асфальт. — Синий костюм… — сказала я, привлекая к себе внимание. — Боже, Феликс, когда тебя перестанут так звать? — Мама, эта девушка одной ногой в могиле. Но у нее не хватает ума это понять. Я — просто разбитая фарфоровая ваза, упавшая сейчас на каменный пол! Чтоб меня закололи, как Цезаря, Что он только что сказал? — Что ты только что сказал? У меня сводит голос от страха. Я готова обоссаться, как моя сестра два часа назад. — Когда ты размахивала своим оружием, Саманта, там, в ресторане, находились уважаемые люди. Им не понравилось твое поведение, они попросили меня научить тебя хорошим манерам. Будь уверена, я это сделаю, но в следующий раз. Не хочу портить ей настроение, — мистер в синем пиджаке указал кивком на мой Цветочек. Она беззаботно рассказывала Йоланте о том, как вытащила птенца из канала. — Тогда мы поедем, — сказала я, выдохнув. Меня не напугаешь своим техасским жаргоном! У меня в подвале, мать ее, дюжина ружей. И если надо будет, я распилю еще одно! У меня даже есть карабин. Да я устрою ему Вторую Мировую!       Ладно! Ладно. Я все равно его боюсь, но мы уехали, и вот я курю у входа в больницу, готова стоять тут еще час, попрошайничать сигареты, как какой-нибудь бомж. Но Цветочек все время скулит, что нам нужно идти, вот и идем. Чувствую, что не стоит мне сейчас идти. Ох, я чувствую это даже волосами и зубами. Я, как барашек, которого ведут прямо по железному коридору, чтобы выстрелить в голову из пневмопушки!       Держу пакеты с персиками. С долбанными персиками, из-за которых я практически труп. Это чертовы персики смерти, твою мать! — Цветочек! Доченька, это ты? — Да, мама. Саманта тоже тут! Смотри, какое красивое платье! — Цветочек. Дай нам поговорить с этой мэм наедине. — Хорошо, мама.       Я чертов фазан, который скачет на мушке у охотника. Мне это совсем не нравится! Белая, как соль, палата была практически пустой: две кровати и комод создавали всю картину. Бледная, как смерть от передозировки солью, женщина лежала на кровати с глазами живого трупа. Эти глаза продирали просто до костного мозга. Они смотрят только в пустоту или рай, отчего мне становилось еще более жутко. Я поставила на комод пакеты, понимая, что они ей никогда не понадобятся. Сомневаюсь, что эта женщина в состоянии даже выпить сок. Представляю, как медсестра ест все это, спрятавшись где-то в чулане. Кровати и комод дополняли аппараты. Предвестники скорой кончины человека, они создавали шум, который в совокупности можно назвать мелодией. Мелодией смерти. Было странно видеть накрашенные помадой губы и подведенные карандашом глаза. Как будто смерти важно, в каком состоянии находится твое лицо. Отвратительный запах мочи исходил из-под кровати женщины. Видимо, там лежит железная больничная утка. — Мэм. Вы тут? — Да, э… мэм. Я тут. Я прошла ближе к двери, отвернувшись от умирающей женщины. Лампа светит прямо в глаза, не люблю, когда это происходит. — Я всегда мечтала, что на вашем месте будет мужчина, — она начала кашлять. Ее музыка смерти зазвучала громче. Кашель заменял барабаны. В итоге женщину стошнило прямо себе на подбородок какой-то белой, отвратительной жидкостью. — Я верю, что Бог позаботится о моей дочери. — Я позабочусь о ней. — Не надо давать обещаний умирающему человеку, мэм. Найдите ей несложную работу, и моя дочь будет сама себя содержать. Только не давайте ей пить много воды на ночь. Снова кашель. Я вышла. Господи, мне срочно нужно выпить! Это тиканье до сих пор в моей голове! Отдает, словно удары молотком по макушке. Наверное, музыку смерти не поставишь на паузу? Я — просто океан сочувствия. И если бы я могла, я бы убила эту женщину. Избавила от мук. Пока она будет прощаться с дочерью, успею нажраться в хламину, но я выпила совсем немного. Четверть бутылки. — Почему когда человек умирает, его закапывают в землю? Его тело может съесть какое-нибудь животное? — Потому что люди настолько жадные, что не отдадут даже то, чего у них уже нет. — А животные были бы очень рады! Я бы хотела, чтобы мое тело съели животные. Они бы сказали мне спасибо! Почему-то я не удивлена столь интересному вопросу от нее. Она абсолютно непредсказуема. В моей голове случился нелепый когнитивный диссонанс. Я улыбалась, отвечая Цветочку какой-то бред. Но я никогда не забуду этот мерзкий, грязный халат ее умирающей мамы. Мне было бы стыдно в таком умирать. Цветочек рассмеялась чему-то. Я знаю, что она грустная, это видно по ее глазам. Но я тоже рассмеялась с ней. Интересно, если эта женщина выберет умереть, что эти криворукие ей вколят?