И такое бывает...

Из блаженной темноты мое сознание вырвало ощущение некоего дискомфорта. Сначала я не мог разобраться, что же происходит, но потом осознал, что ощущаю приступы… сдавливания? На миг замер, вспоминая, что это такое — сдавливание. Ах да, точно. Получается, что кто-то желает меня раздавить? Я напрягся, пытаюсь вспомнить о предшествующих данному моменту событиях. Ах, вот оно как. Я решил покончить со своим осточертевшим существованием и теперь, возможно, растворяюсь в той самой Тьме? Попытка осмотреться не принесла никаких результатов, кажется я даже забыл, как нужно осматриваться. Хм… ну и ладно, слишком много я просуществовал, чтобы о чем-то сожалеть. Стоп. А кто это — я? И сколько я прожил? Ответы на данные вопросы не спешили приходить, да и не особо интересовали. Плевать, подумалось мне, раз уж забылось столько многое, то и ждать развязки осталось недолго. Попробовав провалиться обратно в беспамятство, я с раздражением осознал, что уже не получится, так как сдавливание становится все более чувствительным и… раздражает? Хо… забавно. Раздражает… какое интересное слово, что бы оно могло значить? Тем временем, пока я разбирался со словами, смысл которых, хоть и понимал, но не мог до конца осознать, Давить меня начало еще сильнее, причиняя уже слабую боль и, словно куда-то толкая. Как же напрягает. Уже больше часа же прошло! Странно… когда это я стал обращать внимание на подобные промежутки времени? Ведь порой и столетия не замечал. А как это так — не замечать, что проходит аж сотня лет? Не понимаю. И не могу вспомнить. Но в следующий момент стало не до глупых рассуждений. По глазам резанул свет, а в уши ворвались оглушающие звуки, заполнившие все вокруг. Столь резкая неожиданность выбила из колеи и я уже не понимал, что происходит, а ощущения, будто меня поднимают вверх еще больше спутало мысли. Не знаю, сколько времени прошло, но в миг, когда вроде как слепящий свет стал не таким ярким и уже можно было разглядеть очертания… чего-то, попу обожгло болью. Не сильной, но до жути обидной. Как же так, меня, взрослого мужика, словно какого-то несмышленыша по жопе хлещут! Я возмущенно чихнул и вдохнул полной грудью, собираясь повернуться и высказать все, что тысячелетиями копилось столь удачно подвернувшемуся наглецу и замер, не в силах поверить в происходящее. Я… только что… вдохнул? Я прислушался к себе и осознал, что дышу, что воздух врывается в легкие, оставляя на носовых рецепторах гамму невероятно ярких ароматов трав, горящего очага, запаха лекарств, запаха человеческого пота и… да много чего. А потом, как кувалдой по голове ударило осознание, что я — жив. Я, черт возьми, жив! Я живой! Понимание произошедшего словно разбило прочнейшую скорлупу, в которую я загнал себя так давно, что уже и не помнил, как это сделал, а в душу хлынул потом силы, до краев наполняя ее и тело жизнью, ощущением единения с миром, который был рад мне, который обещал помогать и защищать, пытаясь спрятать небольшую боль, словно от проколотого пальца при взятии анализа крови. А я… я просто ревел, как тот самый маленький ребенок, которого шлепнули по попе, ревел от счастья, потому что смеяться не получалось, я орал во все горло, обещая своему новому миру стократ отплатить за каждый вдох, за счастье быть живым. И мир меня понимал и радовался со мною вместе. *** Дни текли с момента моего рождения, сливаясь в месяцы, а я старался насладиться каждым прожитым мгновением. Даже неудобства бытия младенцем не сильно сказывались на настроении. Ну, а что поделаешь, если ты еще совсем маленький и не контролируешь себя полностью. Подумаешь, глаза почти не различают окружения, выдавая только размытые пятна. Даже громкие звуки, нихрена правда не понятные, но порой просто оглушающие, заставляли смеяться, а не плакать. А обделавшись, я не плакал, а информировал всех своим довольно-таки громким криком: «Я насра-ал! Я насра-ал!», что, к моему сожалению звучало как: «У а-ао! У а-ао!». Ведь максимум через год все это останется в прошлом и забудется. Право, какие