Докучная сказка

      Садись, боярин, гостем будешь. Испей вин моих заморских, испробуй яств, да только смотри, чтоб по усам не стекало, а в рот попало, а то уйдёшь несолоно хлебавши. Ешь, пей, гость дорогой, досыта, а коли насытился уже, так изволь сказок чудных послушать. Уж как могу, развлеку тебя. А ежели думаешь, что враки это всё да выдумки, то не серчай. Земля русская большая, мало ли какие чудеса в ней случаются. Да и у народа язык без костей. Один крикнул, второй подхватил, а я уж говорю, что слышал да что путники убогие сказывали. Какую сказку желаешь, боярин? Али рассказать тебе про Полоза батюшку, что золото у себя прячет, да про невесту его? Али поведать о царевне прекрасной, что в тереме сидела и света белого не видывала? Ай, вижу, глаза загорелись, боярин. Ай да плут! Раз такой ты до красоты охочий, то расскажу тебе про царя-батюшку да про любимцев его.       Было это в стародавние времена. Было у Руси много врагов, да только не то страшно, что много их, а то, что были они рядом с государем и всячески норовили власть его ослабить да кусок себе урвать. И повелел тогда царь землю русскую на две части делить. Одну боярам отдал, а в другой сам стал править да набрал себе в помощники молодцев удалых. Разъезжали они по деревням да сёлам, выполняли волю его царскую – измену на корню пресекали, выгрызали, выметали. Верно служили они государю, словно псы, ей-богу, словно псы. Говорят, все были статны, все сильны да ловки, но краше и удалее Федьки Басманова не было никого.       Всем был хорош, как ни посмотри. Кудри тёмные до плеч вьются, брови соболиные, а глаза голубые, словно небо русское или васильки, что в поле чистом меж колосьев растут. Щёки румяные, губы алые, да такие, что любая девка позавидует. Говорят, вхож был в палаты царские. А чего, ты, боярин ухмыляешься? Кабы сам увидел улыбку его бесстыдную да глаза лукавые смеющиеся, не устоял бы. Ей-богу, не устоял бы.       Выйдет Федька из терема, а молодцы перешёптываются меж собой, мол, гляди, Федора царская идёт. А тот только усмехается про себя, да смотрит на всех свысока, словно смеясь. Знает ведь, что не найти государю краше него.       Звенели в ушах серьги жемчужные, сверкали на пальцах перстни золотые да лежали на плечах меха соболиные. Всё было Феде к лицу. Всё. Даже летник девичий - и тот впору оказался. Казалось, всё есть, чего душа изволит. Нарядов да украшений – сундуки ломятся, накормлен, напоен, любовью государевой обласкан. Да только, бывало, выйдет Фёдор из опочивальни царской, а в слободе уж ночь глубокая. Ясный месяц терем освещает, да птицы редкие ночные верещат. Посмотрит Федя на небо, а оно глубокое, большое, чистое. Ни одной тучки - только звёзды светят. Оседлать бы коня вороного, да ускакать в чистое поле с доброй саблей наперевес, чтоб ветер свистел и ветки под копытами трещали.       Выдохнет Фёдор, плюнет себе под ноги и пойдёт в покои свои. А спит, словно мертвый, будто забыться хочет. Только утром-то опять Федору позовут. И не деться ему от этого никуда, разве что в омут с головой прыгнуть с камнем на шее.       Улыбнётся он с бесстыдством своим привычным, да как пустится в пляс. Хоть в кафтане, а хоть и в летнике, всё равно теперь. Как пожелает царь, так и будет. Да только государь-то взгляд воротит, словно от скота какого. Непривычно Фёдору. Щемит что-то в груди, будто сердце в тиски зажали. Кабы ему самому в них не оказаться. Малюта – пёс рыжий – сидит ухмыляется, да на Федю поглядывает, будто знает что-то. Смотрит Фёдор на батюшку, а тот молчит, взгляд отвёл, словно не хочет с сыном знаться. Словно и не отец ему вовсе. Сбрось, сбрось своё бабье обличье!       Глядит Федя, а ничего перед собой не видит. Слышит только, как народ гудит да переговаривается. Но не растерял Басманов наглости своей. Вскинул голову, так что кудри по крутым плечам разметались, да крикнул громко, чтобы весь народ к нему обратился: «Слушайте!...»       Да только не договорил. Дрогнули губы алые, захлебнулись своей же кровью. Потекла она по помосту, да впитала её в себя сыра земля.       Немудрено голову срубить — мудрено приставить.       Выпей, боярин, выпей! Да прости меня, окаянного, за сказки такие. Сам же хотел про красоту! А чем это тебе не красота? Да ты не кручинься, кто знает, было оно на самом деле-то али не было ничего? Ты лучше вино моё пей, пей! Да только смотри, что б не по усам текло, а в рот попало, а то уйдёшь несолоно хлебавши…