***
Это случилось не так давно, но и сказать, что это произошло вчера — тоже нельзя. Все началось со званого вечера в честь дня рождения жены Джуда Хартфилия — Лейлы. Муж решил сделать приятное своей любимой и еще за месяц разослал пригласительные всевозможным знакомым и малознакомым персонам, а получив через пару дней положительные ответы, начал, собственно, приготовления… Праздник тогда удался на славу. Гости приехали вовремя и наслаждались светским обществом: мужчины разговаривали о политике, попивая дорогое вино и время от времени ругая того или иного господина за излишнюю самоуверенность, тогда как следовало бы проявить уважение; дамы откровенно хвастались не только красотой своих нарядов, но и их ценой, нахваливая собственных мужей и обсуждая самые свежие сплетни; дети резвились в игровой комнате, иногда забегая в бальный зал, и тогда за ними сразу же прибегали няни и уводили их обратно. Но вот, наконец, объявился и хозяин праздника, ведя под руку обожаемую супругу и не сводя с нее горящих глаз. Лейла в тот вечер была великолепна, ослепляя своей красотой и элегантностью, лучезарно улыбаясь мужу и только что подбежавшей дочери. — Мамочка, ты прекрасна как никогда! — весело объявляет малышка на весь зал, и гости не в силах сдержать понимающих улыбок. — Спасибо, родная, — отвечает женщина, целуя дочь в светлую макушку, от чего Люси весело смеется и бежит играть со своими друзьями дальше… Праздник продолжается. Лейла танцует со своим мужем почти непрерывно, слыша восхищенные шепотки людей о «красоте этой пары и везении Джуда Хартфилия, что смог отыскать и завоевать такое сокровище» … Пока хозяйка дома принимает поздравления и подарки от гостей, их приглашения на семейные завтраки, обеды и ужины, Джуд замечает, что жена выглядит уставшей и предлагает ей пойти наверх отдохнуть, за что получает от любимой благодарную улыбку и клятвенное обещание скоро вернуться и продолжить банкет. Однако у первых ступенек лестницы у женщины закружилась голова. Провожающий внимательным взглядом супругу, мужчина забеспокоился, когда Лейла Хартфилия остановилась и оперлась о перила. Но внутренний мир Джуда перевернулся в тот роковой момент, когда его любимая начала оседать на пол. Он кинулся к жене со всех ног, успев подхватить ослабевшее тело. — Дорогая…***
Когда мама потеряла сознание — папа, извинившись перед гостями, отвез ее в больницу. Праздник на этом был закончен, а я осталась одна, не считая многочисленных слуг и нянек, что пытались уложить меня спать. Но спать мне не хотелось — волнение о любимом человеке было сильнее усталости… Утром папа вернулся. Один. — А где мама? — в растерянности спросила я, поглядывая за спину мужчины. — Ее какое-то время не будет дома, — глухо ответил Джуд, проходя мимо. Я тогда еще не знала сколько это «какое-то время», поэтому каждый день приходила в кабинет отца и спрашивала про маму. Он терпеливо отвечал, что она пока не вернулась, а я тем временем подмечала каким уставшим он стал выглядеть. Я перестала спрашивать про маму, а папа ушел в работу с головой. Светлые дни сменились серыми буднями — счастье покинуло наш дом…***
Время всегда летит незаметно. Вот и эти пять лет промелькнули, будто их и не было. Я подросла и похорошела, но всегда есть вещи, что остаются неизменны. Неизменным остался отец: его усталый вид говорил сам за себя, а работы меньше так и не стало. Неизменным остался дом: с того злополучного вечера он был тих и мрачен, молча ожидая какого-нибудь чуда… Единственный день, когда все вокруг оживало, был мой день рождения. Однако он не был больше таким праздничным, потому что если раньше весь дом был украшен, и за каждым углом можно было отыскать подарок, то теперь утром ко мне заходил слуга и от лица моего отца спрашивал, чего я желаю. Я с грустью отвечала, и на этом праздник был окончен. Но в этом были и свои плюсы — я всегда получала свой подарок, поэтому однажды я рискнула… Загаданное в этом году было не материальной