мелочи, что такое год или даже несколько лет в сравнении с будущей полноценной жизнью. Правда все равно было сложно совладать с телом, отвык я от него, а душа теперь была связана с телом и этим самым телом ограничивалась. Да даже если бы можно было в эфирной форме путешествовать — нафиг надо, не хочу я покидать это полное жизни и тепла тело. На самом деле, в жизни младенца не так уж много хорошего, наиболее приятные воспоминания — это голоса родителей и их тепло их рук, а так же материнское молоко. Боже, какое же оно вкусное. Ну или это во мне говорят тысячи лет голодовки. Наверное, я бы сейчас и вискас хомячил за милую душу. Э-э… что такое вискас? В моменты подобных откровений я уходил в себя и пытался понять, откуда всплывают такие непонятные слова и выражения. После нескольких десятков неудачных попыток, в голове словно открылся маленький краник, которой тонким, то и дело обрывающимся потоком выдавал информацию. Где-то к полугодовалому возрасту, когда уже стало возможным различать родителей не только по голосам, но и визуально, хотя даже их лица еще не было четкими, я просмотрел свою прежнюю жизнь и нашел ее… донельзя скучной, примитивной, неинтересной. Я больше не ассоциировал себя с человеком по имени Виктор, возможно все из-за того, что от него во мне мало что осталось или всему виной столь долгое посмертие. Тем не менее, воспоминания о той жизни дали какой никакой опыт и знания, которые несомненно пригодятся мне в будущем и за них я был благодарен. Я понимал, что сила, которую я набрал после смерти — дефектна. Ее было много и многое можно было с ней сделать, но эта сила так и не стала полностью моей, скорее я набрал заемной силы и смог ассимилировать лишь бесконечно малую ее часть. Но опыт и знания остались, глядишь и получится сделать эту новую жизнь куда более яркой и насыщенной событиями и впечатлениями. Когда смог более менее адекватно воспринимать реальность, с удивлением обнаружил, что мать на голову выше отца и визуально явно сильнее, но беспрекословно и даже с удовольствием ему подчиняется. Благодаря улучшившемуся слуху так же положил начало своему словарному запасу с довольно-таки примитивных «ты», «я», «он», «мама», «папа». Так же узнал, что меня теперь зовут Артран, отца — Эрнард, а маму — Велария, ну или Арти, Эрни и Лара, соответственно. Стоит отметить, что кроме этих двоих я более никого не видел, но родители первое время почти всегда были рядом, но вскоре поняли, что я ребенок спокойный, тихий и понимающий, так что все больше уделяли времени своим делам. Должно быть, я был идеальным ребенок, что беспокоит, только если проголодался или запачкал пеленки. Тем не менее, когда эти двое пытались заниматься горизонтальными парными физическими упражнениями прямо в одной комнате со своим сыном, я показывал характер и начинал буянить. Трех раз господам родителям хватило, чтобы перестать предпринимать попытки. Уж не знаю, с чего это я так капризничал. К середине моего седьмого месяца первый восторг схлынул и я все чаще ощущал тень скуки от простого лежания в колыбели. Все было бы не так печально, если бы не определенные трудности с контролем собственных конечностей. Нет, если сосредоточиться, то дрыгать руками-ногами или же сгибать их было легко, но вот если не сосредотачиваться, то вместо поднятия вверх правой руки, вполне можно было схватить ей левую, что несколько напрягало. Да уж, отвык я от обычного тела с этими мгновенными изменениями форм и длины эфирных конечностей. В общем, подумал и решил намекнуть хитрым как прямой лом способом, о необходимости начать раннее обучение отпрыска хотя бы языку. Жертвой данного решения стал отец.  — Папа! — выдал я охреневшему от этого родителю, когда тот в очередной раз провел надо мной рукой, окутанной еле заметной белой дымкой и, подняв на руки, что-то заговорил, вставив в речь знакомое мне «папа».  — Арти, ты *##@%^*((*. %^%%$# маме #@@! ()… Родитель наткнулся на мой осуждающий взгляд и, чутка смутившись, остановился, а потом счастливо рассмеялся, подняв меня над головой и закружил, вызвав тем самым непроизвольно вырвавшийся восторженный крик, что еще больше обрадовало папашу. Затем отец прижал меня к себе и ринулся было к двери, дав надежду, что я наконец-то изучу мир за стенами своей комнаты, но… облом вышел. Отец замер, протянув руку к двери и выругавшись (это я понял по интонациями), отнес меня обратно в кроватку и только после этого вышел за дверь, мужественно проигнорировав мой, осуждающе сверлящий его, взгляд. ***  — Лара! Лара! — Невероятно счастливый и все еще не верящий в происходящее Эрнард оэн ас лер Фелмарк Севелин ворвался на кухню, где его жена только заканчивала поглощать завтрак.  — Эрни? — его жена, Велария ом а Севелин-Виллес, услышала громкие крики мужа и уже готовилась сорваться на защиту ребенка. — Что случилось? Что с Арти?  — А? Нет-нет! Арти назвал меня папой! — Парень весь светился.  — Э-э-э? Ты ничего не путаешь, милый? Тебе не приснилось? Сам же понимаешь, что еще слишком рано для подобного!  — Да-да, рано, но сказал же! — Счастливая улыбка никак не желала сходить с лица Эрни.  — Хм… — Лара уже начала с неким беспокойством всматриваться в мужа.  — Да пойдем, сама посмотришь! — Эрни убежал, будучи уверенным, что Лара точно не останется в стороне. Лара вздохнула и, собрав посуду на краю стола, дабы прислуге было удобнее работать, направилась на второй этаж. Эрни же, едва добравшись до детской, даже не обратив внимания на не самые приятные ощущения, которые приносит отсутствие разлитой в пространстве магии, сразу выхватил сына из кроватки и закружил его над головой. Вот только малыш Арти не показал своей прошлой реакции, продолжая сверлить отца взглядом, обиженно надув губы.  — Знаю, малыш, знаю, прости, но тебе пока еще рано покидать свою комнатку. — Эрни рассмеялся показной детской обиде, сегка удивившись такой живой мимике в столь малом возрасте. Малыш лишь еще больше насупился и, словно ожидая чего-то, уставился на своего отца. Эрни еще разок покружил сына, надеясь, что угадал мысли сына правильно, но сын все еще продолжал смотреть на него.  — Ну что ты на меня так смотришь, Арти? Что папа может для тебя сделать? — Юный отец аккуратно устроил ребенка на сгибе локтя и мизинцем коснулся носика маленького человчка.  — Папа! — сказал ребенок и схватился своей маленькой ладошкой за палец родителя, вызывая у этого самого родителя чуть ли не водопад умильных розовых соплей. Эрни хотел еще что-то сказать, но в это время в комнату, наконец-то, зашла Лара и сбила своего мужа с мысли. Впрочем, Эрни не слишком-то и расстроился, тут же подозвав ее к себе.  — Ну-ка, малыш, давай, удиви маму, скажи: «па-па»! — произнес Эрни заготовленную фразу, едва супруга встала рядом.  — Мама! — жестоко обломал сын своего отца, протяну руку в сторону девушки. Лара сначала оторопела, а потом по-доброму рассмеявшись, взяла сына из рук мужа, смотревшего на своего первенца с выражением детской обиды на лице.  — А ты говоришь: «Папа!» — Лара прижала к груди ребенка, при этом хитро смотря на супруга. — Всё такой же мелкий врунишка! — Подколола она потерявшегося в пространстве любимого человека.  — Но я ведь не врал! Он действительно сказал «папа»…  — Значит на счет мелкого не отрицаешь? — Блеснула глазами Лара, продолжая улыбаться и машинально укачивая дитя.  — Э-эй! — тут же пришел в себя молодой мужчина. — Это запрещенный прием!  — Мама! — прервал мужчину ребенок, вызвав тем самым еще одну волну смеха у своей матери. — Есть!  — Проголодался, хороший мой, — проворковала Лара, расстегивая завязки на груди и поднося ребенка поближе к соску, к которому тот и присосался.  — Вот ведь, — глупо улыбнулся Эрни, — во истину — мой сын! На все готов, чтоб до сиськи добраться, ха-ха!  — Папа! — гукнул ребенок, на пару секунд оторвавшись от процесса насыщения, вызвав приступ смеха у обоих родителей. ***  — И все же, — начала разговор Лара, дождавшись, когда их дитя уснет и закрыв за собой дверь. — Это слишком выбивается за рамки развития детей, даже одаренных.  — Да брось, милая, — спокойно ответил ей муж. — Ты говоришь так, будто это первая странность у нашего малыша. Главное, что все отклонения — исключительно в лучшую сторону.  — Ты думаешь? — все еще несколько недоверчиво протянула супруга.  — А то! Сама посуди — весело сверкнул глазами мужчина, притянув к себе жену. — Почти не плачет, аппетита как у троих карапузов за раз, вовремя сообщает о своих детских неожиданностях и уже начал проговаривать слова. Явное опережение развития, а с учетом явно более насыщенного, чем обычно, эфирного тела — наш сын обещает вырасти весьма сильным одаренным, возможно, даже в гвардии его заметят. — Эрни мечтательно улыбнулся.  — Хо-о? С чего такие выводы? Ведь более менее понятно это станет только во время наречения защитника?  — Уверен, дорогая! — мужчина встал на цыпочки и поцеловав девушку. — Еще и первый год не прошел, а у него уже прослеживаются зачатки проводящих каналов, а уж их концентрация в голове и вовсе поражает!  — Точно? Тебе не привиделось? Я же помню, как ты грезил надеждой рождения одаренного первенца…  — Не-а, — Эрни, довольный, словно объевшийся сметаны кот, улыбнулся, подув в ушко своей женщины. — Там все очевидно уже, я посмотрел соответствующие материалы, подобные случаи, хоть и очень редки, но происходили. И везде советуется начинать раннее обучение, дабы раскрыть потенциал одаренного по-максимуму и избежать сильных перекосов в развитии.  — Ну-у…  — Не сомневайся, дорогая, я уже давно подумывал об этом, а сегодня только уверился в своей правоте. Надо будет увеличить его словарный запас. — Эрни ухмыльнулся. — Я хочу видеть лицо моего папаши, когда Арти посмотрит на все его подарки и скажет: «Дед, лучше золота отсыпь!». Может хоть это проймет его железную невозмутимо… Ей! — Эрни в последний момент уклонился от летящего сверху кулака жены.  — Дурак! — Лара все-таки дотянулась до затылка мужа и вмазала сочную оплеуху. — И думать о такой глупости не смей!  — Ну ладно, ладно! — мужчина прижал возлюбленную к стене, — чего драться то сразу? — дополнил он свою позицию, приникая губами к ее шее. *** С момента произнесения моих первых слов жизнь пошла веселее. То мать, то отец показывали разные вещи или картинки и произносили слова, которыми те обозначаются. Единственный минус — они очень часто повторялись, видимо считая, что с первого раза не дойдет. Но все же лучше, чем просто наворачивать метры по кровати. Так что, к моему первому дню рождения, с которым я несколько ошибся, ведь оказывается что в году тут четыреста дней и мои первые слова, прозвучавшие, получается, на двухсот третий день от рождения — слишком сильный нонсенс. Так вот, к первому дню рождения я уже вполне нормально понимал своих родителей, которых на самом деле получилось полюбить и временами даже отвечал, жутко коверкая некоторые слова и зачастую путаясь в них. Со мной еще не разговаривали ни о чем конкретном, так, сказку на ночь почитают, Иллюзии летающих драконов на каких-то странных кристаллах принесут. Эти кристаллы почему-то получили в моей голове странное название «голопроектор». Временами отец сздавал на руке разные световые конструкции и водил ладонью передо мной, после чего с очень довольным видом уходил восвояси, при этом сначала воровато выглядывая через дверь. Кстати, к первому дню рождения я все-таки смог нормально рассмотреть родтелей, а так же убедился, что приобретенная способность видеть разные световые пятна и линии никуда не исчезла. Даже более того, вокруг родителей было так полыхали эти самые вспышки, что глаза резало, так что в итоге научился с грехом пополам отключать этот спектр зрения. Оба моих родителя оказались невероятно красивы внешне. В том мире оба были бы признаны чуть ли не эталонами красоты. Отец — пусть и не слишком высокий, но отлично сложенный и физически развитый длинноволосый брюнет с выразительными изумрудного цвета глазами, с вечной улыбкой на лице и, как я понял, весьма шкодливым характером. Мама — утонченная большегрудая красавица, с огромными выразительными глазами