цветом в лето

У Тодороки нет и шанса. Нет и всё тут. Когда лучи полуденного солнца ловят в свои сети зелёные глаза (цветом в лето), и Мидория жмурится так, как умеет только он – сладко-сладко, у Тодороки блекнет весь мир. Шото не нравится называть его Деку: так делают все, кому не лень, а ему хочется быть единственным, пусть даже и в такой бессмысленной нелепице. Он всегда торопится, когда проговаривает «Изуку», будто боится, что мальчишка сможет найти в дрогнувшем голосе правду. Но он хорошо её прячет. Эту правду. А, может быть, он просто так думает. Тодороки прячет дрожащие пальцы где-то глубоко в кармане форменных брюк и не может понять – отчаянно не может – почему они трясутся. То ли от клокочущего желания оттащить румяного Мидорию, у которого, кажется, сейчас колени треснут от давления, то ли от порыва дать по морде придурку Бакуго, что нависает над парнишкой и злобно пыхтит. Тодороки впервые за долгое время хочет кому-то навалять больше, чем собственному отцу. Но Бакуго слишком глуп, чтобы заметить этот убийственный остекленелый взгляд, а вот Изуку… Изуку видит, румянится отчего-то ещё больше и сам отталкивает этого мудака подальше, вышагивая неестественно быстро к своей парте. Но даже это злит Шото, потому что секунду назад бледная испещрённая шрамами ладонь лежала на груди едва не зарычавшего Катсуки. Катсуки – это взрыв, и прямо сейчас Тодороки с подозрением наблюдает, как что-то взрывается в алых глазах блондина и этот жар быстро переходит на блёклые щёки. Бакуго тоже идёт к своей парте, случайно смахнув бедром учебник Серо и даже не заметив этого, а потом садится, медленней, чем обычно. Тодороки это замечает. Замечает и ничего не может сделать. У Мидории милые веснушки. Такие милые, что Тодороки засматривается намного дольше, чем следовало, поэтому Мидория засматривается в ответ. Что за дела, думает он. Тодороки странный, сам на себя не похож. Но Шото успевает забрать свой взгляд раньше, чем до Деку доходит. Наверное, ошибся. Конечно, ошибся. Ошибся. У Бакуго нет никаких рамок. Ему понадобился всего день, чтобы почувствовать, два, чтобы осознать и минута, чтобы признаться. Тодороки знает: он сам видел. Нет, не следил, просто шёл следом удостовериться, чтобы этот блондинистый мудак ничего такого не сделал. Сделал. Выдернул охнувшего Изуку из класса в самом своём решительном виде, без слов потащил за руку на задний двор, пока Мидория пытался оклематься и понять, что чёрт побери происходит. А Тодороки явственно понимал, как никогда хорошо понимал Бакуго, понимал, что теряет нечто бесценное. Но разве можно потерять то, что тебе даже не принадлежит? Бакуго не церемонится, сразу кладёт ладони на щёки (на них всё ещё танцуют веснушки) и притягивает охреневшего Изуку к себе. Тодороки стоит за углом, как какой-то воришка, и чувствует, как на кончиках пальцев щиплет ледовая корка. На сердце, кажется, тоже. У Мидории прекрасные волосы. Густые, пахнущие шампунем, который продаётся в магазине в конце улицы, со сладким запахом земляники. Мидория несёт в себе лето, солнечное знойное лето, зелень глаз, волос, запах чёртовой земляники, улыбка от уха до уха, эти блядские тонкие локти, выглядывающие из-под рукавов футболки, гладкая линия плеч, гладкая кожа и хренов взгляд со звёздочками где-то на глубине. Тодороки хватается за голову. Где он пропустил тот момент, когда этот Деку, никчёмный засранец, взял и пролез мимо ребёр, куда-то под бойкий стук, куда-то, где всё горит и полыхает. С каких, сука, пор Тодороки так полюбил чёртово лето? В класс 1-А приходит осень, а вместе с ней Бакуго и Мидория, только теперь держащиеся за руки. Катсуки слишком глуп, чтобы не заметить взгляд Шото, но Мидория всё видит, снова всё видит. Улыбается как-то нелепо, то ли от счастья, то ли от стеснения, а может, от всего сразу, но Тодороки готов признать – Мидория не выглядит грустным. Грустный здесь только он сам. Он прячет взгляд куда пониже, благо, отросшие волосы помогают, и Тодороки может выдохнуть. Поднимать голову не хочется, потому что он уже слышит, как ребята их поздравляют, как Киришима пытается подшутить, но, конечно, получает по носу. Слышит, как Катсуки говорит «идём» и они идут к своим местам. Вместе. Тодороки всё же поднимает голову, когда в класс заходит Аизава, но тут же пропускает удар. Мидория смотрит прямо на него, внимательно-внимательно, без тени улыбки. От него всё также пахнет ебучей земляникой и звёзды в глазах никуда не делись, и от этого на сердце так тоскливо становится, что Шото не выдерживает и выдаёт себя одним только взглядом. А потом до него доходит, медленно и с хрустом. В глазах Мидории читается только одно. Прости. Конечно, Изуку всё знал, с самого начала знал, это Катсуки, дурья башка, не видит дальше своего носа, но Изуку… Изуку достаточно умён, чтобы понять. И отвергнуть. Мидория поджимает губы, чувствуя жалость, и отворачивается. Разве можно потерять то, что тебе даже не принадлежит? Как оказалось, можно. Тодороки встречает осень разбитым. Дикий ветер залетает в распахнутую душу и на удивление делает порядок. Это даже не больно, это... необычно. Шото переводит дыхание: делать новый вдох почему-то страшно. Он смотрит в окно, замечает пузатые тяжёлые тучи и пробует улыбнуться. Не получается. Но Шото хорошо знает, когда это случится, потому подкладывает ладонь под подбородок и старается не вслушиваться в шёпот этого мира. Ведь Тодороки ждёт лето.