Ничей иной

Андрон вернулся в Дозор уже утром, в семь часов. Отправился сразу навестить Джея на рабочем месте, и застал интересную картину - на диванчике в углу сладко спал Стас. Где Джей откопал эту подушку и этот старый плед? Та еще загадка. - О, начальство пожаловало! - Джей сразу развернулся к двери, а потом, ловко катнувшись, прямо на своем кресле, к диванчику, коснулся плеча мальчика, - Стас, вставать пора. Тот сел, отчаянно зевая, почесал затылок, огляделся, приметил Андрона: - Здрасьте. - Здрасьте. - передразнил Андрон, - А ты что тут делаешь? - Домой мы позвонили, - быстро ответил Джей, - Стаська у друга ночевал, у одноклассника. - потом обратился к Стасу, - А ты, марш умываться. Я сейчас чайник поставлю. Позавтракаешь, и в школу. - Ага. - буркнул в ответ не совсем еще проснувшийся юный иной, сунул ноги в свои кроссовки и протопал за дверь. - Чай будешь? - спросил Джей у начальника, - Кофе? - Кофе. Как тут? Спокойно? Джей отъехал к обеденному столику, принялся там управляться: - Смотря где. - Ты про что? - Андрон сел на стул, рядом со столиком. - Сам знаешь. - буркнул Джей, - Не мне тебя учить, само собой. Но так не дело поступать. Мальчишка учиться хочет, а ты... Его бы в Москву направить, вот где его бы махом на ноги поставили. - Не дам я его в Москву! - тут же возмутился Андрон, - он мне и самому пригодится. - Тогда учи как следует. И еще, наведался бы к нему домой, навел порядок. Темные пошустрили, пока его к инициации готовили, создали негативную атмосферу... Там и до них-то было не очень, а теперь и вовсе - швах. А пацану жить в этом аду. Так что уж сходи, разберись. - Схожу. Андрон с интересом наблюдал за своим подчиненным. Подчиненным? Нет. Этот иной привык приказывать, командовать, повелевать. И командовал прежде, будто и не людьми - иными. Причем, знает, какие команды отдавать, как и кому. Ай да Геннадий... Кто же ты на самом-то деле? * * * Пальцы сами сложились в нужный знак. Оборотня жахнуло тяжелым заклинанием, да так приложило, что он долго ворочался в кустах, прежде чем сумел перевернуться в человека. И вот тогда из кустов понеслась отборная брань: - Какого ...! Ты, ...! Чтоб тебя ...! И через ...! Я тебя ... и ...! - Ты еще поори мне. - с ледяным спокойствием отозвался Данька, - В Дозор, шавка вонючая, отволоку, за шкирку. Я тебе, б**дь, хвост руками оторву, и в задницу засуну, с*ка. Юрку он на всякий случай загнал в сонный транс. Неприятно, конечно, но все-же лучше, чем воспоминания о несостоявшемся нападении самого настоящего оборотня. И парень стоял теперь в шаге за спиной, слегка покачиваясь и редко моргая пустыми глазами. Хорошо, что Данька успел вовремя. Наконец из кустов вылез пошатывающийся голый парень, лет двадцати пяти всего. На испуганного, пойманного с поличным оборотня, застуканного за незаконной охотой, он походил меньше всего: - А давай! - заявил он, - Давай, вот прямо щас в Дозор! В Дневной. Вот там и поговорим, и про хвост, и про задницу. Только не про мою. У меня лицензия на него, понял?! - Что? Данька в недоумении смотрел на ершащегося от осознания собственной правоты оборотня и не верил. Кто, когда и как мог выдать лицензию на его друга? На единственного друга... Когда Надька умотала жить и учиться куда-то в Англию, когда весь мир для Даньки перевернулся в одночасье с ног на голову... "Данюшка, ну ты же понимаешь, она ведь уже взрослая, ей почти 25..." Я знаю, мама. Я все знаю. Она пока не понимает. Поймет, конечно, однажды... Но от этого не прекращает болеть пустота внутри. Я не знаю, когда ее снова увижу. И, возможно, пройдет целая жизнь... "Куда? Данька, да ты сдурел! Кто в здравом уме и твердой памяти уедет из Москвы, чтобы поступить... Куда? В Семигорск? Да где это вообще? На кого учиться? На автомеханика? Да я тебя и тут за неделю обучу! С твоими талантами и в какое-то захолустье!" Я знаю, пап. Но когда не умеешь перебить боль и тоску, поневоле бежишь куда глаза глядят. От самого себя. И новая жизнь. И сосед по комнате в задрипанном общежитии. Ему тоже некуда деться, потому что мать пьет, а отчим выгнал из дому. А здесь - единственное учебное заведение на весь город, где можно жить в общаге. Боль стихает, потому что думать о ней некогда. Она обиженной кошкой забивается в самые недра души, сидит там и ждет своего часа, лишь иногда выпускает когти, впиваясь в сердце, чтобы напомнить о себе. Качалка с