Лучший вечер Мадао

Они, конечно, и раньше напивались как дикие свиньи, но похоже сегодня открыли новую стадию опьянения Гинтоки. Хасегава пока осторожно предполагает, что она окажется лучше прочих, потому что вместо привычных унизительных замечаний, гогочущего и полностью лишенного симпатии и сочувствия голоса в этот раз слышит вещи исключительно приятные. - Я рад, что встретил тебя. - Мадао, мать твою, да ты мой самый лучший друг! - Серьезно, не знаю, как я без тебя раньше обходился, - Саката делает очередной глоток и вытирает пьяный рот рукавом. - Как будто людям заняться больше нечем! Даже чертова Карга постоянно капала на мозги. То я лентяй, то игроман, то пьяница. Обиженно насупившись в конце фразы он недолго тупит, сверля взглядом ободранную уличную кошку. Мадао ждет свое откровение. Через пару секунд Гинтоки вспоминает, что хотел сказать, поворачивается и расплывается в счастливейшей улыбке: - И тут наконец у меня появился ты! Из-за выпитого доходит медленно. Поерзав на остатках своего картонного дома, который они недавно привели в негодность, Хасегава реагирует только на последнюю фразу, двигается еще ближе и несмело улыбается. Собутыльник треплет его по щеке и с довольным видом продолжает: - Подумать только! Ты же уникален и хуже меня во всех смыслах этого слова! Ходячий эталон бесполезности! Теперь, когда мы вместе, я наконец могу расслабиться, потому что на твоем фоне даже я безобразно хорош! Медленно, но все-таки доходит - ничего не поменялось, а Сакату просто пробило на непривычные откровения. Унижение снова откликается каким-то притупленным удовольствием, потому что он это заслужил. Разошедшийся Гинтоки не собирается успокаиваться, трясет его за плечи, дышит перегаром на очки. - Мое спасение! Чувак, я тебя, по-моему, люблю! Хасегава от последнего пьяно хрюкает и, чтобы не сползти на землю, цепляется за одежду на его груди. - Не веришь? Да я тебя хоть сейчас поцелую! Прямо в десны! Не успев возразить, что верит каждому слову, он чувствует, как к нему звонко и смачно присасываются сложенные трубочкой мягкие влажные губы. Потом довольный собой Саката хитро интересуется: - Убедил? Стерев его слюну с подбородка, Хасегава неторопливо прикуривает и выдыхает: - Убедил. Пожалуй, это останется самым романтичным моментом его новой жизни. Той самой, которая началась с этого упыря. Лучшее, что может перепасть Мадао: дешевое пойло, близкий запах помойки, его картонный дом, сломанный их задницами, и собутыльник-садист, вымазавший собой его губы и почти все мысли. По сравнению с продиктованной им необходимостью полностью отпустить свою жизнь обслюнявленная борода - ничем не заслуженная нежность. Хасегава курит и тихо наслаждается своей тупой болью, а Гинтоки перестает сиять улыбкой и с запоздавшим удивлением выдыхает: - Даже в морду не дашь? - Нет, - тушит окурок Мадао. - Сколько же ты готов вытерпеть? - Сколько угодно, - хвалится он с кривой улыбкой своей недавно обретенной единственной суперспособностью. - Ты правда хуже всех, - качает головой Саката, неверяще вглядывается в темные стекла очков и выдает привычную издевающуюся лыбу вкупе с по-идиотски выпученными глазами. - Чуваааак, да ты же мне дашь, если я решу тебя поиметь! Хасегава давится воздухом, против воли краснеет, Гинтоки его правильно понимает и трясет головой. - О, я знаю, что завтра протрезвею и себе этого не прощу, так что вся надежда на потерю памяти. Горячие пальцы цепляют пояс, Хасегава пытается вывернуться и бежать и от съехавшего Сакаты, и от самого себя, но итогом становятся только спущенные до колен штаны, вечерняя прохлада, смущающе коснувшаяся голой задницы, и сильная ладонь на пояснице. - Погоди немного, я еще не совсем в форме. И он покорно ждет, пока не купившийся на попытку побега Гин сзади тяжело дышит и наяривает свой член, который собрался непременно в него зачем-то запихать. Под чавкающие шлепки приподнимает задницу, кусает губы от нетерпения и подхватывает чужое сорванное дыхание. Абзац. Приехали. Лучший вечер Мадао! Саката влезает в него с трудом, глухо порыкивая, слюна почти не помогает, задницу жжет огнем, ладонь на земле вляпывается во что-то мокрое, а помоечная кошка испуганно шипит в их сторону. Почему этот мудень всегда лучше него знает, чего именно Хасегаве больше всего нужно? Кожу царапает ремень лишь слегка спущенных штанов, Гинтоки некстати вспоминает, что сегодня полон энтузиазма, трахает с возрастающим азартом, не скрывает сытого удовольствия в громких стонах, а Хасегаве остается скулить на одной ноте от боли и унижения, из-за которых он уже почти готов кончить. Саката заполняет его горящий зад горячим и вязким с утробным урчанием, и это добивает. Остается только обхватить себя ладонью - и тут же выворачивает его неожиданным счастьем на руку и на землю, пока он сжимается на еще крепком члене. Задницу напоследок до синяков по-хозяйски хватают чужие пальцы, и Гинтоки, все еще тяжело дыша, осторожно выходит. - Ты как, живой? - Судя по озабоченному тону и едва заметному испугу в тихом голосе, еще и трезвеет. - Лучший, блядь, вечер в моей жизни! - То ли в шутку, то ли на полном серьезе усмехается Хасегава и падает в грязь.