Agoge

***

Кратос застал Атрея у реки. Мальчик беспорядочно шарил по дну голыми по локоть руками, что-то дергая и вырывая из ледяной воды. Сначала он наблюдал. Не потерял ли сын чего? Но юный бог продолжал свое неблагодарное дело, хотя ладони его уже были красны от холода. По Мидгарду все чаще гуляли зимние ветры, и Кратос совсем не хотел однажды найти своего сына больным. — Мальчик. Атрей точно услышал как вопрос, так и команду, но предпочел ответить, не отвлекаясь от своего дела: — Мимир сказал, что в Спарте ты должен был делать себе постель лишь из растений, найденных в реке! И что тебе даже не выдавали ножа, чтобы их срезать! — Эм, — нервно сглотнул Мимир. В груди Кратоса поднялось странное веселье, смешанное беспокойством: сын либо мнил себя подходящим под спартанские стандарты, либо просто пытался узнать отца получше. — Это было испытание для детей не знавших боя, мальчик. Да и воды Спарты теплее здешних. — Как ты вообще мог сделать постель из этого? — в алых ладонях Атрея зеленели куски речных водорослей. — Я не могу найти вообще ничего подходящего! — В разных регионах растут разные растения. — Мимир прочистил горло, осознавая свою ошибку прежде, чем Кратос найдет ситуацию надоедливой. — Не знаю, сможешь ли ты найти элладийский тростник в наших водах, братец. Атрей скорчил недовольную гримасу, но, наконец, отошел от реки. — Звучит сложно. Я даже рад, что ты делаешь кровати для нас. — Вытри руки, — приказным тоном сказал Кратос, наблюдая как Атрей оставляет речную воду с рук на собственной одежде. — Законы Спарты для спартанцев. Здесь они тебе не пригодятся. — Ну, кажется они пригодились тебе, — пробормотал юный бог. — Хм, возможно, — Кратос не мог согласиться, но и не мог объяснить причины. Если бы спартанские законы были бы полезны в этих северных землях, то зачем ему тогда учиться новому? Тогда не было бы смысла меняться. — Но ты будешь лучше. — Да, не думаю, что тебе понравился бы спартанский режим, — сказал Мимир. — Они бы скорее тебя ск… — Голова. — В голосе воина послышалась угроза. — Прости-прости, уже замолкаю! Твой рассказ уж точно будет лучше моего. Атрей в миг оказался подле отца, обхватив его ладонь своими (крохотными) ледяными ладонями. — Я хочу узнать, каково было в Спарте! К тому же, ты сам сказал что все спартанцы — великие воины! Так как вас обучали? Кратос задумался. Стоит ли рассказывать? Возможно Атрей сравнит свое детство с детством отца и поймет, насколько большее имеет? Возможно, это будет хорошим уроком и прояснит для сына его полузабытое прошлое? — Когда я был намного младше тебя, — начал он. — Меня забрали от матери и отправили жить вместе с детьми моего возраста. Нас ждал строгий режим, каждодневная учеба и физические упражнения. Мы часто недоедали и привыкали к голоду. — Они забрали тебя у матери? — недоверчиво сказал Атрей. — И она позволила им? А твой отец? Разве ему было… Ох, наверное ему было плевать… Прости. — Не важно. — со злобной насмешкой произнес Кратос. Не это было главным в этой истории. — Моя мать считала это необходимостью. Как женщина она была обязана дать Спарте сильных и тренированных солдат, иначе на нее и нас с б… Меня легла бы печать позора. Детей отдавали не из-за недостатка любви. Атрей сжал ладонь отца крепче и нахмурился, но вновь поднял взгляд, будто откладывая мысли в сторону. — Погоди, как вас хотели сделать сильнее, если даже не кормили? Мама всегда говорила, что правильное питание очень важно, особенно для детей. — Так и есть. — Согласился Кратос. — Смысл был в том, что бы заставить нас красть еду. Если нас ловили, то избивали в кровь, так что приходилось учиться изворачиваться и прятаться. В глазах Атрея горело недоумение и яркий огонек справедливости, что достался ему от матери. — В этом нет смысла! Зачем создавать правило, которое нужно нарушить? Как ты вообще понял в чем подвох? Кратос посмотрел на сына, вспоминая: — Ты никогда не был голоден. По настоящему голоден, — поправился он, глядя на взъерошившегося, как воробушек, мальчика. Атрей не знал той боли, что преследовала его в походах и осадах, постоянной и безжалостной, как сам спартанский характер. — Нас предостерегал страх быть битым и уважение к старшим, но голод всегда был сильнее и всегда пересиливал страх. Кратос был едок, но даже будучи ребенком понимал, что это испытание проходили все мужчины в Спарте. И он хотел быть равным, даже если это значило боль и голод. — Я не боюсь! — сказал Атрей уперто, отрывая Кратоса от мыслей. Бог Войны коротко усмехнулся, чувствуя приятный укол гордости в сердце: — Конечно же нет. — Хоть кто-то из нас, — Мимир, не по своей воле лежащий на земле и наслаждающийся видами крон и безоблачного неба тоже вставил слово. Атрей наконец поднял рогатого с покрытой моросью травы и направился за Кратосом, что уже направлялся в сторону дома. — Так, ты занимался и тренировался целыми днями, не видел семьи и всегда был голоден? — Да. Атрей молчал некоторое время, разминая болящие из-за ледяной воды пальцы. — Я все же рад, что не родился в Спарте. — Как и я. Атрей остановился и заглянул отцу в лицо: — Погоди, правда? — Да, — Кратос совсем не хотел, чтобы Атрей узнал об отношении спартанцев к больным детям. Он готов сделать все, чтобы обеспечить сыну жизнь и выживание, а об остальном ему знать пока не стоит. — Все спартанцы рано или поздно превращались в безжалостные военные машины для убийств. Разве что Атрей был исключением. — Оу, — мальчик опять замолчал. Лучше бы ты вырос таким как он, а не как я. Только не как я. — Хорошо, — вновь заговорил мальчик, медленно возвращая себе хорошее настроение. — То есть если бы мама родилась там, ей бы тоже пришлось воровать еду и вещи? — М? Нет, только мальчиков забирали из семей. — Только мальчиков? А чем тогда занимались девочки? — Атрей запнулся. — Оу, раз ты рос среди мальчишек, то, наверное, не знаешь. Кратос чувствовал, как нечто сжимает ему горло. Каллиопа была очень хрупка по спартанским стандартам и болела так же часто как и Атрей в свое время. В те редкие тихие ночи когда он был рядом, малышка забиралась к нему под бок и, дрожащими от страха и температуры губами спрашивала — достойна ли она вообще носить имя своей гордой родины. — Это так тяжело, — прижималась она сильнее к отцовской груди, заглушая всхлипы и дрожь в горле. — Иногда, я не могу даже бегать! — Никто не рождается сильным, — гладил он дочь по волосам. — Ты преодолеваешь свои испытания наравне с испытаниями Спарты и, в конце концов, пересилишь их всех. Даже тогда, когда эмоции управляли им в первую очередь, он всегда повторял " и даже если нет, я все равно буду любить тебя больше всего на свете." — Нет, — ответил он мальчику. — Я не знаю.