Мне это снилось

      Сайго часто снится этот сон. Она уверена, что это воспоминания, воспоминания о далеком детстве.       Она лежит в кроватке, совсем ещё малышка, а подле неё сидит красивая женщина — её мама. У той нежная улыбка и ласковые руки, которыми она гладит её по голове. Кажется, что Луна совсем рядом с окном, такой яркий свет бьет через стекло. Он серебрится на светлой коже женщины, делая её сказочной. Он серебряными нитями путается в её темных волосах. «Белые лилии спят на темной воде» — пела она тихо, — «спят лунные кратеры, космоса черные дыры».       У неё нежный и красивый голос. Она поет тихо, немного громче шепота, но Сайго помнит каждое слово, несмотря на то, что с каждым словом женщина поет все тише. «И ты плывешь сквозь них в темноте».       Она проводит своей рукой ей по щеке, Сайго кажется, что она может ощутить это прикосновение. И малышка со сна закрывает глаза. Остается только родной голос матери. «К берегам совершенного мира».       Сайго любит этот сон, он самое прекрасное воспоминание о её матери. Она давно бы забыла её лицо, слишком маленькой была, когда та умерла, если бы не этот сон. Он прекрасной картиной отпечатался в её сознании. Девочка рада, что помнит свою мать такой прекрасной. В лунном свете, любящую и поющую ей колыбельную, а не только мертвую. Та картина была столь же яркой как и этот сон. — Сайго!       Девочка вздрогнула, резко просыпаясь. Она распахнула глаза, но перед ними было ещё размыто и она, испуганно глядя, пыталась хоть что-то разглядеть. Громко колотилось сердце, а рядом кто-то пыхтел. Она несколько раз моргнула и только тогда смогла разглядеть свою бабушку, стоящую над ней.       Девочка огляделась, удивленно вздохнув. Она так вымоталась на тренировке, что заснула не дождавшись ужина за столиком для каллиграфии. Кривые иероглифы смазались, а кисточка лежала на листе, под ней растекалось пятно чернил. Она схватилась за свою щеку, понимая, что на той остались темные кляксы. — Я же сказала тебе заниматься, — низкая старушка хмурила седые, потому практические невидимые, брови и поджимала тонкие губы, от чего у рта появлялось ещё больше морщинок. — А ну-ка покажи.       Она схватила исписанный наполовину пергамент и начала критично его осматривать, а Сайго пристыженно опустила взгляд на свои колени.        Её бабушка была настоящей аристократкой, несмотря на свой преклонный возраст она всегда выглядела хорошо. Даже дома её волосы были идеально причесаны и ни одной волосинки не выбивалось из традиционной прически. На кимоно ни складочки, ни пятнышка. Раньше та была невероятно красива и многие хотели на ней жениться, даже несмотря на то, что чакры в ней не было ни на грош. Но её манеры, то как бабушка держалась и её строгая красота — это покоряло. Она вышла замуж по наставлению своего отца, за довольно богатого мужчину, у которого тоже не было много чакры и он лучше зарабатывал деньги, чем воевал. И к удивлению многих от этого союз родилась мать Сайго. Удивительно талантливая куноичи. Но вот у Сайго чакры было совсем мало. Она была одной из немногих чье поступление в академию тщательно рассматривалось. — Это никуда не годится, — недовольно прокаркала женщина ещё больше хмуря брови. Она бросила пергамент на столик перед Сайго и та ещё больше сжалась, темные волосы упали на лицо и она практически ничего не могла видеть. Лишь край стола и пустой уголок пергамента. — Не сутулься, сколько раз повторять? — Извините.       Женщина резко дернула за ремень, которым была примотана левая рука к торсу. Тот натянулся, больно врезаясь в кожу, и так натянутый до предела, чтобы не было возможности даже пошевелить левой рукой. Девочка резко выпрямилась и не менее резко выдохнула, поджав губы и зажмурилась. Она сделала несколько глубоких вдохов, уже прекрасно зная, что это помогает справляться с этой тянущей и глухой болью. — Ну вот, — довольно закряхтела бабушка за её спиной, — а теперь иди ужинать.       Женщина отошла немного в сторону, давая ей возможность подняться и девочка знала, что та внимательно наблюдает за каждым её движением. Потому, чтобы не вызывать прилив раздражения Сайго пыталась встать со всей своей элегантностью. Она пыталась не сутулиться, не споткнуться и не дрожать. Её бабушка могла быть недовольна даже если Сайго повернет запястье немного не так. Та пыталась довести её умение держаться и манеры до идеала, выбивая неуклюжесть.       