Бражник

Это очень важно — помнить, что мы всегда оплакиваем самих себя. © И.Уэлш

Ты можешь очень многое понять, просто однажды посмотрев в зеркало. Увидев шрамы, что покрывают твоё лицо и тело, ты волен заглянуть за них и обнаружить, что душа тоже умеет хранить свои болезненные тайны. Задавая себе вопросы о том, что делать дальше, взгляни однажды в собственные глаза и прислушайся к внутреннему голосу. Что он тебе скажет? Игнис задумался об этом, просто наблюдая за бабочкой, попавшей в ловушку между стёклами в оконной раме. Не тронутая Скверной, она казалась такой чужеродной новому тёмному миру, что вызывала противоречивые эмоции: то Сиенции хотелось выпустить её, то уничтожить, чтобы не вспоминать о том времени, когда всё казалось простым и правильным. Тогда не было судьбоносных решений, не было жертв и не было боли, по ночам заставляющей вздрагивать и просыпаться в холодном поту. Он никогда не видел таких бабочек здесь, в Люцисе. Белоснежная, крупная, с крыльями, похожими на тонкую работу стекольщика. Прилетевшая на свет, она будто принесла хорошие новости издалека, но Игнис знал — там, за границей Люциса всё такое же тёмное, зловещее и мёртвое. Пока не вернулся Истинный Король и не принёс людям Свет, подобные события должны приносить надежду. Только Сиенция устал надеяться. Ему нужны были подтверждения. — Не жалеешь? Вздрогнув, десница Короля обернулся. Он уже успел забыть о том, что находился в комнате не один. — О чём? Порой одна мимолётная мысль способна привести тебя на край пропасти. Внизу чернота, лишь волны бьются о камень, а ты стоишь, не в силах сдвинуться с места, и думаешь о том, что твоя жертва для Богов может ничего не стоить. Что все твои усилия напрасны. Что ты лишишься смысла жизни, толкнёшь того, кого любишь, прямо в объятия смерти и будешь корить себя за, казалось бы, правильный выбор. Просто прыгни. Закончи это. Забудь. В ходе подобных размышлений Сиенция обнаружил, что замер над пропастью в компании человека, которого раньше ни за что бы не подпустил к себе даже на расстояние пушечного выстрела. Поразительно, как общая беда способна сплотить людей, некогда мечтавших вцепиться друг другу в глотки. Равус Нокс Флёре. С ним. В одной комнате Игнис никогда бы не подумал, что прыгать в бездну с ним окажется настолько… приятным мероприятием. — О том, что согласился. Мне казалось, я был… Немного несдержан. Разглядывая чужие шрамы, тоже можешь многое понять. Например, на спине бывшего имперского генерала – полосы ожогов, которые способно оставить только одно пламя. Игнису оно очень знакомо. На стыке жутковатого протеза — глубокие борозды. На правом плече — росчерк рваной раны. Буквально пару часов назад Сиенция лишь мечтал их рассмотреть, а теперь имеет право даже коснуться. Снова. — Всё в порядке. Я тоже показал себя весьма безрассудным. Но не жалею. Равус опустил голову и вздохнул. Возникшая пауза в разговоре заставила Игниса снова обратить своё внимание на бьющуюся в стекло бабочку. После каждого удара она оставляла следы пыльцы и выглядела беспомощной, жалкой. Слишком испуганной для букашки, которая могла в любую секунду сгореть, по глупости налетев на лампу дневного света. — И… Что дальше? Голос Флёре прозвучал в тишине слишком громко для шёпота. — Дальше? За спиной Сиенции раздались скрип кровати и тяжёлые шаги. Обнаружив на полу свою рубашку, Равус надел её и чертыхнулся, когда заметил отсутствие двух пуговиц. Да. Игнис сам был немного несдержан, когда расстёгивал её, задыхаясь в поцелуе. Привалившись плечом к оконной раме, он перевёл на Флёре отсутствующий взгляд и усмехнулся: — Не переживайте, генерал. Я пришью. Эта фраза больно ударила его, будто звонкая пощёчина. Она вернула Игниса в то время, когда он