wine, music, sex.

Обычная квартира с выключенным светом внутри, стол посередине кухни, стоявшие на нём бокалы из-под шампанского; разлитое по ним дешёвое вино из пакета; ярко-красная клубника, которую так и хотелось быстрее съесть. Громкая музыка на всё помещение, что слышна точно также и на улице. Редкие прохожие косо смотрели на окно, откуда доносилось данное звучание. Разъярённые соседи, которые грозят позвонить в полицию из-за того, что уже ночь и завтра, вообще-то, всем нужно идти на работу или на учёбу. Им совершенно не нравится столь похабное отношение проживающих здесь парней, ведь тем абсолютно плевать на эти глупые слова, вылетавшие из их противных уст. Им нравится жить так, как хотят именно они. Да, эти двое и вправду не знали правил приличия. Кому эти морали нужны? Точно не им. Их сердца наполнены своеобразной любовью, которые понимали только они. Кружась в непонятном танце под странную музыку, они наслаждались друг другом сполна; уставая, садились за стол и выпивали из бокалов содержимое, подпевая пьяными и хриплыми голосами слова песен, которые они знали наизусть; ели сладкую клубнику, весело смеясь и смотря в столь любимые взгляды. По-детски глупо улыбались, жуя очередную сладость купленную ещё на той неделе. Их холодильник почти всегда пустовал, между прочим. Однако бывали и такие дни, похожий на сегодняшний, когда они покупали всё по каким-то акциям, приходили домой и употребляли это всё сразу, не оставляя совершенно ничего на последующие дни. По полу разбросаны исписанные листки бумаги; на каждом из них были написаны стихи или обычные зарисовки будущего творения. Юнги восхищался красотой своего возлюбленного, его манерой общения и его любовью, которая так отличалась от остальных. Именно поэтому часто описывал эти черты в своих произведениях «искусства». Чон любил читать всё это в слух, заставляя старшего смущаться, как-будто он был школьницей-малолеткой. Черноволосый отдавался парню когда тот захочет, лишь стоило поманить его пальцем. Однако он почти всегда негодовал и возмущался, но выполнял абсолютно любые требования, скорчив свою бледную физиономию. Самые лучшие произведения о себе Чон хранил в сокровенном месте, о котором старший не знал. Когда тот засыпал, он любил читать их про себя, вчитываясь абсолютно в каждое написанное красивым почерком слово; ему сносило голову от своей же любви и от такой привязанности со стороны своего омеги. Каждую ночь он всматривался в его острые черты лица, вспоминая сталь и в самом его характере. На вид такой бесчувственный, стервозный, а когда полюбит — милый мяу-мяу, которого так и хочется тискать за щёки, но невольно боишься того, что можешь сломать или разбить их, ведь они на вид такие фарфоровые, как у дорогой куклы. Прекратив танцевать свой последний странный танец, они сели за стол, беря полупустые бокалы. Отпивая содержимое залпом до самого конца, парни смотрят на друг друга какими-то жадными и возбуждёнными взглядами. Дешёвый алкоголь начал действовать вовсю, заставляя молодые тела и души слиться воедино на всю оставшуюся ночь. И плевать на то, что завтра соседи будут на них браниться или даже орать матом на весь подъезд о том, какие они сволочи и суки. — Малой, чё глазами-то пожираешь, м? — хрипло произнёс пьяный голос. — Хочу тебя. До безумия хочу, — тихо прошептали розовые губы, на которых ещё оставались капли вина. И он разрешает взять себя. Сполна. Чонгуковские пальцы задирают острый подбородок, а его губы впиваются в чужие, но столь родные. Он теребит, кусает до крови, а после слизывает и наслаждается металлическим вкусом вперемешку с клубникой. Вторая его рука поглаживает спину, теребя испачканную в вине белую футболку, которая теперь вряд-ли отстирается. После задирает её к бледному лицу, беря его в свои ладони и углубляя поцелуй ещё. Они прерываются лишь тогда, когда кислорода в лёгких критически не хватает, набирают его, а после начинают свою идиллию заново, — ненасытные дети. Чон поднимает со стула лёгкое тело, сжимая ладонями его жопу, пошло улыбаясь через поцелуй. Он несёт его в спальню, а по приходу нежно кладёт его на кровать, нависая сверху и продолжая теребить столь любимые губы. Когда уже хочется большего, чем просто поцелуи, он начинает лизать своим шершавым языком тонкую шею, оставляя на ней багровые гематомы, которые, спустя минуты две, станут ярко заметны на столь бледной коже. А Юнги позволяет вытворять с собой такое, даже и похуже. Младший одним движением стянул футболку с разгоряченного тела, откидывая её куда-то на пол, начиная рассматривать предоставленную ему картину. Мин Юнги — такая стервозная личность, и лежит сейчас без футболки, в одних лишь боксерах и чулках, слизывая со своих искусанных губ кровь, смущённо отводя взгляд в сторону. Альфе всё нравится, и он начинает обводить ореолы застывших сосков, прикусывая и зализывая их. Из уст старшего доносятся тихие стоны, но такие приятные для слуха. Чон больше не хочет медлить; возбуждение начинает сносить голову окончательно. Чон стаскивает боксеры, после приопуская соблазнительные чулки с худых ног. Раздвигая их, он начинает целовать внутреннюю часть бедра, оставляя и там багровые отметины. Слегка привстаёт, снимая с себя шорты и трусы, в которых уже давно было абсолютно неудобно. Он одним резким движением, без как-либо всунутых изначально пальцев, дабы растянуть очко, входит и слышит громкий стон из истерзанных губ. Он двигается внутри прерывисто, резко и грубо. Вдалбливается в податливое тело с огромной для него скоростью, то замедляется. Такими темпами он доставлял безумное наслаждение обоим.Эта идиллия слившихся тел длилась ещё минут десять-пятнадцать, пока Мин не кончил первым себе на живот. Младший же излился прямо-таки в нутро. Уставшие, но удовлетворённые. Ради этого не жалко тратить свои силы. Отдышавшись, Мин начал подниматься. Длинные пальцы подтягивают стянутые чулки, а на лице появляется злобный оскал. Чонгук лишь улыбается, смотря на покрасневшие щёки и эту негодующую физиономию. Стук в дверь. Вероятно, это пришли из полицейского участка. Но им плевать. Они довольны абсолютно всем.