Женщина довольно хмыкнула, а девочка еле слышно выдохнула, но расслабляться не спешила. Она медленно, небольшими шагами и с идеально прямой спиной пошла в сторону столовой, а сзади неслышно ступала Кзед. Девочке казалось, что она может ощутить на своей коже взгляд.       Палочки в правой руке дрожали, как бы Сайго их не сжимала. Но радовало то, что теперь они хотя бы не выпадали с рук. Впервые, когда Кзед решила, что нужно приучить её пользоваться правильной рукой, а именно правой, Сайго была вся в синяках от порок. У неё совершенно ничего не получалось, она так привыкла пользоваться левой рукой, что правой не могла не то, чтобы писать, она не могла ей даже аккуратно налить воду, не разлив ни капли. Она то и дело пыталась что-то сделать левой рукой и как только бабушка отворачивалась, сразу меняла руку, и потому вскоре женщина начала плотно привязывать левую руку к телу. Из-за крепкого крепления на коже оставались следы, синяки не успевали затягиваться и потому её левая рука всегда была испещрена полосами. К счастью хотя бы в академии она не была ограниченна в движении. — Ай, — вырвалось у Сайго, когда по правой руке ударили тонким прутиком. Палочки выпали и она прижала правую руку к груди, глянув исподлобья на недовольную женщину, сжимающую в руке лозу. — Взгляд опустила! — истерично прикрикнула женщина, вновь взмахнув веткой и девочка тут же опустила голову и положила правую руку на стол. Немного ниже кисти появилась выпуклая красная полоса. — Следи за рукой, безмозглая девчонка!       Сайго вновь взяла в руку палочки, хотя есть совершенно не хотелось. Но Кзед была уверенна, что отказаться от еды — это неуважение к хозяйке и Сайго не смела этого сделать. Когда она была ещё маленькой, когда Кзед её забрала к себе, тогда она не привыкшая к строгим правилам пыталась капризничать, отказывалась от еды, но Кзед это быстро пресекла.       Сайго помнит, как плакала пока женщина била по её рукам лозой и говорила, что её безмозглая дочь распустила свое такое же безмозглое отродье. Сейчас, когда ей двенадцать она понимает, что женщина зла на свою почившую дочь — Мару, и видит в внучке отражение той. Потому Сайго получает и за свою мать и за себя. Раньше она не понимала, почему Кзед так зла на маму, но после ответы появились в её голове как-то сами по себе. Некоторые из снов, где она слышала яростный шепот своей бабки. Некоторые объяснения возникали в течении дней, чем дольше она живет тем больше неясных ответов на не заданные вопросы она получает.       Она не задумывается об этом, а принимает как должное. Иногда списывает на интуицию, о которой недавно рассказывали в академии. Там говорили, что настоящему шиноби часто не нужны конкретные знаки или ответы, он просто чувствует что-то и нужно научиться слышать это что-то, прислушиваться к нему. Потому она внимательно слушала каждый раз, когда в её голове раздавался неясный шепот. Иногда он был бессмысленный, перемешивался с другими голосами. Эти голоса могли говорить о мороженном, о усталости и о многом ещё, а иногда они отвечали на вопросы, как в случаи с её бабушкой. После них у неё всегда болела голова и Сайго была рада, что те появляются не так уж часто. Она могла не слышать голоса в течении нескольких месяцев.       Девочка знает, что Мару разочаровала Кзед. Та отказалась выполнять желания властной матери и не пошла по тропе, что выбрала та для неё. Кзед винит свою дочь в том, что ей приходиться себя ограничивать, что денег не так уж много.        Бабушка хотела выдать свою дочь за состоятельного человека, чтобы та посвятила себя дому и семье. Это помогло бы наладить финансовое положение, после смерти мужа Кзед оно порядком ухудшилось. Не то, чтобы им приходилось сводить концы с концами, но ей пришлось отказаться от многих своих предпочтений. Она чувствовала себя неполноценной от того, что теперь не могла сорить деньгами и затыкать чужие недовольные рты бумажками и монетами. Брак Мару помог бы обзавестись новыми связями и Кзед бросила все свои силы на поиски правильного кандидата. Но не учла нрав своей дочери. Та была милой и доброй, но своевольной и когда начала на миссиях зарабатывать достаточно, она ушла, заявив, что больше не желает видеть Кзед.       