просто вёл машину и готовил ребятам ужин, периодически напоминая Ноктису о том, что следует заботиться о своём внешнем виде. Парадокс — после возникшего между ним и Равусом порыва глубокой симпатии, Сиенция сам выглядел не лучше. Но теперь при взгляде в зеркало он хотя бы увидит себя настоящего. — Как это мило. На твоём месте подобные мелочи меня бы не заботили. К тому же… — Флёре наконец повернул в его сторону голову и выразительно вскинул брови. — Я и сам в состоянии пришить пуговицы, советник. По именам они друг друга не называли. Любого другого это могло задеть, но Игнис находил в подобном отношении свою особенную прелесть. Например, отсутствие имён делало пропасть между ними глубже и непреодолимее. Они не были обязаны хранить друг другу верность в горе и радости, эта ночь возможно даже станет последней для их истории. Но пока они не покинули гостиничного номера, каждая фраза звучит настолько буднично, что становится абсолютно всё равно, что там будет дальше, есть только здесь и сейчас. Равус нахмурился, оставляя рубашку расстёгнутой, и повесил на стул свой тяжёлый имперский плащ. Сиенция бросил на бабочку быстрый взгляд и замер, понимая, что Флёре его незамысловатых воззрений на интрижку не разделял. Это совсем не вписывалось в выстраиваемый в голове образ брата королевской невесты, отчего плечи Игниса невольно напряглись, а сердце дрогнуло. Оставлять в Равусе надежду на продолжение не хотелось, потому как после возвращения Ноктиса они так и останутся по разные стороны баррикад. Ведь преданный Сиенция покинет своего Короля только тогда, когда сам будет на смертном одре. — На что ты там смотришь? Флёре приблизился и встал рядом, наконец замечая белую бабочку. Сощурив разноцветные глаза, он постучал по стеклу железным пальцем импланта и хмыкнул, оглядывая стекло. Игнис с места так и не сдвинулся, следя за каждым его действием и борясь с желанием поцеловать виднеющийся в прорези рубашки шрам. Губы всё ещё саднило. — Это бражник. Их было много в саду в Тенебре, они появлялись весной и сильно докучали нашей матери. Равус никогда не рассказывал о временах до Вечной ночи. Он вообще просил не упоминать прошлого, считая, что это уже не имеет никакого значения. — Гусеницы ели цветы, — пояснил он. — Потом превращались в это и усеивали своими трупами полы под всеми садовыми светильниками. Потом Луна… Флёре нервно моргнул. Кашлянул в кулак, открыл окно и снова постучал по стеклу, спугнув бражника. — Луна, будучи сострадательной девочкой, собирала их и хоронила. Говорила, что даже такие крошечные жители Эоса потом прорастают в виде цветов. Я называл это глупостью. Игнис опустил взгляд вниз и вздохнул. Ему становилось неуютно от того, что ему доверяли подобные тайны. Он думал, что это не должно его касаться после всего, что произошло. — Я никогда не видел таких бабочек здесь. в Люцисе, — сказал он после небольшой паузы. — Климат не тот, — мгновенно ответил Равус. — Да и питаются эти твари только определёнными цветами. Сам знаешь, какими. Конечно. Один такой цветок Игнис бережно хранил в своём блокноте. Флёре раздражённо вздохнул, когда бражник, метнувшись уже было к свободе, снова забился на самом дне оконной рамы и затих, медленно перебирая лапками. — Так что дальше, советник? — повторил он свой вопрос. — Я не знаю. Сиенция встретил взгляд Равуса и замер, прикусив язык — настолько выразительным он был. Сложно не заметить за ним разочарование и даже горечь, от которой Игнису стало ещё паршивее. Когда ты смотришь в зеркало и искренне думаешь, что все твои поступки должны следовать чёткой схеме и правилам хорошего тона, такие события, как это, наводят на неутешительные мысли. Что в этой истории именно ты подонок. А другой человек лишь жертва