светло-фиолетового цвета, в глубине которых плещется море нежности, когда она смотрит на меня или на очередные папины причуды, а ее белоснежные до колен волосы — вообще нереальная вещь. Но при всей свой доброте, гоняла она папаню и в хвост и в гриву, являясь, по видимому, его инстинктом самосохранения и в то же время здравым смыслом. А уж то, как она однажды в одиночку притащила в мою комнату два не самых легких комода, с уже загруженными, как оказалось, вещами, на всю жизнь врезалось в мою память. Веселая семейка и очень веселый мир, короче. Но, как бы ни были родители беспечны в некоторых вопросах, мою изоляцию в своей комнате поддерживали железно. Я уже и сам понял, что подобная паранойя неспроста, поэтому не сильно возмущался, особенно после того, как на восьмой здешний месяц совладал таки с телом и начал, то и дело грохаясь на задницу, ходить, что, если и удивило родителей, то не слишком сильно. И-эх, как бы из ник фаталистов такими темпами не сделать. О том, что мне исполнился год, я узнал от деловито прошедшего в комнату отца, который пропев: «С Днем Рождения А-арти!», начал совершать непонятные манипуляции над светящимся всем цветами радуги тетраэдром и через полчаса жестом и невнятных бормотаний, тетраэдр вспыхнул, на секунду ослепив белым светом, а на стенах, потолке и полу проявилась светло-желтая ромбовидная сетка и начала ускоряясь втягиваться в стоящую посередине комнаты пирамидку. Когда же сетка полностью пропала, в комнате стало появляться все больше и больше разноцветных линий и размытых облачков, из чего я сделал вывод, что опять перешел на эфирное, как я его назвал, зрение, а сетка служила для недопущения в комнату магии.  — Ну, вот и все! — Отец широко улыбнулся, привлекая мое внимание. — А теперь смотри, Арти, вот это и есть магия, о которой мы тебе столько рассказывали! И отец устроил целое светопреставление, где наездники на драконах уничтожали орды демонов, феи танцевали и пели в лесах, не тронутых человеком, а маги, порой весьма эксцентричной внешности, сходились друг с другом в невероятных по зрелищности битвах. Ч-черт, я уже хочу все это изучить и делать сам!  — Поздравляю, сын, уже завтра ты сможешь покинуть эту осточертевшую комнату! — Отец старательно скрывал дрожание рук и время от времени вытирал платком испарину со лба. Ну, еще бы! Два с половиной часа лазерного шоу. — Наши $$%&* уже заждались и хотят тебя увидеть! Ладно, отдыхай, а у меня еще дела, я приду чуть позже, сын и не один. — Отец подмигнул и поспешно покинул комнату. Ого, это получается — Добби свободен? Кхм… кто такой Добби? А, неважно. Главное я скоро смогу увидеть чуть больше мира, в котором живу. М-м… я осмотрелся, держась на бортик кровати. А с этой, разлитой вокруг магией, все смотрится куда интереснее. Нет, игрушки над кроватью тоже весьма веселые, а некоторые еще и анимированы, так что с удовольствием в них играл временами, но… теперь все выглядит как-то… полно? Да, наверное. День я провел бегая от одной линии к другой, пытаясь нащупать хоть одну, но не шибко получалось. Только родители веселились и перешучивались, используя при этом очень много неизвестных мне слов. Столько интенсивное времяпрепровождение сказалось рано навалившейся сонливостью и я в итоге заснул, повиснув на отцовской ноге. Из сна меня временами вырывали чьи-то прикосновения и незнакомые голоса, вспышки света и странные звуки, пару раз я вроде даже что-то ответил матом на русском. Оказывается я знаю весьма странный русский язык, в котором есть очень много разных ругательств на все случаи жизни. Наверное, русские — неплохие и очень веселые люди, раз у них такая богатая на красочные эпитеты речь. Вот бы с одним из них познакомится. На периферии сознания свербела мысль, что я что-то упускаю, но ввиду сильной усталости возиться и вспоминать желания не было никакого. Утром отец вынес меня из комнаты и мы прогулялись по очень красивому трехэтажному дому, где кроме нас троих жило еще восемь человек обслуги (Нэлия — повар, Рина и Лина — горничные, Шоа — прачка, Линдер — дворецкий, Дирт — садовник и Рик с Тайком — десяти и двенадцатилетние отпрыски Дирта и Шоа), на сравнительно небольшой, как посетовал отец, территории находились гараж на два магомобиля, как я их обозвал; пустующие, но не заброшенные конюшни; небольшой сад и оранжерея с прилегающим парком десять на двадцать метров и небольшой, пять на десять крытый бассейн. Да-а, если это — небольшой участок земли, тот какие же тут территории называются «большими»? Отец сказал, что в одиночку из дома мне еще выходить нельзя, но если захочу прогуляться, то можно попросить о сопровождении любого из постоянно проживающих на территории разумного. Вчера вечером, как оказалось, состоялось мое представление родственникам, на котором присутствовали только близкие, то есть бабушки-дедушки-тети-дяди, но даже так набралось тринадцать гостей, а дедушка со стороны отца так вообще изъявил желание увидеть меня во вменяемом состоянии. Так что сейчас мы направлялись в столовую, где на данным момент и находятся дедушка с бабушкой в компании моей мамы. Моим дедом оказался мужчина по имени Рэйнард, внешне чуть за сорок, с такими же, как у сына черными волосами и ярко-голубыми глазами. Дед был на полголовы выше папы и чуть шире в плечах, но сильно отличался от моего бесшабашного родителя жесткими складками у рта, «римской» формой носа и глубокой морщиной между бровей, словно является человуеком который часто и помногу хмурится. Тем не менее, услышав от меня: «Здравствуй, дедушка!», мужчина сильно смягчился и даже неловко прошелся мне ладонью по голове, блеснув оттаявшими глазами и добро улыбнувшись, а потом, к чему-то присмотревшись, и вовсе натянул на лицо широкую довольную улыбку, сильно хлопнув отца по плечу от чего тот сел, уходя в нирвану и проговорил, как потом выяснилось, нечто вроде «А чувствуется порода-то!» Бабушкой же… хотя, какая она бабушка, если с виду чуть за тридцать? Так вот бабушка — невысокая темноволосая женщина, с чуть менее волнующей, чем у мамы фигурой и ростом примерно с отца. При взгляде на ее лицо, чуть вытянутой овальной формы, что, впрочем, не портило, а в сочетании с другими чертами создавало запоминающийся образ. Герцогиня Кембриджская, всплыло у меня в голове при этой мысли. Черт-те знает, что это за герцогиня, но бабушка, оказавшаяся к тому же, ну по крайней мере со мной, очень ласковой женщиной, сходившей с ума при моих фразах даже больше чем мама в первое время, сразу стала казаться мне одним из самых добрых людей в этом мире. Правда то, как на нее порой кидал опасливые взгляды отец, неконтролируемо ерзая при этом на заднице, родилась мысль, что это именно она было семейным «кнутом». Подводя итоги, эти несколько дней оказались богаты на впечатления, правда отец вел себя несколько странно: подходил ко мне, начинал говорить глупости, а потом ловил взгляд мамы, которая широко ему улыбалась и, завершив странное начало еще более странным концом — отходил. И так несколько раз. Но в целом — я был счастлив, ведь все вокруг кружилось в бешеном ритме, из каждого человека жизнь била ключом, одуряюще вкусно пахли цветы и травы, пели птицы, звучал смех и, самое главное, я оставался наедине с собой только на время сна и то не всегда. *** За прошедшие с моего первого дня рождения два года я многое узнал об этой стране и мире. Но, пойдем от большого к малому. Мир — не имеет названия, просто Мир, ну или Эра’а, если на местный манер и мир этот колоссален, потому что размером даже больше Юпитера. Движущей силой его является магия и боги. Не такие уроды, чтобы были Там, а те, кто заботится о своих верующих, да и не верующих — тоже. Они даже проявляются в мире временами или и вовсе путешествуют, приняв человеческое обличие, так что никогда не знаешь, где на такого наткнешься. Боги даруют и милуют, указывают и предупреждают, но в целом ни к чему не принуждают свою паству. Каждый человек имеет своего божественного покровителя… на этом отец не стал останавливаться, сказав, что я скоро сам все пойму, а мать его полностью поддержала. Ну