Все планы женщины рухнули и больше она не видела своей дочери. Она не пришла даже на похороны, не простив «предательства». Сайго знает, что Кзед с внутренним злорадством считает её слишком безвольной, ведомой и нерешительной, чтобы сказать что-то против её желаний. И с обреченностью она понимает, что это так. Она не может набраться смелости хотя бы в чем-то возразить властной женщине и ей остается только восхищаться своей матерью и надеяться, что когда-то она наберется смелости и поступит точно так же. Но её не отпускает страх, что с её малыми способностями ей никогда не переступить порог от генина к чунину. Если ей вообще удастся получить протектор. Сколько бы она не тренировалась, как бы не изматывала себя единственный результат был, что её ещё не исключили. Если бы она не тренировалась до судороги в мышцах и крови с носа, когда все перед глазами плывет и нет возможности даже дойти до дома, её бы выгнали за неуспеваемость. Она с восхищением и завистью смотрит на детей, которые практически без тренировок придерживаются стабильного «удовлетворительно» или же даже «хорошо».        Она знает, что думают учителя. То ли читает во взгляде, то ли вновь помогает интуиция. Она так к этому привыкла, что знает то, что не должна, что не обращает на это внимания. Они думают, что у неё слишком мало чакры, что тело не способно к тайдзюцу достаточного уровня и вообще тело не поддается тренировкам. Она тренируется, но не может изменить от природы малого роста и слабых костей и мышц. Она не воин. Они думают, что она не сможет достаточно контролировать чакру для нидзюцу. Они думают, что некоторым быть шиноби просто не дано и нужно сдаться.        И это заставляет её плакать ночами от злости и бессилия. Она злиться на судьбу, на свое слабое тело. Она злиться, что слабые ученики, такие как Наруто Узумаки не вызывают ни у кого подобных мыслей. Кажется, что несмотря на его плохие результаты ни у кого не возникает сомнения в том, что он выбрал правильный путь. Ей же стать шиноби хочется с самых пеленок, стать достойной дочерью своего отца и матери и вырваться из рук Кзед, но ей остается только наблюдать за тем, как другие ученики играючи делают то на что ей придется потратить несколько бессонных ночей в тренировке.       После ванной на коже остались капли воды, а кончики коротких темных волос слиплись. Сайго, наконец-то получив возможность пользоваться двумя руками, поправляла простынь и подушку. Пижама слегка болталась на её худощавой фигуре. У неё был недостаток веса и возможно это была одна из причин, почему в свои двенадцать она больше была похожа на, максимум, девятилетнего ребенка.       У её одноклассниц уже начали вырисовываться женские контуры тела. У некоторых начала появляться грудь и появились чисто девичьи жесты. Они научились стрелять глазками и на некоторых уже начали оглядываться мальчики постарше. Они вытянулись, обгоняя в росте мальчишек одногодок, а некоторые хихикая по секрету и с гордостью рассказали, что теперь девушки.       Сайго же была ростом в сто тридцать сантиметров и не набрала даже тридцати килограмм. Она была ниже за некоторых девочек на целых двадцать сантиметров, а легче на пятнадцать килограмм. В спаррингах эта разница была неподъемным грузом и казалось, что их поставили в поединок с первогодкой. Но так же из-за этого у неё не получалось влиться в компании девочек. Им казалось, что они слишком взрослые для Сайго и что им просто не будет о чем говорить. Потому, Сайго уже даже не пыталась завязать с кем-то дружбу. Тем более иронично было то, что разговоры её одноклассниц, а иногда и девочек постарше, казались ей детскими. Возможно, психологически она быстро повзрослела из-за ранней утраты и тяжелой жизни с бабушкой, а так же из-за множества книг, что прочла. Потому одногодки казались ей такими примитивными.        Единственный человек, с которым она говорила на равных и кого могла, с натяжкой, но назвать подругой была семнадцатилетняя девушка работающая в библиотеке. Чо Хаяси. Она была чунином и на задании получила травму из-за которой её дальнейшая карьера шиноби стала невозможной, потому девушка устроилась в библиотеку и глушила внутреннюю боль за поглощением множества книг. Благодаря этой своеобразной дружбе Сайго всегда могла взять книгу какую пожелает, даже если на той было ограничение по возрасту. Чо самолично часто давала Сайго книги, которые та даже не просила с ограничением по возрасту, посчитав что те ей понравятся или же если ей самой понравилась эта книга. У Чо не было подруг, потому Сайго была единственной с кем можно было обсудить понравившиеся книги.       