твоего отчаяния. Игнис думал об этом, снова опуская глаза на несчастного бражника, который сам себя загнал в ловушку из стекла. — Я же не дурак, Сиенция. Равус снова постучал по окну, и бражник, как по команде, пополз в сторону свободы, но замер на полпути. — Я же вижу, что ты ищешь выход. Услышав его слова, советник провёл ладонью по лицу и тяжело вздохнул. Он не знал, что на это ответить. — Так много всего в твоей голове, что уже некуда складывать. Каждая мысль не на своём месте. Мне это знакомо. Флёре двинул плечом и болезненно поморщился. Скорее всего старая рана дала о себе знать, и Игнис как-то совсем привычно протянул руку, чтобы помочь, но его кисть жёстко перехватили. — Ты сдерживаешься, потому что думаешь, что так сделаешь лучше другим, но на деле лишь изматываешь свою волю, проверяешь самого себя на прочность. Где гарантии, что завтра твоё фанатичное упрямство, по-другому я это назвать не могу, не даст трещину? Равус сделал паузу, шагнул вперёд, изучая цепким взглядом уставшее лицо Сиенции, и прошептал, вызывая у того мурашки по всему телу: — Просто так в постель к первому встречному не бросаются, не находишь? Игнис выкрутил свою руку из цепких пальцев — было заметно, что Флёре не сильно-то старался советника удержать. Он хотел что-то сказать, пресечь неприятный разговор, но не успел. — Я пообещал себе, что вы с Ноктисом встретитесь. А это значит, что твои проблемы — теперь и мои тоже. А после того, как мы… — Равус провёл языком по внутренней стороне щеки и дёрнул бровью. — Перешагнули грань здоровых дипломатических отношений и перешли к необдуманным поступкам, я думаю, что каждый участник должен научиться нести ответственность за содеянное. Сиенция зажмурился. Затем прикрыл пальцами плотно сжатые губы и тихо усмехнулся. В зеркале заднего вида он всегда видел лишь свой уставший взгляд. Он вечность жил с долгом на плечах, поэтому жёстко ответил: — Тут скорее не об этом речь. Просто ты хочешь знать, приведёт ли моя несдержанность к чему-то большему. Не учи меня, как брать на себя ответственность, я с детства это делаю. И ты тоже. Игнис поднял на Равуса глаза и снова упрямо потянулся ладонью к его плечу. Он мог сейчас привычно уйти от темы, убежать, закрыться в своём разуме, но почему-то молчал, рисуя пальцами линию шрама под его рубашкой. Затем отогнул воротник и оставил на ключице Флёре короткий чувственный поцелуй. Тот даже не отшатнулся. — Да, я ищу выход, — прошептал Сиенция. — Всю жизнь. Но пока не готов в действительности выйти. Холодная тяжёлая рука обняла его за талию, губы коснулись виска. Равус безмолвствовал, отчасти, наверное, понимая, что всё это бесполезно. Когда ты смотришь на человека и видишь, что его счастье в том, чтобы были счастливы другие, невольно опускаешь руки. Услышав, как закопошилась бабочка за стеклом, Флёре ударил по окну раскрытой ладонью, и насекомое стремительно покинуло место своего добровольного заточения, улетая в сторону ближайшего светильника. Игнис с горечью подумал о том, что уже не узнает судьбу этого испуганного бражника. — Значит мне нужно благодарить Шестерых за то, что ты сразу не сбежал от меня в свой номер, — произнёс Равус. Сиенция спрятал лицо, уткнувшись в шею бывшего имперца, и судорожно вздохнул, усмехаясь. — Лучше поблагодари бабочку. Не случись нашей с ней встречи, ты бы меня рядом с собой не застал. Можно очень многое понять, просто однажды посмотрев в глаза другого человека. Возможно, в какой-то момент ты увидишь в них себя и наконец-то найдёшь все ответы на гнетущие тебя вопросы. Игнис задумался об этом, просто наблюдая за тем, как Равус пришивал к рубашке оторвавшиеся пуговицы. Возможно, бездна между ними не настолько бесконечна, как кажется на первый взгляд.