да ладно, родители еще ни разу не говорили мне неправды. Узнаю, значит — узнаю. Далее, — магия. Вот здесь уже интереснее. Маломальские спосособности имеет любой, поэтому вся жизнь построена именно на этом. Тут есть все — средства передвижения, оружие, бытовая техника, летательные аппараты… да все есть, но не так развито, как в прошлом мире. Ну и работает все на магии. Одаренные — те, кто с рождения имеет более сильные способности к оперированию магической силой, грубо говоря — те кто может управлять этой магией далеко за пределами тела, но и им закрыты некоторые аспекты, доступные «обычным» людям. Одаренных, как таковых, рождается не очень много. От одной десятой, до целого процента и в добавок к привилегиям, они имеют и весьма серьезные обязанности. Но… это я тоже узнаю потом, когда начнется обучение в школе. Ч-черт! Вот же партизаны! Теперь стоит остановиться на государстве, в котором я родился и буду жить, при желании. Империя Астри — четвертое по размеру и мощи государство в Мире, основанное более пяти тысяч лет назад и все еще возглавляемое основателем. На этом моменте вспомнился какой-то Бог-Император, но подробностей в памяти я не нашел, да и затирается она довольно сильно и быстро. Так вот, аристократии здесь, как таковой — нет. Система власти иерархична. После императора, правящего страной, идут Итри — герцоги, если выражатсья привычнее. Всего в империи восемь герцогов, каждый из которых является наместником императора на своей территории. Герцогов ставит сам Император. Унаследовать титул невозможно. Так же, как и титулы Лер’а, Крог’а и Эир’а, то есть Графа, Барона и Рыцаря/Мэра соответственно. Мой дед, кстати, является графом Широкой Долины (Фелмарка) — одного из четырех субъектов Озерного Края, которым правит Итри Стэрр одан Валтернир. Местный герцог оказался выходцем из деревеньки Валтер, что расположена на другом конце Озерного края. Отец рассказывал про это несколько раз, с очень серьезным видом требуя запомнить, что происхождение в этой стране ничего не значит, всего нужно добиваться самому и встать на той ступени социальной лестницы, до которой хватит сил и ума подняться. А пример двадцать третьего сына Императора, что нахватавшись за границей дурных мыслей и полагаясь на отца творил неподобающие деяния и был этим самым отцом обезглавлен всегда должно быть для меня примером — как жить не следует. Естественно, у потомков вышестоящих по иерархии было и больше возможностей. Но с них, как показывает пример того принца — и выше спрос. Даже сам император объявил, рассказывал мне отец, что с радостью передаст корону тому, кто окажется более сильным, умным, мудрым и хитрым, нежели он сам. Более того, за все время восемь человек бросали ему вызов, но никто не преуспел. Правда умер из них лишь один — пришедший показать свой гонор. Остальные же все еще живут и трудятся во благо империи. А закончил свой рассказ о мире отец фразой: «Так что расти и развивайся, сын. Это все, что я могу тебе сказать. Остальное ты должен познать сам, на уроках и по жизни». И это было сильно. И рассказ, и слова. Тем более, когда этого говорит официально признанный императором наследник титула своего отца, ради сохранения которого каждые десять лет проходит жесткую переаттестацию. Из того, что узнал за эти годы, я понял, что и страна и мир мне безумно нравятся, так что буду всю жизнь работать над собой, тем более, что сроки жизни здесь чудовищны в своей продолжительности и зависят лишь от стремления жить и развиваться, ну и даруется все это богами, если те видят что их подопечный не кусок унылой резины, которую даже не интересно тянуть. Скоро и мне предстоит получить покровительство одного из многих богов местных пантеонов, после чего и начнется настоящая Жизнь. Нет, меня, конечно, гложет червячок сомнения в этой утопичной картине, но мало ли, чего я не знаю, вполне возможно, что под таким прекрасным фасадом скрывается очень и очень много дерьма, которое придется выхлебать, но ведь всяко лучше существования в пустоте космоса.