Многие книги она прочитывала в библиотеке, там Чо выделила специально для неё место и многие постояльцы привыкли к Сайго. Некоторые даже приносили с собой что-то для неё, конфеты или пирожные. И пускай Сайго не могла сказать, что сладкоежка, ей были приятны эти знаки внимания. Она сразу же теряла всю свою серьезность, неподходящую по возрасту, и превращалась в ребенка, который радостно улыбается, а на щечках появляется румянец. Возможно, постояльцам нравилось наблюдать эту перемену и именно поэтому они баловали её разными вкусностями.       Если же она была не в библиотеке то скорее всего она тренировалась. Практически все свое свободное от академии время она посвящала книгам и тренировкам, что ещё больше делало её непохожей на остальных детей и уменьшало шанс найти друзей одногодок.        Но к вечеру она обязательно должна была прийти домой, не позже половины восьмого в будний день, если не хочет получить наказание. В выходной она должна прийти не позже шести вечера, чтобы ее бабушка начала воспитывать её трудом. Все выходные она под пристальным наблюдением бабушки убирала их немаленький дом, раньше этим занималась прислуга, но от большей её части пришлось отказаться, к большому огорчению Кзед.       Но вот свою комнату Сайго должна была убирать каждый день, потому что если бабушка заметит разбросанные вещи или ещё что-то, что скажет о неопрятности, то последует наказание. Кзед слишком яростно отстаивала мысль, что у девушки должно быть чистое тело, чистые мысли и чистое место, потому неопрятная комната была для неё как признание в грязных помыслах. Она впадала в ярость, если находила комнату Сайго грязной. Тогда во время порки она могла яростно шипеть «шлюха» или «отродье».        Сайго выключила свет и опустилась в кровать. Как только тело соприкоснулось с мягкой периной она облегчённо выдохнула, чувствуя как расслабляются уставшие и напряженные мышцы. Она успела только отметить, что стало прохладно, как уснула.       Иногда ей снятся такие сны, после них она просыпается уставшей, но ей все равно они нравятся. Только в таком сне, она может все контролировать. Не только сон, но и свою жизнь. Когда ей снятся такие сны, ей кажется, что уходит все моральное напряжение и она на время, но становиться свободной от всего.       Когда она открыла глаза и увидела спящую на кровати себя она сразу же поняла, что это такой сон. Она спала в такой же позе, как и легла, на левом боку. Волосы были все ещё влажными и на подушке были небольшие мокрые пятна. Сайго стояла в таком же виде, как и спящая она. В темно фиолетовой пижаме, босиком и с влажными волосами. Только она не чувствовала холода от пола, не чувствовала своих волос. Но казалось, что она такая же материальная как и была до сна. Не было какой-то дымки вокруг, и она не была полупрозрачной. Но Сайго знает, что может пройти сквозь стены, не может что-то взять и её не видят и не слышат люди. Материальная она лишь для себя.        Она бесшумно прошлась по полу и скользнула сквозь запертую дверь. Ей нравилось в таком состоянии бродить без цели, она медленно блуждала и представляла, что она призрак, у которого впереди целая вечность. Но к сожалению, у неё времени было лишь до утра, а бывает и того меньше.       Она пошла по погруженному во тьму коридору. Под её бестелесными ногами не скрипели деревянные половицы и не звонили колокольчики, что висели над дверьми и мерно позвякивали при каждом, даже еле ощутимом, ветерке или когда кто-то проходит рядом.       Сайго подошла к комнате бабушки и любопытно заглянула туда. Она была там лишь однажды, если не считать её бестелесные приходы, Кзед не разрешала заходить в свою комнату. Так что та была для Сайго под запретом.       Кзед даже наедине с собой выглядела серьезно и собрано. Она расчесывала свои седые волосы гребнем сидя перед зеркалом. Перед ней лежали разные баночки, некоторые золотые, с блестящими камнями, кисти, гребни, открытая шкатулка полная украшений, куда женщина положила то, что было сегодня на ней. Сама шкатулка выглядела не дешевле любого из украшения, что было в ней. Когда Кзед стёрла косметику со своего лица морщины стали более заметными, стали видны старческие пятна и лицо утратило свою свежесть. Без косметики женщина выглядела обычной старушкой.       