***
неизвестный: нет, я не педик. неизвестный: ни разу! неизвестный: меня привлекают красивые девочки, а не смазливые парни. ясно?! Сокджин заинтересованно уставился в экран своего смартфона. Вечерняя смена в кафе заканчивалась где-то под утро, часов в пять, а народу в это время было конкретно по минимуму, поэтому сейчас Джин скучал, прислонившись к прохладной стене и читая какую-то книгу на заряжающемся телефоне. Понятное дело, что Кант был вот вообще ни разу не интереснее входящих сообщений. Сокджин знал, что красив. Сокджин знал, что залипают на него не только девушки. Сокджина уязвляло, когда ему говорили, что он кого-то не привлекает. В этот раз говорили явно не ему, но обидеться это Джину не помешало.даже так?
[вложение]*
Когда с момента «сообщение прочитано» прошло минимум полчаса, Джин победно ухмыльнулся.***
Намджун, подходя к кафе, запнулся буквально на ровном месте, потому что, блять, какого хера вместо саркастичного комментария Юнги ему в ответ прилетает ехидная реплика и фотка того, по кому он сохнет уже полтора месяца? Как он, блять, умудрился отправить это Сокджину? Намджун стопорится, пару минут вдыхает-выдыхает теплый летний воздух и садится на лавочку, не доходя до кафе пары шагов и глядя в экран смартфона очерь-очень печальным взглядом. Во-первых, у него есть фотография Джина, сделанная самим Джином и собственноручно им отправленная Намджуну, на которой Джин, понятное дело, выглядит потрясающе. Во-вторых, вот эта случайная фотография, походу, единственное, что Намджуну в этой жизни светит. — Пиздец, — на грани слышимости почти скулит Джун и утыкается лбом в ладони. Потому что он себя и убеждал, и уговаривал, и молил, но влюбленность в друга Юнги сначала перетекла в самую настоящую любовь, а потом начала расти в геометрической прогрессии так, что Намджуна при виде Сокджина распирало изнутри то ли сдавленными рыданиями, то ли воплями восторга, а то и всем сразу. Он чувствовал себя фанючкой. От этого было паршивей, потому что, ну, взрослый же мужик. — Блять, Ким Сокджин, я тебя люблю, — вновь щелкая блокировкой и открывая селфи Джина, выдыхает Намджун, а потом дергается и почти падает, когда над ухом звучит тихое заинтересованное: — Прости? Потом Намджун все-таки падает, потому что Сокджин в неясном свете уличного фонаря выглядит так, как выглядеть должны боги, эльфы, кто угодно, но не люди. — Намджун? С тобой все в порядке? — и смотрит он так, как не должен. Заботливо, беспокойно, так, будто Намджун прямо реально дорог. У Намджуна внутри пиздец, но он с этим ничего не делает. — Я тебя люблю, — честно шепчет он, поднимаясь и глядя теперь на Джина слегка сверху-вниз. От разницы в росте его уносит просто в какие-то неведомые дали, откуда пути назад вообще ни разу нет. Сокджин краснеет. Краснеет. Это видно даже в полумраке, потому что Джун следит за ним слишком отчаянно и внимательно. Румянец расползается по его лицу так ярко: щеки краснеют, краснеют кончики ушей и даже губы. Губы. Не надо было туда смотреть. Потому что у Сокджина пухловатые, как будто искусанные, яркие, поблескивающие слюной, и Намджуну очень, сука, плохо, потому что он поцеловать хочет — пиздец как. Но происходит просто невероятное: Сокджин кладет ладонь на шею, придвигается и целует сам. Сам. Целует. Господи. Он по вкусу яблочный. Мягкий до умопомрачения, нежный, как взбитые сливки, сладкий. От него пахнет шарлоткой, так воздушно, по-домашнему. Намджун, сначала оторопевший, обхватывает затем руками лицо Джина и перехватывает у него инициативу, пробуя, стараясь вобрать его в себя целиком, со всем этим его особым шармом. Сокджин тихо постанывает, когда Джун проходится языком по саднящим губам, надавливает, касается. И Намджун думает, что этот звук — потрясающий. Такой же, собственно, как и весь Сокджин. С ног до головы. Целиком.