truth

      Острые и колкие слова впивались в раздутую как большой красный шар и оцепенелую душу, что прогревалась янтарными языками пламени при виде лучшего шаблона из представленных в жизни. Шершавые крупные камни стирались железными нервами и покрывались гладкой плёнкой под струями, вылитые в предложения, сказанные тихим и глубоким голосом. Сердце не раз требовало нить и иглы, чтобы зашить все рваные раны, которые появились тогда же, когда и зародились чувства.       Они, кстати, свалились на голову неприятным и тяжёлым бременем в тёплый солнечный день, обволакивая каждый миллиметр тела, впитываясь мучительно долго, но с долей наслаждения.       Тэхён потирал сухие шершавые ладони, изучая мигание одинокой жёлтой лампы, иногда заливая в себя ледяную воду, похрустывая кубиками льда, и если и хотелось угомонить свой пыл, остыть, то в таких случаях лёд был самым бесполезным вариантом, учитывая что кончики пальцев горели совершенно не от лихорадки. В неглубоких морщинках у глаз прятались тени июльских закатов, заливая круглое лицо серой маской, пухлые, блестящие от воды губы до последнего держали на себе прозрачную каплю, но та в итоге начертила влажную дорожку на остром подбородке и осталась мокрым следом на деревянном тёмно-коричневом столе. Зрачки истерически рисовали множество прямых по щекам, переживая не успеть изучить все тонкости красоты Чонгука. Чонгука, который однажды по счастливой случайности и без предупреждения ворвался в жизнь Тэхёна, перевернув ту за считанные секунды. - Я, наверное, люблю тебя. - Наверное?       Малиновые закаты наполняли бледную забитую комнату по самый потолок, не давая Тэхёну и шанса всплыть и сделать привычный короткий вдох. Он прижимал колени сильнее, обхватив те в кольцо рук, перебирая тонкие изящные пальцы, зацикливаясь на длинных бежевых пластинах-ногтях. Если и существовало чувство хуже, чем опустошенность, то Тэхён без сомнения бы выбрал его, устало закатывая глаза от давления розовых стен и от нехватки кислорода. И если тяжелый воздух густым туманом кормил его серые лёгкие, чего катастрофически, кстати, было мало, то то, чем наполнил его Чонгук, переполняло и выливалось наружу, оттягивая худое прозрачное тело толстой веревкой, крепко затянутой на молочной шее.       Непостоянность одержала верх, бросая Тэхёна из стороны в сторону, вдавливая в каждый острый угол, и всё это не сравнить с той болью, которая в виде случайных слов и действий ранила сильнее, чем блестящий плоский клинок, вдавленный по самый ограничитель в худую, укрытую острыми рёбрами спину. Куда глубже и больнее, казалось бы, но Чонгук давит с каждым разом настырнее и, словно, не собираясь прекращать эту пытку. Острие царапает гладкие бежевые кости, а сердце всё равно вырывается из грудной клетки, и кажется, что рёбра сейчас наплюют на всё и, разрывая кожу, выйдут наружу, но ведь так, чёрт возьми, приятно, когда сладкая горячая жидкость обтекает тёплую кожу, и пульс лишь учащается, когда под прикрытыми веками всплывает любимый силуэт. Невозможно сосчитать сколько демонов и ангелов борются каждый день внутри Тэхёна, сколько процентов его уже ушло и сколько осталось на растерзание. Несмотря на жгучую боль, как манна небесная иногда Чонгук снисходит со своего трона и разрешает посмотреть на него с любовью и теплом, позволяя делать это даже не секунды, а куда дольше. - Всё-таки, ты мне нравишься. - Нравлюсь?       