Сайго вышла обратно в темный коридор, а после вышла на улицу. На долю секунды она замерла у крыльца, слушая пение сверчков, а после медленно побрела по улице. Она не чувствовала маленьких камешков и пыли дороги, даже стекла. И не чувствовала холода. Скоро настанет пора лета, но ночи были холодными. Будь это не сон Сайго замёрзла бы в пижаме и давно бы изрезала ноги.       Она весело перепрыгнула через лужу, но когда приземлилась подвернула ногу и плюхнулась на задницу. Одна рука попала в лужу, но воды она не чувствовала, как и боли от приземления. Хотя небольшое покалывание и жжение в ноге чувствовалось и ей оставалось только радоваться тому, что она не слишком повредила ногу. Однажды она уже неудачно упала, когда ей снился такой сон. Тогда она сильно ушибла ногу и в то же мгновение проснулась. А в ноге несколько минут тянула фантомная боль.       Мимо нее прошел какой-то мужчина на подпитии, он пошатывался и смотрел на дорогу туманным взглядом. Сайго посмотрела ему вслед любопытно и только после этого поднялась.       Она медленно прошла мимо закрытой библиотеки, небольшой раменой откуда выходили последние посетители — шиноби только что вернувшиеся с миссии, судя по обмундированию. Прошла мимо закрытого магазина цветов, она знает его, его хозяйка мать ее одноклассницы. За стеклянной витринной красовалось изобилие цветов.       Сайго подошла ближе к витрине, едва не утыкаясь в неё носом и начала разглядывать букеты. А после еле слышно рассмеялась, вспомнив, что она может зайти, и перешагнула сквозь стену. Она медленно, как завороженная, прошла между рядами распустившихся цветов. Дольше всего она просидела на корточках у цветов в горшках. Они были небольшими, с маленькими цветочками, и Сайго уверенна, они потрясающе пахли.        Вздохнув, она распрямилась, и выпорхнула из магазина. Она пошла дальше по улице, иногда сворачивая по мимолетному желанию. Большинство магазинов было закрыто, а особенно людные улицы она старалась избегать. Сайго знала, что её не видно, но такие сны были лишь для неё, она не хотела делить их с какими-то людьми. Она прошла мимо бара, любопытно заглянув в дверной проем. Там между столиков бегала проворная девушка в коротком платье, а посетителей едва ли наберется десяток. Все как на подбор мужчины от тридцати лет в форме шиноби. Некоторые сидели мрачными парами, некоторые веселыми трио. Она разглядывала посетителей, некоторых даже узнала. К примеру знаменитого Зеленого зверя Конохи. Тот сидел в компании джонинов и громко смеялся запрокинув голову, а судя по тому как то и дело едва ли не падал назад уже изрядно выпил.       Сайго резво пошла дальше утратив интерес. Парочку раз она пыталась пнуть небольшие камешки, но нога проходила сквозь них, а после девочка забывала об этом и вновь пыталась подпихнуть маленький камешек. Она бродила так, наверное несколько часов, если во сне можно использовать обычное измерение времени, людей становилось все меньше. И Сайго сама не заметила как вышла к кладбищу. То растянулось широким зеленым и грустным полем с множеством постаментов.        Девочка привычно пошла по тропе. Она столько раз была здесь, что находила правильную дорогу на чистых инстинктах. Вот здесь повернуть, а вот здесь пройти ещё метров пять. Она не думала об этом и тело, казалось делало все само по себе.        На могиле её матери лежали цветы, ту многие любили и несмотря на то, что прошло уже много лет носили ей цветы. Рядом было надгробие отца, их решили похоронить рядом. Отца Сайго не помнила, тот погиб во время нападения демона лиса, спустя только месяц как она родилась. Но она знает, что тот был многими уважаемым шиноби. Настоящим лидером и хорошим человеком. Она не могла по нему тосковать так же сильно, как и по матери, но внутри все равно жила любовь к нему. Она знала, что её прекрасная мать могла полюбить только столь же прекрасного человека. И она с гордостью носила его фамилию — но Сакуру. Возможно она была впервые так упряма и осмелилась противостоять Кзед. Та хотела, чтобы её внучка носила её фамилию, а не почившего и ей ненавистного зятя, но Сайго уперлась и терпела наказание. У неё остался шрам на щиколотке, в такой была ярости Кзед, что ей осмеливались перечить, но Сайго добилась своего. Она носит фамилию отца, ту фамилию какую ей дала её мать при рождении. А на тот шрам она смотрит с гордостью, для неё он доказательство того, что она способна настоять на своем.        Сайго присела у могилы, обняв себя за колени и запрокинула голову назад, рассматривая звезды. Те ярко сверкали в небе и девочка еле слышно запела колыбельную.