примитивными, допотопными тренажерами, где они с Юркой в свободное от учебы время делают ремонт за небольшие, но собственноручно заработанные! деньги и возможность бесплатно заниматься сколько влезет. По выходным - дурацкий, но пыжащийся казаться модным и престижным ночной клуб, смешной и жалкий в своей напыщенной безвкусице. Но там почему-то ужасно весело от одного единственного бокала алкогольного коктейля, на который хватает денег. Учеба дается слишком легко, и проблема только в одном - подтягивать все время Юрку, чтобы его не выкинули. И возможность быть просто человеком, забыть о Сумраке, об обоих Дозорах... И о Надьке. Пока... Пока тварь на четырех лапах, вдруг вылетевшая из кустов поздним вечером не попытается впиться в горло твоего друга. И с миром вновь творится что-то не то. Потому что так не бывает, чтобы... - Все законно, юноша. Да, я понимаю, что это ваш друг. Но у всех людей, занятых в лотерее есть друзья, родственники. Вам же отлично известно, что в лотерею не включены только близкие родственники иных. В данном случае все честно. Документы показать? - это глава Дневного Дозора Семигорска. - Данька, я просмотрел документы. Да, я все проверил. Все чисто. Я понимаю. Не ори, я все отлично понимаю. Но закон есть закон. - это уже Городецкий. И, конечно, Гесер, до которого с трудом, но удалось дозвониться. С ним у Даньки вышел серьезный конфликт по поводу отъезда в Семигорск, и не случись такая хрень с Юркой, он бы ни за что не позвонил. - Даниил, прекрати истерику. Я не собираюсь перекраивать ради тебя законы вселенной. Как и пытаться менять пункты Договора. Нет, это не из-за тебя и твоей безалаберности по отношению к твоему таланту. За кого ты меня принимаешь? Но, подумай сам, этот оборотень имеет полное право на лицензию. Ты можешь предложить другую жертву вместо твоего приятеля? Ты готов подставить под его клыки другого человека? - Да! Готов! Пусть они гребаных бомжей жрут, преступников, убийц! Почему из-за вашего идиотского Договора должен погибать восемнадцатилетний парень, у которого вся жизнь впереди? Он тогда сорвался, непростительно, глупо. Потому что понял, что ему не прошибить даже собственным лбом эту систему. Глава Семигорского Дневного был максимально корректен и внимателен. Скорее всего, уже успел навести справки, и отлично понимал, чем опасен срыв ЭТОГО светлого. Не стоит создавать прецеденты, - долго, и тщательно подбирая слова, объяснял он, - Вы же понимаете, достаточно лишь один раз пойти на поводу и... Данька сдался. Две недели он бился за жизнь Юрки, но все оказалось бесполезно, бессмысленно. Это система, и у него не достаточно сил, чтобы ее изменить... Пока. Он потребовал только одного - присутствовать при охоте. Его собеседник высоко поднял седые брови в безмолвном удивлении. Но вопросов задавать не стал. Согласился. Тот оборотень, похоже, уже и сам был не рад так дорого доставшейся лицензии, кажется, готов был отказаться, но... Наверное, ему тоже объяснили про прецеденты, про Договор, и про то, что так надо... Юрку Даниил хоронил сам, на свои деньги. Юркина мать с горя напилась и не пришла на кладбище (впрочем, пила она и по любому другому поводу), отчиму было пофиг. Стояли полукругом у могилы их одногруппники, кое-кто из преподавателей, тихо, скорбно. "Господи, это же надо, такой молодой!" "Какая нелепая смерть." "Развелось этих бродячих собак, отстреливать некому, а люди страдают." После похорон он забрал документы из техникума (до конца обучения оставалась всего пара месяцев, но ему уже было наплевать на диплом) и вернулся в Москву. Пустой, холодный, мертвый. - Пап. - Что, Даня? - Ты обещал рассказать про маму. Ты говорил, что когда я стану достаточно взрослым, чтобы понять... Тяжелый вздох. Георгий, которого он всегда считал своим отцом, с детства зная что на самом деле это не так, уселся в кресло напротив. - Хорошо. Расскажу. На лице матери навсегда застыло холодное, отрешенное выражение. Другой он ее уже и не помнил. Хотя... Кажется, когда ему было года три-четыре, и когда мама еще работала в Спецотделе при Инквизиции... Это было так давно, но он помнил, что когда-то видел ее улыбку, слышал ее смех. Воспоминания были скудными, туманными. Кое-что он знал от других, что-то слышал краем уха, что-то читал, о чем-то догадывался. И сейчас понимал - по матери в те далекие дни точно так же проехалась система, которую она не смогла перешибить.