Гладкие, пропитанные мятным ароматом, волосы Чонгука распадались на дорожки, когда тонкие пальцы Тэхёна расчерчивали их, поглаживая висок. На раскалённых кончиках ушей пылали огоньки, и Тэхён максимально пытался прикрыть их своими светлыми прядями. Тяжелая рука Чонгука накрывала колено блондина, и этого было достаточно, чтобы отказали ноги, застыла кровь, мир остановился на мгновение, зацикленный в ту невероятную секунду, от которой лёгкие непроизвольно забывали как принимать и отдавать, имитируя неуверенные громкие вздохи. Горячие влажные губы касались теплых розовых щёк, когда последний автобус отъезжал с остановки, и Чонгук нарочно выцеловывал щеки и скулы спускаясь дорожкой к венке на шее, награждая ту жарким дыханием и влажным следом нижней губы.       Он только его, хотя нет, Тэхён прекрасно знает, что это невозможно, и каким бы приятным ни было "сейчас", "потом" отыграется, разбив хрустальную мечту Тэхёна вдребезги. - Мне кажется, я чего-то не понимаю. - М?       Горячие пустынные чувства распадались как песчаная башня, задетая ненароком толстой чёрной подошвой, когда тонкие родные пальцы касались, возможно ошибочно, а возможно и увлеченно, чужой кожи, заставляя Тэхёна натягивать привычную наигранную улыбку, отворачиваясь, скрипеть зубами и зарываться взглядом в серые дома. Серые коробки были отличным способом пережить чёртову боль, которая очень ясно отображалась в блестящих слизистых, где в уголках глаз собралась прозрачная слеза. Тэхён благодарил мир за эти величественные высотки, с помощью них он отвлекался, пересчитывая квадратные окна и сбиваясь, начинал сначала, и так по кругу в ожидании, пока боль рассосётся, потеряв из виду предмет обожания. - Я тебе надоел? - Давай об этом позже.       Тяжело шагая вдоль набережной, Тэхён поднял гладкий серый камень, подумывая отправить его куда глубже, а с ним и своё тело, но для такого камень покрупнее бы. Даже в голубом ясном небе не спрятаться, в солнечных лучах не быть сожжённым, почему так сложно убежать от проблем, которой сам Тэхён, по видимому, и является, почему эта драма настигла его, что за идиотский сценарий его жизни? Тэхён теребит серебряную звезду, висящую на чёрной леске, украшая руку, и точно знает, что у Чонгука есть точно такая же, и точно знает, что он её давно снял. Даже такая мелочь заставляет покрыться влажными дорожками гладкие бледные щеки, Тэхён жестко вытирает их колючим свитером, бросая камень в воду, наблюдая лишь брызги. - Чонгук? - ... - Ты не ответишь? Я так и понял, что нет.       Ярлык оставленный на последней прочитанной странице давно потерян, а загнутые уголки давно оторвались. Является ли это началом новой жизни, стоит ли идти дальше и надеяться на лучшее? Тэхён уже ни в чём не уверен, и ни в ком, сейчас он полон до краёв и захлебывается в собственных раскаяниях. На радужку неприятно давит солнечный свет, заставляя парня прищуриться, но продолжать пялиться без остановки получая взамен слезящиеся глаза и сухость. - Даже сейчас, смотря на солнце и получая боль, я не отвожу взгляда, сколько я так продержусь? Когда в моих глазах картинка начнёт плыть, и я больше не увижу этот мир? Мне сейчас так тяжело, знаешь? А ещё больно, больно и неприятно, очень жарко и греет совершенно нелюбимо, словно барьер не пропускает лучи, вынуждая покрываться коркой льда. Лицо жутко горит, а помощи нет, но мне нравится это. Нормально ли, что я мучаю себя, но не даю знак "Стоп", нормально ли что я воспитал в себе ребенка, который всё надеется, что старая игрушка будет обязательно заменена, а этот ребенок, что внутри, он дождётся, а? Так хочется снять розовые очки и надеть гадкие чёрные, чтобы не видеть больше этого никогда, слишком больно, и слишком тяжело пережить, но ты ничего не подумай, я сейчас о солнце говорю.