вещью и, услышав сказанное утром, слуга побледнел, но не передать отцу не посмел. В обед меня вызвали в его кабинет. — Ты уверена, что хочешь именно этого? — глаза мужчины смотрели с грустью. — Да, папа, — мой голос был тверд, и со мной не стали спорить. Увиденное меня поразило. Отец привез меня в больницу. По его виду было понятно, что он не хочет, чтобы я знала подробностей, но таково было мое желание. И я собиралась стоять на своем до конца. Мы поднялись вверх на лифте, прошли по коридору и остановились у одной из палат. Около двери папа обернулся: — Может, не стоит? Но я не стала его слушать и, уверенно потянув за ручку, вошла внутрь… Где и замерла, не пройдя и пары шагов. — Люси… Этот женский голос прозвучал настолько знакомо, что у меня навернулись слезы. Она лежала на больничной койке и в неверии смотрела на меня, но в то же время ее глаза лучились добротой и радостью. — Мамочка?.. — голос все-таки дрогнул. За эти годы Лейла Хартфилия изменилась: пропала та утонченность, что привлекала раньше людей; исчез румянец с лица, а кожа будто стала прозрачной пленкой, едва прикрывая не видимые ранее дорожки вен; в волосах цвета спелой пшеницы появились седые волоски, а губы, напоминавшие несколько лет назад лепестки алой розы, поблекли. Я не могла поверить, что этот человек — моя мама. Или просто не хотела в это верить…***
Я навещала ее практически ежедневно. А она встречала меня с улыбкой на лице. Но каждый раз, глядя на эту самую улыбку, сердце сжималось от боли… Я рассказывала ей о себе, о своей школьной жизни и забавных случаях. Однако все мои попытки узнать о жизни мамы и о ее болезни терпели поражение: стоило только начать разговор на эту тему, как она сразу же замолкала, отводила взгляд и на ее губах появлялась грустная улыбка. Я понимала, что она скрывает что-то важное. Что не хочет меня этим расстраивать, но я хотела это знать, поэтому начала расспрашивать сначала медсестер, а потом и врачей. Но они тоже оказались немногословны, отказываясь рассказывать мне правду. И даже спустя пару недель ничего не изменилось. Стоило им только заметить мой невысокий рост и светлую макушку, как они сразу же старались затеряться среди людей, уходя в противоположную от меня сторону. Но я их вылавливала: хваталась за их белые одежды как за последнюю возможность, просила их рассказать мне правду, какой бы ужасной она не была, но все было бесполезно. А маме тем временем не становилось лучше. Она безвозвратно увядала, как увядает цветок при приближении холодов…***
Я часто приносила маме посылки, и сегодняшний день не стал исключением. Холл больницы стал для меня уже привычным местом, впрочем, как и большой лифт с зеркалами, как и длинный коридор… Но сегодня было что-то не как обычно. В постоянно тихом коридоре собралась толпа. Собралась у знакомой мне палаты. И всего лишь одно слово вынудило меня похолодеть от страха: — Разряд!.. Сердце забилось раненой птицей. Пакет с фруктами выпал из ослабевших рук. — Еще разряд!.. Дверь лишь одной палаты была открыта, и я медленно, словно во сне, направилась к ней. — Увеличить напряжение!.. Меня никто не остановил, когда я подошла к открытой двери, но и сделать еще хоть шаг уже не могла — я оцепенела. Просто стояла и смотрела в одну точку. И слушала: — Напряжение увеличено! — Отлично! Еще раз. Разряд!.. Разряд!.. Разряд!.. Я уже сидела на полу, опершись о холодную стену. И это было единственным, что я сейчас ощущала — холод, которому вторил кардиомонитор… Я не знаю, сколько тогда просидела, потому что так и не решилась заглянуть в палату. Не знаю, когда именно коридор вновь опустел, и я осталась одна: в моей голове все еще звучал этот звук, который я никогда больше не забуду и, скорее всего, если услышу вновь — снова оцепенею. Потому что тогда мне на секунду показалось, что я слышу мелодию неизвестного ранее музыканта. Очень грустную, заставляющую людей плакать, мелодию. Оставляя в их душах глубокие раны. Мелодию смерти.Конец